Все это я могу говорить, ссылаясь на труды, которые хранятся в нашей библиотеке. Я многое прочитал за свою жизнь: от литераторов — до научных деятелей. А также, со слов приезжавших в наш город.», — Максим немного помолчал, задумавшись над сказанным и продолжил.
«А благодаря чему вы достигли цели? Что было главным в построении вашего общества?»
«Человечность!», — быстро ответил путник.
«Без гуманизма, взаимопомощи, нравственности и самоконтроля мы бы ничего не достигли! Главное — это не контроль над населением, не пропаганда и не отказ от собственности, а это — внутренние развитии. Человек не будет совершать дурные дела, если ему не позволяет совесть! Упор был на развитие самоконтроля! Чтобы каждый гражданин знал последствия своего выбора и решений. Воспитание себя, отказ от различных пороков, ответственность. Вот что надо было выработать, и мы выработали.», — журналист записал последние слова в блокнот и замер. В его голове кружились слова заключенного, и они мешали сформулировать вопрос.
«Вы хотите сказать, что превзошли нас нравственно?», — неуверенно спросил Макс.
«Судя по вашим действиям — да. Мы отказались от многого, но получили большее. Каждый сам в ответе за себя, за свои действия, и не надо стороннего контроля, потому что порядочный человек никогда не совершит преступления или чего-нибудь аморального.», — тут журналист решил сменить тему вопросов.
«Так вы говорили про порт. Значит у вас есть связь с остальным миром. Так как реагировали люди на вашу жизнь?»
«У нас есть морской порт, когда нам привозили не хватающие ресурсы, которые мы не могли произвести и есть ещё вертолетная площадка. Хотели построить железную дорогу, но на строительстве депо все и завершилось. Местность у нас не для железнодорожных путей. А люди по разному реагировали. Кто-то восхищался, кто-то смотрел недоверчиво, да и это были знающие люди. Все таки город то был секретным.»
«Как-же он должен был служить примером для всей страны?», — снова спросил журналист.
«Это только когда коммунизм будет построен, а построен он был только к 80-м. Ну, в полном смысле этого слова.»
«И как-же правительство отреагировало на это?»
«По разному… Там началась трудная эпоха для вашей страны. По идее, Северный должны были демонстрировать всему миру, чтоб он стал центром свершившегося коммунизма. После этого должна была пойти волна таких-же изменений, только в масштабах страны. Но! Партия одобрила работу и стала рассматривать дальнейшую судьбу города, но вот тут случилась «Перестройка».»
«Ха! Так про «Перестройку» все-же знаете!», — подметил Максим.
«Нам про это рассказывали моряки в порту и военные-вертолетчики. Тогда, кстати, наступила тяжелая пора и для Северного. Спонсирование закончилось, и нам пришлось, действительно, жить автономно от страны. На несколько лет про нас забыли, и тут случилось изменение в нашем городе.», — сержант громко прокашлялся. Максим тут-же перепугался, что тот хочет прервать его диалог, но полицейский лишь подавился бутербродом, когда читал газету.
«Продолжайте!», — почему-то шепотом сказал журналист.
«Видите ли, после того, как цель — коммунизм была достигнута, нам стало незачем жить. Цель — то уже была достигнута, а дальше жить надо. Тут, у наших лидеров, ну то есть не лидеров, а представителей, которых мы выбрали всенародным голосованием, чтобы они общались с вашими властями и следили за общим состоянием города. Так вот, они стали говорить, что после коммунизма есть ещё одна ступень — анархизм. Нам рассказывали, что мы достигли пика коммунизма, и теперь полностью свободны от всех стереотипов прошлого государства. Кто-то завез в город томики Кропоткина, Бакунина, Уильяма Годвина, ну и по мелочи. Население-то небольшое, и в итоге, все прочитали. Некоторые возмущались, но не все, ведь что говорилось в книгах, было уже достигнуто. Пиком стали 90-е года. Тогда появилась идея, что пора от коммунизма переходить к анархо-коммунизму. И тут случилось забавное. Раньше, все вопросы решались путем нахождения консенсуса, а тогда появилось две партии в городе. Одни хотели следовать пути анархо-коммунизма, а другие склонялись к зеленому анархизму. Все сходилось к банальным спорам и дебатам. А все из-за чего?! Из-за того, какой флаг выбрать и как дальше развивать город. У нас везде была советская атрибутика и красный цвет был главенствующий. Когда СССР не стало, то над портом не было знамени вовсе, а потом, путем общего собрания было принято решение поднять черно-красный флаг. Зеленые добились того, что на дружинах были зелено-черные нашивки, и теперь эти две партии борются за приоритет в дальнейшем развитии города, но все мирно. Теперь мы расширяем границы Северного; построили новый район из деревянных домов, расширили фермы и теплицы. Бережем все то, что лежит на складах со времен СССР. Поставок мало, но о нас ещё не забыли. Приехала однажды делегация и обомлела, увидя наш новый флаг. Думали, что мы «деградировали» и «ушли в разбой», но не все так просто! Я ещё тогда понял, что между нами и вами — огромная пропасть, и построить через нее мост, очень, очень сложно. Ведь мы друг друга не понимаем. Мы живем в одном мирке и всякие ваши принципы жизни — нам чужды. А вы считаете нас за «марионеток маленького тоталитарного общества.» Мне эти слова один пилот сказал. А ведь мы куда свободнее, чем вы, я это уже понял. Как бы то ни было, но нам дали волю. Живем мы автономно, и только иногда к нам приплывают корабли или прилетают вертолеты с вашими. Смотрят, спрашивают, обещают помочь если что, но пока нам ваша помощь — без надобности. Хотя мы просили, чтобы выделили нам один корабль и грузовой вертолет. У наших мыслителей появилась идея колонизировать «Новую землю» и устроить там быт или разведать тайгу. Но ваши отнекиваются, мол не до этого. Странно, я считаю, что такие земли необходимо осваивать. Такое добро пропадает! Мы вот устроились в итоге и неплохо!», — путнику доставляло явное удовольствие рассказывать про свой город.
Эти слова не стал слушать полицейский, поэтому он вдоволь выговорился сейчас. Максима же очень заинтересовала эта история. Он вовсе позабыл про свой поезд. В панике взглянув на свои часы, он радостно осознал, что времени у него ещё хватало. Никогда бы городской журналист не подумал, что в такой глуши ему захочется провести больше времени.
«Вы рассказываете очень интересно, но позвольте узнать: а зачем вы ушли оттуда?», — Максим предполагал, что путник сбежал или его изгнали. Примерно такое было у него в голове.
«Просто, захотелось посмотреть, как живете вы.», — ответил ему путник.
«И все?! Ради этого через всю тайгу?!», — журналист был крайне удивлен этой выходкой.
«Да, это именно так. Вы, наверное, почитаете меня за дурака, но посудите сами. Живете все время в одном городе и дальше окраин носа не суете. Все книги перечитаны, а окрестности излазаны. Вот я и решился на поход. По-началу я хотел по морю или воздуху, но ждать было невмоготу.»
«И вас не остановили?», — спросил Максим.
«Нет», — спокойно ответил путник.
«У нас свободное общество, и поэтому остановить меня никто не мог. Сказали конечно пару слов против, но выдали одежду, провизию и ружье. Карты я сам нашел в библиотеке. Я планировал добраться до большого города и посмотреть, как вы живете, а потом обратно. Но, видимо, плохо рассчитал поход.», — он тихо засмеялся.
«Вы расстроены?»
«Не особо…», — грустно начал он.
«Не так все должно было быть. Это я не проявил осторожность и не додумался взять деньги. Совсем позабыл. Теперь не знаю, что со мной будет. Надеюсь, домой отправят.», — от его слов повеяло тоской по дому, так что журналисту, тоже стало немного тоскливо.
«А вы можете рассказать о себе? Как выросли, как вас воспитывали?», — путник немного подумал, а затем ответил:
«Если это вам так интересно. Но моя жизнь неинтересна, даже заурядна, в каком-то смысле.»
«Для нас — ваша жизнь далеко не заурядна.», — подбодрил его журналист.
«Хорошо. Родился я в семье электрика и повара. Отец работал на электростанции, а мать на кухне в порту. Дед мой был в дружине, а бабушка была врачом. Жил я вместе с мамой и папой в одной из многоэтажек. У нас все дома имеют имя: дом Ленина, Пушкина, Дзержинского, Менделеева. Так принято было. Я с детства хотел быть моряком. Все мечтал, что буду покорять северные земли, но что-то не сложилось. Пришлось быть и слесарем. У нас одна школа, ясли и несколько профильных училищ. Я прошел стандартный путь, все время любил читать и рисовать. Мы с друзьями создавали настольные игры по мотивам любимых книжек, очень занятно могу сказать. Немного был в дружине, ходил на охоту и рыбалку. У нас очень хорошая система образования. Сначала мы 5 лет учимся вместе, основам всяким, а потом разбредаемся по профилям. Кто-то в электрики, кто-то в медицину, другие в газовики. У нас все зависит от выбора ученика и нередко, что человек владеет несколькими профессиями. Как там было: «Все для города нужны, все для города важны!» Вот что висело на входе в училище. Все построено на добровольном согласии ученика и никакого принудительного труда или учебы. Мне всегда были по душе обе стороны, так что не могу себя отнести только к красным или к зеленым. Такие люди как я носили в знак солидарности зелено-красные повязки. Сама по себе жизнь шла монотонно. Единственное горе было, когда мы сжигали в крематории бабушку с дедушкой, а приключением, когда по улицам мы гонялись за дикими кабанами. Вскоре мне захотелось посмотреть, как живут другие, и я стал планировать этот поход. Стал готовиться к жизни в лесу и совсем забыл про жизнь среди вас. Долго пришлось идти по тайге. Страшно было поначалу, а потом свыкся. Все тут стало, как родное. Шел по старым картам. Когда у нас построили коммунизм, то все архивы стали открытыми, вот я и нашел там карту. Ну, а что случилось потом — вы знаете.», — путник замолчал, а Максим все еще дописывал его слова в блокнот. Закончив писать, журналист спросил.
«А что планируете делать в будущем?», — путник задумался.
«Как судьба сложится, так оно и будет. Может получится ваших уговорить насчет «Новой земли» или пойду исследовать тайгу. Я то теперь привык.», — путник улыбнулся. Максима уже привлекал этот парень, и он тоже ответил ему улыбкой. Теперь недоверие пропало, журналист даже проникся симпатией к этому человеку.
Тем временем в участок вернулся капитан.
«Ба! Товарищ корреспондент, вы еще здесь?! На поезд не опоздаете?», — Максим подскочил на месте. Он совершенно позабыл про это. Взглянув на часы, он осознал, что ему остается ещё тридцать минут.
«Товарищ капитан, не надо так пугать.», — ответил Максим.
«У меня есть ещё время.», — полицейский прошел к своему столу, который спешно освободил сержант.
«Я не пугаю…», — начал он.
«Просто, он всегда немного раньше отъезжает. Вот я и предупреждаю.», — он грохнулся на свое место и тут-же обнаружил крошки. Многозначительно посмотрев на сержанта, он вновь обратился к Максиму.
«Если вы не закончили, то у вас не большее пяти минут.», — в его голосе мелькало раздражение. Может это и не относилось к журналисту, но Максим поспешил ретироваться. Он свою работу окончил.
«Нет, я все сделал.», — спешно ответил он.
«В таком случае — прощайте!», — капитан привстал и пожал руку Максиму. Попрощавшись ещё и с сержантом, Максим у самого порога сказал:
«Прощайте, товарищ анархо-коммунист!», — он махнул рукой на прощание.
«И вам не хворать!», — ответил ему заключенный. Максим закрыл дверь участка.
На улице стало темнее и безлюднее. Где-то еще лаяли собаки, а в ближайших зарослях стрекотали сверчки. На перроне все ещё стоял состав, и кто-то подле него курил. Это можно было заметить по свету от сигареты. Стая мошкары вилась в свете фонаря, а первые назойливые комары уже лезли в лицо Максима. Тот поспешил к себе в вагон. Стало еще прохладнее, и этот ночной воздух освежил разум журналиста. «Надо беречь блокнот, как зеницу ока! Такой материал может выйти.» У самого вагона Максим наткнулся на Петра Петровича Дорошина.
«А-а! Молодой журналист, наслышан! Мне уже Глеб Антонович все рассказал!», — его голос был приветливый. Однако, Максиму хотелось скорее попасть в вагон, а не болтать на улице.
«Уж постарайтесь сделать хороший сюжет! А то про наш «Энский» никогда не узнают, а нам бы перрон бы отремонтировать! Ну, вы понимаете…», — многозначительно закончил начальник станции.
«Всенепременно!», — спешно ответил Максим и распрощался с мужчиной, скрывшись в стареньком вагоне.
Уже на своем привычном месте Максим пересмотрел заветные строки и спрятал блокнот глубоко в сумку. Его ещё не отпускали слова путника: он все думал, как сильно жители Северного ушли далеко вперед от них. Как они смогли отказаться от многих предрассудков и пороков общества. Дело не в том, что все под эгидой коммунизма и его законов, а в том, что люди в Северном эволюционировали нравственно. Они достигли того, о чем нам только мечтать. Максиму не терпелось начать писать статью, он уже набросал несколько фраз в свой ежедневник, чтобы не забыть. Теперь остается только дожить до города, где можно сделать отличный сюжет, который украсит скучное описание жизни этих мест. «Хоть что-то интересное будет. Может, даже легенду создам про город анархистов. А что, неплохо! Только бы проблем с властями не было и с редакцией. Знаем мы их.» С этими мыслями Максим сделал себе скромный ужин, а потом из окна вагона попрощался с ночным «Энским», в котором оставался чудной анархист или коммунист, а может и все сразу.
На обратном пути журналист поинтересовался насчет путника. Ему рассказали, что на следующий день за ним прилетел военный вертолет и забрал в неизвестном направлении. В областном центре Максиму разрешили напечатать заметку про тот случай, однако она прошла практически незаметно. Это его расстроило, но он не мог больше ничего сделать. Никакого ажиотажа статья не вызвала, лишь по сети распространилась байка про северные уголки. Больше об тех краях Максим ничего не слышал.
«А благодаря чему вы достигли цели? Что было главным в построении вашего общества?»
«Человечность!», — быстро ответил путник.
«Без гуманизма, взаимопомощи, нравственности и самоконтроля мы бы ничего не достигли! Главное — это не контроль над населением, не пропаганда и не отказ от собственности, а это — внутренние развитии. Человек не будет совершать дурные дела, если ему не позволяет совесть! Упор был на развитие самоконтроля! Чтобы каждый гражданин знал последствия своего выбора и решений. Воспитание себя, отказ от различных пороков, ответственность. Вот что надо было выработать, и мы выработали.», — журналист записал последние слова в блокнот и замер. В его голове кружились слова заключенного, и они мешали сформулировать вопрос.
«Вы хотите сказать, что превзошли нас нравственно?», — неуверенно спросил Макс.
«Судя по вашим действиям — да. Мы отказались от многого, но получили большее. Каждый сам в ответе за себя, за свои действия, и не надо стороннего контроля, потому что порядочный человек никогда не совершит преступления или чего-нибудь аморального.», — тут журналист решил сменить тему вопросов.
«Так вы говорили про порт. Значит у вас есть связь с остальным миром. Так как реагировали люди на вашу жизнь?»
«У нас есть морской порт, когда нам привозили не хватающие ресурсы, которые мы не могли произвести и есть ещё вертолетная площадка. Хотели построить железную дорогу, но на строительстве депо все и завершилось. Местность у нас не для железнодорожных путей. А люди по разному реагировали. Кто-то восхищался, кто-то смотрел недоверчиво, да и это были знающие люди. Все таки город то был секретным.»
«Как-же он должен был служить примером для всей страны?», — снова спросил журналист.
«Это только когда коммунизм будет построен, а построен он был только к 80-м. Ну, в полном смысле этого слова.»
«И как-же правительство отреагировало на это?»
«По разному… Там началась трудная эпоха для вашей страны. По идее, Северный должны были демонстрировать всему миру, чтоб он стал центром свершившегося коммунизма. После этого должна была пойти волна таких-же изменений, только в масштабах страны. Но! Партия одобрила работу и стала рассматривать дальнейшую судьбу города, но вот тут случилась «Перестройка».»
«Ха! Так про «Перестройку» все-же знаете!», — подметил Максим.
«Нам про это рассказывали моряки в порту и военные-вертолетчики. Тогда, кстати, наступила тяжелая пора и для Северного. Спонсирование закончилось, и нам пришлось, действительно, жить автономно от страны. На несколько лет про нас забыли, и тут случилось изменение в нашем городе.», — сержант громко прокашлялся. Максим тут-же перепугался, что тот хочет прервать его диалог, но полицейский лишь подавился бутербродом, когда читал газету.
«Продолжайте!», — почему-то шепотом сказал журналист.
«Видите ли, после того, как цель — коммунизм была достигнута, нам стало незачем жить. Цель — то уже была достигнута, а дальше жить надо. Тут, у наших лидеров, ну то есть не лидеров, а представителей, которых мы выбрали всенародным голосованием, чтобы они общались с вашими властями и следили за общим состоянием города. Так вот, они стали говорить, что после коммунизма есть ещё одна ступень — анархизм. Нам рассказывали, что мы достигли пика коммунизма, и теперь полностью свободны от всех стереотипов прошлого государства. Кто-то завез в город томики Кропоткина, Бакунина, Уильяма Годвина, ну и по мелочи. Население-то небольшое, и в итоге, все прочитали. Некоторые возмущались, но не все, ведь что говорилось в книгах, было уже достигнуто. Пиком стали 90-е года. Тогда появилась идея, что пора от коммунизма переходить к анархо-коммунизму. И тут случилось забавное. Раньше, все вопросы решались путем нахождения консенсуса, а тогда появилось две партии в городе. Одни хотели следовать пути анархо-коммунизма, а другие склонялись к зеленому анархизму. Все сходилось к банальным спорам и дебатам. А все из-за чего?! Из-за того, какой флаг выбрать и как дальше развивать город. У нас везде была советская атрибутика и красный цвет был главенствующий. Когда СССР не стало, то над портом не было знамени вовсе, а потом, путем общего собрания было принято решение поднять черно-красный флаг. Зеленые добились того, что на дружинах были зелено-черные нашивки, и теперь эти две партии борются за приоритет в дальнейшем развитии города, но все мирно. Теперь мы расширяем границы Северного; построили новый район из деревянных домов, расширили фермы и теплицы. Бережем все то, что лежит на складах со времен СССР. Поставок мало, но о нас ещё не забыли. Приехала однажды делегация и обомлела, увидя наш новый флаг. Думали, что мы «деградировали» и «ушли в разбой», но не все так просто! Я ещё тогда понял, что между нами и вами — огромная пропасть, и построить через нее мост, очень, очень сложно. Ведь мы друг друга не понимаем. Мы живем в одном мирке и всякие ваши принципы жизни — нам чужды. А вы считаете нас за «марионеток маленького тоталитарного общества.» Мне эти слова один пилот сказал. А ведь мы куда свободнее, чем вы, я это уже понял. Как бы то ни было, но нам дали волю. Живем мы автономно, и только иногда к нам приплывают корабли или прилетают вертолеты с вашими. Смотрят, спрашивают, обещают помочь если что, но пока нам ваша помощь — без надобности. Хотя мы просили, чтобы выделили нам один корабль и грузовой вертолет. У наших мыслителей появилась идея колонизировать «Новую землю» и устроить там быт или разведать тайгу. Но ваши отнекиваются, мол не до этого. Странно, я считаю, что такие земли необходимо осваивать. Такое добро пропадает! Мы вот устроились в итоге и неплохо!», — путнику доставляло явное удовольствие рассказывать про свой город.
Эти слова не стал слушать полицейский, поэтому он вдоволь выговорился сейчас. Максима же очень заинтересовала эта история. Он вовсе позабыл про свой поезд. В панике взглянув на свои часы, он радостно осознал, что времени у него ещё хватало. Никогда бы городской журналист не подумал, что в такой глуши ему захочется провести больше времени.
«Вы рассказываете очень интересно, но позвольте узнать: а зачем вы ушли оттуда?», — Максим предполагал, что путник сбежал или его изгнали. Примерно такое было у него в голове.
«Просто, захотелось посмотреть, как живете вы.», — ответил ему путник.
«И все?! Ради этого через всю тайгу?!», — журналист был крайне удивлен этой выходкой.
«Да, это именно так. Вы, наверное, почитаете меня за дурака, но посудите сами. Живете все время в одном городе и дальше окраин носа не суете. Все книги перечитаны, а окрестности излазаны. Вот я и решился на поход. По-началу я хотел по морю или воздуху, но ждать было невмоготу.»
«И вас не остановили?», — спросил Максим.
«Нет», — спокойно ответил путник.
«У нас свободное общество, и поэтому остановить меня никто не мог. Сказали конечно пару слов против, но выдали одежду, провизию и ружье. Карты я сам нашел в библиотеке. Я планировал добраться до большого города и посмотреть, как вы живете, а потом обратно. Но, видимо, плохо рассчитал поход.», — он тихо засмеялся.
«Вы расстроены?»
«Не особо…», — грустно начал он.
«Не так все должно было быть. Это я не проявил осторожность и не додумался взять деньги. Совсем позабыл. Теперь не знаю, что со мной будет. Надеюсь, домой отправят.», — от его слов повеяло тоской по дому, так что журналисту, тоже стало немного тоскливо.
«А вы можете рассказать о себе? Как выросли, как вас воспитывали?», — путник немного подумал, а затем ответил:
«Если это вам так интересно. Но моя жизнь неинтересна, даже заурядна, в каком-то смысле.»
«Для нас — ваша жизнь далеко не заурядна.», — подбодрил его журналист.
«Хорошо. Родился я в семье электрика и повара. Отец работал на электростанции, а мать на кухне в порту. Дед мой был в дружине, а бабушка была врачом. Жил я вместе с мамой и папой в одной из многоэтажек. У нас все дома имеют имя: дом Ленина, Пушкина, Дзержинского, Менделеева. Так принято было. Я с детства хотел быть моряком. Все мечтал, что буду покорять северные земли, но что-то не сложилось. Пришлось быть и слесарем. У нас одна школа, ясли и несколько профильных училищ. Я прошел стандартный путь, все время любил читать и рисовать. Мы с друзьями создавали настольные игры по мотивам любимых книжек, очень занятно могу сказать. Немного был в дружине, ходил на охоту и рыбалку. У нас очень хорошая система образования. Сначала мы 5 лет учимся вместе, основам всяким, а потом разбредаемся по профилям. Кто-то в электрики, кто-то в медицину, другие в газовики. У нас все зависит от выбора ученика и нередко, что человек владеет несколькими профессиями. Как там было: «Все для города нужны, все для города важны!» Вот что висело на входе в училище. Все построено на добровольном согласии ученика и никакого принудительного труда или учебы. Мне всегда были по душе обе стороны, так что не могу себя отнести только к красным или к зеленым. Такие люди как я носили в знак солидарности зелено-красные повязки. Сама по себе жизнь шла монотонно. Единственное горе было, когда мы сжигали в крематории бабушку с дедушкой, а приключением, когда по улицам мы гонялись за дикими кабанами. Вскоре мне захотелось посмотреть, как живут другие, и я стал планировать этот поход. Стал готовиться к жизни в лесу и совсем забыл про жизнь среди вас. Долго пришлось идти по тайге. Страшно было поначалу, а потом свыкся. Все тут стало, как родное. Шел по старым картам. Когда у нас построили коммунизм, то все архивы стали открытыми, вот я и нашел там карту. Ну, а что случилось потом — вы знаете.», — путник замолчал, а Максим все еще дописывал его слова в блокнот. Закончив писать, журналист спросил.
«А что планируете делать в будущем?», — путник задумался.
«Как судьба сложится, так оно и будет. Может получится ваших уговорить насчет «Новой земли» или пойду исследовать тайгу. Я то теперь привык.», — путник улыбнулся. Максима уже привлекал этот парень, и он тоже ответил ему улыбкой. Теперь недоверие пропало, журналист даже проникся симпатией к этому человеку.
Тем временем в участок вернулся капитан.
«Ба! Товарищ корреспондент, вы еще здесь?! На поезд не опоздаете?», — Максим подскочил на месте. Он совершенно позабыл про это. Взглянув на часы, он осознал, что ему остается ещё тридцать минут.
«Товарищ капитан, не надо так пугать.», — ответил Максим.
«У меня есть ещё время.», — полицейский прошел к своему столу, который спешно освободил сержант.
«Я не пугаю…», — начал он.
«Просто, он всегда немного раньше отъезжает. Вот я и предупреждаю.», — он грохнулся на свое место и тут-же обнаружил крошки. Многозначительно посмотрев на сержанта, он вновь обратился к Максиму.
«Если вы не закончили, то у вас не большее пяти минут.», — в его голосе мелькало раздражение. Может это и не относилось к журналисту, но Максим поспешил ретироваться. Он свою работу окончил.
«Нет, я все сделал.», — спешно ответил он.
«В таком случае — прощайте!», — капитан привстал и пожал руку Максиму. Попрощавшись ещё и с сержантом, Максим у самого порога сказал:
«Прощайте, товарищ анархо-коммунист!», — он махнул рукой на прощание.
«И вам не хворать!», — ответил ему заключенный. Максим закрыл дверь участка.
На улице стало темнее и безлюднее. Где-то еще лаяли собаки, а в ближайших зарослях стрекотали сверчки. На перроне все ещё стоял состав, и кто-то подле него курил. Это можно было заметить по свету от сигареты. Стая мошкары вилась в свете фонаря, а первые назойливые комары уже лезли в лицо Максима. Тот поспешил к себе в вагон. Стало еще прохладнее, и этот ночной воздух освежил разум журналиста. «Надо беречь блокнот, как зеницу ока! Такой материал может выйти.» У самого вагона Максим наткнулся на Петра Петровича Дорошина.
«А-а! Молодой журналист, наслышан! Мне уже Глеб Антонович все рассказал!», — его голос был приветливый. Однако, Максиму хотелось скорее попасть в вагон, а не болтать на улице.
«Уж постарайтесь сделать хороший сюжет! А то про наш «Энский» никогда не узнают, а нам бы перрон бы отремонтировать! Ну, вы понимаете…», — многозначительно закончил начальник станции.
«Всенепременно!», — спешно ответил Максим и распрощался с мужчиной, скрывшись в стареньком вагоне.
Уже на своем привычном месте Максим пересмотрел заветные строки и спрятал блокнот глубоко в сумку. Его ещё не отпускали слова путника: он все думал, как сильно жители Северного ушли далеко вперед от них. Как они смогли отказаться от многих предрассудков и пороков общества. Дело не в том, что все под эгидой коммунизма и его законов, а в том, что люди в Северном эволюционировали нравственно. Они достигли того, о чем нам только мечтать. Максиму не терпелось начать писать статью, он уже набросал несколько фраз в свой ежедневник, чтобы не забыть. Теперь остается только дожить до города, где можно сделать отличный сюжет, который украсит скучное описание жизни этих мест. «Хоть что-то интересное будет. Может, даже легенду создам про город анархистов. А что, неплохо! Только бы проблем с властями не было и с редакцией. Знаем мы их.» С этими мыслями Максим сделал себе скромный ужин, а потом из окна вагона попрощался с ночным «Энским», в котором оставался чудной анархист или коммунист, а может и все сразу.
На обратном пути журналист поинтересовался насчет путника. Ему рассказали, что на следующий день за ним прилетел военный вертолет и забрал в неизвестном направлении. В областном центре Максиму разрешили напечатать заметку про тот случай, однако она прошла практически незаметно. Это его расстроило, но он не мог больше ничего сделать. Никакого ажиотажа статья не вызвала, лишь по сети распространилась байка про северные уголки. Больше об тех краях Максим ничего не слышал.
