Отрывок из дневника Эмили Финч.
9 декабря 1933 г.
Корабль пришел сегодня.
Я видела из окна дома, как матросы выгружают наши вещи. У этого дома есть свое очарование, и он не слишком отличается от обычного фермерского дома, в котором мы жили раньше. Он крепкий и теплый, но в нем присутствует ощущение пустоты, что немного беспокоит меня. Здесь словно витает дух прежних смотрителей маяка, и мне кажется, что мы вторгаемся в жизнь кого-то другого. Мебель в доме та, какую они оставили. Кровати заправлены, но мне кажется, что я чувствую запах кого-то другого в простынях.
Я мельком увидела их, семью прежнего смотрителя, когда они стояли у причала в ожидании корабля. Их было трое. Мужчина с усталыми глазами, его молчаливая жена и ребенок младше меня и моего брата.
Интересно, чью кровать я буду занимать? Эта комната совсем не похожа на детскую.
Папа ненадолго остановился, чтобы поговорить с предыдущим смотрителем, но я не слышала, о чем они разговаривали. Мама проводила Кристиана и меня в дом, чтобы мы начали наводить порядок.
Моя главная обязанность здесь — ухаживать за животными. Неподалеку от дома, у самого леса, есть небольшой амбар. В нем несколько свиней, коз и кур. Я кормлю их и слежу, чтобы у них была незамерзшая вода, и вообще, чтобы они были здоровы. Насколько я могу судить, так оно и есть. Уход за этими животными вызвал у меня ностальгию. Я думала о нашей бывшей ферме, о животных, которых мы там держали. И когда эти мысли приходили мне в голову, на меня накатывала легкая скорбь о потере. Я знаю, что несчастья неизбежны, и что наша ферма была не единственной, которую коснулась болезнь. Но то, что наши посевы пострадали больше всего, а у других не так сильно, все еще беспокоило меня. Я знаю, что это просто случайность, но она не снимает боль.
Я знаю, что нет смысла вспоминать о прошлых неудачах, но…
Я позволила себе на мгновение взглянуть на лес. Он был прекрасен, даже зимой. Бледные голые березы, тянущиеся к небу среди просторов нетронутой белизны. Даже в визуальном плане холод пробирает меня до костей, но вид все равно прекрасен. Мама позвала меня, прежде чем я успела потерять слишком много времени на разглядывание, но я не могу не думать, что если уж мне суждено быть изгнанной из своей прежней жизни, то, по крайней мере, мое изгнание будет прекрасным.
Мое сердце тоскует по дому, но я по-прежнему с оптимизмом смотрю в наше будущее здесь.
15 декабря 1933 г.
Мы продолжаем обживаться. Погода ухудшилась, но папа этого ожидал. Когда сгущается туман, нужно включать сирену. Она очень громкая, но мы привыкли к ней. Мы даже прекращаем разговоры, когда она выходит на пик громкости, а потом продолжаем что-то обсуждать, как будто ничего не произошло. Правда, в первую ночь мне так и не удалось уснуть, но сейчас я полностью игнорирую ее.
Это странно. Даже пронзительный вой сирены не рассеивает странную безмятежность, которую я чувствую здесь, так далеко от остального мира. Брызги соленой воды замерзли на маяке, окутав его толстыми сосульками и превратив в захватывающий дух ледяной замок. Это зрелище, которое стоит увидеть!
Я все еще скучаю по дому, но впервые с тех пор, как мы уехали, я чувствую, что оптимизм в отношении будущего у меня присутствует. Я заметила, что мама и папа больше улыбаются. Теперь ферма превратилась в угасающее воспоминание, а страх начать все заново проходит, и бремя спадает с их плеч. Я даже увидела, как они шли, взявшись за руки, чего давно не было, и поняла, что к ним вернулось счастье. Интересно, смогу ли я быть так счастлива со своим будущим мужем?
Даже Кристиан, кажется, в лучшем расположении духа. Он был очень заинтересован в том, чтобы помогать отцу обслуживать маяк, учитывая, что однажды это станет его обязанностью, если мы надолго останемся здесь. И, честно говоря, я надеюсь, что так и будет. Жить здесь не сложнее, чем раньше на ферме, и, несмотря на унылую погоду, мы счастливы здесь. Впервые за долгое время я действительно чувствую, что у нас может быть все в порядке, и эта надежда — самое лучшее, что может быть сейчас.
17 декабря 1933 г.
Сегодня я обнаружила, что кто-то рыскал вокруг амбара минувшей ночью. Кто-то убил наших кур, разорвал их на куски, и разбросал потроха по всему амбару. Он забрал яйца, и только несколько сломанных скорлупок доказывали, что они здесь были. Ни одна птица не выжила, а оставшееся мясо было непригодно для еды, потому что явно его кто-то грыз.
Папа говорит, что это волк, лиса или койот. Вероятно, он прав, но я не думаю, чтобы кто-то из этих тварей мог так разгромить курятник.
Все внутри разрушено буквально до щепок. Я спросила Кристиана, видел ли он когда-нибудь что-то подобное, ведь он старше. Но он просто покачал головой и сказал, что не видел.
Остальные животные напуганы.
Я проверила их. Козы были в панике, а свиньи не переставали визжать. Я думаю, они все еще чувствуют запах того, кто пришел в амбар ночью. Папа говорит, что теперь амбар придется крепко запирать, только я боюсь, что этого будет недостаточно. Думаю, он тоже так считает.
Я заметила, что перед ужином отец достал винтовку, разобрал и собрал ее. Потом они с Кристианом куда-то пошли, но я не слышала выстрелов. Вероятно, сильный ветер заглушил их.
Мне следовало попроситься пойти с ними. В прошлом году папа сказал, что я слишком мала, чтобы стрелять из ружья, но сейчас мне почти 14! Я должна уметь стрелять, особенно, учитывая, что это животное сделало с нашим курятником.
Снег становится все сильнее.
Несколько ночей назад я все еще могла видеть корабли, проплывающие вдалеке в ночи. Теперь я их не вижу. Я не чувствую того спокойствия, как раньше, внезапно все изменилось. Наша уединенность теперь не кажется такой безопасной. Но думаю, что и это пройдет.
19 декабря 1933 г.
Он все еще в лесу.
Кристиан с отцом искали его. Они застрелили лису, и Кристиан надеется, что это то самое животное, которое убило наших кур, но мне не верится, что лиса могла учинить такой погром.
Другие животные в амбаре все еще напуганы. Ночью я слышу их крики, даже из своей спальни. Они громче, чем завывание ветра снаружи. Я не могу не задаться вопросом, понимают ли звери, что амбар их не защитит. Да и мы в своем доме насколько в безопасности?
И вот о чем я подумала сегодня.
Я не знаю многого о семье, которая жила здесь до нас. Но папа сказал, что мы останемся на маяке. А еще он сказал, что когда больше не сможет обслуживать маяк, эта обязанность перейдет к Кристиану, а затем к его детям и моим детям. Это будет обязанностью нашей семьи. Но я подозреваю, что это была обязанность и той семьи, которая жила здесь раньше. Которая все организовала здесь и внезапно покинула это место.
Я увидела могилу, когда сегодня днем кормила животных. Она находится недалеко от амбара, у большого дерева на опушке леса. Раньше я не знала о ней, но одна из молодых коз выбралась из амбара и побрела к тому дереву. Я подняла бедняжку, которая дрожала от холода, чтобы отнести ее обратно в тепло амбара, и в этот момент заметила маленький, покрытый снегом деревянный крест, прижатый к стволу дерева.
На кресте было выгравировано имя.
Том Паттинсон.
1917-1933
Я отнесла козочку в амбар, а потом вернулась, чтобы все осмотреть. Даже без даты смерти было понятно, что крест здесь недавно. Не из-за этого ли предыдущие хранители маяка уехали отсюда? Что это? Трагическая потеря?
Я вспомнила, что с ними был маленький ребенок, и я совершенно уверена, что Кристиан сейчас живет в комнате, которую малыш занимал. Она большая, и хорошо подходит для мальчика. Кристиан потратил целый день, чтобы привести ее в порядок по своему вкусу.
Моя комната не нуждалась в серьезных изменениях. Кровать была большой и удобной, требовалось только свежее постельное белье. Стены были выкрашены в нейтральный белый цвет, а немногочисленная мебель стояла пустой. Пустой стол, пустой комод, пустой ночной столик. Никаких признаков, что здесь недавно кто-то жил.
Тогда я не придала этому значения.
Теперь я не могу отделаться от мысли, что сплю в постели мертвеца.
Вернее, полагаю, что это так.
На улице завывает ветер.
Я не слышу шум океана.
Животные кричат.
И мне интересно, предупреждают ли они нас.
20 декабря 1933 г.
Вчера вечером он вернулся.
Он прорвался в амбар, сорвал двери с петель. Большинство наших свиней и коз либо мертвы, либо пропали без вести, мы их не можем найти. Одну из коз он разорвал надвое и съел внутренности.
Я надеюсь, что она умерла быстро.
Те немногие животные, что у нас остались, не находят себе места.
Что-то странное в этом животном. Оно убивает почти без разбора. Оно питается, но убивает больше, чем съедает. И убивает с жестокостью, которую я не могу постичь.
Все время думаю о Томе Паттинсоне.
Что его убило? Он был молодым человеком. Судя по датам на его могиле, ему было около 16. Болезнь? Несчастный случай? Или бывшие смотрители маяка бежали от чего-то? Мы просто перешли от одной мрачной ситуации к другой?
Я не знаю.
Кристиан с отцом отправились на поиски наших животных. Они нашли двух коз, но ни одной свиньи. Лучше, чем вообще никого, я полагаю.
Папе удалось починить амбарную дверь, но она не выглядит прочной. Вряд ли защитит немногих оставшихся животных, если тварь вернется.
Сейчас я пишу, а они следят за амбаром. Сейчас на страже папа, но скоро Кристиан возьмет на себя заботы, а отец пойдет спать. Надеюсь, они смогут отпугнуть его.
Я хочу верить в это.
Но я чувствую, что растратила остатки своего оптимизма.
21 декабря 1933 г.
Меня разбудили выстрелы. Несколько выстрелов подряд, раздавшихся в темноте раннего утра.
Я выскочила из кровати и побежала к окну, чтобы выглянуть наружу, но ничего не было видно сквозь темноту. Я слышала крики отца и Кристиана и знала, что тварь вернулась.
Когда рассвело, мы увидели кровь на снегу. Остается надеяться, что это существо ранено и умрет. Это принесло мне некоторое утешение. Папа похлопал Кристиана по спине и сказал, что он хорошо постарался. Кристиан не ответил. Он молча смотрел на кровь и стоял, как статуя.
Я спросила брата, в чем дело, и он не ответил сразу. Он сказал, что видел его прошлой ночью, как он выползал из-за деревьев и направлялся к амбару.
Я спросила, что это было за животное. Он просто покачал головой.
«Нет», — сказал он. «Это не животное. Это был мужчина».
Его уверенность заставила меня задуматься.
Мужчина.
Не сказав больше ни слова, брат повернулся и пошел за отцом в дом. А через час они ушли на поиски.
Они не вернулись.
С наступлением ночи беспокойство мамы росло, но мы могли только наблюдать, как темнеет вокруг, как снова разразилась буря, а снегопад усилился.
Поскольку отец не вернулся, мне пришлось следить за работой маяка. Папа объяснил кое-что Кристиану и мне, но я все еще боялась этим заниматься. Несмотря на свою неопытность, я верю, что проделала хорошую работу, и это единственное утешение, которое я сейчас испытываю.
Пока я пишу сейчас эти строки, мама поддерживает огонь в очаге. Мы стараемся не думать о суровой реальности, с которой нам вскоре придется столкнуться, если папа и Кристиан не вернутся домой в ближайшее время.
В доме есть радио, которым можно воспользоваться при необходимости, но из-за шторма стало трудно с кем-то связаться. Но если отец не вернется к утру, мы все равно попробуем.
22 декабря 1933 г.
Утром отец пришел из леса, обмороженный и еле стоящий на ногах. Кристиана с ним не было.
Мама не отходит от постели отца. Он даже во сне не выпускает из рук пистолет.
Мы пытались связаться с кем-нибудь по радио. Ответа нет.
Нас никто не слышит.
Я не вижу кораблей на горизонте. Я не вижу никаких признаков цивилизации за пределами замерзшего маяка.
Мы здесь одни.
Я не знаю, что случилось с папой и Кристианом в лесу.
Я не знаю, что он увидел.
Но я знаю, что все это значит.
Придя сюда, мы поменяли один ад на другой, но на ферме от мора было спасение, а здесь его нет. Бежать некуда. Вокруг мили моря и льда, но не моря я боюсь, а леса.
23 декабря 1933 г.
Он вернулся вчера ночью, пока мы спали.
Как и ожидалось, все животные в амбаре мертвы. Мне не нужно идти и проверять, потому что я вижу кровь на снегу из дома, и в воздухе царит звенящая тишина. Они мертвы. Но это еще не все.
В доме есть небольшая кладовка, и прежний смотритель держал там запасы. Их было немного, но хватит, чтобы пережить зиму, если экономить. Теперь этой кладовой больше нет. Что-то разломало с улицы стену, проникло туда и все разграбило.
Папа говорит, что это не просто работа голодного животного. Он клянется, что это акт злобы. Месть за то, что мы ранили этого демона. Он почти был готов снова пойти за ним, но мама заставила его передумать.
Отец все еще сжимает пистолет, как будто от этого зависит его жизнь, и я вижу в его глазах безумие. Он смотрит в сторону леса, ища любой признак движения. Он до сих пор не сказал, что там увидел. Он даже не спросил о маяке, за которым я продолжала следить, поскольку он не в состоянии это делать.
Мама не любит, когда я отправляюсь на маяк. Боится, что лед сползет с него и раздавит меня. Но работа должна быть сделана. Если не позаботиться о маяке, кто-нибудь может разбиться о скалы.
Мы с мамой пытались спасти то, что осталось в кладовой, но всего было так мало. Папа обсуждал разделку мертвых животных. Мы все еще пытаемся вызвать помощь по радио, но никто не отвечает. Боюсь, что нас никто не услышит, пока не закончится шторм, но и в этом случае помощь придет только к новому году.
Я хочу держаться за надежду, но ее больше нет. В глубине души я знаю правду. Мы здесь умрем. Не важно, от голода, холода или зверя, но умрем.
24 декабря 1933 г.
Он пришел снова.
Первый раз был вчера вечером. Я его не видела, но слышала, как отец стрелял в него. Папа сказал, что он ушел в лес, и долго оставался снаружи, ожидая его возвращения. Отец стоял неподвижно несколько часов, и только уговоры мамы заставили его войти в дом.
Мама посадила его в кресло, и он уснул, как только сел, даже не попил кофе.
Когда стемнело, я стала одеваться, чтобы сходить к маяку. Мама осторожно вытащила пистолет из рук спящего отца.
— Если ты собираешься выходить, то возьми его, — сказала она мне.
Я ответила, что не умею стрелять, и мама стала объяснять на словах.
Это был не слишком хороший урок, но мама рассудила, что этого достаточно, чтобы преодолеть пятьдесят футов между домом и маяком.
Под темнеющим небом замерзший маяк выглядел как часовня, построенная в честь зимы. Толстый слой бледного льда выглядел завораживающе. Я крепко сжимала пистолет, когда входила через деревянную дверь внутрь, где было не теплее, чем снаружи. Потом поднялась по лестнице наверх, чтобы почистить зеркала и зажечь лампы.
Снег был не таким сильным, как днем, но я оставила сирену работать, чтобы предупредить приближающиеся корабли об опасности. Затем, когда все сделала, стала смотреть на море и позволила своим мыслям вернуться назад на ферму, где мы когда-то были счастливы, где я выросла, играя под теплым солнцем, мечтая о будущем, и не представляя, что умру молодой, и так далеко от дома.
9 декабря 1933 г.
Корабль пришел сегодня.
Я видела из окна дома, как матросы выгружают наши вещи. У этого дома есть свое очарование, и он не слишком отличается от обычного фермерского дома, в котором мы жили раньше. Он крепкий и теплый, но в нем присутствует ощущение пустоты, что немного беспокоит меня. Здесь словно витает дух прежних смотрителей маяка, и мне кажется, что мы вторгаемся в жизнь кого-то другого. Мебель в доме та, какую они оставили. Кровати заправлены, но мне кажется, что я чувствую запах кого-то другого в простынях.
Я мельком увидела их, семью прежнего смотрителя, когда они стояли у причала в ожидании корабля. Их было трое. Мужчина с усталыми глазами, его молчаливая жена и ребенок младше меня и моего брата.
Интересно, чью кровать я буду занимать? Эта комната совсем не похожа на детскую.
Папа ненадолго остановился, чтобы поговорить с предыдущим смотрителем, но я не слышала, о чем они разговаривали. Мама проводила Кристиана и меня в дом, чтобы мы начали наводить порядок.
Моя главная обязанность здесь — ухаживать за животными. Неподалеку от дома, у самого леса, есть небольшой амбар. В нем несколько свиней, коз и кур. Я кормлю их и слежу, чтобы у них была незамерзшая вода, и вообще, чтобы они были здоровы. Насколько я могу судить, так оно и есть. Уход за этими животными вызвал у меня ностальгию. Я думала о нашей бывшей ферме, о животных, которых мы там держали. И когда эти мысли приходили мне в голову, на меня накатывала легкая скорбь о потере. Я знаю, что несчастья неизбежны, и что наша ферма была не единственной, которую коснулась болезнь. Но то, что наши посевы пострадали больше всего, а у других не так сильно, все еще беспокоило меня. Я знаю, что это просто случайность, но она не снимает боль.
Я знаю, что нет смысла вспоминать о прошлых неудачах, но…
Я позволила себе на мгновение взглянуть на лес. Он был прекрасен, даже зимой. Бледные голые березы, тянущиеся к небу среди просторов нетронутой белизны. Даже в визуальном плане холод пробирает меня до костей, но вид все равно прекрасен. Мама позвала меня, прежде чем я успела потерять слишком много времени на разглядывание, но я не могу не думать, что если уж мне суждено быть изгнанной из своей прежней жизни, то, по крайней мере, мое изгнание будет прекрасным.
Мое сердце тоскует по дому, но я по-прежнему с оптимизмом смотрю в наше будущее здесь.
15 декабря 1933 г.
Мы продолжаем обживаться. Погода ухудшилась, но папа этого ожидал. Когда сгущается туман, нужно включать сирену. Она очень громкая, но мы привыкли к ней. Мы даже прекращаем разговоры, когда она выходит на пик громкости, а потом продолжаем что-то обсуждать, как будто ничего не произошло. Правда, в первую ночь мне так и не удалось уснуть, но сейчас я полностью игнорирую ее.
Это странно. Даже пронзительный вой сирены не рассеивает странную безмятежность, которую я чувствую здесь, так далеко от остального мира. Брызги соленой воды замерзли на маяке, окутав его толстыми сосульками и превратив в захватывающий дух ледяной замок. Это зрелище, которое стоит увидеть!
Я все еще скучаю по дому, но впервые с тех пор, как мы уехали, я чувствую, что оптимизм в отношении будущего у меня присутствует. Я заметила, что мама и папа больше улыбаются. Теперь ферма превратилась в угасающее воспоминание, а страх начать все заново проходит, и бремя спадает с их плеч. Я даже увидела, как они шли, взявшись за руки, чего давно не было, и поняла, что к ним вернулось счастье. Интересно, смогу ли я быть так счастлива со своим будущим мужем?
Даже Кристиан, кажется, в лучшем расположении духа. Он был очень заинтересован в том, чтобы помогать отцу обслуживать маяк, учитывая, что однажды это станет его обязанностью, если мы надолго останемся здесь. И, честно говоря, я надеюсь, что так и будет. Жить здесь не сложнее, чем раньше на ферме, и, несмотря на унылую погоду, мы счастливы здесь. Впервые за долгое время я действительно чувствую, что у нас может быть все в порядке, и эта надежда — самое лучшее, что может быть сейчас.
17 декабря 1933 г.
Сегодня я обнаружила, что кто-то рыскал вокруг амбара минувшей ночью. Кто-то убил наших кур, разорвал их на куски, и разбросал потроха по всему амбару. Он забрал яйца, и только несколько сломанных скорлупок доказывали, что они здесь были. Ни одна птица не выжила, а оставшееся мясо было непригодно для еды, потому что явно его кто-то грыз.
Папа говорит, что это волк, лиса или койот. Вероятно, он прав, но я не думаю, чтобы кто-то из этих тварей мог так разгромить курятник.
Все внутри разрушено буквально до щепок. Я спросила Кристиана, видел ли он когда-нибудь что-то подобное, ведь он старше. Но он просто покачал головой и сказал, что не видел.
Остальные животные напуганы.
Я проверила их. Козы были в панике, а свиньи не переставали визжать. Я думаю, они все еще чувствуют запах того, кто пришел в амбар ночью. Папа говорит, что теперь амбар придется крепко запирать, только я боюсь, что этого будет недостаточно. Думаю, он тоже так считает.
Я заметила, что перед ужином отец достал винтовку, разобрал и собрал ее. Потом они с Кристианом куда-то пошли, но я не слышала выстрелов. Вероятно, сильный ветер заглушил их.
Мне следовало попроситься пойти с ними. В прошлом году папа сказал, что я слишком мала, чтобы стрелять из ружья, но сейчас мне почти 14! Я должна уметь стрелять, особенно, учитывая, что это животное сделало с нашим курятником.
Снег становится все сильнее.
Несколько ночей назад я все еще могла видеть корабли, проплывающие вдалеке в ночи. Теперь я их не вижу. Я не чувствую того спокойствия, как раньше, внезапно все изменилось. Наша уединенность теперь не кажется такой безопасной. Но думаю, что и это пройдет.
19 декабря 1933 г.
Он все еще в лесу.
Кристиан с отцом искали его. Они застрелили лису, и Кристиан надеется, что это то самое животное, которое убило наших кур, но мне не верится, что лиса могла учинить такой погром.
Другие животные в амбаре все еще напуганы. Ночью я слышу их крики, даже из своей спальни. Они громче, чем завывание ветра снаружи. Я не могу не задаться вопросом, понимают ли звери, что амбар их не защитит. Да и мы в своем доме насколько в безопасности?
И вот о чем я подумала сегодня.
Я не знаю многого о семье, которая жила здесь до нас. Но папа сказал, что мы останемся на маяке. А еще он сказал, что когда больше не сможет обслуживать маяк, эта обязанность перейдет к Кристиану, а затем к его детям и моим детям. Это будет обязанностью нашей семьи. Но я подозреваю, что это была обязанность и той семьи, которая жила здесь раньше. Которая все организовала здесь и внезапно покинула это место.
Я увидела могилу, когда сегодня днем кормила животных. Она находится недалеко от амбара, у большого дерева на опушке леса. Раньше я не знала о ней, но одна из молодых коз выбралась из амбара и побрела к тому дереву. Я подняла бедняжку, которая дрожала от холода, чтобы отнести ее обратно в тепло амбара, и в этот момент заметила маленький, покрытый снегом деревянный крест, прижатый к стволу дерева.
На кресте было выгравировано имя.
Том Паттинсон.
1917-1933
Я отнесла козочку в амбар, а потом вернулась, чтобы все осмотреть. Даже без даты смерти было понятно, что крест здесь недавно. Не из-за этого ли предыдущие хранители маяка уехали отсюда? Что это? Трагическая потеря?
Я вспомнила, что с ними был маленький ребенок, и я совершенно уверена, что Кристиан сейчас живет в комнате, которую малыш занимал. Она большая, и хорошо подходит для мальчика. Кристиан потратил целый день, чтобы привести ее в порядок по своему вкусу.
Моя комната не нуждалась в серьезных изменениях. Кровать была большой и удобной, требовалось только свежее постельное белье. Стены были выкрашены в нейтральный белый цвет, а немногочисленная мебель стояла пустой. Пустой стол, пустой комод, пустой ночной столик. Никаких признаков, что здесь недавно кто-то жил.
Тогда я не придала этому значения.
Теперь я не могу отделаться от мысли, что сплю в постели мертвеца.
Вернее, полагаю, что это так.
На улице завывает ветер.
Я не слышу шум океана.
Животные кричат.
И мне интересно, предупреждают ли они нас.
20 декабря 1933 г.
Вчера вечером он вернулся.
Он прорвался в амбар, сорвал двери с петель. Большинство наших свиней и коз либо мертвы, либо пропали без вести, мы их не можем найти. Одну из коз он разорвал надвое и съел внутренности.
Я надеюсь, что она умерла быстро.
Те немногие животные, что у нас остались, не находят себе места.
Что-то странное в этом животном. Оно убивает почти без разбора. Оно питается, но убивает больше, чем съедает. И убивает с жестокостью, которую я не могу постичь.
Все время думаю о Томе Паттинсоне.
Что его убило? Он был молодым человеком. Судя по датам на его могиле, ему было около 16. Болезнь? Несчастный случай? Или бывшие смотрители маяка бежали от чего-то? Мы просто перешли от одной мрачной ситуации к другой?
Я не знаю.
Кристиан с отцом отправились на поиски наших животных. Они нашли двух коз, но ни одной свиньи. Лучше, чем вообще никого, я полагаю.
Папе удалось починить амбарную дверь, но она не выглядит прочной. Вряд ли защитит немногих оставшихся животных, если тварь вернется.
Сейчас я пишу, а они следят за амбаром. Сейчас на страже папа, но скоро Кристиан возьмет на себя заботы, а отец пойдет спать. Надеюсь, они смогут отпугнуть его.
Я хочу верить в это.
Но я чувствую, что растратила остатки своего оптимизма.
21 декабря 1933 г.
Меня разбудили выстрелы. Несколько выстрелов подряд, раздавшихся в темноте раннего утра.
Я выскочила из кровати и побежала к окну, чтобы выглянуть наружу, но ничего не было видно сквозь темноту. Я слышала крики отца и Кристиана и знала, что тварь вернулась.
Когда рассвело, мы увидели кровь на снегу. Остается надеяться, что это существо ранено и умрет. Это принесло мне некоторое утешение. Папа похлопал Кристиана по спине и сказал, что он хорошо постарался. Кристиан не ответил. Он молча смотрел на кровь и стоял, как статуя.
Я спросила брата, в чем дело, и он не ответил сразу. Он сказал, что видел его прошлой ночью, как он выползал из-за деревьев и направлялся к амбару.
Я спросила, что это было за животное. Он просто покачал головой.
«Нет», — сказал он. «Это не животное. Это был мужчина».
Его уверенность заставила меня задуматься.
Мужчина.
Не сказав больше ни слова, брат повернулся и пошел за отцом в дом. А через час они ушли на поиски.
Они не вернулись.
С наступлением ночи беспокойство мамы росло, но мы могли только наблюдать, как темнеет вокруг, как снова разразилась буря, а снегопад усилился.
Поскольку отец не вернулся, мне пришлось следить за работой маяка. Папа объяснил кое-что Кристиану и мне, но я все еще боялась этим заниматься. Несмотря на свою неопытность, я верю, что проделала хорошую работу, и это единственное утешение, которое я сейчас испытываю.
Пока я пишу сейчас эти строки, мама поддерживает огонь в очаге. Мы стараемся не думать о суровой реальности, с которой нам вскоре придется столкнуться, если папа и Кристиан не вернутся домой в ближайшее время.
В доме есть радио, которым можно воспользоваться при необходимости, но из-за шторма стало трудно с кем-то связаться. Но если отец не вернется к утру, мы все равно попробуем.
22 декабря 1933 г.
Утром отец пришел из леса, обмороженный и еле стоящий на ногах. Кристиана с ним не было.
Мама не отходит от постели отца. Он даже во сне не выпускает из рук пистолет.
Мы пытались связаться с кем-нибудь по радио. Ответа нет.
Нас никто не слышит.
Я не вижу кораблей на горизонте. Я не вижу никаких признаков цивилизации за пределами замерзшего маяка.
Мы здесь одни.
Я не знаю, что случилось с папой и Кристианом в лесу.
Я не знаю, что он увидел.
Но я знаю, что все это значит.
Придя сюда, мы поменяли один ад на другой, но на ферме от мора было спасение, а здесь его нет. Бежать некуда. Вокруг мили моря и льда, но не моря я боюсь, а леса.
23 декабря 1933 г.
Он вернулся вчера ночью, пока мы спали.
Как и ожидалось, все животные в амбаре мертвы. Мне не нужно идти и проверять, потому что я вижу кровь на снегу из дома, и в воздухе царит звенящая тишина. Они мертвы. Но это еще не все.
В доме есть небольшая кладовка, и прежний смотритель держал там запасы. Их было немного, но хватит, чтобы пережить зиму, если экономить. Теперь этой кладовой больше нет. Что-то разломало с улицы стену, проникло туда и все разграбило.
Папа говорит, что это не просто работа голодного животного. Он клянется, что это акт злобы. Месть за то, что мы ранили этого демона. Он почти был готов снова пойти за ним, но мама заставила его передумать.
Отец все еще сжимает пистолет, как будто от этого зависит его жизнь, и я вижу в его глазах безумие. Он смотрит в сторону леса, ища любой признак движения. Он до сих пор не сказал, что там увидел. Он даже не спросил о маяке, за которым я продолжала следить, поскольку он не в состоянии это делать.
Мама не любит, когда я отправляюсь на маяк. Боится, что лед сползет с него и раздавит меня. Но работа должна быть сделана. Если не позаботиться о маяке, кто-нибудь может разбиться о скалы.
Мы с мамой пытались спасти то, что осталось в кладовой, но всего было так мало. Папа обсуждал разделку мертвых животных. Мы все еще пытаемся вызвать помощь по радио, но никто не отвечает. Боюсь, что нас никто не услышит, пока не закончится шторм, но и в этом случае помощь придет только к новому году.
Я хочу держаться за надежду, но ее больше нет. В глубине души я знаю правду. Мы здесь умрем. Не важно, от голода, холода или зверя, но умрем.
24 декабря 1933 г.
Он пришел снова.
Первый раз был вчера вечером. Я его не видела, но слышала, как отец стрелял в него. Папа сказал, что он ушел в лес, и долго оставался снаружи, ожидая его возвращения. Отец стоял неподвижно несколько часов, и только уговоры мамы заставили его войти в дом.
Мама посадила его в кресло, и он уснул, как только сел, даже не попил кофе.
Когда стемнело, я стала одеваться, чтобы сходить к маяку. Мама осторожно вытащила пистолет из рук спящего отца.
— Если ты собираешься выходить, то возьми его, — сказала она мне.
Я ответила, что не умею стрелять, и мама стала объяснять на словах.
Это был не слишком хороший урок, но мама рассудила, что этого достаточно, чтобы преодолеть пятьдесят футов между домом и маяком.
Под темнеющим небом замерзший маяк выглядел как часовня, построенная в честь зимы. Толстый слой бледного льда выглядел завораживающе. Я крепко сжимала пистолет, когда входила через деревянную дверь внутрь, где было не теплее, чем снаружи. Потом поднялась по лестнице наверх, чтобы почистить зеркала и зажечь лампы.
Снег был не таким сильным, как днем, но я оставила сирену работать, чтобы предупредить приближающиеся корабли об опасности. Затем, когда все сделала, стала смотреть на море и позволила своим мыслям вернуться назад на ферму, где мы когда-то были счастливы, где я выросла, играя под теплым солнцем, мечтая о будущем, и не представляя, что умру молодой, и так далеко от дома.
