Уже стемнело, и ноги холодила роса. Девичья ватажка тишком пробиралась по перелеску. Все знали: если в венке колосья с чужого поля, то скоро-скоро приедут желанные гости за «товаром». Полелю веселила серьезность старших подружек, она рукой зажимала рот, чтобы не засмеяться в голос. То ли от того, что это первый год ее девичества, то ли от того, что у нее были незамужние старшие сестры, из-за которых сватов еще долго можно было не ждать.
Но не только ее разбирал смех – подружки то и дело хихикали под сердитый шепот других девок.
Деревья стали расти гуще, и девушки сбавили шаг, оглядываясь, и пытаясь понять, так ли идут: дорога к полю Сестринского поселка была им знакома только по слухам. Они уже совсем было решили, что заблудились, когда лес кончился, и теперь далеко-далеко вперед расстелилось непривычно большое поле.
Радостно загомонив, подружки набрали себе зеленых овсяных колосьев на венки и поспешили обратно: никому не хотелось пробегать весь праздник.
У самого Козьего ручья, где еще горел купалец, Полеля отстала от других и побежала в лес. Оглядевшись, девушка скинула обереги с пояском и спрятала их под куст. У нее был особый замысел на эту ночь. Послезавтра выдавали замуж ее сестренку Омелицу. И Полеля решила на Купалье собрать для нее покрыш-траву. Уж больно нехорошо глядела на нее и жениха бывшая подружка Жула, совсем недавно сама так настойчиво желавшая стать женой Житника. А покрыш-трава – травка сильная, защитит молодых от злых наговоров.
Полеле страшно было идти в темноту одной, но за особыми травами с подружками не ходят. Лес в купальную неделю был опасно-живой, полный шорохов и движения. Но ее никто не замечал, не чувствуя обжигающего огня оберегов.
Нужное место нашлось легко. И в запале грибной охоты, и собирая с подружками ягоды, она всегда умудрялась найти короткую дорогу, чтобы не бить усталых ног вкругаля. За всю жизнь Полеля только однажды заплутала в лесу.
Эту луговину, лежащую далеко от хоженых троп, она заприметила еще давненько. Нежные желто-оранжевые лепестки еще только-только распустились, и покрыш-трава еще не отдала всю силу в семена, лишь наливалась могутой. Полеля нашептала нужные слова и сорвала одаренные силой праздника стебли. Связав их, она спрятала добрый подарок в суму и, радуясь удавшемуся делу, поспешила обратно, пока ее отсутствия не заметили.
Стараясь выбрать самый прямой путь, девушка и сама не заметила, как оказалась рядом с Медвежьим лесом, вставшим перед ней черной стеной. Запыхавшись, Полеля остановилась на миг, и тут же темнота, бывшая здесь куда гуще, обступила ее, живыми щупальцами касаясь тела. Ей показалось, что из чащи глядит чужой взгляд, пару раз уголком глаза она видела янтарный отблеск. Не иначе как Хозяин этого леса ее почуял и пришел посмотреть, кто такой смелый да безрассудный бродит. Отогнав дурные мысли, Полеля побежала прочь.
Наконец Полеля оказалась на опушке. Высматривая тот куст, под которым спрятала вещи, она увидела, как слева мелькнула тень, быстро превратившаяся в девичью фигуру. Полеля узнала Жулу. Она, тяжело и неровно переступая, шла со стороны Гнилого озера голая и покрытая грязными разводами. А в руках у нее что-то чуть заметно светилось. Полеля тут же узнала перелет-траву, хотя никогда ее не видела. Такую ни с чем не спутаешь. В перелет-траву мало кто верил, а еще меньше смельчаков решались идти ее искать. Трава эта просто так в руки не дается, может и погубить. Полеля никогда бы не поверила, что Жула смогла ее раздобыть, если бы своими глазами не увидела.
Воровато оглядываясь, Жула вытащила из-под выворотня рубаху и натянула ее, а перелет-траву спрятала в мешок.
Полеля дождалась, пока Жула уйдет подальше и пошла к костру. Еще не дойдя до купальца, она услышала крики девчонок: играли в «Березку». Быстро смешавшись с остальными, она нашла Омелицу. Та, уже просватанная невеста, смотрела на игру со стороны, но Полеля не заметила в ней большой грусти: ведь позади Омелицы стоял Житник, жених, любимый и ласковый. На миг Полеле подумалось: а найдется ли для нее такой добрый и красивый муж, к тому же не последний во всем прочем. Но эта мысль недолго бередила девичье сердце. Полеля знала: придет время, придет и ее суженый. Не могло быть иначе.
Купалье и вправду было волшебным временем: пробегав и протанцевав всю ночь, Полеля не только не устала, но и как будто набралась новых сил, и, встречая зарю, она чуть неуверенно в первый раз подпевала подружкам:
Ночью на Купалу я не спала, все не спала.
Ночью не спала, на ранках ключи брала.
Ключи брала зарю отмыкала.
Зарю отмыкала, росу выпускала.
Роса хрустальная, трава шелковая...
Полеля так ясно представляла, как Заря Утренняя встречается со своим суженым, и вслед за их свадьбой, идет пора плодов и зерен вместо поры цветения, и завязи, что ей будто бы слышались легкие шаги, хрустальный смех невесты. И думалось в этот час, что жизнь человеческая точно так же отражается в вечной небе, как и годовой круг: в детстве – зеленые листочки, в юности – пестрые пахучие цветы, в молодости – завязи, если цветение было не пустым, в зрелости – плоды, в старости – семена, которые в следующем году-поколении дадут новые зеленые листочки. И она, Полеля, часть этого коловращения, позади ее стоят ее предки, а впереди совсем скоро встанут потомки и не будет этому ни конца, ни края.
Песня уже кончилась, и сердце ее застучало: вот-вот взойдет великое светило, пригреет всех людей, обласкает каждую былинку.
Но, когда поднялось солнце, послышались испуганные возгласы.
Впервые, сколько Полеля себя помнила, на Купальской неделе солнце всходило не в ясном небе. Весь восход был заткан сизым маревом, не пропускавшим ни одного луча. Кроме этой серости нигде не было ни облачка, но что за радость от голубого неба, если солнце не благословит ни праздновавших, ни поля, ни леса, ни озера первыми лучами?
Прошли минуты, и марево рассеялось. Принужденно, стараясь забыть о страшном видении, селяне продолжили праздник: быть может, если на земле все будет идти своим чередом, там, на небе, тоже выровняется порядок. Но тяжелый осадок на сердце оставался: каждый гадал, как отзовется виденное, что будет.
Вечером Полеля с девками повели Омелицу в баню, отмывать перед свадьбой. Невесте полагалось бы плакать, но Омелица только пару раз для порядка вытерла слезинки, да и те, как подозревала Полеля, были скорее от счастья, чем от горя расставания с девичеством.
Поначалу все шло как и положено, но совсем скоро они почувствовали себя больными. Сначала решили, что банник отчего-то не в духе. Полеля приоткрыла дверь, чтобы пустить воздуха, и тут едва различимая тень метнулась в предбанник. Испуганные, девки поспешили вслед: если хозяин бани спешит прочь, значит что-то не так.
Обряд был сорван и, гадая, как теперь быть, они пошли в дом, надеясь, что мудрая прабабка Забела скажет, что делать. Но несчастье поджидало их и там. Забела едва могла подняться на ноги. И не только она. Оказалось, что вода была испорчена. Все, кто ее успел попробовать лежали хворыми.
Настало новое утро, только мало кто смог порадоваться его приходу. Треть селения не могла подняться с постелей, да еще многие едва ходили.
Тяжелее всего заболела Омелица. По ее лицу и телу рассыпались кровавые струпья, до неузнаваемости коверкая тонкие черты. И остальные девки, мывшиеся в бане, слегли едва живыми, но гнойные отметины достались лишь невесте. Только Полеля не заболела. Помучилась ночь, а к утру была здорова. Но это принесло ей мало радости: мать и отец были больны, а любимый всеми сестрич – едва жив.
Воду пробовали брать из реки, но и там она оказалась порченной.
Старший наутро же собрал совет, ища выход. После долгих поисков, охотники нашли заброшенную крыницу в глубине леса, которой не коснулась порча. Новых хворых больше не появлялось, но ни знахарка, ни хранитель святилища не смогли очистить колодцев и реку, вылечитьно-русыми волнистыми волосами. Одет обыкновенно, а на голове зачем-то венок с засохшими мелкими цветками. Захотелось его сорвать, будто тот был лишним, мешал. И цветы эти она уже где-то видела.
Медведь внимательно разглядывал ее янтарно-карими глазами.
- Ты смелая.
Голос был негромкий, но сильный. Полеля, остро ощутив свою наготу, обхватила ладонями плечи и подтянула колени к груди.
- А ты не такой, как в рассказах. Почему ты остановился?
Он усмехнулся.
- Не надо мне этого. Я только хотел тебя испытать.
- Но ты поможешь?
- Конечно, я же дал слово.
Полеля не сумела скрыть радости. Она поспешно натянула рубашку и подпоясалась. Уже оправившись от страха, не удержалась, спросила:
- Скажи, у тебя есть имя?
Ей показалось, что оборотень улыбается, хотя в его лице ничего не изменилось.
- Моя мать звала меня Марич.
- Когда ты поможешь?
Он чуть заметно улыбнулся ее поспешности.
- Не спеши. Расскажи, что произошло.
Рассказала. А потом чуть слышно добавила:
- Мне кажется, я знаю, кто это сделал.
- Скажи мне.
Полеля заговорила быстро, не давая себе времени для сомнений.
- Я думаю, это Жула. Житник здоров остался, а у Омелицы струпья по всему телу и лицу. Ни у кого таких нет. А Жула любит Житника, уж как она только к нему не приставала. Как банный лист. На заручины пришла, Омелицу страшными словами проклинала. С тех пор ее все чураются.
- Быть не может. Девка незамужняя не может такое сотворить.
- Это не все. Я ее ночью вчера видела. Она шла со стороны Гнилого озера и несла перелёт-траву.
Оборотень задумался.
- Перелет трава и не такое может. Мне бы глянуть на воду...
- Пойдем скорее!.
Полеля вскочила на ноги и снова будто почувствовала: медведь улыбается.
На границе Медвежьего леса, она оглянулась, и зажмурилась: человеческая фигура таяла, поверх нее проявлялась медвежья шкура, морда, когтистые лапы. Через мгновение ничего уже не напоминало о человеческой личине, надетой оборотнем.
«Веди, что застыла».
Показалось ли ей, или голос и вправду был досадливый, будто Марича огорчила ее щепетильность?
Отойдя от Медвежьего леса, Полеля оглянулась. С этой стороны он по-прежнему выглядел чужим и темным, будто всем своим видом отталкивал.
Река встретила их тихим шелестом камыша и редкими плесками играющей рыбы. Не знай она наверняка, что игривые воды несут смерть – никогда бы не поверила, так спокойно было на берегу. Медведь подобрался к самой кромке, наклонился, замер на мгновение, слушая. И отпрянул, замотал головой.
«Зло».
С замиранием сердца. Полеля прошептала:
- Ты можешь помочь?
«Я еще не сказал платы».
- Но ты... – Она покраснела, вспомнив, что было у лесной реки.
«Это было испытание. Я не называл цену».
Вспомнился разговор: и правда, не называл. Девушка не знала, чего может пожелать оборотень. Может и самой ее жизни.
«Я хочу, чтобы ты ушла со мной. Мне тоскливо в лесу одному. Будешь мне женой».
Она растерянно смотрела на медведя. Первыми пришли слова: «Я не могу», но Полеля не дала им слететь с губ. Она сможет.
«Прежде чем ответить, знай: все, что обещаешь Хозяину Медвежьего леса – нерушимо, пока я жив. Нарушишь слово – все кого ты спасла, умрут, а сама ты пойдешь рука об руку с Недолей и всем, кого по пути встретишь, принесешь беду».
Полеля отвернулась. Она не откажется. Но и духу произнести вслух не было. Через силу шепнула:
- Обещаю.
«Пойдем. Одолень-трава поможет. В моих землях одолень-травы никогда не было, как только я ни искал, ни приманивал ее все эти годы, а вчера расцвела, будто специально для тебя. Жаль, всего одна».
У Полели мелькнула мысль, что можно поискать одолень-траву, собранную в особый день, у ведающих. Будто услышав ее мысли, медведь сказал:
«От такой беды простая трава не поможет. Только та, что выросла в сильном месте, собрана в нужную ночь, да не человеком».
Он не пустил ее в свой лес, оставил ждать у границы. Вернулся человеком, встал у самого края леса и с непонятной грустной улыбкой протянул белый цветок одолень-травы
- Подойди ближе. – Когда Полеля встала на край борозды, он остановил ее и положил в руку сочный стебель. – Слушай, что надо делать...
Полеля слушала, как-то легко, с первого раза запоминая. Проговорив нужные слова, оборотень вдруг потянул ее в себе и крепко поцеловал в губы.
Девушка замерла, сначала от испуга, а потом от непривычного томления: оказалось, невыносимо приятно ощущать на своих губах чужие губы, касаться неведомой силы, которая, будто чувствуя это касание, полилась в нее, только сильнее распаляя. Руки Марича, такие сильные, обхватили, прижали к горящему огнем телу. И она уже совсем забыла, что боялась его. Прошло мгновение, но Полеля изменилась за это время больше, чем за последний год. И не только сила, переданная медведем, бушевала в ней – но и другая, впервые пробудившаяся от близости мужчины. Она прильнула к оборотню, вжимаясь в него, подняла руки, перебирая пряди на затылке, чуть коснулась венка. Оборотень замер, а потом с рыком оттолкнул ее.
Растерянная и сбитая с толку Полеля глядела прямо в глаза, сверкающие янтарем и не могла найти ни одного слова. Оборотень отвернулся, глухо прорычал:
- Идем.
- Ты пойдешь со мной?
- Нет. Скажи мне, как найти дом Жулы. Даже одолень-трава не спасет воду от порчи, пока наведший ее в силе, только зазря истратишь.
- Ты ее убьешь?
Пристальный взгляд чуть светящихся глаз обратился к ней.
- Жалеешь?
Полеля знала, что Жула заслужила смерть. И она должна была желать для злодейки возмездия. Но не могла. Тихо, со стыдом, она прошептала:
- Да.
Оборотень вздохнул.
- Не бойся доброты, бойся подлости. – И добавил. – Не знаю, осталось ли в ней то, что еще можно очистить.
- Я покажу дорогу.
- Нет, это дело не для тебя.
- Но как я узнаю, можно ли просить одолень-траву помочь?
- Почувствуешь, ведь моя сила в тебе.
Больше оборотень не сказал ей ни слова до самого жилья. Полеля впустила оборотня внутрь защитного круга. Она подумала, что предает этим чуров. Простят ли?
«Иди к колодцу».
Марич ушел к дому Жулы, а Полеля пошла было, куда он сказал, но передумала и вернулась. Наитие подсказало: дав своей силы для ведовста, оборотень не сможет ее почуять.
Она затаилась, глядя как огромный зверь неслышно подходил к дому. Навстречу полетели черные тени. Одна из них ударила его в грудь, заставив покачнуться, хотя казалась бесплотной. Оборотень поднялся на задние лапы и заревел. Тени отшатнулись, но не далеко. С силой опустились на землю передние лапы, и в воздухе растекся гул от удара. По траве побежали искры, попадая на тени, отчего те, кричали и взвивались в небо, мелькая на небе уродливыми силуэтами и растворяясь.
Полеля с удивлением огляделась: околица по-прежнему спала, на шум даже собаки не залаяли.
А оборотень замер, глядя на дом. На крыльцо вышла Жула. Она застыла на последней ступени, чуть покачиваясь, как завороженная. Марич рыкнул, и Жула очнулась. Увидев зверя, она не побежала прочь, а, раскинув руки, вмиг ставшие когтистыми лапами, бросилась. Марич легко ушел в сторону, но Жула нечеловечески извернулась, и кинулась снова.
В этот раз оборотень не стал отступать, и они покатились по земле. Полеля отвернулась, не в силах смотреть, на то, как страшные медвежьи когти разорвут Жулу.
Но, когда раздалось закладывающее уши шипение, вой, перемежавшийся медвежьим рыком, она не удержалась, взглянула.
Но не только ее разбирал смех – подружки то и дело хихикали под сердитый шепот других девок.
Деревья стали расти гуще, и девушки сбавили шаг, оглядываясь, и пытаясь понять, так ли идут: дорога к полю Сестринского поселка была им знакома только по слухам. Они уже совсем было решили, что заблудились, когда лес кончился, и теперь далеко-далеко вперед расстелилось непривычно большое поле.
Радостно загомонив, подружки набрали себе зеленых овсяных колосьев на венки и поспешили обратно: никому не хотелось пробегать весь праздник.
У самого Козьего ручья, где еще горел купалец, Полеля отстала от других и побежала в лес. Оглядевшись, девушка скинула обереги с пояском и спрятала их под куст. У нее был особый замысел на эту ночь. Послезавтра выдавали замуж ее сестренку Омелицу. И Полеля решила на Купалье собрать для нее покрыш-траву. Уж больно нехорошо глядела на нее и жениха бывшая подружка Жула, совсем недавно сама так настойчиво желавшая стать женой Житника. А покрыш-трава – травка сильная, защитит молодых от злых наговоров.
Полеле страшно было идти в темноту одной, но за особыми травами с подружками не ходят. Лес в купальную неделю был опасно-живой, полный шорохов и движения. Но ее никто не замечал, не чувствуя обжигающего огня оберегов.
Нужное место нашлось легко. И в запале грибной охоты, и собирая с подружками ягоды, она всегда умудрялась найти короткую дорогу, чтобы не бить усталых ног вкругаля. За всю жизнь Полеля только однажды заплутала в лесу.
Эту луговину, лежащую далеко от хоженых троп, она заприметила еще давненько. Нежные желто-оранжевые лепестки еще только-только распустились, и покрыш-трава еще не отдала всю силу в семена, лишь наливалась могутой. Полеля нашептала нужные слова и сорвала одаренные силой праздника стебли. Связав их, она спрятала добрый подарок в суму и, радуясь удавшемуся делу, поспешила обратно, пока ее отсутствия не заметили.
Стараясь выбрать самый прямой путь, девушка и сама не заметила, как оказалась рядом с Медвежьим лесом, вставшим перед ней черной стеной. Запыхавшись, Полеля остановилась на миг, и тут же темнота, бывшая здесь куда гуще, обступила ее, живыми щупальцами касаясь тела. Ей показалось, что из чащи глядит чужой взгляд, пару раз уголком глаза она видела янтарный отблеск. Не иначе как Хозяин этого леса ее почуял и пришел посмотреть, кто такой смелый да безрассудный бродит. Отогнав дурные мысли, Полеля побежала прочь.
Наконец Полеля оказалась на опушке. Высматривая тот куст, под которым спрятала вещи, она увидела, как слева мелькнула тень, быстро превратившаяся в девичью фигуру. Полеля узнала Жулу. Она, тяжело и неровно переступая, шла со стороны Гнилого озера голая и покрытая грязными разводами. А в руках у нее что-то чуть заметно светилось. Полеля тут же узнала перелет-траву, хотя никогда ее не видела. Такую ни с чем не спутаешь. В перелет-траву мало кто верил, а еще меньше смельчаков решались идти ее искать. Трава эта просто так в руки не дается, может и погубить. Полеля никогда бы не поверила, что Жула смогла ее раздобыть, если бы своими глазами не увидела.
Воровато оглядываясь, Жула вытащила из-под выворотня рубаху и натянула ее, а перелет-траву спрятала в мешок.
Полеля дождалась, пока Жула уйдет подальше и пошла к костру. Еще не дойдя до купальца, она услышала крики девчонок: играли в «Березку». Быстро смешавшись с остальными, она нашла Омелицу. Та, уже просватанная невеста, смотрела на игру со стороны, но Полеля не заметила в ней большой грусти: ведь позади Омелицы стоял Житник, жених, любимый и ласковый. На миг Полеле подумалось: а найдется ли для нее такой добрый и красивый муж, к тому же не последний во всем прочем. Но эта мысль недолго бередила девичье сердце. Полеля знала: придет время, придет и ее суженый. Не могло быть иначе.
Купалье и вправду было волшебным временем: пробегав и протанцевав всю ночь, Полеля не только не устала, но и как будто набралась новых сил, и, встречая зарю, она чуть неуверенно в первый раз подпевала подружкам:
Ночью на Купалу я не спала, все не спала.
Ночью не спала, на ранках ключи брала.
Ключи брала зарю отмыкала.
Зарю отмыкала, росу выпускала.
Роса хрустальная, трава шелковая...
Полеля так ясно представляла, как Заря Утренняя встречается со своим суженым, и вслед за их свадьбой, идет пора плодов и зерен вместо поры цветения, и завязи, что ей будто бы слышались легкие шаги, хрустальный смех невесты. И думалось в этот час, что жизнь человеческая точно так же отражается в вечной небе, как и годовой круг: в детстве – зеленые листочки, в юности – пестрые пахучие цветы, в молодости – завязи, если цветение было не пустым, в зрелости – плоды, в старости – семена, которые в следующем году-поколении дадут новые зеленые листочки. И она, Полеля, часть этого коловращения, позади ее стоят ее предки, а впереди совсем скоро встанут потомки и не будет этому ни конца, ни края.
Песня уже кончилась, и сердце ее застучало: вот-вот взойдет великое светило, пригреет всех людей, обласкает каждую былинку.
Но, когда поднялось солнце, послышались испуганные возгласы.
Впервые, сколько Полеля себя помнила, на Купальской неделе солнце всходило не в ясном небе. Весь восход был заткан сизым маревом, не пропускавшим ни одного луча. Кроме этой серости нигде не было ни облачка, но что за радость от голубого неба, если солнце не благословит ни праздновавших, ни поля, ни леса, ни озера первыми лучами?
Прошли минуты, и марево рассеялось. Принужденно, стараясь забыть о страшном видении, селяне продолжили праздник: быть может, если на земле все будет идти своим чередом, там, на небе, тоже выровняется порядок. Но тяжелый осадок на сердце оставался: каждый гадал, как отзовется виденное, что будет.
Вечером Полеля с девками повели Омелицу в баню, отмывать перед свадьбой. Невесте полагалось бы плакать, но Омелица только пару раз для порядка вытерла слезинки, да и те, как подозревала Полеля, были скорее от счастья, чем от горя расставания с девичеством.
Поначалу все шло как и положено, но совсем скоро они почувствовали себя больными. Сначала решили, что банник отчего-то не в духе. Полеля приоткрыла дверь, чтобы пустить воздуха, и тут едва различимая тень метнулась в предбанник. Испуганные, девки поспешили вслед: если хозяин бани спешит прочь, значит что-то не так.
Обряд был сорван и, гадая, как теперь быть, они пошли в дом, надеясь, что мудрая прабабка Забела скажет, что делать. Но несчастье поджидало их и там. Забела едва могла подняться на ноги. И не только она. Оказалось, что вода была испорчена. Все, кто ее успел попробовать лежали хворыми.
Настало новое утро, только мало кто смог порадоваться его приходу. Треть селения не могла подняться с постелей, да еще многие едва ходили.
Тяжелее всего заболела Омелица. По ее лицу и телу рассыпались кровавые струпья, до неузнаваемости коверкая тонкие черты. И остальные девки, мывшиеся в бане, слегли едва живыми, но гнойные отметины достались лишь невесте. Только Полеля не заболела. Помучилась ночь, а к утру была здорова. Но это принесло ей мало радости: мать и отец были больны, а любимый всеми сестрич – едва жив.
Воду пробовали брать из реки, но и там она оказалась порченной.
Старший наутро же собрал совет, ища выход. После долгих поисков, охотники нашли заброшенную крыницу в глубине леса, которой не коснулась порча. Новых хворых больше не появлялось, но ни знахарка, ни хранитель святилища не смогли очистить колодцев и реку, вылечитьно-русыми волнистыми волосами. Одет обыкновенно, а на голове зачем-то венок с засохшими мелкими цветками. Захотелось его сорвать, будто тот был лишним, мешал. И цветы эти она уже где-то видела.
Медведь внимательно разглядывал ее янтарно-карими глазами.
- Ты смелая.
Голос был негромкий, но сильный. Полеля, остро ощутив свою наготу, обхватила ладонями плечи и подтянула колени к груди.
- А ты не такой, как в рассказах. Почему ты остановился?
Он усмехнулся.
- Не надо мне этого. Я только хотел тебя испытать.
- Но ты поможешь?
- Конечно, я же дал слово.
Полеля не сумела скрыть радости. Она поспешно натянула рубашку и подпоясалась. Уже оправившись от страха, не удержалась, спросила:
- Скажи, у тебя есть имя?
Ей показалось, что оборотень улыбается, хотя в его лице ничего не изменилось.
- Моя мать звала меня Марич.
- Когда ты поможешь?
Он чуть заметно улыбнулся ее поспешности.
- Не спеши. Расскажи, что произошло.
Рассказала. А потом чуть слышно добавила:
- Мне кажется, я знаю, кто это сделал.
- Скажи мне.
Полеля заговорила быстро, не давая себе времени для сомнений.
- Я думаю, это Жула. Житник здоров остался, а у Омелицы струпья по всему телу и лицу. Ни у кого таких нет. А Жула любит Житника, уж как она только к нему не приставала. Как банный лист. На заручины пришла, Омелицу страшными словами проклинала. С тех пор ее все чураются.
- Быть не может. Девка незамужняя не может такое сотворить.
- Это не все. Я ее ночью вчера видела. Она шла со стороны Гнилого озера и несла перелёт-траву.
Оборотень задумался.
- Перелет трава и не такое может. Мне бы глянуть на воду...
- Пойдем скорее!.
Полеля вскочила на ноги и снова будто почувствовала: медведь улыбается.
На границе Медвежьего леса, она оглянулась, и зажмурилась: человеческая фигура таяла, поверх нее проявлялась медвежья шкура, морда, когтистые лапы. Через мгновение ничего уже не напоминало о человеческой личине, надетой оборотнем.
«Веди, что застыла».
Показалось ли ей, или голос и вправду был досадливый, будто Марича огорчила ее щепетильность?
Отойдя от Медвежьего леса, Полеля оглянулась. С этой стороны он по-прежнему выглядел чужим и темным, будто всем своим видом отталкивал.
Река встретила их тихим шелестом камыша и редкими плесками играющей рыбы. Не знай она наверняка, что игривые воды несут смерть – никогда бы не поверила, так спокойно было на берегу. Медведь подобрался к самой кромке, наклонился, замер на мгновение, слушая. И отпрянул, замотал головой.
«Зло».
С замиранием сердца. Полеля прошептала:
- Ты можешь помочь?
«Я еще не сказал платы».
- Но ты... – Она покраснела, вспомнив, что было у лесной реки.
«Это было испытание. Я не называл цену».
Вспомнился разговор: и правда, не называл. Девушка не знала, чего может пожелать оборотень. Может и самой ее жизни.
«Я хочу, чтобы ты ушла со мной. Мне тоскливо в лесу одному. Будешь мне женой».
Она растерянно смотрела на медведя. Первыми пришли слова: «Я не могу», но Полеля не дала им слететь с губ. Она сможет.
«Прежде чем ответить, знай: все, что обещаешь Хозяину Медвежьего леса – нерушимо, пока я жив. Нарушишь слово – все кого ты спасла, умрут, а сама ты пойдешь рука об руку с Недолей и всем, кого по пути встретишь, принесешь беду».
Полеля отвернулась. Она не откажется. Но и духу произнести вслух не было. Через силу шепнула:
- Обещаю.
«Пойдем. Одолень-трава поможет. В моих землях одолень-травы никогда не было, как только я ни искал, ни приманивал ее все эти годы, а вчера расцвела, будто специально для тебя. Жаль, всего одна».
У Полели мелькнула мысль, что можно поискать одолень-траву, собранную в особый день, у ведающих. Будто услышав ее мысли, медведь сказал:
«От такой беды простая трава не поможет. Только та, что выросла в сильном месте, собрана в нужную ночь, да не человеком».
Он не пустил ее в свой лес, оставил ждать у границы. Вернулся человеком, встал у самого края леса и с непонятной грустной улыбкой протянул белый цветок одолень-травы
- Подойди ближе. – Когда Полеля встала на край борозды, он остановил ее и положил в руку сочный стебель. – Слушай, что надо делать...
Полеля слушала, как-то легко, с первого раза запоминая. Проговорив нужные слова, оборотень вдруг потянул ее в себе и крепко поцеловал в губы.
Девушка замерла, сначала от испуга, а потом от непривычного томления: оказалось, невыносимо приятно ощущать на своих губах чужие губы, касаться неведомой силы, которая, будто чувствуя это касание, полилась в нее, только сильнее распаляя. Руки Марича, такие сильные, обхватили, прижали к горящему огнем телу. И она уже совсем забыла, что боялась его. Прошло мгновение, но Полеля изменилась за это время больше, чем за последний год. И не только сила, переданная медведем, бушевала в ней – но и другая, впервые пробудившаяся от близости мужчины. Она прильнула к оборотню, вжимаясь в него, подняла руки, перебирая пряди на затылке, чуть коснулась венка. Оборотень замер, а потом с рыком оттолкнул ее.
Растерянная и сбитая с толку Полеля глядела прямо в глаза, сверкающие янтарем и не могла найти ни одного слова. Оборотень отвернулся, глухо прорычал:
- Идем.
- Ты пойдешь со мной?
- Нет. Скажи мне, как найти дом Жулы. Даже одолень-трава не спасет воду от порчи, пока наведший ее в силе, только зазря истратишь.
- Ты ее убьешь?
Пристальный взгляд чуть светящихся глаз обратился к ней.
- Жалеешь?
Полеля знала, что Жула заслужила смерть. И она должна была желать для злодейки возмездия. Но не могла. Тихо, со стыдом, она прошептала:
- Да.
Оборотень вздохнул.
- Не бойся доброты, бойся подлости. – И добавил. – Не знаю, осталось ли в ней то, что еще можно очистить.
- Я покажу дорогу.
- Нет, это дело не для тебя.
- Но как я узнаю, можно ли просить одолень-траву помочь?
- Почувствуешь, ведь моя сила в тебе.
Больше оборотень не сказал ей ни слова до самого жилья. Полеля впустила оборотня внутрь защитного круга. Она подумала, что предает этим чуров. Простят ли?
«Иди к колодцу».
Марич ушел к дому Жулы, а Полеля пошла было, куда он сказал, но передумала и вернулась. Наитие подсказало: дав своей силы для ведовста, оборотень не сможет ее почуять.
Она затаилась, глядя как огромный зверь неслышно подходил к дому. Навстречу полетели черные тени. Одна из них ударила его в грудь, заставив покачнуться, хотя казалась бесплотной. Оборотень поднялся на задние лапы и заревел. Тени отшатнулись, но не далеко. С силой опустились на землю передние лапы, и в воздухе растекся гул от удара. По траве побежали искры, попадая на тени, отчего те, кричали и взвивались в небо, мелькая на небе уродливыми силуэтами и растворяясь.
Полеля с удивлением огляделась: околица по-прежнему спала, на шум даже собаки не залаяли.
А оборотень замер, глядя на дом. На крыльцо вышла Жула. Она застыла на последней ступени, чуть покачиваясь, как завороженная. Марич рыкнул, и Жула очнулась. Увидев зверя, она не побежала прочь, а, раскинув руки, вмиг ставшие когтистыми лапами, бросилась. Марич легко ушел в сторону, но Жула нечеловечески извернулась, и кинулась снова.
В этот раз оборотень не стал отступать, и они покатились по земле. Полеля отвернулась, не в силах смотреть, на то, как страшные медвежьи когти разорвут Жулу.
Но, когда раздалось закладывающее уши шипение, вой, перемежавшийся медвежьим рыком, она не удержалась, взглянула.
