Глава 1. На заповедном Рубеже
Рано утром, когда ночная прохлада ещё не отступила под первыми лучами солнца, подумалось мне выйти, осмотреть свой Рубеж, прежде чем взяться за дела будничные. Чмокнул в маковку ещё не проснувшуюся жену, вдохнув милый запах её душистых волос. Даа, раненько я сегодня встал, пойти, что ли, петуха разбудить? Накинул расшитую тёмно-зелёную рубаху, подпоясался мечом, собственноручно выкованным. Повесил на ремни за плечами лук в сайдаке и колчан со стрелами. Обул высокие сапоги у порога, и шагнул в утреннюю свежесть, тихонько прикрыв за собой дверь. Конь стальной в сарае всегда наготове, только в седло садись да поезжай. Но, как всегда, отвёл подальше, чтобы родные не услыхали, очень уж он шумный, сам никак не привыкну.
Жена не любит такие дни, всё тревожится, что однажды я прогуляюсь не зря. Конечно, напрасны её тревоги, большая сила во мне играет, да и врасплох застать меня сложно, а ещё сложнее перейти Рубеж без моего ведома. Рубежи мы давно разграничили с остальными Стражами. Немного нас, сотня наберётся разве, да более и не нужно. Рубежами же мы назвали участки, где грань между нашим миром и Изнанкой несколько тоньше, чем в других местах. На землях, где ткань Мироздания поистёрлась, и селились, чтобы неусыпно нести здесь свою боевую стражу.
Много сущностей неприкаянных бродит по ту сторону грани и многие из них несут в себе только мрак. А наш мир, в котором обрелось Равновесие десять лет назад, их притягивает, но чтобы попасть в него, надо мимо Стражей пройти. Всего три таких попытки были, сколько я помню, и всегда не успевали сущности укрыться от внимания Стража, несущего дозор. Дважды сторожу удавалось управиться самому, а в последний прорыв соседи подоспели, помогли.
***
По тропинке я углубился в лес, оставив позади стоящий на опушке терем, срубленный мной и соратниками девять вёсен назад. Жена, дочка и сын ещё видят утренние сны, а я быстрёхонько обернусь. Может и не заметят моей отлучки. Выехал на большую дорогу, и помчался на закат. По обе стороны лес, и через десять вёрст будет рядом с опушкой поляна заветная. Стоит у меня там маячок, на случай, если кто пробраться захочет сквозь грань пока я сплю или делом занят – острый нож заговорённый в пенёк посреди поляны воткнут. Когда отвлекаюсь я от охраны Рубежа, клинок за меня стражу несёт, если что не так, долетит до меня через любое расстояние звон стальной, которого больше никто не услышит.
Поляна та и есть срединная часть моего Рубежа, а тянется он на десять вёрст к закату, да на столько же к восходу. С восхода я еду, сейчас поляну миную, вторую часть пути к закату одолею, да к дому поверну. По дороге назад надо будет небольшой крюк сделать, на поле глянуть. Хоть и знаю, что всё там в порядке, что дикого зверья касаемо, да пройтись-то нелишне будет, вдруг полевик за что осерчал да несколько борозд вытоптал. Замирюсь с ним – к вечеру поправит.
Прислушиваюсь, не прерывая размышлений, к внутренним ощущениям – нет, позади грани сущности ходят, конечно, но мелкие, крупные поблизости не появлялись. А вот впереди, на самом конце рубежа... Мать Сыра Земля! Да никак ворог подбирается... Не замешкавшись, выжал всё, на что был способен железный скакун. Другое у него название, да мудрёное больно – мотоцикл. Разогнался до ста вёрст в час, домчал в минуту. Соскользнул с седла, и дальше на своих двоих. Легко по родной земле бежится, словно крылья за спиной развернулись и поддерживают. Вмиг расстояние одолел до прорыва, и вовремя.
Меч, было, сам в руку скользнул, да только я пригляделся и... обратно в ножны клинок спрятал. Стою, гляжу, оглаживая ладонью рукоять меча, а посреди тропки из пустого места лапка появилась, и странная какая-то, чешуйчатая, с тупыми коготками. Неуверенно ступила на листву опавшую, прошлогоднюю, и замерла – словно детёныш какой пройти хочет, да не решается. И не чувствую я тьмы у её владельца. Да и что странно, белая лапка почему-то, хотя как раз на моём рубеже позади грани – тёмное иномирье. То есть сейчас тёмное.
Миры по отношению друг к другу движутся постоянно, поэтому никогда не знаешь, что будет за гранью завтра. Сегодня, как и семь дён тому назад, там очень чёрный мир, чувствуется, сколько в нём злобы. И вдруг оттуда – кто-то белый... Да в чешуйках... Вспомнились мне тут легенды, отцом рассказанные когда-то. Говорилось в них о мудрых существах – легкокрылых драконах, вот таких же белых, изумрудных или золотистых. Были ещё чёрные драконы, да те разные были по характеру, иные только зло несли. Белых потом истребили почти всех, из-за доверчивости их. А чёрные драконы целую страну захватили, Китай эта страна называлась. Потом и они исчезли, оставив после себя культ Дракона. Но давно это было. А белые, видать, не все вывелись, некоторые ушли за Изнанку, похоже.
Задумался я этак, а лапка, словно решившись, пришла в движение, да и прянула вперёд, а за ней и владелец её сквозь грань вывалился. И замер, трясётся. Бааатюшки, и впрямь – дракон, кроха совсем. Шагнул к нему, руки ладонями вперёд выставив, малыш к земле прижался, но не отступил – храбрый, однако. Присел я на корточки.
– Откуда ты, дитятко? – и на ответ-то не надеюсь, просто забавы ради спросил.
– Из тёмного места, страшно, ой страшно там… – Малыш мелко трясся, и слова из него как горох из лопнувшего стручка сыпались, голос тонкий, но утробный, с хрипотцой. – Не гони назад, человек. Мама говорила, что люди ещё должны помнить про... про этот... со-юз.
– Не знаю ничего про союз, но гнать не стану. А где мамка-то твоя? – Я, признаться, малость растерялся, осторожно окинул внутренним взором пространство за гранью. Нет, всё как обычно, тени юркие, да сгустки тёмные, вяло движущиеся вдоль Рубежа, в поисках трещины. Слаба эта мелюзга, чтобы в наш мир пробраться, не допустит их наш мир до себя.
– Нету мамы, – всхлипнул малыш – Сгинула она в темноте, там, глубоко, там много больших и чёрных. Мы сквозь темноту из нашего мира пробирались, сумеречного. Мама говорила, что раньше он светлым был, да пришли туда колдуны, и стал мир темнотой накрываться. А я родился, когда света уже не было. Вот и повела она меня оттуда, сказала, что есть ещё место, где светлым рады будут. Только пришлось через темноту идти. Там на нас и напали. Она меня в эту сторону толкнула, сказала, что я пройду, только надо очень сильно захотеть увидеть свет. И вложила мне в голову картинку, какой этот свет бывает. А потом отвернулась и пошла на тех, чёрных.
– Ничего, дитятко, ничего, – погладил я тихонько напуганного детёныша. Чешуя была удивительно тёплая и как будто шелковистая на ощупь. К такой грязь не пристанет. Интересно, насколько прекрасна, велика и мудра была его отважная мать, пожертвовавшая собой ради спасения сына? – Пойдём-ка со мной, гостем будешь. Отдохнёшь, а потом подумаем, как быть.
Чувствовал я, что проснулась моя жена, снова тревога в её сердце. Пёрышко, приколотое над постелью, о многом докладывает. Надо домой поспешать. Леший с ним, с полем, к вечеру схожу, прихвачу гостинец для полевика, чтобы не озоровал. Ох... Леший!... Про него-то едва не забыл... Подсадил малыша в коляску, да рванул по дороге бойко, на заветную поляну торопясь. Долетели с ветерком. С южной стороны её, у опушки, врос в землю здоровенный валун, покрытый мягким мхом. Я с мотоцикла слез, шепнул крохе-дракону, чтобы обождал малость, подошёл к валуну и выложил из-за пазухи на него кусок свежего хлеба в тряпице. Это лешему, я с ним по добрососедски живу.
Поначалу лесовик чудил. Один раз даже поговорили с ним по душам, на этой самой поляне. Нож он мой хотел выдернуть, да ожёгся о заговор, осерчал малость. Меня дождался, да сердито так предложил в рукопашную сойтись, мол, проиграешь – нож из пня уберёшь. Могутный старик оказался, ну, да и я не слаб, выдюжил. Силами мы равны оказались, после борьбы замирились, поговорили чуть да разошлись, и больше он не озоровал. А я время от времени гостинцы ему оставляю. Одиноко ведь старику. Постоял я ещё немного у валуна, поглядел в глубь леса, не мелькнёт ли там длинная седая борода широкоплечего деда, которого лешим все кличут. Нет, тишина и покой в лесу. Повернулся я к заскучавшему малышу, подмигнул.
– Ну вот, теперь можно и до дому. Как знать, быть может, сегодня ты двух хороших друзей обретёшь... Хотя нет, почему двух, ведь не только дети, но и мы тебе добрыми друзьями будем. В общем, поехали, там и поговорим...
***
В тот же день, по приезду с Рубежа, кинул я клич по соратникам. В ближних лесах крылатая группа дежурит. За окрестные вёрсты соседи спокойны, знают, Финист Ясный Сокол не подведёт. Западнее живёт и несёт службу Ворон Воронович. Он первым прилетел, птицей, не стал свою колымагу раскочегаривать. А вот дальше пришлый поселился, к нему пока присматриваемся. Странный парень. Зовут его Джек Воробей, у себя с кем-то не поладил, через разрыв к нам попал. Допросили, убедились, что по-своему честный, да предложили остаться. В птаху, имя которой носит, правда, он так и не научился обращаться. Он всегда по реке приплывает, что позади моего терема течёт. Причём находит где-то никуда не годные лодки, обязательно с мачтами, и считает «крутым», если его словами, чтобы у самого причала посудина затонула. На мостки он обязательно шагает с верхушки мачты. Так и сейчас.
А восточнее у нас соседка, царевна Лебедь. Боевая девица, мечом орудует так, что и мне не уступает. С женой моей дружит, и частенько бывает, то мы к ней в гости, то она к нам. В детях наших души не чает. Тоже птицей приплыла, у самого берега встряхнулась, раскинув крылья и обдав всех россыпью брызг. Хорошо, никого в комара не обратила. Понаблюдала вместе со мной и моей супругой за явлением Воробья народу, сочувственно на меня посмотрела. Ну да, опять мне за очередной лоханкой нырять. Зато дров всегда в достатке, под навесом забито уже почти под крышу. С дальних западных постов кордона прилетела эскадрилья из семи братьев воронов, у которых на хозяйстве всегда оставалась младшая сестра, она же и за диспетчера у них. Эх, как вышли мы, сказочные, из тени, столько новых слов на нас посыпалось…
С противоположной, восточной стороны, оттуда, где заканчивались заповедные леса и раскинулось широкое озеро, переходящее ещё дальше в болота, через часок подтянулись Дикие Лебеди. Боевое звено из одиннадцати здоровенных лбов, причём, как всегда, в гамаке из крапивы, принесли сестру, которая у них и за штаб, и за лекаря, и стрелок не из худших. На все руки мастерица. В их группе, отчаянно маша крыльями, летела Золотая Уточка, основной источник средств для снабжения Стражей всем необходимым. Воробей, как появился на первой сходке, да как увидел её, да услышал её смех, сразу стал клинья подбивать. Но, пока безуспешно, хоть парень и видный, крепкий.
Как принимающая сторона, я встречал всех гостей, кого во дворе, кого на причале, и так завидовал тем, кто мог позволить себе подняться на широкое крыло. Нет, конечно, и я в птицу обращался без труда, стоит только кувырок сделать с перекатом, и пожалуйста, сокол во всей красе. А вот потом обязательно надо взлететь, пусть невысоко, да грянуться оземь. И при этом умудриться ни одно перо не выронить. Шутка ли, когда каждое пёрышко и маячок, по которому меня можно найти, и жучок, передающий мне всё, что рядом творится. Мне про такие приспособы Ворон Воронович много рассказывал, он из подполья вышел раньше прочих, говорит, в каком-то КГБ служил.
В общем, нельзя мне терять перья. А ну как запутается какое в медвежьей шерсти или дикие кошки всю ночь будут им играть? Про сон и покой забудешь, пока обратно не добудешь. Вот и приходится каждое аккуратно прибирать, как тот снайпер гильзы – про эту науку я уже от Федота-стрелка узнал. Тот сразу, как разобрался в новинках оружейных, диковинных, так сразу своё ружьё на новое поменял. По мне, что одно, что другое – дрын неподъёмный, но, надо признать, и раньше стрелец бил без промаха, а теперь муху способен в стену вбить на расстоянии версты. Он один из не имеющего второй ипостаси люда сказочного, кто в Стражи пошёл.
Общий сход решили отложить на следующий день, когда должны были появиться те, кто добирался пешим ходом или на колымагах. Помня, каковы изгибы лесных дорог, ждать соратников раньше утра не стоило. На ночь всё равно прервут путь, и остановятся в гостиницах. Пока же я коротко пересказывал произошедшее на Рубеже, сидя во главе длинного стола, накрытого расшитой скатертью. Рядом сидела жена, Марьюшка-краса, а хлопотала и блюда со снедью на стол метала её нянька, которая и за кухарку, и за мамку детям. Гости ели в охотку, молча кушанья одобряли, да меня слушали. Дракона они уже повидали, подивились на него, и малыш давно спал крепким сном на сеновале за амбаром. Наконец, насытившись, все потянулись по гостевым домикам, их у меня несколько вдоль реки стоит, всю братию не вместят, но вот так, часть, вполне.
***
Наутро, спозаранку, в калитку при тесовых воротах, крытых узким длинным навесом с деревянной черепицей, прошла, покачивая широкими бёдрами, рыжеволосая девушка удивительной красоты. Короткий сарафан, подол которого заканчивался на ладонь выше колена, открывал точёные ноги. Летнее одеяние было сшито точно по фигуре, туго охватывая изящный стан, а под высокой грудью было перехвачено узким пояском. Выглядело всё это так, что братья-лебеди, тренировавшиеся во дворе строевому бою, так строем и ушагали в заросли крапивы у забора, который мигом позже едва не снесли. Засмотрелись. Я как раз вышел, потягиваясь, на крыльцо, откуда и наблюдал всё действо. Девица, нимало не смущаясь, направилась к дому.
– Привет, Серый. – Удобно облокотившись на резные перила, я с интересом разглядывал гостью.
– Чтооо? – Возмутилась рыжеволосая. – Хам! Хозяйку Медной горы не признал?
– Ну, положим, Малахитница пешком ни в жизнь не пришла бы. Так что не надо прикидываться.
– Машина сломалась.
– Ну-ну. И, во-вторых, где подругу-то потеряла, «Хозяйка»? – Последнее слово я выделил особо, указывая, что на веру слова гостьи не принимаю. – Всегда же так было: где Малахитница, там и Царевна-Лягушка, и наоборот. Неразлучные подруги, соседки, всегда вместе, никогда порознь. Что скажешь?
– В машине Лягуха осталась, – буркнула девица, недовольно насупившись.
– Ладно, Серый, хватит Ваньку валять. Оборачивайся, не получается из тебя Хозяйка Медной горы. – Я прошёл к колодцу, вытянул ведро воды и с удовольствием, брызгая и плеская вокруг, умылся. Когда обернулся, девица стояла посреди двора, с всё тем же недовольным видом. – Чего стоим, кого ждём?
– Привет. – Рыжеволосая, подошла к ведру, опустевшему наполовину, и принялась тщательно намывать ладошки. – Представляешь, машина сломалась.
– Ну, это уже не смешно.
– Не смешно. – Согласилась красавица, вытирая руки о мой рушник. – Вот стою, жду, когда кто-нибудь из мужчин помощь предложит. Да никто не торопится. И, что интересно, на пустом месте сломалась, встала посреди дороги, и всё. Узнаю, что кто-то накликал, а тут явно дело нечисто, будет ведь у меня в сенях малахитовой статуей неделю или больше. Лягуха, иди, руки мой, ты больше моего вывозилась.
Я стоял, и ошарашено наблюдал, как во двор вошла ещё одна девушка, не менее пригожая, только с соломенного цвета косой через плечо.
