Я вижу это каждое утро: трубы стоящие на набережной фабрик выплевывают в небо сизо-серые столпы отравленного дыма. Правильнее, «просто» дыма – наш город дышит им с незапамятных времен.
Мы, жители промышленного города, привыкли к такой жизни. Наша кожа бледна и чувствительна, зато наши глаза прекрасно в темноте видят. Весь необходимый нам свет – это бодрые огоньки керосиновых ламп.
Я взгляд перевожу на высокие напольные часы. Они показывают половину первого дня. Я снова проспал - двери аптеки должны открываться в семь часов.
- Ты куда смотришь? – какое-то мгновение спустя недовольная Кейт возвышается надо мной, упираясь ладошкой мне в грудь. С наигранной враждебностью смотрит на часы, так нагло захватившие мое внимание. – Красивая самая вещь в твоей комнате – это я, глупый. И я здесь.
Я ей улыбаюсь и тянусь за поцелуем.
Судьба распоряжалась Кейт очень… предсказуемо.
Как и положено самым красивым вещам, она была дорого продана, когда пришло время, в жены фабричного магната.
Владельца фабрики по изготовлению сизо-серых туч.
Брак был этот несчастливым для молодой госпожи фон Роджерс. Муж, старший ее на добрых два десятка лет, не обладал ни одной положительной чертой. С Кейт он вел себя откровенно по-свински: доводил до истерик необоснованными обвинениями.
В результате этого госпожа фон Роджерс и появилась на пороге моей аптеки тем ненастным вечером и потребовала продать ей самое сильное снотворное. Ее глаза были красными от слез.
Я спросил:
- Зачем вам самое сильное снотворное?
И она сразу разревелась.
Я не знал, как ее утешить, но Кейт сама подсказала.
Она смеялась и плакала, и прижималась ко мне сильно так, словно я – случайный человек – и мог ее защитить от этого мира.
Я это понимал. И ей сочувствовал.
Но я не мог.
Кейт была прекрасна, слишком прекрасна для меня и моей скромной обители, и вовсе не счастье зашевелилась у меня внутри, когда я вновь увидел госпожу фон Роджерс на пороге аптеки днем следующего дня. Она сияла. Я почувствовал страх.
Я лишь аптекарь, который не хочет бояться за кого-то, кроме себя. Который не хочет бояться вообще - и потратил несколько лет своей жизни на то, чтобы создать артефакт, избавляющий от цепких когтей постыдного малодушия...
- Мне нравится то, как ты спокоен всегда, - говорит Кейт, залезая на меня сверху и натягивая два одеяла так, чтобы устроить отдельный от остального пространства комнаты теплый мирок для нас двоих.
Ноги её упираются мне в бока, гладкие и горячие. Глаза разглядеть пытаются что-то в моих глазах.
Тебя не огорчает это? – спрашиваю я одновременно с тем, как провожу ладонями по ее бедрам. Мне казалось всегда, женщинам важно видеть то, как к ним относятся их мужчины.
- Меня утешает это , - моя любовница улыбается, ее ладони скользят невесомо по моему животу вниз. Она коленями упирается в матрац, слегка чтобы приподняться - и тут же неожиданно быстро садиться со вздохом, от которого пробегает электрический ток по моему позвоночник. Я резко выдыхаю, непроизвольно хватая ее бедра пальцами, понуждая замереть и надеясь, что после этого на коже не останутся синяки. Кейт выпрямляет спину и смеется, не собираясь продолжать движение.
- Похоже, это самый единственный способ выжать из тебя хоть какую-то эмоцию.
- Ты говорила, тебе нравится, когда я спокоен, - замечаю, едва контролирую себя, чтобы не подмять ее под себя. – Что же утешит тебя теперь?
- Придумаю что-нибудь , - шепчет Кейт, и я чувствую, как снова напрягаются мышцы ее ног.
Одеяла не нужны больше – теперь нам тепло настолько, что тают нити холода, едва коснувшись наших тел.
Кейт - смелая девушка. Она ко мне приходит в аптеку уже второй месяц и чаще всего остается на ночь. Когда я спрашиваю о ее муже, она лишь отмахивается и смотрит на меня так странно... словно ждет чего-то.
Я восхищаюсь ею. И завидую ее смелости.
- Если бы ты хоть намекнул, чтобы я осталась здесь, с тобой… я бы бросила все. Ради тебя. Ради… нас.
Я молчу, думая о том, в какие нелепые игры порой играют боги со своими игрушками.
- Будь рассудительна. Ты лучшего достойна, чем я…
- Лучшего достойна? – взрывается девушка, глядя на меня разочарованно, непонимающе.
– Так ты думал, когда брал меня? Что я достойна лучшего?
Это уже четвертая подобная наша ссора. После каждой Кейт возвращается. Плачет, извиняется, говорит, что ей не нужно ничего от меня, кроме возможности просто быть рядом. Я никогда на нее не сержусь, я восхищаюсь ее смелостью, граничащей с безумием. Я нужен Кейт для обретения внутреннего спокойствия. Она мне... я просто к ней привык.
Этот день без нее мне кажется слишком медлительным.
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ ПОДОРВАЛИ ШТАБ-КВАРТИРУ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ, кричит газета тревожными большими буквами. ОБАНКРОТИВШИЙСЯ МАГНАТ ЗАСТРЕЛИЛ СВОЮ ЖЕНУ, А ЗАТЕМ ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ.
Буквы плывут перед глазами. Мне тяжело дышать...
– Стоп, снято! Гениально! – прозвучал уставший голос режиссера. – Обед!
Мы, жители промышленного города, привыкли к такой жизни. Наша кожа бледна и чувствительна, зато наши глаза прекрасно в темноте видят. Весь необходимый нам свет – это бодрые огоньки керосиновых ламп.
Я взгляд перевожу на высокие напольные часы. Они показывают половину первого дня. Я снова проспал - двери аптеки должны открываться в семь часов.
- Ты куда смотришь? – какое-то мгновение спустя недовольная Кейт возвышается надо мной, упираясь ладошкой мне в грудь. С наигранной враждебностью смотрит на часы, так нагло захватившие мое внимание. – Красивая самая вещь в твоей комнате – это я, глупый. И я здесь.
Я ей улыбаюсь и тянусь за поцелуем.
Судьба распоряжалась Кейт очень… предсказуемо.
Как и положено самым красивым вещам, она была дорого продана, когда пришло время, в жены фабричного магната.
Владельца фабрики по изготовлению сизо-серых туч.
Брак был этот несчастливым для молодой госпожи фон Роджерс. Муж, старший ее на добрых два десятка лет, не обладал ни одной положительной чертой. С Кейт он вел себя откровенно по-свински: доводил до истерик необоснованными обвинениями.
В результате этого госпожа фон Роджерс и появилась на пороге моей аптеки тем ненастным вечером и потребовала продать ей самое сильное снотворное. Ее глаза были красными от слез.
Я спросил:
- Зачем вам самое сильное снотворное?
И она сразу разревелась.
Я не знал, как ее утешить, но Кейт сама подсказала.
Она смеялась и плакала, и прижималась ко мне сильно так, словно я – случайный человек – и мог ее защитить от этого мира.
Я это понимал. И ей сочувствовал.
Но я не мог.
Кейт была прекрасна, слишком прекрасна для меня и моей скромной обители, и вовсе не счастье зашевелилась у меня внутри, когда я вновь увидел госпожу фон Роджерс на пороге аптеки днем следующего дня. Она сияла. Я почувствовал страх.
Я лишь аптекарь, который не хочет бояться за кого-то, кроме себя. Который не хочет бояться вообще - и потратил несколько лет своей жизни на то, чтобы создать артефакт, избавляющий от цепких когтей постыдного малодушия...
- Мне нравится то, как ты спокоен всегда, - говорит Кейт, залезая на меня сверху и натягивая два одеяла так, чтобы устроить отдельный от остального пространства комнаты теплый мирок для нас двоих.
Ноги её упираются мне в бока, гладкие и горячие. Глаза разглядеть пытаются что-то в моих глазах.
Тебя не огорчает это? – спрашиваю я одновременно с тем, как провожу ладонями по ее бедрам. Мне казалось всегда, женщинам важно видеть то, как к ним относятся их мужчины.
- Меня утешает это , - моя любовница улыбается, ее ладони скользят невесомо по моему животу вниз. Она коленями упирается в матрац, слегка чтобы приподняться - и тут же неожиданно быстро садиться со вздохом, от которого пробегает электрический ток по моему позвоночник. Я резко выдыхаю, непроизвольно хватая ее бедра пальцами, понуждая замереть и надеясь, что после этого на коже не останутся синяки. Кейт выпрямляет спину и смеется, не собираясь продолжать движение.
- Похоже, это самый единственный способ выжать из тебя хоть какую-то эмоцию.
- Ты говорила, тебе нравится, когда я спокоен, - замечаю, едва контролирую себя, чтобы не подмять ее под себя. – Что же утешит тебя теперь?
- Придумаю что-нибудь , - шепчет Кейт, и я чувствую, как снова напрягаются мышцы ее ног.
Одеяла не нужны больше – теперь нам тепло настолько, что тают нити холода, едва коснувшись наших тел.
Кейт - смелая девушка. Она ко мне приходит в аптеку уже второй месяц и чаще всего остается на ночь. Когда я спрашиваю о ее муже, она лишь отмахивается и смотрит на меня так странно... словно ждет чего-то.
Я восхищаюсь ею. И завидую ее смелости.
- Если бы ты хоть намекнул, чтобы я осталась здесь, с тобой… я бы бросила все. Ради тебя. Ради… нас.
Я молчу, думая о том, в какие нелепые игры порой играют боги со своими игрушками.
- Будь рассудительна. Ты лучшего достойна, чем я…
- Лучшего достойна? – взрывается девушка, глядя на меня разочарованно, непонимающе.
– Так ты думал, когда брал меня? Что я достойна лучшего?
Это уже четвертая подобная наша ссора. После каждой Кейт возвращается. Плачет, извиняется, говорит, что ей не нужно ничего от меня, кроме возможности просто быть рядом. Я никогда на нее не сержусь, я восхищаюсь ее смелостью, граничащей с безумием. Я нужен Кейт для обретения внутреннего спокойствия. Она мне... я просто к ней привык.
Этот день без нее мне кажется слишком медлительным.
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ ПОДОРВАЛИ ШТАБ-КВАРТИРУ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ, кричит газета тревожными большими буквами. ОБАНКРОТИВШИЙСЯ МАГНАТ ЗАСТРЕЛИЛ СВОЮ ЖЕНУ, А ЗАТЕМ ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ.
Буквы плывут перед глазами. Мне тяжело дышать...
– Стоп, снято! Гениально! – прозвучал уставший голос режиссера. – Обед!
