С Н Е Г
Лёгким сквозняком потянуло по комнате. Разворошило, подняло в воздух пепел в мёртвом камине. Прошелестело украшениями новогодней гирлянды над кроватью. Зазвенело ложечкой в пустой чашке на прикроватном столике.
Студень проснулся на тесном диванчике, вопреки всему, и огляделся: темнота в комнате. Но и не удивительно: единственное оконце завешено матрасом.
На всякий случай, Студень потянулся и отодвинул край матраса в сторону – так и есть: за замороженным стеклом мгла. Зимняя ночь.
Рядом на соседней кровати под одеялом раскинулся Тахорка, как всегда, словно неудержимый завоеватель, отхвативший разом почти всю свою широченную кровать.
Сонный Студень мрачно задумался. Что-то же не так… Почему он проснулся?
Полумрак… Вот оно что. Солнечник больше не светился в банке. Лишь слабо мерцал и почти не давал тепла.
Студень выдохнул – слабое облачко пара причудливой игрой тени скользнуло к потолку. Из-под тёплого одеяла совсем не хотелось вылезать. Но Студню было не до уюта. Не взирая на холод, он выскользнул из кровати. Подскочил к бидону на каминной полке.
Даже вблизи гриб светился слабо сквозь щелевидные прорези в посудине. Дрожащими руками, отчасти от холода, отчасти от волнения, Студень коснулся ладонями металлических стенок. И верно: еле тёплый.
Для пущей уверенности он снял крышку и заглянул внутрь. В обычное время он не смог бы этого без рукавичек. Так и есть. Солнечник на дне умирал, перекатывая по своей губчатой структуре завораживающую агонию затухающих искр.
В испуге Студень с грохотом уронил крышку бидона на камень камина и от неожиданности отпрянул, тут же натолкнувшись на стоящую позади кровать. Тахорка даже ухом не повёл. Знай, посапывал под одеялом.
Студень схватил Тахорку за плечо и что есть силы встряхнул. С тем же успехом можно было трясти подушку.
«Ну, конечно, – подумал с досадой. – Разбудить из спячки этого хомяка может теперь либо долгожданная весенняя капель, либо пустота в ненасытной утробе».
Студень в панике принялся шуровать по комнате, распахивая настенные и напольные шкафчики. Где же это?! Кто его знает, где тут в этой куче полезностей, распиханных у Тахорки по мешочкам, коробочкам и узелкам, можно раздобыть солнечника. Но как назло попадалось что угодно, но только не запасы злосчастного гриба.
«Вот ведь, балбес!..» – спустя час, проверив всё по два раза, и вконец отчаявшись, Студень понял, что поиски бесполезны.
Можно, конечно, попытаться затопить камин. Но даже начав жечь мебель, до весны на этом протянуть не удалось бы. А главное, дым непременно привлечёт к себе внимание.
Студень беспокойно замер, вслушиваясь в тишину. Снаружи не проникало не звука. И это хорошо. Иначе бы…
Он опять вслушался, больше всего боясь услышать скребущийся по двери звук, от которого кровь стынет в жилах... Тишина.
Что же делать?..
Надо же было принять на свою дурную голову предложение Тахорки зимовать вдвоём. А с другой стороны. Остался бы у себя. И всё. Не было по весне никакого Тахорки. Сосулька была бы. И всё тут.
Выход единственный: топать к себе домой за солнечником.
От этой мысли Студню стало не по себе. Ни разу ещё за свою жизнь он не выходил на улицу зимой. А теперь ему предстояло выйти в бесконечную ночь. В пургу и в лютый мороз. Одному. А ещё, где-то там, в ночи притаился и ждёт свою жертву невидимый капа.
Студня пробрала дрожь. Но если не идти, то и вопрос будет ставится только один: «Через сколько солнечник в бидоне у Тахорки погаснет совсем? И сколько им тогда останется, когда небольшая коморка потеряет последнее тепло, остынет и промёрзнет до основания?»
Студень надел тёплые шаровары. Затем подумал и натянул поверх вторые – тахоркины. Обречённо всунул ноги в валенки. Закутался в какие-то найденные тряпки. Сверху тулуп и шапку. Взял рукавички. Похлопал себя по оттопыренным карманам, проверяя запас чапрыжника. Трут с огнивом запихал туда же. За пазуху заправил топор, который обнаружил под кроватью.
Тахорку Студень завалил всеми одеялами, что нашёл в доме.
У двери потоптался, преодолевая нерешимость. И, выдохнув, выпустив в воздух ещё одно облачко пара, приналёг на дверь. Тем не менее, войлочная обивка не позволила с первого раза открыть плотно пригнанную преграду.
Студень поднатужился, и со второго раза она поддалась, приоткрыв маленькую щёлочку: из-вне дверь завалило высоким сугробом. Парень с трудом смог расширить достаточный по ширине проём в черноту.
Лицо его сразу же обдало морозом. Дыхание перехватило. Закололо и защипало в носу.
Протиснувшись на улицу, чтобы не вымораживать помещение, он захлопнул за собой створку. И, вытащив из кармана щепотку чапрыжника, рефлекторно посыпал на дверь и порог.
Замер. Из темноты, сверху, валил снег. Целые тучи крупных, бархатных, кружащихся снежинок закрутили в хоровод Студня, сразу сделав того участником своего танца.
И холод. Сильный холод.
Юноша, стараясь дышать неглубокими мелкими урывками, испуганно огляделся. Ничего в ночи, кроме снега и тёмно-чёрной синевы вокруг. Если капа притаился здесь рядом, то давно уже обнаружил Студня.
Он замотал головой. Сколько можно? Уже давно взрослый, самостоятельный. А всё ещё в голову лезут эти детские сказки и суеверия.
* * *
Селение ютилось на почти отвесном склоне горы. Узкие улочки, похожие на козьи тропы, вились вдоль домов – углублённых, обустроенных пещер и ниш в изъеденном теле горы. Поиск подходящей ниши под жильё непростое дело, поэтому и «дома» располагались на значительном расстоянии друг от друга.
По большей мере это оказывались небольшие и неглубокие выбоины в горе. Так как найти, а тем более выдолбить, действительно, большую пещеру было хлопотно. А главное, что сложнее, это впоследствии как следует обогреть её изнутри.
Сейчас весь склон горы был засыпан снегом, погрёбшим под собой селение.
Студень двигался по пояс в сугробах наощупь, прижавшись лицом и телом к отвесной стене. Он старался не рухнуть вниз с горной узкой тропы. Подумать только, он и представить себе не мог, насколько опасным является подобное путешествие по дорогам селения, когда они завалены снегом.
Вокруг мело нещадно. И даже зная округу, как пять пальцев, он не был уверен, что найдёт свой дом. Снег покрывал с ног до головы. И было невозможно холодно. Борьба с пургой продолжалась. Начала накатывать усталость. Мир вокруг как бы отодвинулся, чувства притупились. Окружающее стало ощущаться словно во сне.
Мысли о капе прекратили беспокоить. Всё казалось нереальным.
Сколько он так шёл? Час, два? Может, сутки? Время потеряло значение. Глаза привыкли к темноте, но различали лишь синеватый снег вокруг и чёрные выступы скальной породы.
Студень с ужасом подумал, что если даже сейчас он отправится по своим же следам обратно, в дом Тахорки на верную погибель обоих, то не найдёт дороги.
Внезапно он натолкнулся руками на странный продолговатый выступ в снегу. Ощупав, Студень радостно выдохнул. Это была маковка столба с прикреплённой к тому сенной клетью, для кормления скота. Парень сразу узнал его – это самый дальний столб ограды загона диких коз. Разрыв руками вокруг снег на уровне груди, Студень ещё раз убедился в своей правоте.
Вот ведь удача! От этого места до двери собственного дома всего каких-то шагов двадцать.
С воодушевлением Студень двинулся по сугробам к скальной стене, к которой прижималась ограда. И всё равно едва не промахнулся мимо своей двери. Вернее, лишь малой её верхушки и навеса над ней, виднеющихся поверх сугробов.
Проснись Студень в своём доме – то открыть дверь изнутри он бы не смог.
Порядка часа он откапывал руками дверь. На середине пути наткнулся на лопату, предусмотрительно оставленную на крыльце. И через некоторое время смог её вызволить. Тогда дело пошло быстрее.
Работая с бОльшим рвением, Студень даже согрелся. Пар валил от него во все стороны. Крыльцо было расчищено уже достаточно, чтобы попытаться потянуть на себя дверь, попробовать открыть.
И вдруг, Студень замер. Спиной или каким-то внутренним чутьём он внезапно осознал, что он больше не один. То ли ветер стал завывать чуть тише, то ли снег стал валить чуть меньше. А ещё, стало как будто на толику темнее.
Студень резко развернулся и не сразу понял. Как будто ничего. Но уже через миг, мертвея от страха, он медленно поднял голову вверх и увидел капу. Вернее, огромную, размером с самого Студня, чуть удлинённую косматую голову, зависшую в двух локтях над ним. По морде капы перебегали фосфоресцирующие огоньки – как у умирающего гриба солнечника в бидоне у Тахорки. Глаза на этой морде были словно два уголька внутри чёрных зияющих провалов глазниц, размером с чашку каждая. Никогда раньше Студень капу не видел, как и никто в селении. Но сразу понял, кто перед ним.
Капа возвышался над Студнем и явно никуда не спешил. Казалось, он изучает Студня, прежде чем сожрать того, будто горного козла.
У Студня сердце перестало биться, и ноги начали подкашиваться. Бесполезная лопата выскользнула из рук – капе невозможно навредить. Про это знали все. Ни копьё, ни меч, ни яд – ничто не в силах навредить снежному дракону.
Вокруг стонал ветер, наотмашь хлестал снежным крыльями со всех сторон. А Студень и капа без движения смотрели друг на друга. Казалось, время остановилось для этих двоих.
Глядя в чёрные провалы глазниц и на горящие красные огни зрачков, Студень пытался распознать в них хоть какое-нибудь проявление чувств. Но от этого взгляда веяло смертью. Потому что капа и был сама Смерть.
Мысленно Студень уже знал, что мёртв: все поверья в Храме Капы вещали: спасения от капы нет. Если капа выбирал себе жертву, уйти от него уже не суждено.
Студень видел лишь морду, грудь и передние лапы чудовища. Задние лапы и остальная часть тела были скрыты пургой во тьме. И Студень даже боялся представить, насколько же огромное это Нечто, явившееся за ним из ночи. Длинная пышная шерсть, покрывающая всё тело и морду зверя, серым облаком развевалась на ветру, окутывая и постоянно меняя внешние контуры капы.
Они так долго стояли и не двигались, что чувство ужаса Студня даже начало притупляться. И тогда на миг тронула слабая надежда, что, возможно, капа не собирается его убивать, а просто изучает из любопытства… И вдруг, края губ капы поползли вверх и вниз, освобождая ряд гигантских зубов, каждый из которых был сравним со столовым ножом. А клыки, скорее, походили на небольшие мечи. Одновременно челюсти чудовища стали медленно разводиться в жуткую пасть, в которую Студень поместился бы целиком.
И когда огромная голова начала отводиться назад, явно перед заключающим броском, что-то внезапно щёлкнуло в мозгу заворожённого Студня. Словно очнувшись, тот молниеносно цапнув из карманов полные горсти чапрыжниковой пыли, с силой обрушил весь её запас на себя. На голову, лицо и тело. В мгновения ока Студень скрылся в клубах едкой зеленоватой пыли, которую почти тут же сдуло ветром, но…
Этого оказалось достаточным, чтобы капа, едва только его ноздрей достиг запах, дёрнулся назад. Из его пасти издался низко-утробный трубный рёв, от которого Студень разом оглох и со страху рухнул на спину в сугроб. Это и спасло ему жизнь – он не был растоптан. А сам капа, напоминая косматого кота-великана, легко высоко подпрыгнул, несмотря на гигантские размеры, и принялся бешено скакать и вращаться, вздымая лапами пласты расшвыриваемого снега. Он яростно тряс головой, явно отгоняя от себя запах. Капа ревел. Капа чихал. Капа погружал голову глубоко в снежные сугробы и болтал ею в снегу из стороны в сторону. И, наконец, высоко подпрыгнув, огромным скачком прыгнул во тьму. Студень, который чуть не задохнулся, полностью засыпанный толщей накиданного снега, с трудом выбрался на поверхность. Сделал жадный глубокий вдох и часто задышал. С трудом поднялся, стоя по пояс в снежной каше.
Юноша замер, поняв, что механически продолжает лихорадочно опустошать содержимое карманов на себя, обсыпаясь с ног до головы грибной пылью.
Дверь и крыльцо снова были полностью погребены под снегом. Не сразу трясущимися руками Студень нашёл в этом сугробе лопату и с бешеным рвением заново расчистил площадку перед своей дверью. Теперь он не замечал ни ветра, ни пурги, ни мороза. Неуверенными руками он схватился за рукоятку двери и рванул на себя. Но прежде, чем юркнуть в спасительный проём, ещё раз зачерпнув полные горсти чапрыжника, осыпал им дверь, крыльцо и втёр ладонями в промёрзшие дверные косяки.
Ввалившись в дом Студень захлопнул и запер за собой, прекрасно осознавая, что никакая дверь не стала бы преградой для капы.
Отдышался и огляделся.
В комнате было тепло и относительно светло. Так же, как и у Тахорки, единственное окошко было завешано и подоткнуто матрасом. Полкомнаты занимала кровать в два раза меньшая, чем тахоркина. А на камине стояла чуть приоткрытая кастрюлька с пышущим жаром и светящимся солнечником.
Студень устало и блаженно растянулся на полу. Только сейчас понял, что его трясёт.
Какое-то время лежал, приходя в себя.
Затем, ощутив, что становится нестерпимо жарко, разделся – солнечник отапливал небольшую комнатку на славу.
Вскипятив воду в чайнике на кастрюльке солнечника, он заварил себе в кружке душистого отвара здрав-гриба. И, поняв, что голоден как медведь по весне, пожарил картошку с козьей грудинкой и белыми грибами.
С удовольствием утолил чувство голода. С чашкой отвара, Студню стало совсем радостно. Представил ещё раз, как сегодня он совершил невозможное – вышел в ночи в пургу и добрался до своего дома в целости и сохранности. Единственный из всего селения… какое там – из всех селений… видел своими глазами капу вблизи. Героя легенд и преданий. Демона ночи. Обожествлённое существо культа, построенного вокруг него. Центр жертвоприношений и поклонения.
И не только увидел, но и встретился с ним лицом к лицу. И избежал смерти, будучи, безусловно, избранным жертвой.
От последнего ему всё-таки было чуть-чуть неуютно. Прогневать божество – так себе приятное событие. Но, во всяком случае, уж точно, лучше, нежели быть сожранным. Пусть и божеством.
Надо же.
Оказывается, все бестолковые обряды, суеверно на уровне рефлексов исполняющиеся в каждом селении для отвода злых сил, имели под собой настоящую основу.
Студень удивлённо прицокнул языком. Подумать только… Чапрыжник. Сорный гриб, растущий и покрывающий склоны вокруг всех селений!
«А что, если капа вернётся?!» – жуткая мысль пришла из ниоткуда.
Студень даже привстал от неожиданности с кровати. Он в страхе бросил взгляд на дверь. Теперь капа знает, где он живёт… Хотя… Вспоминив, как усердно он обсыпал снаружи дверной проём и саму дверь грибной пылью, Студень с трудом подавил волнение.
Он смело может спать. Теперь он снова сыт, в тепле и уюте. Сейчас принять чарку грибной настойки горчёвки и ждать, пока душа не отправится в мир сновидений, а тело в спячку. За окном будут валить снег, бушевать снежные шторма и метели в бесконечной зимней ночи, а он будет видеть безмятежные сны под тёплым и ласковым одеялом. И будет спать, пока его не разбудит первая весенняя капель за окном.
И вдруг… Студень вновь подпрыгнул на кровати. Тахорка!
* * *
Проклиная всё, Студень ещё раз проверил, набиты ли битком карманы порошком высушенного толчённого чапрыжника.
Лёгким сквозняком потянуло по комнате. Разворошило, подняло в воздух пепел в мёртвом камине. Прошелестело украшениями новогодней гирлянды над кроватью. Зазвенело ложечкой в пустой чашке на прикроватном столике.
Студень проснулся на тесном диванчике, вопреки всему, и огляделся: темнота в комнате. Но и не удивительно: единственное оконце завешено матрасом.
На всякий случай, Студень потянулся и отодвинул край матраса в сторону – так и есть: за замороженным стеклом мгла. Зимняя ночь.
Рядом на соседней кровати под одеялом раскинулся Тахорка, как всегда, словно неудержимый завоеватель, отхвативший разом почти всю свою широченную кровать.
Сонный Студень мрачно задумался. Что-то же не так… Почему он проснулся?
Полумрак… Вот оно что. Солнечник больше не светился в банке. Лишь слабо мерцал и почти не давал тепла.
Студень выдохнул – слабое облачко пара причудливой игрой тени скользнуло к потолку. Из-под тёплого одеяла совсем не хотелось вылезать. Но Студню было не до уюта. Не взирая на холод, он выскользнул из кровати. Подскочил к бидону на каминной полке.
Даже вблизи гриб светился слабо сквозь щелевидные прорези в посудине. Дрожащими руками, отчасти от холода, отчасти от волнения, Студень коснулся ладонями металлических стенок. И верно: еле тёплый.
Для пущей уверенности он снял крышку и заглянул внутрь. В обычное время он не смог бы этого без рукавичек. Так и есть. Солнечник на дне умирал, перекатывая по своей губчатой структуре завораживающую агонию затухающих искр.
В испуге Студень с грохотом уронил крышку бидона на камень камина и от неожиданности отпрянул, тут же натолкнувшись на стоящую позади кровать. Тахорка даже ухом не повёл. Знай, посапывал под одеялом.
Студень схватил Тахорку за плечо и что есть силы встряхнул. С тем же успехом можно было трясти подушку.
«Ну, конечно, – подумал с досадой. – Разбудить из спячки этого хомяка может теперь либо долгожданная весенняя капель, либо пустота в ненасытной утробе».
Студень в панике принялся шуровать по комнате, распахивая настенные и напольные шкафчики. Где же это?! Кто его знает, где тут в этой куче полезностей, распиханных у Тахорки по мешочкам, коробочкам и узелкам, можно раздобыть солнечника. Но как назло попадалось что угодно, но только не запасы злосчастного гриба.
«Вот ведь, балбес!..» – спустя час, проверив всё по два раза, и вконец отчаявшись, Студень понял, что поиски бесполезны.
Можно, конечно, попытаться затопить камин. Но даже начав жечь мебель, до весны на этом протянуть не удалось бы. А главное, дым непременно привлечёт к себе внимание.
Студень беспокойно замер, вслушиваясь в тишину. Снаружи не проникало не звука. И это хорошо. Иначе бы…
Он опять вслушался, больше всего боясь услышать скребущийся по двери звук, от которого кровь стынет в жилах... Тишина.
Что же делать?..
Надо же было принять на свою дурную голову предложение Тахорки зимовать вдвоём. А с другой стороны. Остался бы у себя. И всё. Не было по весне никакого Тахорки. Сосулька была бы. И всё тут.
Выход единственный: топать к себе домой за солнечником.
От этой мысли Студню стало не по себе. Ни разу ещё за свою жизнь он не выходил на улицу зимой. А теперь ему предстояло выйти в бесконечную ночь. В пургу и в лютый мороз. Одному. А ещё, где-то там, в ночи притаился и ждёт свою жертву невидимый капа.
Студня пробрала дрожь. Но если не идти, то и вопрос будет ставится только один: «Через сколько солнечник в бидоне у Тахорки погаснет совсем? И сколько им тогда останется, когда небольшая коморка потеряет последнее тепло, остынет и промёрзнет до основания?»
Студень надел тёплые шаровары. Затем подумал и натянул поверх вторые – тахоркины. Обречённо всунул ноги в валенки. Закутался в какие-то найденные тряпки. Сверху тулуп и шапку. Взял рукавички. Похлопал себя по оттопыренным карманам, проверяя запас чапрыжника. Трут с огнивом запихал туда же. За пазуху заправил топор, который обнаружил под кроватью.
Тахорку Студень завалил всеми одеялами, что нашёл в доме.
У двери потоптался, преодолевая нерешимость. И, выдохнув, выпустив в воздух ещё одно облачко пара, приналёг на дверь. Тем не менее, войлочная обивка не позволила с первого раза открыть плотно пригнанную преграду.
Студень поднатужился, и со второго раза она поддалась, приоткрыв маленькую щёлочку: из-вне дверь завалило высоким сугробом. Парень с трудом смог расширить достаточный по ширине проём в черноту.
Лицо его сразу же обдало морозом. Дыхание перехватило. Закололо и защипало в носу.
Протиснувшись на улицу, чтобы не вымораживать помещение, он захлопнул за собой створку. И, вытащив из кармана щепотку чапрыжника, рефлекторно посыпал на дверь и порог.
Замер. Из темноты, сверху, валил снег. Целые тучи крупных, бархатных, кружащихся снежинок закрутили в хоровод Студня, сразу сделав того участником своего танца.
И холод. Сильный холод.
Юноша, стараясь дышать неглубокими мелкими урывками, испуганно огляделся. Ничего в ночи, кроме снега и тёмно-чёрной синевы вокруг. Если капа притаился здесь рядом, то давно уже обнаружил Студня.
Он замотал головой. Сколько можно? Уже давно взрослый, самостоятельный. А всё ещё в голову лезут эти детские сказки и суеверия.
* * *
Селение ютилось на почти отвесном склоне горы. Узкие улочки, похожие на козьи тропы, вились вдоль домов – углублённых, обустроенных пещер и ниш в изъеденном теле горы. Поиск подходящей ниши под жильё непростое дело, поэтому и «дома» располагались на значительном расстоянии друг от друга.
По большей мере это оказывались небольшие и неглубокие выбоины в горе. Так как найти, а тем более выдолбить, действительно, большую пещеру было хлопотно. А главное, что сложнее, это впоследствии как следует обогреть её изнутри.
Сейчас весь склон горы был засыпан снегом, погрёбшим под собой селение.
Студень двигался по пояс в сугробах наощупь, прижавшись лицом и телом к отвесной стене. Он старался не рухнуть вниз с горной узкой тропы. Подумать только, он и представить себе не мог, насколько опасным является подобное путешествие по дорогам селения, когда они завалены снегом.
Вокруг мело нещадно. И даже зная округу, как пять пальцев, он не был уверен, что найдёт свой дом. Снег покрывал с ног до головы. И было невозможно холодно. Борьба с пургой продолжалась. Начала накатывать усталость. Мир вокруг как бы отодвинулся, чувства притупились. Окружающее стало ощущаться словно во сне.
Мысли о капе прекратили беспокоить. Всё казалось нереальным.
Сколько он так шёл? Час, два? Может, сутки? Время потеряло значение. Глаза привыкли к темноте, но различали лишь синеватый снег вокруг и чёрные выступы скальной породы.
Студень с ужасом подумал, что если даже сейчас он отправится по своим же следам обратно, в дом Тахорки на верную погибель обоих, то не найдёт дороги.
Внезапно он натолкнулся руками на странный продолговатый выступ в снегу. Ощупав, Студень радостно выдохнул. Это была маковка столба с прикреплённой к тому сенной клетью, для кормления скота. Парень сразу узнал его – это самый дальний столб ограды загона диких коз. Разрыв руками вокруг снег на уровне груди, Студень ещё раз убедился в своей правоте.
Вот ведь удача! От этого места до двери собственного дома всего каких-то шагов двадцать.
С воодушевлением Студень двинулся по сугробам к скальной стене, к которой прижималась ограда. И всё равно едва не промахнулся мимо своей двери. Вернее, лишь малой её верхушки и навеса над ней, виднеющихся поверх сугробов.
Проснись Студень в своём доме – то открыть дверь изнутри он бы не смог.
Порядка часа он откапывал руками дверь. На середине пути наткнулся на лопату, предусмотрительно оставленную на крыльце. И через некоторое время смог её вызволить. Тогда дело пошло быстрее.
Работая с бОльшим рвением, Студень даже согрелся. Пар валил от него во все стороны. Крыльцо было расчищено уже достаточно, чтобы попытаться потянуть на себя дверь, попробовать открыть.
И вдруг, Студень замер. Спиной или каким-то внутренним чутьём он внезапно осознал, что он больше не один. То ли ветер стал завывать чуть тише, то ли снег стал валить чуть меньше. А ещё, стало как будто на толику темнее.
Студень резко развернулся и не сразу понял. Как будто ничего. Но уже через миг, мертвея от страха, он медленно поднял голову вверх и увидел капу. Вернее, огромную, размером с самого Студня, чуть удлинённую косматую голову, зависшую в двух локтях над ним. По морде капы перебегали фосфоресцирующие огоньки – как у умирающего гриба солнечника в бидоне у Тахорки. Глаза на этой морде были словно два уголька внутри чёрных зияющих провалов глазниц, размером с чашку каждая. Никогда раньше Студень капу не видел, как и никто в селении. Но сразу понял, кто перед ним.
Капа возвышался над Студнем и явно никуда не спешил. Казалось, он изучает Студня, прежде чем сожрать того, будто горного козла.
У Студня сердце перестало биться, и ноги начали подкашиваться. Бесполезная лопата выскользнула из рук – капе невозможно навредить. Про это знали все. Ни копьё, ни меч, ни яд – ничто не в силах навредить снежному дракону.
Вокруг стонал ветер, наотмашь хлестал снежным крыльями со всех сторон. А Студень и капа без движения смотрели друг на друга. Казалось, время остановилось для этих двоих.
Глядя в чёрные провалы глазниц и на горящие красные огни зрачков, Студень пытался распознать в них хоть какое-нибудь проявление чувств. Но от этого взгляда веяло смертью. Потому что капа и был сама Смерть.
Мысленно Студень уже знал, что мёртв: все поверья в Храме Капы вещали: спасения от капы нет. Если капа выбирал себе жертву, уйти от него уже не суждено.
Студень видел лишь морду, грудь и передние лапы чудовища. Задние лапы и остальная часть тела были скрыты пургой во тьме. И Студень даже боялся представить, насколько же огромное это Нечто, явившееся за ним из ночи. Длинная пышная шерсть, покрывающая всё тело и морду зверя, серым облаком развевалась на ветру, окутывая и постоянно меняя внешние контуры капы.
Они так долго стояли и не двигались, что чувство ужаса Студня даже начало притупляться. И тогда на миг тронула слабая надежда, что, возможно, капа не собирается его убивать, а просто изучает из любопытства… И вдруг, края губ капы поползли вверх и вниз, освобождая ряд гигантских зубов, каждый из которых был сравним со столовым ножом. А клыки, скорее, походили на небольшие мечи. Одновременно челюсти чудовища стали медленно разводиться в жуткую пасть, в которую Студень поместился бы целиком.
И когда огромная голова начала отводиться назад, явно перед заключающим броском, что-то внезапно щёлкнуло в мозгу заворожённого Студня. Словно очнувшись, тот молниеносно цапнув из карманов полные горсти чапрыжниковой пыли, с силой обрушил весь её запас на себя. На голову, лицо и тело. В мгновения ока Студень скрылся в клубах едкой зеленоватой пыли, которую почти тут же сдуло ветром, но…
Этого оказалось достаточным, чтобы капа, едва только его ноздрей достиг запах, дёрнулся назад. Из его пасти издался низко-утробный трубный рёв, от которого Студень разом оглох и со страху рухнул на спину в сугроб. Это и спасло ему жизнь – он не был растоптан. А сам капа, напоминая косматого кота-великана, легко высоко подпрыгнул, несмотря на гигантские размеры, и принялся бешено скакать и вращаться, вздымая лапами пласты расшвыриваемого снега. Он яростно тряс головой, явно отгоняя от себя запах. Капа ревел. Капа чихал. Капа погружал голову глубоко в снежные сугробы и болтал ею в снегу из стороны в сторону. И, наконец, высоко подпрыгнув, огромным скачком прыгнул во тьму. Студень, который чуть не задохнулся, полностью засыпанный толщей накиданного снега, с трудом выбрался на поверхность. Сделал жадный глубокий вдох и часто задышал. С трудом поднялся, стоя по пояс в снежной каше.
Юноша замер, поняв, что механически продолжает лихорадочно опустошать содержимое карманов на себя, обсыпаясь с ног до головы грибной пылью.
Дверь и крыльцо снова были полностью погребены под снегом. Не сразу трясущимися руками Студень нашёл в этом сугробе лопату и с бешеным рвением заново расчистил площадку перед своей дверью. Теперь он не замечал ни ветра, ни пурги, ни мороза. Неуверенными руками он схватился за рукоятку двери и рванул на себя. Но прежде, чем юркнуть в спасительный проём, ещё раз зачерпнув полные горсти чапрыжника, осыпал им дверь, крыльцо и втёр ладонями в промёрзшие дверные косяки.
Ввалившись в дом Студень захлопнул и запер за собой, прекрасно осознавая, что никакая дверь не стала бы преградой для капы.
Отдышался и огляделся.
В комнате было тепло и относительно светло. Так же, как и у Тахорки, единственное окошко было завешано и подоткнуто матрасом. Полкомнаты занимала кровать в два раза меньшая, чем тахоркина. А на камине стояла чуть приоткрытая кастрюлька с пышущим жаром и светящимся солнечником.
Студень устало и блаженно растянулся на полу. Только сейчас понял, что его трясёт.
Какое-то время лежал, приходя в себя.
Затем, ощутив, что становится нестерпимо жарко, разделся – солнечник отапливал небольшую комнатку на славу.
Вскипятив воду в чайнике на кастрюльке солнечника, он заварил себе в кружке душистого отвара здрав-гриба. И, поняв, что голоден как медведь по весне, пожарил картошку с козьей грудинкой и белыми грибами.
С удовольствием утолил чувство голода. С чашкой отвара, Студню стало совсем радостно. Представил ещё раз, как сегодня он совершил невозможное – вышел в ночи в пургу и добрался до своего дома в целости и сохранности. Единственный из всего селения… какое там – из всех селений… видел своими глазами капу вблизи. Героя легенд и преданий. Демона ночи. Обожествлённое существо культа, построенного вокруг него. Центр жертвоприношений и поклонения.
И не только увидел, но и встретился с ним лицом к лицу. И избежал смерти, будучи, безусловно, избранным жертвой.
От последнего ему всё-таки было чуть-чуть неуютно. Прогневать божество – так себе приятное событие. Но, во всяком случае, уж точно, лучше, нежели быть сожранным. Пусть и божеством.
Надо же.
Оказывается, все бестолковые обряды, суеверно на уровне рефлексов исполняющиеся в каждом селении для отвода злых сил, имели под собой настоящую основу.
Студень удивлённо прицокнул языком. Подумать только… Чапрыжник. Сорный гриб, растущий и покрывающий склоны вокруг всех селений!
«А что, если капа вернётся?!» – жуткая мысль пришла из ниоткуда.
Студень даже привстал от неожиданности с кровати. Он в страхе бросил взгляд на дверь. Теперь капа знает, где он живёт… Хотя… Вспоминив, как усердно он обсыпал снаружи дверной проём и саму дверь грибной пылью, Студень с трудом подавил волнение.
Он смело может спать. Теперь он снова сыт, в тепле и уюте. Сейчас принять чарку грибной настойки горчёвки и ждать, пока душа не отправится в мир сновидений, а тело в спячку. За окном будут валить снег, бушевать снежные шторма и метели в бесконечной зимней ночи, а он будет видеть безмятежные сны под тёплым и ласковым одеялом. И будет спать, пока его не разбудит первая весенняя капель за окном.
И вдруг… Студень вновь подпрыгнул на кровати. Тахорка!
* * *
Проклиная всё, Студень ещё раз проверил, набиты ли битком карманы порошком высушенного толчённого чапрыжника.
