Читал Бранимир неплохо для своего возраста. Но текст был такой большой и в нём было так много слов, смысла которых он не понимал, что мальчика охватило уныние, а от мелкого шрифта заслезились глаза. Бранимир кое-как понял из статьи, что речь в ней идёт о каком-то Меморандуме, который был плохим, но что это такое и что с ним не так, он не смог понять из тех отрывков, которые смог осилить прежде, чем отложил газету. Ему стало ясно, что он не в силах проникнуть в мир взрослых и не поймёт прочитанного и просто теряет время и силы впустую. Положив газету обратно и выключив свет, Бранимир тихо вернулся в гостиную, взял свою книгу и удобно уселся под торшером, делая вид, что он тут и сидел. Дверь кухни открылась и оттуда вышли родители. Время тайных разговоров и мытья посуды закончилось.
Рилинд, вернувшись из детского сада домой, не предпринимал попыток искать заветную газету, но он надеялся что-то выяснить по телевизору во время выпуска новостей. Но родители, явно сговорившись, не включали телевизионный приёмник, а радио со стены папа снял, вроде, как починить. Вид у папы был неубедительный. Значит, радио убрали специально. Рилинд специально подкрадывался на цыпочках и прислушивался к разговорам родителей, но Ерта и Мерджим обсуждали исключительно семейные дела. Наконец, Рилинду надоела игра в шпиона.
- Мам, мне скучно, – мальчик решил действовать напролом. – Можно телевизор посмотреть?
При этих словах Мерджим бросил быстрый взгляд на жену, а глаза Ерты на секунду скользнули по лицу Рилинда и предательски забегали, Рилинд понял, что она срочно ищет повод отказать. Наконец, она улыбнулась ему явно фальшивой улыбкой. «Не разрешит!» - уверенно заявил голос в голове у Рилинда.
- Да, ну его, этот телевизор! – произнесла лёгким тоном Ерта, – У тебя столько всяких игрушек! Лучше вместе поиграем. Или почитаем.
И тут Рилинд упёрся.
– Не хочу, – решительно заявил он. – Мне надоели игрушки, а книжки я уже сто раз слушал. Мне скучно! Хочу телевизор!
- А вы порисуйте! – предложил Мерджим, спасая положение.
Сын посмотрел поочерёдно на родителей и решил пойти на компромисс. Сейчас он порисует, а потом настоит на телевизоре.
Рилинд кивнул и направился в детскую комнату, Ерта последовала за ним. Усевшись за письменный стол, Рилинд стал доставать из выдвижных ящиков листы бумаги и цветные карандаши, а его мать в это время ставила ещё один стул, для себя, рядом со столом.
- Что будем рисовать? – спросила Ерта.
В детскую комнату вошел отец семейства, желая принять участие в рисовании хотя бы в роли зрителя.
- Не знаю, – задумался мальчик. – Давай рисовать наш дом!
- Отлично! – согласилась с ним мать, и они, каждый на своём листе бумаги, начали рисовать многоквартирный дом.
Мерджим, слегка склонившись над письменным столом, с интересом наблюдал, что у них получается. Рилинд, в силу своей детской бесхитростности, по-настоящему отвлёкся. Итак, на рисунках ребёнка и его матери появились дома. Масштаб и пропорции не были соблюдены, как и количество этажей. Но окна своей квартиры оба обозначили красивыми занавесками и горшками с цветами. Ни одно другое окно не могло похвастаться такой красотой.
- Не хватает деревьев и травы перед домом, – прокомментировал Мерджим, усмехнувшись.
- Сейчас дорисую, – тут же согласился с ним Рилинд и принялся рисовать зелёные, несмотря на осень за окном, траву и деревья.
Молча улыбнувшись и кивнув, Ерта так же дополнила свой рисунок недостающими, по мнению Мерджима, элементами.
- Готово! – воскликнул мальчик.
- Может, чего-нибудь ещё не хватает? – приподняв бровь, иронично поинтересовалась Ерта.
- Да, – задумался на пару секунд Мерджим, – кое-что я бы добавил.
Он не стал ничего говорить, а просто взял у жены её рисунок и чёрным, синим, красным и желтым карандашами дорисовывал на крыше дома флагшток, на котором развивался сине-бело-красный флаг, в центре которого красовалась красная звезда в золотой окантовке. Это был государственный флаг Югославии. Мужчина знал, жене такое добавление понравится. Ерта, улыбнувшись, подняла голову вверх и её губы поманили Мерджима к себе. Они поцеловались, а Рилинд, слегка поморщившись от этого зрелища, принялся перерисовывать флаг на свой рисунок.
Они так долго просидели за рисованием, что, когда мальчик попытался настоять на включении телевизора, оказалось, что ему уже давно пора спать. Рилинд понял, что его провели вокруг пальца, но не обиделся. Время они, всё-таки, провели здорово. К тому же он, рано или поздно, всё равно всё узнает. Ему и в голову не приходило, что напрасно он хочет вникнуть в дела взрослых.
Родители, как могли, охраняли его покой и душевное здоровье.
Ни Ерта, ни её муж утром ещё ничего не знали, поэтому их утро началось обыкновенно. Семилетний Рилинд ещё лежал в кровати, но уже не спал. Он слышал, как родители загремели на кухне чайником и посудой. Он закрыл глаза. Ещё есть минут десять, чтобы вздремнуть.
Чтобы прогнать остатки сна, родители включили радио и сразу же услышали о случившемся. Мерджим тут же резко уменьшил звук. Они замерли и стали слушать. Ночную тишину, царившую в казармах 3 сентября 1987 года, разорвали резкие звуки выстрелов. Четверо спящих солдат Югославской народной армии были вмиг убиты, ещё несколько человек получили тяжёлые ранения. Стрелявшим был солдат-срочник, албанец по фамилии Кельменди, который скрылся из части с оружием в руках. По радио передали, что преступник придерживался дружбы только с албанцами, с остальными вёл себя агрессивно, что ещё учеником средней школы он участвовал в группах, отмеченных националистическим поведением, что в 1984 году предстал перед судом за попытку нелегально перейти границу. Накануне к нему приезжали его родители, а ночью он открыл огонь по спящим. Сообщили, что вооруженного преступника нашли недалеко от города мёртвым, он покончил с собой.
Мерджим и Ерта переглянулись. У их сына в школе сегодня может быть неприятный день. Они решили ему рассказать о случившемся, но только вкратце. И научить, что отвечать на возможные нападки, чтобы не стало хуже.
Спустя неделю после случившегося в обществе всё ещё ощущалось сильное напряжение. Расследование показало, что у преступника были сообщники из числа албанской сепаратисткой группы, которая не гнушалась использовать любые методы. Похороны убитых солдат прошли неспокойно. Тысячи людей вышли проводить их в последний путь. Разгневанная толпа начала скандировать лозунги националистического толка, начались погромы албанских киосков и магазинов. Милиции пришлось вмешаться и остановить разгневанных граждан.
Мерджим и Ерта, каждый день отводившие своего сына-первоклассника в школу, очень переживали за него. Иногда мать Рилинда ловила на себе и сыне косые взгляды других родителей возле школы, но учителя во главе с директором школы были на страже порядка и внимательно следили за всеми, тут же пресекая любые попытки разжечь скандал на фоне недавних событий.
- Тебя не обижают в школе? – тихо спросила мать, присев перед Рилиндом и поправив ворот его рубашки.
- Вроде, нет.
- Вроде?
- Не обижают.
- Хорошо, – улыбнулась мать с некоторым облегчением. – Если тебя кто обидит, ты сразу же говори учителю, а дома – нам, – она помолчала секунду. – И директору. Именно в таком порядке: учителю, директору и нам. Договорились?
- Хорошо, – пообещал Рилинд. – Всё, я пошёл!
Чувствовалось, что мальчик стесняется присутствия матери, как ему не терпелось поскорее отправиться в свой класс и встретиться там со своими друзьями, с которыми он дружит ещё с детского сада.
Ерта смотрела вслед удаляющейся маленькой фигурке, а у самой сердце болело о том, не обидят ли его сегодня из-за того, что он албанец. Она проследила, как Рилинд входит в здание школы и за ним закрывается дверь, и только после этого развернулась и направилась к выходу со школьной территории.
- Одну минуту! – послышалось с боку и к Ерте быстро подошла крупная женщина в годах с очень серьёзным выражением лица.
Это была директриса школы, Ерта её сразу узнала. Её внешнего вида боялись даже старшеклассники, а уж разговаривать с ней порой побаивались и некоторые родители, так как манера говорить у неё, как у любого чиновника Югославии, была очень властной, бескомпромиссной, а порой и возмутительной. Редкий родитель решался с ней спорить, а решившись, очень быстро начинал сожалеть об этом. У директрисы был большой опыт за плечами, она всегда знала, чем припереть собеседника к стенке.
- Да? – внутренне Ерта сжалась. – Что-то случилось?
- С вашим Рилиндом? Надеюсь, что – нет. Но! – это «но» прозвучало так многозначительно, что у Ерты заледенело сердце. – Если возникнут проблемы – немедленно сообщайте мне или классному руководителю. Любые проблемы! Вы меня поняли?
- Да, – сдавленно ответила Ерта. – Обязательно.
Даже если бы она по какой-то неведомой причине захотела дать директрисе отрицательный ответ, мать Рилинда не решилась бы его озвучить, столь сильное влияние оказывала эта женщина. Ерта почувствовала, как у неё начинает болеть голова.
- Хорошего дня, – пожелала директриса и отвернулась, позволяя Ерте идти по своим делам.
Оказавшись недалеко от организации, где работала Ерта, ей на глаза попались следы очередного погрома. У пешеходного тротуара лежал перевёрнутый вверх колёсами легковой автомобиль. Все его стёкла были разбиты, крыша смята. На самом пешеходном тротуаре валялось в изобилии битое стекло витрины магазина, внутри повсюду разбросаны товары, некоторые стеллажи опрокинуты. Ерта подумала, что магазин и автомобиль скорее всего принадлежали одному и тому же человеку. В его национальной принадлежности сомневаться не приходилось. Ерта поёжилась в кофте. Как долго ещё к их семье не пристанут какие-нибудь националисты, которые умело натравят на них толпу? Повод всегда можно найти. Ерта невольно ускорила шаги, проходя мимо разгромленного магазина. Вход и витрина были огорожены, милиция работала внутри на месте преступления.
Ерта открыла дверь в отдел бухгалтерии, и не успела сделать и шага, как все разговоры в комнате стихли. Это происходило последние дня три, и Ерта чувствовала себя не в своей тарелке. Она старалась не обращать на это внимание, но было обидно, что за её спиной шушукаются, обсуждая недавние события и заодно, наверняка, осуждая всех албанцев. Ерта вдруг перестала ощущать себя югославкой в глазах других людей. Для них она была только албанка. И хотя в бухгалтерии работники держались с ней дружелюбно и вежливо, тонкий лёд отчуждения всё же чувствовался. Он проявлялся в том, что с Ертой были чересчур вежливы. Ерта изо всех сил делала вид, что ничего не замечает, боясь распалиться и наговорить лишнего, подтвердив тем самым отрицательное мнение коллег об албанцах. «Я – югославка, понятно?!» - кричал её внутренний голос, когда она ловила на себе чей-нибудь взгляд и следующую за ним вежливую улыбку. И тут же в подсознании слышался зловредный шёпоток: «Албанка!»
Если бы Ерта знала подноготную вежливости коллег, то она бы почувствовала себя нехорошо. За порядком в коллективе внимательно следила главный бухгалтер. Ерта была единственной албанкой, поэтому в день убийства солдат начальница под благовидным предлогом отослала Ерту поработать в архиве на нижнем этаже и, заперев дверь в бухгалтерию, чтобы никто им не мешал, провела разъяснительную беседу со своими подчинёнными. Говорила она жёстко и очень доходчиво. Она объяснила всем присутствующим, что уволит по статье каждого, кто внесёт межнациональный разлад в их коллектив из-за произошедшего ночью. Имён главбух не называла, но все и так поняли, что речь шла о Ерте. Главбух очень внимательно посмотрела в глаза каждому. Все присутствующие пообещали никаких разговоров не заводить, быть вежливыми и дружелюбными. Начальница отперла дверь и вернулась в свой кабинет. Когда в бухгалтерии появилась Ерта, она отметила про себя, что её коллеги как-то слишком прилежно уткнулись в отчёты, и все словно язык проглотили, а если и заговаривали, то только о том, какой сегодня приготовить дома ужин.
У Мерджима на работе из-за последних событий работы прибавилось. В больницу регулярно поступали пострадавшие. То драки, то демонстрации и их разгон. «Господи, куда мы катимся?!» - с тоской думал иногда врач, видя очередного пострадавшего.
Предвосхищая развитие событий, главный врач собрал собрание и предупредил всех о том же самом, что и главбух у Ерты на работе. Правда, действовал он деликатнее. Никаких обсуждений, никаких ссор среди персонала больницы, иначе он примет жёсткие карательные меры. Правда, ни у кого и в мыслях не было что-то сказать или подумать в адрес Мерджима или других албанцев, работавших в больнице. Персонал в лечебном заведении был адекватный, в чём была заслуга начальника, старавшегося сразу либо перевоспитать, либо выставить за дверь всех ретивых.
В больницу поступило два человека с побоями, которых привели под конвоем милиции. Мерджим и ещё один врач стояли у регистратуры, куда они принесли карточки больных.
- Ну, кого себе возьмёшь? – спросил коллега.
Он спрашивал Мерджима не просто так. Один из пострадавших был албанцем, второй, судя по всему – сербом. И подрались они, вероятнее всего, на почве национальной ненависти друг к другу.
- Первого возьму, – вздохнув, ответил Мерджим, имея в виду албанца.
- Хорошо, – коллега по-дружески хлопнул его по плечу. – Его сюда, – указал он на ближайший кабинет, давая понять милиции, куда вести албанца, – а этого – сюда, пожалуйста, – указал коллега на свой кабинет и проследовал туда.
Пострадавших развели по врачам, по-прежнему держа под конвоем. Мерджим зашел вслед за милицией и закрыл за собой дверь.
- Что произошло? – поинтересовался он у работников правоохранительных органов.
- Группа лиц напала на гражданина, – указал он на пострадавшего, сидящего уже на кушетке. – Мы успели вовремя, а то лежал бы сейчас в морге.
- Понятно, – врач поставил стул перед пострадавшим и начал его осмотр.
- Второй пострадавший – один из напавших, - продолжил рассказывать милиционер. – Еле оторвали!
Мерджим обернулся и непонимающе посмотрел на милиционера.
- Да, этот, вот, – кивнул тот на албанца. – Видимо, решил, что раз со всеми не справится, то хоть одного загрызёт, – милиционер снял фуражку и пригладил волосы на голове. – Сидящий здесь гражданин вцепился мёртвой хваткой и наносил удары, пока мы не растащили их. Остальные разбежались при виде нас.
- То есть, мой пациент ни в чём не виноват? – поинтересовался врач и встал, чтобы взять всё необходимое для обработки ран.
- Судья разберётся, – пожал плечами милиционер.
Мерджим вздохнул и продолжил заниматься пострадавшим, попутно расспрашивая его о самочувствии. Ему вспомнился тот молодой и агрессивный албанец, которого привели к нему несколько лет назад, когда он ещё жил в Приштине. Тот, который угрожал Мерджиму, и этот человек, сидящий сейчас перед ним, были разными. Врачу стало интересно, как там дела у его коллеги? Как себя ведёт второй пациент? Не возникло ли у коллеги желание придушить его? Или пострадавший будет себя вести тихо в присутствии милиции? Тот парень присутствия солдат не испугался…
Позже Мерджим поинтересовался у коллеги, как всё прошло с арестованным.
***
Рилинд, вернувшись из детского сада домой, не предпринимал попыток искать заветную газету, но он надеялся что-то выяснить по телевизору во время выпуска новостей. Но родители, явно сговорившись, не включали телевизионный приёмник, а радио со стены папа снял, вроде, как починить. Вид у папы был неубедительный. Значит, радио убрали специально. Рилинд специально подкрадывался на цыпочках и прислушивался к разговорам родителей, но Ерта и Мерджим обсуждали исключительно семейные дела. Наконец, Рилинду надоела игра в шпиона.
- Мам, мне скучно, – мальчик решил действовать напролом. – Можно телевизор посмотреть?
При этих словах Мерджим бросил быстрый взгляд на жену, а глаза Ерты на секунду скользнули по лицу Рилинда и предательски забегали, Рилинд понял, что она срочно ищет повод отказать. Наконец, она улыбнулась ему явно фальшивой улыбкой. «Не разрешит!» - уверенно заявил голос в голове у Рилинда.
- Да, ну его, этот телевизор! – произнесла лёгким тоном Ерта, – У тебя столько всяких игрушек! Лучше вместе поиграем. Или почитаем.
И тут Рилинд упёрся.
– Не хочу, – решительно заявил он. – Мне надоели игрушки, а книжки я уже сто раз слушал. Мне скучно! Хочу телевизор!
- А вы порисуйте! – предложил Мерджим, спасая положение.
Сын посмотрел поочерёдно на родителей и решил пойти на компромисс. Сейчас он порисует, а потом настоит на телевизоре.
Рилинд кивнул и направился в детскую комнату, Ерта последовала за ним. Усевшись за письменный стол, Рилинд стал доставать из выдвижных ящиков листы бумаги и цветные карандаши, а его мать в это время ставила ещё один стул, для себя, рядом со столом.
- Что будем рисовать? – спросила Ерта.
В детскую комнату вошел отец семейства, желая принять участие в рисовании хотя бы в роли зрителя.
- Не знаю, – задумался мальчик. – Давай рисовать наш дом!
- Отлично! – согласилась с ним мать, и они, каждый на своём листе бумаги, начали рисовать многоквартирный дом.
Мерджим, слегка склонившись над письменным столом, с интересом наблюдал, что у них получается. Рилинд, в силу своей детской бесхитростности, по-настоящему отвлёкся. Итак, на рисунках ребёнка и его матери появились дома. Масштаб и пропорции не были соблюдены, как и количество этажей. Но окна своей квартиры оба обозначили красивыми занавесками и горшками с цветами. Ни одно другое окно не могло похвастаться такой красотой.
- Не хватает деревьев и травы перед домом, – прокомментировал Мерджим, усмехнувшись.
- Сейчас дорисую, – тут же согласился с ним Рилинд и принялся рисовать зелёные, несмотря на осень за окном, траву и деревья.
Молча улыбнувшись и кивнув, Ерта так же дополнила свой рисунок недостающими, по мнению Мерджима, элементами.
- Готово! – воскликнул мальчик.
- Может, чего-нибудь ещё не хватает? – приподняв бровь, иронично поинтересовалась Ерта.
- Да, – задумался на пару секунд Мерджим, – кое-что я бы добавил.
Он не стал ничего говорить, а просто взял у жены её рисунок и чёрным, синим, красным и желтым карандашами дорисовывал на крыше дома флагшток, на котором развивался сине-бело-красный флаг, в центре которого красовалась красная звезда в золотой окантовке. Это был государственный флаг Югославии. Мужчина знал, жене такое добавление понравится. Ерта, улыбнувшись, подняла голову вверх и её губы поманили Мерджима к себе. Они поцеловались, а Рилинд, слегка поморщившись от этого зрелища, принялся перерисовывать флаг на свой рисунок.
Они так долго просидели за рисованием, что, когда мальчик попытался настоять на включении телевизора, оказалось, что ему уже давно пора спать. Рилинд понял, что его провели вокруг пальца, но не обиделся. Время они, всё-таки, провели здорово. К тому же он, рано или поздно, всё равно всё узнает. Ему и в голову не приходило, что напрасно он хочет вникнуть в дела взрослых.
Родители, как могли, охраняли его покой и душевное здоровье.
Глава восьмая
Ни Ерта, ни её муж утром ещё ничего не знали, поэтому их утро началось обыкновенно. Семилетний Рилинд ещё лежал в кровати, но уже не спал. Он слышал, как родители загремели на кухне чайником и посудой. Он закрыл глаза. Ещё есть минут десять, чтобы вздремнуть.
Чтобы прогнать остатки сна, родители включили радио и сразу же услышали о случившемся. Мерджим тут же резко уменьшил звук. Они замерли и стали слушать. Ночную тишину, царившую в казармах 3 сентября 1987 года, разорвали резкие звуки выстрелов. Четверо спящих солдат Югославской народной армии были вмиг убиты, ещё несколько человек получили тяжёлые ранения. Стрелявшим был солдат-срочник, албанец по фамилии Кельменди, который скрылся из части с оружием в руках. По радио передали, что преступник придерживался дружбы только с албанцами, с остальными вёл себя агрессивно, что ещё учеником средней школы он участвовал в группах, отмеченных националистическим поведением, что в 1984 году предстал перед судом за попытку нелегально перейти границу. Накануне к нему приезжали его родители, а ночью он открыл огонь по спящим. Сообщили, что вооруженного преступника нашли недалеко от города мёртвым, он покончил с собой.
Мерджим и Ерта переглянулись. У их сына в школе сегодня может быть неприятный день. Они решили ему рассказать о случившемся, но только вкратце. И научить, что отвечать на возможные нападки, чтобы не стало хуже.
Спустя неделю после случившегося в обществе всё ещё ощущалось сильное напряжение. Расследование показало, что у преступника были сообщники из числа албанской сепаратисткой группы, которая не гнушалась использовать любые методы. Похороны убитых солдат прошли неспокойно. Тысячи людей вышли проводить их в последний путь. Разгневанная толпа начала скандировать лозунги националистического толка, начались погромы албанских киосков и магазинов. Милиции пришлось вмешаться и остановить разгневанных граждан.
Мерджим и Ерта, каждый день отводившие своего сына-первоклассника в школу, очень переживали за него. Иногда мать Рилинда ловила на себе и сыне косые взгляды других родителей возле школы, но учителя во главе с директором школы были на страже порядка и внимательно следили за всеми, тут же пресекая любые попытки разжечь скандал на фоне недавних событий.
- Тебя не обижают в школе? – тихо спросила мать, присев перед Рилиндом и поправив ворот его рубашки.
- Вроде, нет.
- Вроде?
- Не обижают.
- Хорошо, – улыбнулась мать с некоторым облегчением. – Если тебя кто обидит, ты сразу же говори учителю, а дома – нам, – она помолчала секунду. – И директору. Именно в таком порядке: учителю, директору и нам. Договорились?
- Хорошо, – пообещал Рилинд. – Всё, я пошёл!
Чувствовалось, что мальчик стесняется присутствия матери, как ему не терпелось поскорее отправиться в свой класс и встретиться там со своими друзьями, с которыми он дружит ещё с детского сада.
Ерта смотрела вслед удаляющейся маленькой фигурке, а у самой сердце болело о том, не обидят ли его сегодня из-за того, что он албанец. Она проследила, как Рилинд входит в здание школы и за ним закрывается дверь, и только после этого развернулась и направилась к выходу со школьной территории.
- Одну минуту! – послышалось с боку и к Ерте быстро подошла крупная женщина в годах с очень серьёзным выражением лица.
Это была директриса школы, Ерта её сразу узнала. Её внешнего вида боялись даже старшеклассники, а уж разговаривать с ней порой побаивались и некоторые родители, так как манера говорить у неё, как у любого чиновника Югославии, была очень властной, бескомпромиссной, а порой и возмутительной. Редкий родитель решался с ней спорить, а решившись, очень быстро начинал сожалеть об этом. У директрисы был большой опыт за плечами, она всегда знала, чем припереть собеседника к стенке.
- Да? – внутренне Ерта сжалась. – Что-то случилось?
- С вашим Рилиндом? Надеюсь, что – нет. Но! – это «но» прозвучало так многозначительно, что у Ерты заледенело сердце. – Если возникнут проблемы – немедленно сообщайте мне или классному руководителю. Любые проблемы! Вы меня поняли?
- Да, – сдавленно ответила Ерта. – Обязательно.
Даже если бы она по какой-то неведомой причине захотела дать директрисе отрицательный ответ, мать Рилинда не решилась бы его озвучить, столь сильное влияние оказывала эта женщина. Ерта почувствовала, как у неё начинает болеть голова.
- Хорошего дня, – пожелала директриса и отвернулась, позволяя Ерте идти по своим делам.
Оказавшись недалеко от организации, где работала Ерта, ей на глаза попались следы очередного погрома. У пешеходного тротуара лежал перевёрнутый вверх колёсами легковой автомобиль. Все его стёкла были разбиты, крыша смята. На самом пешеходном тротуаре валялось в изобилии битое стекло витрины магазина, внутри повсюду разбросаны товары, некоторые стеллажи опрокинуты. Ерта подумала, что магазин и автомобиль скорее всего принадлежали одному и тому же человеку. В его национальной принадлежности сомневаться не приходилось. Ерта поёжилась в кофте. Как долго ещё к их семье не пристанут какие-нибудь националисты, которые умело натравят на них толпу? Повод всегда можно найти. Ерта невольно ускорила шаги, проходя мимо разгромленного магазина. Вход и витрина были огорожены, милиция работала внутри на месте преступления.
Ерта открыла дверь в отдел бухгалтерии, и не успела сделать и шага, как все разговоры в комнате стихли. Это происходило последние дня три, и Ерта чувствовала себя не в своей тарелке. Она старалась не обращать на это внимание, но было обидно, что за её спиной шушукаются, обсуждая недавние события и заодно, наверняка, осуждая всех албанцев. Ерта вдруг перестала ощущать себя югославкой в глазах других людей. Для них она была только албанка. И хотя в бухгалтерии работники держались с ней дружелюбно и вежливо, тонкий лёд отчуждения всё же чувствовался. Он проявлялся в том, что с Ертой были чересчур вежливы. Ерта изо всех сил делала вид, что ничего не замечает, боясь распалиться и наговорить лишнего, подтвердив тем самым отрицательное мнение коллег об албанцах. «Я – югославка, понятно?!» - кричал её внутренний голос, когда она ловила на себе чей-нибудь взгляд и следующую за ним вежливую улыбку. И тут же в подсознании слышался зловредный шёпоток: «Албанка!»
Если бы Ерта знала подноготную вежливости коллег, то она бы почувствовала себя нехорошо. За порядком в коллективе внимательно следила главный бухгалтер. Ерта была единственной албанкой, поэтому в день убийства солдат начальница под благовидным предлогом отослала Ерту поработать в архиве на нижнем этаже и, заперев дверь в бухгалтерию, чтобы никто им не мешал, провела разъяснительную беседу со своими подчинёнными. Говорила она жёстко и очень доходчиво. Она объяснила всем присутствующим, что уволит по статье каждого, кто внесёт межнациональный разлад в их коллектив из-за произошедшего ночью. Имён главбух не называла, но все и так поняли, что речь шла о Ерте. Главбух очень внимательно посмотрела в глаза каждому. Все присутствующие пообещали никаких разговоров не заводить, быть вежливыми и дружелюбными. Начальница отперла дверь и вернулась в свой кабинет. Когда в бухгалтерии появилась Ерта, она отметила про себя, что её коллеги как-то слишком прилежно уткнулись в отчёты, и все словно язык проглотили, а если и заговаривали, то только о том, какой сегодня приготовить дома ужин.
У Мерджима на работе из-за последних событий работы прибавилось. В больницу регулярно поступали пострадавшие. То драки, то демонстрации и их разгон. «Господи, куда мы катимся?!» - с тоской думал иногда врач, видя очередного пострадавшего.
Предвосхищая развитие событий, главный врач собрал собрание и предупредил всех о том же самом, что и главбух у Ерты на работе. Правда, действовал он деликатнее. Никаких обсуждений, никаких ссор среди персонала больницы, иначе он примет жёсткие карательные меры. Правда, ни у кого и в мыслях не было что-то сказать или подумать в адрес Мерджима или других албанцев, работавших в больнице. Персонал в лечебном заведении был адекватный, в чём была заслуга начальника, старавшегося сразу либо перевоспитать, либо выставить за дверь всех ретивых.
В больницу поступило два человека с побоями, которых привели под конвоем милиции. Мерджим и ещё один врач стояли у регистратуры, куда они принесли карточки больных.
- Ну, кого себе возьмёшь? – спросил коллега.
Он спрашивал Мерджима не просто так. Один из пострадавших был албанцем, второй, судя по всему – сербом. И подрались они, вероятнее всего, на почве национальной ненависти друг к другу.
- Первого возьму, – вздохнув, ответил Мерджим, имея в виду албанца.
- Хорошо, – коллега по-дружески хлопнул его по плечу. – Его сюда, – указал он на ближайший кабинет, давая понять милиции, куда вести албанца, – а этого – сюда, пожалуйста, – указал коллега на свой кабинет и проследовал туда.
Пострадавших развели по врачам, по-прежнему держа под конвоем. Мерджим зашел вслед за милицией и закрыл за собой дверь.
- Что произошло? – поинтересовался он у работников правоохранительных органов.
- Группа лиц напала на гражданина, – указал он на пострадавшего, сидящего уже на кушетке. – Мы успели вовремя, а то лежал бы сейчас в морге.
- Понятно, – врач поставил стул перед пострадавшим и начал его осмотр.
- Второй пострадавший – один из напавших, - продолжил рассказывать милиционер. – Еле оторвали!
Мерджим обернулся и непонимающе посмотрел на милиционера.
- Да, этот, вот, – кивнул тот на албанца. – Видимо, решил, что раз со всеми не справится, то хоть одного загрызёт, – милиционер снял фуражку и пригладил волосы на голове. – Сидящий здесь гражданин вцепился мёртвой хваткой и наносил удары, пока мы не растащили их. Остальные разбежались при виде нас.
- То есть, мой пациент ни в чём не виноват? – поинтересовался врач и встал, чтобы взять всё необходимое для обработки ран.
- Судья разберётся, – пожал плечами милиционер.
Мерджим вздохнул и продолжил заниматься пострадавшим, попутно расспрашивая его о самочувствии. Ему вспомнился тот молодой и агрессивный албанец, которого привели к нему несколько лет назад, когда он ещё жил в Приштине. Тот, который угрожал Мерджиму, и этот человек, сидящий сейчас перед ним, были разными. Врачу стало интересно, как там дела у его коллеги? Как себя ведёт второй пациент? Не возникло ли у коллеги желание придушить его? Или пострадавший будет себя вести тихо в присутствии милиции? Тот парень присутствия солдат не испугался…
Позже Мерджим поинтересовался у коллеги, как всё прошло с арестованным.
