Как врач, я связан обязательством не разглашать все, что связано с моими пациентами. Но как человек, я чувствую себя обязанным поделиться этим. Без сомнения, это самая ужасная история, в которой мне приходилось принимать непосредственное участие.
Тогда, в 2009 году, у меня был достаточно свободный график. В тот день я обедал в кафе напротив больницы, когда мне позвонил друг, кабинет которого был на 10 этаже (мой на 13-м). У нас давно завязались достаточно близкие отношения, и мы даже иногда отправляли друг другу своих клиентов, если по каким-то причинам сами не могли заниматься ими. Я сразу ответил на звонок.
— Ты сейчас занят? Я хочу, чтобы ты посмотрел одного человека, — сказал он.
— Я свободен, присылай. Что там у него?
— Судя по всему, у девушки расстройство пищевого поведения. Ее мать обеспокоена.
Расстройство пищевого поведения. Это может быть неприятно. Несколько раз пациенты блевали прямо в моем кабинете.
— Хорошо, пусть поднимется и подождет в коридоре, я буду через 10 минут.
Я вспомнил, что когда уходил обедать, оставил в кабинете бардак. Ну да ладно. Положил на стол двадцатку и поспешил к себе. Рядом с кабинетом никого не было. Я быстро навел порядок и стал ждать. Прошло десять минут, но так никто и не появился, и я решил выйти в коридор, чтобы поискать ее. Сразу услышал в холле какой-то шум. Вокруг лифта стала собираться толпа людей. Они что-то бурно обсуждали.
Я подошел и спросил, что происходит.
— Лифт сломался, — ответил пожилой мужчина в деловом костюме.
Я почему-то сразу решил, что моя пациентка застряла в лифте.
— На каком этаже он остановился?
— Десятый или одиннадцатый.
Да, это могло быть именно так. Офис моего друга был на десятом, тремя этажами ниже моего. Я знал по опыту, что может пройти час, пока отремонтируют лифт. Только бы у нее не было клаустрофобии. Я вернулся к себе и позвонил другу.
— Что случилось? — спросил он с нотками беспокойства в голосе.
— Похоже, она застряла в лифте.
— Правда? Вот бедняжка.
— Как ее зовут?
— Амелия, — он сделал паузу. — Фамилия на Д, я не помню, не записал.
— Хорошо, спасибо. Предлагаю вечером встретиться за выпивкой и все обсудить.
— Я не против.
— Вот и договорились. Буду ее ждать.
— Хорошо.
Лифт заработал через час и десять минут, я это понял по шуму в коридоре.
— Надо пойти и встретить ее, — подумал я и вышел из кабинета.
У лифта собралась большая толпа, и я не мог протиснуться к дверям. Через минуту раздался звуковой сигнал, лифт остановился на нашем этаже. Двери открылись. Сначала толпа замолчала, а потом все громко ахнули.
— Боже правый! — громко произнес кто-то, а пожилая леди стала креститься.
Толпа попятилась от лифта, увлекая меня за собой. Я прижался к стене, и когда все отошли, подошел к все еще открытым дверям. В нос ударил резкий запах, словно кто-то годами не мылся. Вонь быстро распространялась по коридору.
Девушка в лифте оказалась совсем не такой, как я ожидал. Она была очень тучной, казалось, что весила явно больше 200 кг. Лицо было настолько опухшим, что глаза превратились в две темные точки над щеками. У нее были вьющиеся каштановые волосы, закрученные на бигуди. Хотя я врач, и насмотрелся всякого, мне стало немного не по себе.
Ее рот был испачкан чем-то, что выглядело как жирный соус для барбекю. В уголках губ виднелись остатки еды. Все платье покрыто пятнами непонятного происхождения. Казалось, она только что вылезла из чана с жареными ребрышками, в котором с удовольствием валялась. В одной руке она крепко сжимала большой черный мусорный мешок, в котором что-то плескалось внутри.
Женщина вышла из лифта. Я шагнул к ней, а все остальные в ужасе отскочили в сторону.
— Амелия? — спросил я ее.
Она посмотрела на меня своими маленькими поросячьими глазками-бусинками, ее щеки были покрыты мерзкой красной жижей, и она приоткрыла рот. Я подумал, что она собирается выблевать на меня целую гору шашлыка.
— Я была голодна, — произнесла она с сильным южным акцентом.
— Все в порядке, — сказал я, протягивая руку, чтобы помочь ей. — Хочешь поговорить об этом в моем кабинете?
Увидев мою руку, она крепко сжала черный мусорный мешок и прижала его к груди. В мешке снова захлюпало. Я чувствовал, как мой обед подбирается к горлу.
— Это твой мешок? — спросил я. — Не бойся, его никто не возьмет.
Она заплакала. По коридору разнесся визг рыданий. Я хотел убежать к себе, запереться и притвориться, что меня нет. Запах, исходящий от дамы и ее мешка, будет потом неделю стоять в моем кабинете, и я не смогу принимать пациентов. Тем не менее, она живой человек, и пришла ко мне за помощью, поэтому нельзя отказать ей.
— Мой кабинет здесь рядом. Почему бы вам не пройти со мной?
Я пошел вперед и думал про себя: «Если она не пойдет, то и отлично. Пусть возвращается в свою квартиру, которая наверняка полна тараканов, грызунов и еще бог знает чего».
Но я услышал за спиной тяжелую поступь, и понял, что это судьба. Я придержал для нее дверь, и она вразвалку вошла в кабинет, разминая содержимое мусорного пакета своими толстыми пальцами-сосисками. Остановилась у моего стола.
— Лифт застрял, — пробормотала она.
— Да, мне жаль. Надеюсь, с вами все в порядке, да?
Она снова начала плакать, сжимая свой мусорный мешок, и я боялся, что он порвется, и его содержимое зальет мой кабинет какой-то вонючей гадостью. Она кивнула, ее лицо покраснело, и слезы хлынули из заплывших глаз.
Я протянул ей коробку с салфетками. Она попыталась взять одну, продолжая удерживать мешок обеими руками.
— Хочешь, я его подержу? — предложил я, молясь, чтобы она сказала «нет».
Дама покачала головой.
— Что у тебя там?
— Там. Останки, — произнесла она, сильно заикаясь, потом ее грудь стала тяжело вздыматься, она запрокинула голову и снова заревела. Она была так несчастна, что мне стало действительно жаль ее.
— Послушай, — сказал я. — Очевидно, что провести час в лифте это довольно травмирующе.
Ее вопли достигли пика.
— Так почему бы нам не отложить все, пока ты немного не успокоишься?
Она с трудом справилась со своими рыданиями и с удивлением спросила:
— Ты хочешь встретиться со мной?
— Да, но не сегодня. Почему бы тебе не пойти домой и не попытаться расслабиться? Я не думаю, что ты сейчас в подходящем настроении, чтобы разговаривать. Но я хочу тебе помочь. Так что давай запишемся на прием дня через 2-3. Тебя устроит?
Я достал из ящика стола одну из своих визитных карточек, и она взяла ее своими липкими пальцами.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— Хочешь, я провожу тебя до лифта? — спросил я.
Сначала хотел сказать, что до выхода из здания, но понял, что не выдержу поездку с ней в тесной кабине.
Она покачала головой.
— Мне не кажется, что это не очень хорошая идея.
С этими словами она повернулась и вышла из моего кабинета, время от времени всхлипывая и все также сжимая этот грязный черный мусорный мешок, источающий пронзительную вонь. Я перевел дух, услышав, как щелкнула закрывшаяся дверь.
Она так и не позвонила мне.
Только через неделю удалось встретиться с другом, чтобы попустить с ним по стаканчику виски. Мы отдыхали, разговаривали, и вдруг я вспомнил о ней.
— О, кстати, спасибо тебе за ту пациентку, — сказал я.
— За какую?
— За Амелию.
— Какую Амелию?
— Ту толстуху с расстройством пищевого поведения. На прошлой неделе ты отправил ее ко мне. Неужели не помнишь?
— А, точно, — он отхлебнул виски. — Та, которая застряла в лифте. Как все прошло?
— Она была в полном отчаянии. Рыдала почти в истерике. Я уговорил ее перенести встречу, но она так и не позвонила мне, чтобы записаться на прием.
— Ты говорил с ее матерью?
— Нет, она пришла одна. Я дал ей свою визитную карточку.
— И что ты думаешь на счет нее?
— Классическая пищевая зависимость, — сказал я. — Определенно обжора.
— Да я не про мать, я имею в виду Амелию.
— Что?
— Что ты думаешь об Амелии? — снова спросил он.
— Я же тебе все сказал.
— Амелия это тощая двенадцатилетняя девочка, а обжора это ее мать.
И тут до меня стало доходить.
— Так мать была с ней?
— Да, я отправил мать с дочерью к тебе.
— Они были вместе в лифте?
Он посмотрел на меня, и до него тоже стало доходить.
Излишне говорить, что никакой Амелии уже не было в живых. Но я никогда не забуду ее мать - толстуху, которую встретил в тот день у лифта, пахнущую смертью, покрытую кровью и несущую свой мусорный мешок с хлюпающими останками.
Тогда, в 2009 году, у меня был достаточно свободный график. В тот день я обедал в кафе напротив больницы, когда мне позвонил друг, кабинет которого был на 10 этаже (мой на 13-м). У нас давно завязались достаточно близкие отношения, и мы даже иногда отправляли друг другу своих клиентов, если по каким-то причинам сами не могли заниматься ими. Я сразу ответил на звонок.
— Ты сейчас занят? Я хочу, чтобы ты посмотрел одного человека, — сказал он.
— Я свободен, присылай. Что там у него?
— Судя по всему, у девушки расстройство пищевого поведения. Ее мать обеспокоена.
Расстройство пищевого поведения. Это может быть неприятно. Несколько раз пациенты блевали прямо в моем кабинете.
— Хорошо, пусть поднимется и подождет в коридоре, я буду через 10 минут.
Я вспомнил, что когда уходил обедать, оставил в кабинете бардак. Ну да ладно. Положил на стол двадцатку и поспешил к себе. Рядом с кабинетом никого не было. Я быстро навел порядок и стал ждать. Прошло десять минут, но так никто и не появился, и я решил выйти в коридор, чтобы поискать ее. Сразу услышал в холле какой-то шум. Вокруг лифта стала собираться толпа людей. Они что-то бурно обсуждали.
Я подошел и спросил, что происходит.
— Лифт сломался, — ответил пожилой мужчина в деловом костюме.
Я почему-то сразу решил, что моя пациентка застряла в лифте.
— На каком этаже он остановился?
— Десятый или одиннадцатый.
Да, это могло быть именно так. Офис моего друга был на десятом, тремя этажами ниже моего. Я знал по опыту, что может пройти час, пока отремонтируют лифт. Только бы у нее не было клаустрофобии. Я вернулся к себе и позвонил другу.
— Что случилось? — спросил он с нотками беспокойства в голосе.
— Похоже, она застряла в лифте.
— Правда? Вот бедняжка.
— Как ее зовут?
— Амелия, — он сделал паузу. — Фамилия на Д, я не помню, не записал.
— Хорошо, спасибо. Предлагаю вечером встретиться за выпивкой и все обсудить.
— Я не против.
— Вот и договорились. Буду ее ждать.
— Хорошо.
Лифт заработал через час и десять минут, я это понял по шуму в коридоре.
— Надо пойти и встретить ее, — подумал я и вышел из кабинета.
У лифта собралась большая толпа, и я не мог протиснуться к дверям. Через минуту раздался звуковой сигнал, лифт остановился на нашем этаже. Двери открылись. Сначала толпа замолчала, а потом все громко ахнули.
— Боже правый! — громко произнес кто-то, а пожилая леди стала креститься.
Толпа попятилась от лифта, увлекая меня за собой. Я прижался к стене, и когда все отошли, подошел к все еще открытым дверям. В нос ударил резкий запах, словно кто-то годами не мылся. Вонь быстро распространялась по коридору.
Девушка в лифте оказалась совсем не такой, как я ожидал. Она была очень тучной, казалось, что весила явно больше 200 кг. Лицо было настолько опухшим, что глаза превратились в две темные точки над щеками. У нее были вьющиеся каштановые волосы, закрученные на бигуди. Хотя я врач, и насмотрелся всякого, мне стало немного не по себе.
Ее рот был испачкан чем-то, что выглядело как жирный соус для барбекю. В уголках губ виднелись остатки еды. Все платье покрыто пятнами непонятного происхождения. Казалось, она только что вылезла из чана с жареными ребрышками, в котором с удовольствием валялась. В одной руке она крепко сжимала большой черный мусорный мешок, в котором что-то плескалось внутри.
Женщина вышла из лифта. Я шагнул к ней, а все остальные в ужасе отскочили в сторону.
— Амелия? — спросил я ее.
Она посмотрела на меня своими маленькими поросячьими глазками-бусинками, ее щеки были покрыты мерзкой красной жижей, и она приоткрыла рот. Я подумал, что она собирается выблевать на меня целую гору шашлыка.
— Я была голодна, — произнесла она с сильным южным акцентом.
— Все в порядке, — сказал я, протягивая руку, чтобы помочь ей. — Хочешь поговорить об этом в моем кабинете?
Увидев мою руку, она крепко сжала черный мусорный мешок и прижала его к груди. В мешке снова захлюпало. Я чувствовал, как мой обед подбирается к горлу.
— Это твой мешок? — спросил я. — Не бойся, его никто не возьмет.
Она заплакала. По коридору разнесся визг рыданий. Я хотел убежать к себе, запереться и притвориться, что меня нет. Запах, исходящий от дамы и ее мешка, будет потом неделю стоять в моем кабинете, и я не смогу принимать пациентов. Тем не менее, она живой человек, и пришла ко мне за помощью, поэтому нельзя отказать ей.
— Мой кабинет здесь рядом. Почему бы вам не пройти со мной?
Я пошел вперед и думал про себя: «Если она не пойдет, то и отлично. Пусть возвращается в свою квартиру, которая наверняка полна тараканов, грызунов и еще бог знает чего».
Но я услышал за спиной тяжелую поступь, и понял, что это судьба. Я придержал для нее дверь, и она вразвалку вошла в кабинет, разминая содержимое мусорного пакета своими толстыми пальцами-сосисками. Остановилась у моего стола.
— Лифт застрял, — пробормотала она.
— Да, мне жаль. Надеюсь, с вами все в порядке, да?
Она снова начала плакать, сжимая свой мусорный мешок, и я боялся, что он порвется, и его содержимое зальет мой кабинет какой-то вонючей гадостью. Она кивнула, ее лицо покраснело, и слезы хлынули из заплывших глаз.
Я протянул ей коробку с салфетками. Она попыталась взять одну, продолжая удерживать мешок обеими руками.
— Хочешь, я его подержу? — предложил я, молясь, чтобы она сказала «нет».
Дама покачала головой.
— Что у тебя там?
— Там. Останки, — произнесла она, сильно заикаясь, потом ее грудь стала тяжело вздыматься, она запрокинула голову и снова заревела. Она была так несчастна, что мне стало действительно жаль ее.
— Послушай, — сказал я. — Очевидно, что провести час в лифте это довольно травмирующе.
Ее вопли достигли пика.
— Так почему бы нам не отложить все, пока ты немного не успокоишься?
Она с трудом справилась со своими рыданиями и с удивлением спросила:
— Ты хочешь встретиться со мной?
— Да, но не сегодня. Почему бы тебе не пойти домой и не попытаться расслабиться? Я не думаю, что ты сейчас в подходящем настроении, чтобы разговаривать. Но я хочу тебе помочь. Так что давай запишемся на прием дня через 2-3. Тебя устроит?
Я достал из ящика стола одну из своих визитных карточек, и она взяла ее своими липкими пальцами.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— Хочешь, я провожу тебя до лифта? — спросил я.
Сначала хотел сказать, что до выхода из здания, но понял, что не выдержу поездку с ней в тесной кабине.
Она покачала головой.
— Мне не кажется, что это не очень хорошая идея.
С этими словами она повернулась и вышла из моего кабинета, время от времени всхлипывая и все также сжимая этот грязный черный мусорный мешок, источающий пронзительную вонь. Я перевел дух, услышав, как щелкнула закрывшаяся дверь.
Она так и не позвонила мне.
Только через неделю удалось встретиться с другом, чтобы попустить с ним по стаканчику виски. Мы отдыхали, разговаривали, и вдруг я вспомнил о ней.
— О, кстати, спасибо тебе за ту пациентку, — сказал я.
— За какую?
— За Амелию.
— Какую Амелию?
— Ту толстуху с расстройством пищевого поведения. На прошлой неделе ты отправил ее ко мне. Неужели не помнишь?
— А, точно, — он отхлебнул виски. — Та, которая застряла в лифте. Как все прошло?
— Она была в полном отчаянии. Рыдала почти в истерике. Я уговорил ее перенести встречу, но она так и не позвонила мне, чтобы записаться на прием.
— Ты говорил с ее матерью?
— Нет, она пришла одна. Я дал ей свою визитную карточку.
— И что ты думаешь на счет нее?
— Классическая пищевая зависимость, — сказал я. — Определенно обжора.
— Да я не про мать, я имею в виду Амелию.
— Что?
— Что ты думаешь об Амелии? — снова спросил он.
— Я же тебе все сказал.
— Амелия это тощая двенадцатилетняя девочка, а обжора это ее мать.
И тут до меня стало доходить.
— Так мать была с ней?
— Да, я отправил мать с дочерью к тебе.
— Они были вместе в лифте?
Он посмотрел на меня, и до него тоже стало доходить.
Излишне говорить, что никакой Амелии уже не было в живых. Но я никогда не забуду ее мать - толстуху, которую встретил в тот день у лифта, пахнущую смертью, покрытую кровью и несущую свой мусорный мешок с хлюпающими останками.
