ГЛАВА 1
Эмма
Погода сегодня была на удивление тёплой для наших северных земель. Ни тебе злого колючего ветра, обжигающего кожу, ни мороза, щиплющего за щёки и мгновенно пробирающего до костей. Мягко падал снег, кружась в жёлтом свете фонарей. И потому домой я шла медленно, любуясь предпраздничным городом и радуясь, что можно не прятать руки в карманах старенького пальто. Ведь перчатки я, как обычно, забыла.
Близился Излом Зимы. Город оживал, стряхивал с себя зимнюю спячку. Узкие улочки заполонили люди с бумажными свёртками разной величины. Двери магазинов украшали еловые ветки. На углу юноша, должно быть, ещё студент или самоучка ловко жонглировал огненными шарами. Рядом с ним уличный обманщик быстро тасовал плошки с горошиной, облапошивая очередного простофилю.
Отовсюду слышался смех, возмущённые или восторженные возгласы. Только мне было не до веселья. Раньше, когда ещё был жив отец, я тоже любила этот праздник, сопровождающийся непременно еловым запахом, ожиданием подарков и чуда. Наша кухарка по такому поводу запекала гуся и яблоки в карамели, а я днями напролёт с ребятами каталась с горок и на замёрзшем пруду. Но это осталось в прошлом. Сейчас всё, что у меня есть, это жалкая горстка монет на счету в банке, и той я смогу воспользоваться лишь в мае, когда стану совершеннолетней. Но этого должно хватить на первый год обучения в академии, на второй я надеюсь заработать сама.
Вспомнив про академию, я коснулась острой грани одного из небольших кристаллов, покоящихся на дне кармана. Ради них я сегодня сбежала из дома, а теперь спешила обратно, чтобы довести работу над артефактом до конца. Мне оставалось пройти меньше половины пути, когда послышался испуганный крик:
– Чудовище! Чудовище едет!
Так в наших краях звали герцога. Он не был чудовищем в прямом смысле этого слова, никакой шерсти, клыков или когтей. Если, конечно, верить слухам. Ведь сам герцог в городе никогда не показывался, а те редкие «счастливчики», что бывали на его балах и приёмах, как и слуги, предпочитали молчать. Но для всеобщего страха хватало и слухов. Горожане тут же бросились врассыпную, словно высыпавшийся из прохудившегося мешка горох. Огненные шары упали, рассыпаясь о брусчатку снопом искр. Кто-то в спешке снёс деревянный короб с плошками, другой наступил на одну из них, но никому уже не было до этого дела, включая их хозяина.
Я вздрогнула и обернулась. Чёрная лакированная карета, запряжённая двойкой белоснежных лошадей, стремительно приближалась. Слишком быстро. Так что я сразу поняла – сбежать не получится, но всё равно метнулась к ближайшему магазину, дёрнула за ручку. Раз. Ещё один. Но дверь оказалась заперта. Времени на побег не оставалось, и я решила затаиться, замерла, вжимаясь в угол и надеясь, что не привлеку внимание. Что герцог, если в карете действительно он, не посмотрит на бедную девушку в старом пальто, из которого она выросла ещё в прошлом году. Да и платье моё, и сапоги со шляпкой были не лучше.
Впрочем, разглядеть всё это в вечернем сумраке было бы не так уж просто. Хоть газовый фонарь располагался всего в нескольких метрах от меня.
– Ваша светлость!
Неожиданно к карете, наперерез коням, бросилась женщина, таща за собой простоволосую девицу. Девица упиралась, плакала и скулила от страха, словно собачонка, но женщина лишь злобно цыкала на неё.
Только чудом они не угодили под копыта взвившимся на дыбы лошадям, которых успел придержать кучер.
– Куда лезешь, дура?! – взревел он, замахиваясь хлыстом. – Жить надоело?
Но женщина даже не посмотрела в его сторону.
– Ваша светлость, – повторила она, бросаясь перед каретой на колени. – Я знаю о вашей проблеме и хочу предложить свою дочь. Всего за двадцать эрке.
Я зажала рот, чтобы не закричать от ужаса. На эти деньги можно было безбедно прожить несколько месяцев. Большие деньги. Но… Как она может? Продать дочь Чудовищу! Ведь все знают, что ни одна из его невест не покинула замок. За неполные двадцать лет герцог был помолвлен двенадцать раз, но ни одна из девушек так и не стала его женой. Говорили, что этих бедняжек он выкупил у родственников с разрешения короля. И что все двенадцать были «выпиты» им и похоронены где-то на обширных землях рядом с замком. И это были официальные невесты, о них знало всё герцогство. Что же ждёт ту, которую продадут, словно лошадь? Об этом я не хотела даже думать.
Улица была настолько узкой, что из своего убежища мне была хорошо видна карета. И я легко смогла разглядеть родовой герб герцога, изображённый на дверце: грифон на фоне снежных горных вершин. Вздрогнула, когда шторка на окне отодвинулась в сторону. Нужно было отвернуться или хотя бы опустить взгляд. Вдруг бы он заметил меня? Но другая, более смелая часть меня, хотела увидеть подтверждение или опровержение слухам.
Говорили, что герцог был таким не всегда. Что что-то ужасное случилось на балу в его замке много лет назад. И что это вынудило его стать затворником. Что теперь он похож на ледяную статую, белую и холодную, как и его сердце. Мне было сложно в такое поверить: слишком уж жутко это звучало. Кто знает, насколько правдивы слухи? Но ещё я знала, что дыма без огня не бывает, а, значит, что-то из этого могло оказаться правдой.
ГЛАВА 2
Несколько мучительно долгих мгновений, в течение которых я, кажется, даже не дышала, он разглядывал их. Моё сердце бешено колотилось в груди и, казалось, его слышали все вокруг, включая герцога. И вот, когда я уже решила, что ничего так и не последует, в щель просунулась рука. Белая, словно снег. С такого расстояния я не могла понять перчатка это или кожа.
Женщина спешно подползла ближе, подставляя раскрытые ладони, и в них дождём посыпались золотые эрке.
– Держи. И больше не смей предлагать подобное никому. – Он говорил негромко, но в образовавшейся тишине, разбавляемой лишь сдавленными рыданиями девушки, я чётко слышала каждое слово. Так, словно стояла рядом. – Трогай.
Свист хлыста разрезал тишину, словно острый нож масло, и карета тронулась, скрываясь не менее стремительно, чем появилась. Я проводила её взглядом, пытаясь осознать произошедшее. Герцог не стал забирать девушку и при этом заплатил её матери. Но как же слухи? И двенадцать невест? Или ему подходят только знатные особы? А ведь с момента его последней помолвки прошло уже около трёх лет.
Но, кажется, это волновало лишь меня одну. Город вновь оживал, люди выползали из своих укрытий. Женщина встала с колен, деловито пересчитала монеты и пошла прочь, оставив плачущую девушку сидеть на промёрзшей брусчатке. Я тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли и выбираясь из своего укрытия, и только теперь заметила, где нахожусь. «Магазин готовых платьев мадам Готлин» славился на весь город своими нарядами, а ещё невероятно высокими ценами. Конечно, высокородные нэссы предпочитали шить платья на заказ, а такие покупали только если не было времени или денег. Правда, поговаривали, что некоторые нэссы, те, чей кошелёк тоньше мизинца, также заглядывали сюда. Но они, конечно же, отрицали это.
Но у меня титула нет. А одно платье из насыщенно синего атласа с кружевом на лифе и рукавах и отделкой жемчугом, расположенное как раз напротив, неплохо бы смотрелось с моей бледной кожей и рыжими волосами. Возможно, в чём-то подобном я могла бы сегодня пойти на свой первый бал, дарованный правом айсмуса, и дебютировать наравне с высокородными нэссами. Но этого бала меня, как и всего остального, лишила мачеха. Я до сих пор помнила тот день, когда пришло то злосчастное письмо от папиной тётушки. До него я ещё верила, что из нас действительно получится настоящая семья, что отец не зря женился второй раз. Ведь в самом начале мачеха и сестра были на удивление милы, добры и приветливы, а с Кэтрин мы даже успели стать настоящими подругами. Во всяком случае, так думала я.
В письме говорилось, что бездетная тётушка желает воспользоваться правом, дарованным нам Елизаветой Просветительнице. А именно: правом на айсмус, то есть дебютировать на балах и приёмах наравне с отпрысками знатных семей. И даже выйти замуж за какого-нибудь барона, графа или герцога, если повезёт. Приданное же обеспечивала тётушка.
Благодаря этому праву высокородные нэссы могли обеспечивать приданным дочерей своих родственников, по тем или иным причинам лишённых титула. Так в семье отца было двое сыновей, а титул – один. И тот достался старшему брату, чьей женой и была баронесса.
Ходили слухи, что право это было введено Елизаветой ради бедной фрейлины, влюбившейся в одного графа. Чувство было взаимно, и он готов был жениться на ней, не смотря на возможность лишиться титула и наследства. Но он ещё учился, и им просто было не на что жить. Всё, что им было нужно – немного денег, чтобы купить дом или снять его и прожить первое время. Но была и другая версия. По ней право это было введено из-за того, что в нашем маленьком королевстве вся знать за короткое время успела пережениться. И чтобы избежать кровосмешения и вырождение, ведущего к исчезновению магического дара, королева и ввела его.
Я больше верила во вторую версию, хоть и не исключала того, что фрейлина действительно была. И, возможно, слух этот был пущен не случайно. Ведь гораздо большей любви и почитания можно было добиться первым вариантом, благодаря которому простые люди могли поверить, что королеве действительно есть до них дело. Впрочем, немногие нэссы делали предложения таким девушкам. Подобные браки были скорее исключением, чем правилом. Но каждая верила, что уж ей-то повезёт.
Право это давалось, насколько я знала, самой семье, а не конкретному ребёнку, поэтому мачеха смогла «перевести» его на свою дочь.
Словно услышав мои мысли, родительская метка, поставленная по желанию мачехи ещё при жизни отца, зачесалась. Это значило лишь одно: меня зовут домой. И если не приду ближайшее время – зуд станет невыносимым. В самом начале я пробовала ослушаться и в итоге расчесала кожу до крови.
Раньше эти метки использовали для контроля рабов, потом перешли на слуг, а теперь дошли и до детей. Считается, что метка позволяет уберечь ребёнка от шалостей. Но на деле превращает в послушную марионетку, и я ненавижу её не меньше, чем мачеху.
Я тяжело вздохнула, бросила последний взгляд на платье и поспешила домой. Впрочем, я так и не смогла назвать место, где сейчас жила, своим домом. Сюда мы переехали после смерти отца по желанию мачеха. Мои слёзные мольбы остаться жить в предместье, где я выросла, мачеха проигнорировала.
_______
Эрке – золотая монета самого большого номинала.
ГЛАВА 3
Вошла я привычно с чёрного входа – через кухню, тут же с головой окунаясь в соблазнительные запахи, и рот наполнился слюной. На ощупь включила свет, тусклый газовый рожок на стене вспыхнул, слабо разгоняя сумрак. На освещении хозяйственных помещений мачеха старательно экономила. Кухарка была приходящей и успела уйти к этому часу, но для меня она всегда оставляла что-нибудь вкусное. Живот заурчал, напоминая, что я пропустила обед и ужин. Однако сначала нужно было спрятать кристаллы.
Я выскользнула в узкий коридор, где и наткнулась на перепуганную Мэри, нашу единственную служанку, если не считать меня. Но мне-то мачеха не платила и энца.
– Где ты была? – прошептала она, то и дело бросая испуганные взгляды через плечо и нервно теребя передник. – Скряга сегодня злее обычного.
Я поморщилась, на ходу избавляясь от пальто и стряхивая снег прямо на пол. От одной только мысли, что сейчас придётся разговаривать с мачехой, становилось дурно.
Мама умерла, когда я была совсем маленькой, и потому я совсем не помнила её. Всё своё время я проводила с отцом в его мастерской, где он делал артефакты на заказ. Позже в нашем доме появилась «мамочка Бетти» – так она сама просила называть её, и я ненадолго окунулась в милые девичьи занятия вместе со сводной сестрой. Но и тогда это не вызывало у меня большого восторга, я делала это ради Кэтрин, ставшей моей первой подругой. А после смерти отца я была вынуждена вновь часами сидеть в его мастерской, чтобы не мешать мамочке Бетти и Кэтрин распоряжаться нашими деньгами.
С тех пор мамочкой я её больше не называла, как и Кэтрин подругой.
– И что на этот раз?
Я так спешила уйти, что почистила камин в гостиной кое-как. Ненавижу это больше всего. Грязь и вонь, сажа, которая отмывается, кажется, лишь вместе с кожей. Ключ от ванной наверху мачеха всегда давала с неохотой, так что пришлось выучить ещё и очищающее заклинание. Но чистка камина даже после этого не стала мне нравиться.
– Она в мастерской. Нашла твою поделку.
Что?
Сердце упало куда-то в область желудка. Я замерла и медленно повернула голову, с надеждой глядя на Мэри. Ну же, скажи, что пошутила. Но она смотрела совершенно серьёзно.
Поделкой Мэри называла мой первый артефакт, который я собиралась представить приёмной комиссии, чтобы точно попасть на нужный факультет. Я потратила на него несколько лет, сначала делая расчёты, а потом создавая «на ощупь». Ведь знаний как таковых у меня не было. И мне не хотелось даже думать о том, что мачеха с ним сделает. Свободных денег у меня не было, но я смогла раздобыть детали, вынося в лавку старьёвщика кое-что по мелочи, словно воришка, из собственного дома. Пусть завещание, оставленное отцом, и говорило об обратном, уверена, здесь не обошлось без мачехи. Я надеялась разобраться с этим, как только немного освоюсь в академии и найду подработку, но теперь моё поступление было под угрозой.
– Иди скорее. Я ещё не видела её такой злой. – Мэри аккуратно подтолкнула меня в спину, забирая пальто. Я еле успела достать кристаллы и спрятать их в карман. – И придумай отговорку получше, а то она ещё выгонит тебя на улицу.
Того, что мачеха просто выгонит меня, я не боялась. Нет, если уж она не сделала этого раньше, то точно имеет на меня какие-то планы. Больше всего я боялась одного: что она выдаст меня замуж за какого-нибудь озабоченного старика вроде нашего соседа.
Я нехотя шагнула, на ходу пытаясь что-нибудь придумать. Но в голове было пусто. Ни единой мысли. Всё складывалось ужасно. Я выбрала сегодняшний день для вылазки, надеясь, что подготовка к балу отвлечёт мачеху, и как оказалось – напрасно. Даже дебют единственной любимой дочери не смог заставить её забыть о слежке за мной. Иногда мне казалось, что она умеет читать мысли.
Моя мастерская располагалась в подвале. Ровно пять ступеней вниз. Здесь я проводила свои первые эксперименты. Здесь сделала артефакт, который должен был помочь мне поступить в академию на нужный факультет. До сих пор мачеха считала, что я провожу там простые эксперименты, вроде заклятья вечного горения для свечи или заклятья, позволяющего посуде не биться.
Дверь была открыта нараспашку, лишая меня последней надежды. Впрочем, закрывалась она на обычный ключ, так что проблем с проникновением у мачехи не было. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь и успокоить сердце, а затем шагнула внутрь. Здесь было намного холоднее, так что я сразу пожалела о снятом пальто. Мачеха уже ждала меня, стояла возле стола, заваленного исписанными страницами и кое-какими мелкими деталями.
