Я работаю на этой текстильной фабрике уже сорок лет. Я видел, как они приходят и уходят. Когда Сара вошла тем утром, с горящими глазами и полная надежд, мое сердце замерло. Они всегда так выглядят поначалу. Они никого не слушают. Они никому не верят. Что-то в ней напомнило мне меня самого, десятилетия назад, до того, как я узнал истинную природу этого места.
Воспоминания приходят всякий раз, когда появляется новое лицо. Эмили в 92-м — та же решительная походка, высоко поднятая голова. Она продержалась три недели, прежде чем ее убила режущая машина. Мария в 98-м — ее смех был таким заразительным. Она погибла вместе с подругой, которую бросилась спасать. А потом была Кейт в 2003-м, Лиза в 2007-м, Аманда в 2012-м. Список становится длиннее с каждым годом, и я заставляю себя запоминать каждое имя, каждое лицо, каждую историю. Кто-то должен нести их воспоминания.
Я наблюдал, как Сара заполняет свои документы, ее рука тверда и уверена. Если бы она только знала, что на самом деле означают эти формы — не просто трудовые соглашения, а потенциальные некрологи, ожидающие написания.
Фабрика не сильно изменилась с тех пор, как я начал здесь работать в 1985 году. Те же огни мерцают над головой, отбрасывая длинные тени между рядами машин. В воздухе висит запах хлопковых волокон и машинного масла. Но теперь в нем есть и что-то еще — шепот, эхо и затянувшееся присутствие тех, кто никогда не уходил.
Я помню свой первый день, как будто это было вчера. Маргарет, тогдашняя начальница цеха, провела для меня ту же экскурсию, которую я сейчас провожу для других. В тот день она казалась рассеянной, ее взгляд постоянно метался по сторонам. Теперь я понимаю, что она видела. Она не дожила до пенсии — ее забрала режущая машина в 93-м. Иногда я все еще слышу, как она считает инвентарь в кладовой.
Я пытаюсь предупредить их всех, по-своему. Во время обеденного перерыва я отвел Сару в сторону. Мои руки дрожали после того, что я увидел.
— Есть вещи, которые тебе нужно знать об этом месте, — сказал я ей, следя за ее молодым лицом в поисках какого-либо знака понимания. — Когда вы слышите, как кто-то просит о помощи с машиной, не идите туда. Никогда не идите в одиночку. Всегда уточняйте минимум у двух других людей, нужна ли кому-то помощь. Голоса здесь не всегда те, за кого себя выдают.
Помню, как я предупреждал Дженнифер в 2005 году. Она посмеялась. Три дня спустя мы нашли ее у прялки. Призрак, который ее звал, имел мой голос.
Сара вежливо кивнула, но я заметил скептицизм в ее глазах. У всех у них поначалу такой взгляд — смесь беспокойства и жалости к старику, который провел слишком много лет среди машин. Некоторые думают, что я надышался хлопковой пылью. Другие предполагают, что десятилетия работы здесь достали меня. Если бы все было так просто.
В 97-м я пытался все документировать. Я вел подробные записи каждого инцидента, каждой закономерности, которую замечал. То, как машины работали с немного разной скоростью непосредственно перед чьей-то смертью. Голоса, которые звучали слишком идеально, слишком знакомо. Руководство нашло мои блокноты во время плановой проверки шкафчиков. Они отправили меня к трем разным психиатрам. После этого я научился держать свои наблюдения при себе.
Я наблюдал за Сарой в ее первую неделю, отмечая, как быстро она всему училась. У нее были хорошие навыки работы с машинами. Но она также была доброй — слишком доброй. Когда Люси из упаковочного отдела заболела, Сара вызвалась подменить ее. Она не знала, что Люси умерла в 2001 году, и иногда ее призрак все еще заступает на ночную смену.
Я был в комнате отдыха, когда это произошло. Собрался перекусить, как вдруг услышал шум — топот бегущих ног, ужасный скрежет машины, затем наступила тишина. Я понял, что произошло, еще до того, как встал со стула. Они снова использовали мой голос.
Я побежал в прядильную, забыв про свой артрит. Но я опоздал. Я всегда опаздываю. Прялка еще крутилась, нити спутались невозможным образом. Тело Сары лежало неподвижно рядом, ее рука все еще тянулась туда, где, как она думала, стоял я, прося помочь с заклинившим механизмом.
Хуже всего были последствия. Полицейские расследования, проверки безопасности, внутренние разбирательства. В машинах никогда не находили поломок. И никто не задавался вопросом, почему несчастные случаи происходят в одном месте и при одинаковых обстоятельствах. В отчетах всегда говорится, что произошла «ошибка оператора» или имело место «несоблюдение протоколов безопасности». Но как можно сказать, что это призрак просил о помощи? Как вы объясните, что голос, который звал, был вовсе не человеческим?
Иногда я думаю, что сам являюсь частью проклятия. Обреченный наблюдать, предупреждать, но не имеющий возможности спасти. Сорок лет практически одинаковых событий. Призраки никогда не забирают меня — возможно, это мое наказание.
На следующее утро я стоял на своем обычном месте, наблюдая, как они накрывают тело Сары. Машины напевали свою вечную песню, и я уже мог видеть, как ее призрак формируется в уголках моего зрения — еще одна тень среди теней, еще один голос, который будет звать на помощь.
За сорок лет я научился распознавать разные типы призрачного сияния. Новые сияют ярче, все еще цепляясь за свои последние мгновения. У Сары был тот же отчаянный блеск, который я видел много раз прежде. Они все начинают одинаково — смущенные, злые, отчаянно желающие понять, что произошло. Некоторые со временем исчезают, становясь просто шепотом в темноте. Другие становятся сильнее, учась имитировать голоса, управлять машинами.
Я вернулся на свое место, как делаю всегда. Единственная живая душа среди машин и их призрачных операторов. Иногда, в тихие моменты между сменами, я мельком вижу их всех — Эмили, Марию, Дженнифер, а теперь и Сару. Они смотрят на меня пустыми глазами, возможно, удивляясь, почему я живой, а они нет.
Было время, много лет назад, когда я пытался уйти. Я добрался до парковки, прежде чем тяжесть ответственности вернула меня обратно. Кто предупредит новичков, если я уйду? Кто вспомнит их имена, их истории? Кто будет знать, как искать знаки, задавать вопросы знакомым голосам, зовущим в ночную смену? Поэтому я остался, став такой же неотъемлемой частью этого места, как и сами призраки.
Завтра кто-то новый войдет в эти двери. И я попробую предупредить, зная, что это, скорее всего, ничего не изменит. Потому что это мое проклятие — продолжать пытаться, продолжать предупреждать, продолжать помнить. Это меньшее, что я могу сделать для всех душ, запертых в этом месте бесконечных смен и вечных сверхурочных.
Фабрика стоит, как и всегда, памятник прогрессу и производительности, ее окна сверкают на утреннем солнце. Но теперь я знаю ее истинную природу. Это не просто фабрика — это место сбора потерянных, хранилище голосов, которые никогда не затихают. И я остаюсь ее единственным живым свидетелем, хранителем ее темных секретов, стражем ее растущей коллекции теней.
Когда начинается дневная смена, я впервые с момента ее смерти слышу голос Сары, зовущий из-за прялки. Он идеален, слишком идеален, как и все остальные. Я закрываю глаза и шепчу тихую молитву за того, кто завтра войдет в эти двери. Они никогда не слушают. Они никогда не верят. Но я буду продолжать пытаться, потому что это все, что я могу сделать. Это все, что я когда-либо мог сделать.
Воспоминания приходят всякий раз, когда появляется новое лицо. Эмили в 92-м — та же решительная походка, высоко поднятая голова. Она продержалась три недели, прежде чем ее убила режущая машина. Мария в 98-м — ее смех был таким заразительным. Она погибла вместе с подругой, которую бросилась спасать. А потом была Кейт в 2003-м, Лиза в 2007-м, Аманда в 2012-м. Список становится длиннее с каждым годом, и я заставляю себя запоминать каждое имя, каждое лицо, каждую историю. Кто-то должен нести их воспоминания.
Я наблюдал, как Сара заполняет свои документы, ее рука тверда и уверена. Если бы она только знала, что на самом деле означают эти формы — не просто трудовые соглашения, а потенциальные некрологи, ожидающие написания.
Фабрика не сильно изменилась с тех пор, как я начал здесь работать в 1985 году. Те же огни мерцают над головой, отбрасывая длинные тени между рядами машин. В воздухе висит запах хлопковых волокон и машинного масла. Но теперь в нем есть и что-то еще — шепот, эхо и затянувшееся присутствие тех, кто никогда не уходил.
Я помню свой первый день, как будто это было вчера. Маргарет, тогдашняя начальница цеха, провела для меня ту же экскурсию, которую я сейчас провожу для других. В тот день она казалась рассеянной, ее взгляд постоянно метался по сторонам. Теперь я понимаю, что она видела. Она не дожила до пенсии — ее забрала режущая машина в 93-м. Иногда я все еще слышу, как она считает инвентарь в кладовой.
Я пытаюсь предупредить их всех, по-своему. Во время обеденного перерыва я отвел Сару в сторону. Мои руки дрожали после того, что я увидел.
— Есть вещи, которые тебе нужно знать об этом месте, — сказал я ей, следя за ее молодым лицом в поисках какого-либо знака понимания. — Когда вы слышите, как кто-то просит о помощи с машиной, не идите туда. Никогда не идите в одиночку. Всегда уточняйте минимум у двух других людей, нужна ли кому-то помощь. Голоса здесь не всегда те, за кого себя выдают.
Помню, как я предупреждал Дженнифер в 2005 году. Она посмеялась. Три дня спустя мы нашли ее у прялки. Призрак, который ее звал, имел мой голос.
Сара вежливо кивнула, но я заметил скептицизм в ее глазах. У всех у них поначалу такой взгляд — смесь беспокойства и жалости к старику, который провел слишком много лет среди машин. Некоторые думают, что я надышался хлопковой пылью. Другие предполагают, что десятилетия работы здесь достали меня. Если бы все было так просто.
В 97-м я пытался все документировать. Я вел подробные записи каждого инцидента, каждой закономерности, которую замечал. То, как машины работали с немного разной скоростью непосредственно перед чьей-то смертью. Голоса, которые звучали слишком идеально, слишком знакомо. Руководство нашло мои блокноты во время плановой проверки шкафчиков. Они отправили меня к трем разным психиатрам. После этого я научился держать свои наблюдения при себе.
Я наблюдал за Сарой в ее первую неделю, отмечая, как быстро она всему училась. У нее были хорошие навыки работы с машинами. Но она также была доброй — слишком доброй. Когда Люси из упаковочного отдела заболела, Сара вызвалась подменить ее. Она не знала, что Люси умерла в 2001 году, и иногда ее призрак все еще заступает на ночную смену.
Я был в комнате отдыха, когда это произошло. Собрался перекусить, как вдруг услышал шум — топот бегущих ног, ужасный скрежет машины, затем наступила тишина. Я понял, что произошло, еще до того, как встал со стула. Они снова использовали мой голос.
Я побежал в прядильную, забыв про свой артрит. Но я опоздал. Я всегда опаздываю. Прялка еще крутилась, нити спутались невозможным образом. Тело Сары лежало неподвижно рядом, ее рука все еще тянулась туда, где, как она думала, стоял я, прося помочь с заклинившим механизмом.
Хуже всего были последствия. Полицейские расследования, проверки безопасности, внутренние разбирательства. В машинах никогда не находили поломок. И никто не задавался вопросом, почему несчастные случаи происходят в одном месте и при одинаковых обстоятельствах. В отчетах всегда говорится, что произошла «ошибка оператора» или имело место «несоблюдение протоколов безопасности». Но как можно сказать, что это призрак просил о помощи? Как вы объясните, что голос, который звал, был вовсе не человеческим?
Иногда я думаю, что сам являюсь частью проклятия. Обреченный наблюдать, предупреждать, но не имеющий возможности спасти. Сорок лет практически одинаковых событий. Призраки никогда не забирают меня — возможно, это мое наказание.
На следующее утро я стоял на своем обычном месте, наблюдая, как они накрывают тело Сары. Машины напевали свою вечную песню, и я уже мог видеть, как ее призрак формируется в уголках моего зрения — еще одна тень среди теней, еще один голос, который будет звать на помощь.
За сорок лет я научился распознавать разные типы призрачного сияния. Новые сияют ярче, все еще цепляясь за свои последние мгновения. У Сары был тот же отчаянный блеск, который я видел много раз прежде. Они все начинают одинаково — смущенные, злые, отчаянно желающие понять, что произошло. Некоторые со временем исчезают, становясь просто шепотом в темноте. Другие становятся сильнее, учась имитировать голоса, управлять машинами.
Я вернулся на свое место, как делаю всегда. Единственная живая душа среди машин и их призрачных операторов. Иногда, в тихие моменты между сменами, я мельком вижу их всех — Эмили, Марию, Дженнифер, а теперь и Сару. Они смотрят на меня пустыми глазами, возможно, удивляясь, почему я живой, а они нет.
Было время, много лет назад, когда я пытался уйти. Я добрался до парковки, прежде чем тяжесть ответственности вернула меня обратно. Кто предупредит новичков, если я уйду? Кто вспомнит их имена, их истории? Кто будет знать, как искать знаки, задавать вопросы знакомым голосам, зовущим в ночную смену? Поэтому я остался, став такой же неотъемлемой частью этого места, как и сами призраки.
Завтра кто-то новый войдет в эти двери. И я попробую предупредить, зная, что это, скорее всего, ничего не изменит. Потому что это мое проклятие — продолжать пытаться, продолжать предупреждать, продолжать помнить. Это меньшее, что я могу сделать для всех душ, запертых в этом месте бесконечных смен и вечных сверхурочных.
Фабрика стоит, как и всегда, памятник прогрессу и производительности, ее окна сверкают на утреннем солнце. Но теперь я знаю ее истинную природу. Это не просто фабрика — это место сбора потерянных, хранилище голосов, которые никогда не затихают. И я остаюсь ее единственным живым свидетелем, хранителем ее темных секретов, стражем ее растущей коллекции теней.
Когда начинается дневная смена, я впервые с момента ее смерти слышу голос Сары, зовущий из-за прялки. Он идеален, слишком идеален, как и все остальные. Я закрываю глаза и шепчу тихую молитву за того, кто завтра войдет в эти двери. Они никогда не слушают. Они никогда не верят. Но я буду продолжать пытаться, потому что это все, что я могу сделать. Это все, что я когда-либо мог сделать.
