И снова все становится с ног на голову. Открывающая? Берите выше, Галина Кирилловна! Вы у нас не просто открывающая. Вы, оказывается, на одну половину дракон, а на вторую — плод экспериментов другого дракона, и вам нужно упаковать вещички и мотать в другой мир, где станут вас, уникальная вы наша, магии обучать, потому как таланты соответствующие у вас имеются. А чтобы скучно не было, прихватите-ка с собой господина Эн-Ферро, хватит ему без толку по Сопределью мотаться.
И только-только успеваю свыкнуться с новым статусом…
— Принимай гостей, хозяйка! Это Иоллар.
— Можно Ил…
И все. И понимаю, что не было до этого в моей жизни никаких чудес. Врата? Магия? Чушь собачья! Самое удивительное, что у меня было, обладало парой острых ушей и несносным характером. Единственное мое чудо. Радость моя ясноглазая.
А теперь что? Теперь как?
Наверное, я смогла бы найти утешение в мести, хотя бы на время, но мне и этого не осталось. Ил прихватил своего убийцу с собой. Ил унес с собой все, что я любила, и все, что могла бы ненавидеть. Ненависть — это ведь тоже чувство? Не самое лучшее, но все же… А теперь у меня нет никаких чувств.
Только чувство долга. Незаконченное дело.
Его даже зовут так — Дэвигард. Дэви.
Прости, малыш, я не смогла придумать тебе другого имени. И не обижайся, но я не хотела тебя. В те минуты, когда я была с твоим отцом, я меньше всего думала о продолжении рода. Точнее думала, и предпринимала меры, чтобы этого избежать. Коротенькое заклинание, популярное среди тарских чародеек, и эффективное как с людьми, так и с эльфами. А у Ила был оберег для таких случаев, тоже магический — тот перстенек с небольшим рубином, что он носил, не снимая… Ходок был твой папочка, малыш, что уж греха таить. Только это давно было, очень давно. До меня… В общем, перестраховывались мы с ним, перестраховывались, да бестолку. Потому что не рассчитано было мое заклинание на орков, а его кольцо — на драконов. Мешаная кровь, чтоб ее!
Вот и осталось мне незаконченное дело.
Вот и живу.
Вдох-выдох.
Еще год. И все…
Или нет?
…Белый густой туман вокруг, словно мы внутри пушистого облака.
— Здравствуй, малыш.
— Папа?
— Папа. Хорошо звучит. Мне бы понравилось.
— Это ты? Действительно, ты?
И слезы по щекам.
— Нет, — теплая ладонь гладит мои волосы. — Не я. Меня уже нет, разве ты забыла?
— Но…
— И не мой призрак, и не тень, вернувшаяся из загробного мира. Я вообще не знаю, существует ли этот мир. Вот и решил перестраховаться. Я — воспоминание. Мое собственное воспоминание о себе самом.
— А я?
— А ты — это ты. Настоящая, живая, — ласковые пальцы стирают со щек соленую влагу. — И плачешь по-настоящему, хоть это всего лишь сон. Последний наш сон, малыш. Эту встречу я планировал на случай, если тебе понадобится помощь или совет. Если когда-нибудь тебе будет плохо, и ты не будешь знать, что делать. Только я и не предполагал, что тебе будет так плохо.
— Папа…
Прижимаюсь к широкой груди. Обнимаю за шею.
Он такой реальный: от тела исходит тепло, дыхание шевелит мои волосы, а рубашка пахнет хвоей. И руки, такие сильные и нежные, такие родные.
— Поговори со мной. Пусть меня уже нет, но, может быть, в моей памяти ты отыщешь ответы на свои вопросы.
— Я… Это тяжело объяснить словами. Но ты ведь и так все знаешь?
— Знаю. Моя память, твоя память — сейчас они почти неотделимы. И твоя боль так похожа на мою, словно моя судьба перешла к тебе по наследству.
— Не говори так. Это не твоя судьба — моя. Моя глупость. Мои ошибки. И я не знаю, что мне делать теперь…
— Ты справишься, — кивает он уверенно, и светлая челка падает на лоб. Какой же он красивый! Как древний бог. Как дракон. – Ты ведь необычная девочка у меня, малыш. Наполовину — человечек, глупенький и растерянный. А на вторую — дракон, мудрый и сильный. И этот мудрый дракон всегда будет приходить на помощь глупенькому человечку.
— Где был мудрый дракон, когда глупый человечек ломал свою жизнь? — вздыхаю я.
Молчим. Белое облако вокруг нас сгущается, наползает на ноги, пушистою ватой кутает плечи.
— Пойдем со мной, — говорит до боли реальное воспоминание о том, кого давно уже нет.
Рассеивается туман, втягивается в цветные стены, уползает под пол.
— Красиво, правда?
Просторная светлая комната. Два огромных окна плавают в зыбкой лазури невесомых занавесок. Потолок — голубое небо с белыми барашками облаков. Пол — мягкий ковер золотисто-песочного цвета. И по стенам разлито безбрежное море.
— Это должна была быть твоя спальня. Здесь поставили бы кроватку в виде кораблика с пологом-парусом. Тут — сундук для игрушек. Огромный пиратский сундук.
— Откуда ты знал? — снова на глаза набегают слезы. — Про море?
— Я не знал. Это твоя мама. Я сердился, но она ничего не хотела слушать — как только ей становилось лучше, шла сюда. Смешивала краски, взбиралась на стремянку и расписывала потолок, потом стены. Никакой магии. Все по-настоящему… А вторую комнату так и не закончила. Словно предвидела, что в ней некому будет жить. Она не была волшебницей, но всегда тонко чувствовала мир вокруг, предугадывала все наперед. И что случится с ней… Еще с самого начала, когда я сам был уверен, что все будет хорошо…
Он с удивлением проводит по лицу пальцами и долго смотрит на оставшиеся на них капли.
— Я и не думал, что так бывает. Меня ведь нет. Только воспоминания, которыми я хотел с тобой поделиться. Я был уверен, что оставлю тебе лишь это. А свою боль заберу с собою.
— Папочка!
Какие же мы с тобой оба…
— Ты многого не знаешь, — шепчет мне на ухо его память. — Не знаешь, как я виноват. Я должен был остаться с тобой, она просила об этом, просила не делать глупостей. Но я не хотел ее отпускать…
— О чем ты?
— Ты ведь знаешь, что такое разделенное сердце? Одно сердце на двоих?
Всхлипываю, и стон срывается с губ вместо ответа. Я знаю.
— Это старая сказка, малыш. Красивая и грустная. Наверное, единственная, повторившаяся хотя бы раз в каждом из сопредельных миров. Кроме одного. В мире драконов никогда не было такой сказки.
— Но…
— Нет. Ни один дракон не умер оттого, что лишился своей половинки. Мы не умеем любить так сильно. Это — часть нашей природы, неотъемлемая часть знаменитого драконьего иммунитета. Мне было немало лет, малыш. Да что уж там — мне было немало веков. Я простился за это время с таким количеством друзей и возлюбленных, что их хватило бы на то, чтобы заселить целый мир. Это оставляло шрамы на сердце, но каждый раз, когда такой шрам затягивался и грубел, сердце становилось все более и более нечувствительным к потерям, и однажды превратилось бы в сплошной, твердый как камень рубец. Это было бы правильно. Мы, драконы, все таковы. Мы — цельные. Мы не делим души напополам. Мы…
Слова обрываются тишиной, горькой, как слезы его воспоминаний.
— Я был плохим драконом, малыш. А когда встретил ее, понял, что так им и останусь. Был один шанс из тысячи… Слишком мало, но даже будь у меня один шанс на миллион, я сделал бы то, что сделал. Драконы не делят сердце любовью, но они могут разделить свою жизнь силой собственной крови. Даже не разделить, а взять чужую жизнь и привязать ее к своей. Это сложно и требует определенных познаний. Это опасно, потому что проводится подобный ритуал, когда тот, с кем ты хочешь поделиться силой, находится между жизнью и смертью: ваша связь может сыграть злую шутку, и не ты привяжешь к себе уходящего в небытие, а он утянет тебя за собой…
— С тобой так и случилось?
— Да. Когда она умерла, я понял, что мне осталось недолго. И изменить ничего уже не мог. Прости, малыш, я должен был подумать о тебе. Настоящий дракон взвесил все «за» и «против» и принял бы верное решение. Но я уже говорил, что никогда не был правильным драконом. Надеюсь, ты поймешь меня.
Я понимаю. И если бы у меня был этот призрачный шанс, я использовала бы его, не задумываясь. Прости, малыш…
— Не повторяй моих ошибок, родная. Не нужно. Ты ведь у меня тоже неправильный дракон. И твоя человеческая половинка уже протянула между вами крепкую ниточку. А люди… Только люди, малыш, умеют любить раз и на всю жизнь.
— Потому что их жизнь зачастую короче любви.
— Нет. Потому что они люди. И если бы я был жив, то просил бы тебя об одном: отпусти его. Назад ты его уже не перетянешь. А он тебя к себе может. Слишком крепко вы оказались связаны, и я не хочу, чтобы ты ушла вслед за ним.
А я хочу. Безумно хочу к нему в тот чудесный край, что, не сговариваясь, придумали храмовники всех известных миров… Но, как выяснилось, даже драконы не знают, есть ли он на самом деле.
— Не нужно. Поверь мне, в твоем случае это будет еще хуже, — взгляд серебристых глаз наполняется печалью.
— Почему?
— Потому что только человек потянется за своей половинкой сердца, а дракон останется. Ты же не хочешь, чтобы в тебе умер человек? Отпусти его.
— Отпустить – значит, забыть?
— Нет.
— Не думать?
— Нет. Ты знаешь, о чем я.
Он прав, я знаю. Отпустить — разорвать по живому связывающую нас нить, вырвать ее из сердца вместе с надеждой на невозможное чудо. Раз и навсегда сказать себе, что все, что было между нами, навсегда останется лишь тускнеющими с годами воспоминаниями…
Но я не могу так. Слишком нужен он мне, как и эта несбыточная надежда.
— Не играй с Судьбою, малыш. И не хорони себя раньше срока. Я верю… Верил бы, будь сейчас жив, что рана на твоем сердце затянется, как и бывает у драконов, делая его сильнее. А та частичка человека, что живет в тебе, снова полюбит так же горячо и искренне.
— Нет, — отчаянно трясу головой. — Любить, разрывая душу напополам, и склеивать разбитое сердце до тех пор, пока оно не обрастет рубцами драконьей безучастности? Не хочу.
И не смогу. Никого уже я не смогу полюбить так, как любила его. Так, как люблю его…
— Прости, малыш. Наверное, все же я слишком дракон, а в тебе так много человеческого, так много от твоей матери. У тебя ее улыбка. Ее нос. Тот же тонкий абрис лица…
— И твои глаза.
— Глаза — это мелочи. У тебя ее сердце. Человеческое сердце, которое умеет любить по-настоящему.
Мы молчим, и тишина окутывает нас пушистым облаком.
— Ты сказал, что это — последний сон.
— Да. Я ведь только воспоминание, которое оставил для тебя, прощаясь. И я не хотел, чтобы это воспоминание заменило тебе живых. Но у нас еще есть время. И здесь, в этом сне я могу растянуть его на столько, сколько потребуется, чтобы рассказать тебе все, что ты должна знать. Я покажу тебе свои миры. Отведу тебя в склеп, где хранится прах твоей матери и брата и где я завещал похоронить себя. Я расскажу тебе о том, чему не научат в человеческих школах волшебства. Надеюсь, тебе пригодятся эти знания. Основы драконьей магии, которая однажды откроется тебе. Главные правила и обряды. Теория создания и управления вратами.
— И магия крови?
— И магия крови.
— Ты научишь меня связывать жизни?
Прекрасный образ светловолосого дракона, чья могила осталась где-то на потерянной Алеузе, наполняется тревогой:
— Зачем тебе, малыш? Я же сказал, насколько это опасно.
— Я знаю. Но я не хочу никого больше терять. Пусть у меня будет хотя бы один шанс из тысячи.
— Хорошо. Но учти, этот ритуал можно провести лишь единожды. Ты не привяжешь к себе всех своих близких — придется выбирать одного. А с остальными учиться расставаться…
Утро смотрится в мое окно, стучит в стекло зеленой веткой, врывается в комнату с криками чаек. И сегодня это совершенно другое утро. И я сегодня совсем другая…
— Нам пора прощаться, малыш. Если у тебя остались вопросы, задавай их сейчас, пока есть время.
— Только один. Почему ты не называешь меня по имени?
— Я зову тебя так, как звал в те три месяца, пока ты была со мной. «Галла» казалось мне слишком взрослым для такой крохи.
— Ты часто говорил со мной тогда?
— Я непрерывно говорил с тобой. Как еще я отдал бы тебе свою память? Но теперь тебе пора.
— Куда?
— Назад, в жизнь. Только в жизнь, малыш, и никак иначе.
Я не знаю, как, папа, но я верю, что у меня получится.
…Выпад. Укол. Медленный отход. Разворот… Нет, не так…
Должно получиться.
…Ноги проваливаются в песок. Колени подгибаются. Рука уже отвыкла направлять удары, и меч дрожит, норовя выскользнуть… Совсем не так…
А как? Как нужно, Ил? Как же я стану жить без тебя, любимый, если даже простейшее упражнение не могу повторить без твоих подсказок, без одобрительной улыбки или очередной шпильки?
…Еще удар. Шаг в сторону. Разворот… Меч обратным хватом. Лезвие вытягивается вдоль руки, чтобы в следующую секунду со свистом полоснуть по воздуху…
Смотри, малыш, как мама умеет. Только это ерунда по сравнению с тем, как получалось у твоего отца. Жаль, что ты никогда этого не увидишь.
…Выпад…
Нет, увидишь!
Когда ты подрастешь, я отдам тебе часть своих воспоминаний. И не думай, что это мало. Иногда этого бывает достаточно, чтобы понять очень важные вещи. И вернуться.
…Удар. А теперь назад. И легкий поклон…
Вернуться в жизнь. Только в жизнь, малыш, и никак иначе…
Услыхав крик, Лайс открыл глаза и попытался тут же соскочить с кровати, но не вышло. Потому что кровати не было. Комнату он уступил Маризе, на диване спал теперь Ласси, а сам Эн-Ферро проводил ночи на постеленном в углу гостиной одеяле.
— Пап, иди скорей!
Вот неугомонный мальчишка!
— Ты зачем к тете Галле в комнату влез? Она же говорила…
— Ты посмотри только!
Зачем отпрыск забрался к Галле, непонятно, но то, на что он указывал в распахнутое настежь окно, того стоило.
— Здорово, да?
— Да, — кивнул мужчина, сглотнув подступивший к горлу комок.
Здорово. Она тоже так сказала, когда впервые увидела это. Может, именно тогда и взглянула на нежеланного гостя иначе, не со злостью и раздражением, а с таким же, как сейчас у Ласси, восхищением. Может, именно с этого все у них и началось.
— Пап, а ты так умеешь?
— Нет. Это средний комплекс мечника школы Огненного клинка. Этому долго учиться надо.
Несколько лет на Каэлере. Или пару месяцев тайком от него, где-нибудь в близлежащем лесочке.
— Что у вас здесь? — появилась в дверях разбуженная криками сына Мариза.
— Смотри, — подозвал ее Лайс. — Как думаешь, ей это не вредно?
Женщина поглядела на танцующую на морском берегу фигуру, оценила резкие удары длинного меча, стремительные развороты и глубокие выпады.
— Если не поранится этой штукой, то пока можно. Будем считать гимнастикой для беременных. Только… — она прищурилась, всматриваясь, — волосы ее где?
— Что?! — теперь кард и сам заметил.
— А вон они! — махнул рукой мальчик, не отрываясь от удивительного зрелища.
Взрослые проследили за его жестом и одновременно остановили взгляды на письменном столе, в центре которого свернулась змеей тугая льняная коса.
— Знаешь, Эн-Ферро, — поежилась Мариза, — ей не генетик нужен, а психиатр.
— Не преувеличивай.
Захотелось девочке прическу сменить, с кем не бывает? А вот сложенные тут же на столе аккуратной стопкой книги и тетради — хороший знак: собралась, значит, в школу пойдет.
Жить будет, значит.
Галла
Я не строю иллюзий, но все же попытаюсь собрать то немногое, что у меня еще осталось, и слепить из него свою новую жизнь. Да, в ней не будет теперь столько тепла и света, потому что гревшее меня солнце закатилось навсегда. В ней не будет уже той безумной любви, что в одно мгновенье заслонила от меня целый мир.
И только-только успеваю свыкнуться с новым статусом…
— Принимай гостей, хозяйка! Это Иоллар.
— Можно Ил…
И все. И понимаю, что не было до этого в моей жизни никаких чудес. Врата? Магия? Чушь собачья! Самое удивительное, что у меня было, обладало парой острых ушей и несносным характером. Единственное мое чудо. Радость моя ясноглазая.
А теперь что? Теперь как?
Наверное, я смогла бы найти утешение в мести, хотя бы на время, но мне и этого не осталось. Ил прихватил своего убийцу с собой. Ил унес с собой все, что я любила, и все, что могла бы ненавидеть. Ненависть — это ведь тоже чувство? Не самое лучшее, но все же… А теперь у меня нет никаких чувств.
Только чувство долга. Незаконченное дело.
Его даже зовут так — Дэвигард. Дэви.
Прости, малыш, я не смогла придумать тебе другого имени. И не обижайся, но я не хотела тебя. В те минуты, когда я была с твоим отцом, я меньше всего думала о продолжении рода. Точнее думала, и предпринимала меры, чтобы этого избежать. Коротенькое заклинание, популярное среди тарских чародеек, и эффективное как с людьми, так и с эльфами. А у Ила был оберег для таких случаев, тоже магический — тот перстенек с небольшим рубином, что он носил, не снимая… Ходок был твой папочка, малыш, что уж греха таить. Только это давно было, очень давно. До меня… В общем, перестраховывались мы с ним, перестраховывались, да бестолку. Потому что не рассчитано было мое заклинание на орков, а его кольцо — на драконов. Мешаная кровь, чтоб ее!
Вот и осталось мне незаконченное дело.
Вот и живу.
Вдох-выдох.
Еще год. И все…
Или нет?
…Белый густой туман вокруг, словно мы внутри пушистого облака.
— Здравствуй, малыш.
— Папа?
— Папа. Хорошо звучит. Мне бы понравилось.
— Это ты? Действительно, ты?
И слезы по щекам.
— Нет, — теплая ладонь гладит мои волосы. — Не я. Меня уже нет, разве ты забыла?
— Но…
— И не мой призрак, и не тень, вернувшаяся из загробного мира. Я вообще не знаю, существует ли этот мир. Вот и решил перестраховаться. Я — воспоминание. Мое собственное воспоминание о себе самом.
— А я?
— А ты — это ты. Настоящая, живая, — ласковые пальцы стирают со щек соленую влагу. — И плачешь по-настоящему, хоть это всего лишь сон. Последний наш сон, малыш. Эту встречу я планировал на случай, если тебе понадобится помощь или совет. Если когда-нибудь тебе будет плохо, и ты не будешь знать, что делать. Только я и не предполагал, что тебе будет так плохо.
— Папа…
Прижимаюсь к широкой груди. Обнимаю за шею.
Он такой реальный: от тела исходит тепло, дыхание шевелит мои волосы, а рубашка пахнет хвоей. И руки, такие сильные и нежные, такие родные.
— Поговори со мной. Пусть меня уже нет, но, может быть, в моей памяти ты отыщешь ответы на свои вопросы.
— Я… Это тяжело объяснить словами. Но ты ведь и так все знаешь?
— Знаю. Моя память, твоя память — сейчас они почти неотделимы. И твоя боль так похожа на мою, словно моя судьба перешла к тебе по наследству.
— Не говори так. Это не твоя судьба — моя. Моя глупость. Мои ошибки. И я не знаю, что мне делать теперь…
— Ты справишься, — кивает он уверенно, и светлая челка падает на лоб. Какой же он красивый! Как древний бог. Как дракон. – Ты ведь необычная девочка у меня, малыш. Наполовину — человечек, глупенький и растерянный. А на вторую — дракон, мудрый и сильный. И этот мудрый дракон всегда будет приходить на помощь глупенькому человечку.
— Где был мудрый дракон, когда глупый человечек ломал свою жизнь? — вздыхаю я.
Молчим. Белое облако вокруг нас сгущается, наползает на ноги, пушистою ватой кутает плечи.
— Пойдем со мной, — говорит до боли реальное воспоминание о том, кого давно уже нет.
Рассеивается туман, втягивается в цветные стены, уползает под пол.
— Красиво, правда?
Просторная светлая комната. Два огромных окна плавают в зыбкой лазури невесомых занавесок. Потолок — голубое небо с белыми барашками облаков. Пол — мягкий ковер золотисто-песочного цвета. И по стенам разлито безбрежное море.
— Это должна была быть твоя спальня. Здесь поставили бы кроватку в виде кораблика с пологом-парусом. Тут — сундук для игрушек. Огромный пиратский сундук.
— Откуда ты знал? — снова на глаза набегают слезы. — Про море?
— Я не знал. Это твоя мама. Я сердился, но она ничего не хотела слушать — как только ей становилось лучше, шла сюда. Смешивала краски, взбиралась на стремянку и расписывала потолок, потом стены. Никакой магии. Все по-настоящему… А вторую комнату так и не закончила. Словно предвидела, что в ней некому будет жить. Она не была волшебницей, но всегда тонко чувствовала мир вокруг, предугадывала все наперед. И что случится с ней… Еще с самого начала, когда я сам был уверен, что все будет хорошо…
Он с удивлением проводит по лицу пальцами и долго смотрит на оставшиеся на них капли.
— Я и не думал, что так бывает. Меня ведь нет. Только воспоминания, которыми я хотел с тобой поделиться. Я был уверен, что оставлю тебе лишь это. А свою боль заберу с собою.
— Папочка!
Какие же мы с тобой оба…
— Ты многого не знаешь, — шепчет мне на ухо его память. — Не знаешь, как я виноват. Я должен был остаться с тобой, она просила об этом, просила не делать глупостей. Но я не хотел ее отпускать…
— О чем ты?
— Ты ведь знаешь, что такое разделенное сердце? Одно сердце на двоих?
Всхлипываю, и стон срывается с губ вместо ответа. Я знаю.
— Это старая сказка, малыш. Красивая и грустная. Наверное, единственная, повторившаяся хотя бы раз в каждом из сопредельных миров. Кроме одного. В мире драконов никогда не было такой сказки.
— Но…
— Нет. Ни один дракон не умер оттого, что лишился своей половинки. Мы не умеем любить так сильно. Это — часть нашей природы, неотъемлемая часть знаменитого драконьего иммунитета. Мне было немало лет, малыш. Да что уж там — мне было немало веков. Я простился за это время с таким количеством друзей и возлюбленных, что их хватило бы на то, чтобы заселить целый мир. Это оставляло шрамы на сердце, но каждый раз, когда такой шрам затягивался и грубел, сердце становилось все более и более нечувствительным к потерям, и однажды превратилось бы в сплошной, твердый как камень рубец. Это было бы правильно. Мы, драконы, все таковы. Мы — цельные. Мы не делим души напополам. Мы…
Слова обрываются тишиной, горькой, как слезы его воспоминаний.
— Я был плохим драконом, малыш. А когда встретил ее, понял, что так им и останусь. Был один шанс из тысячи… Слишком мало, но даже будь у меня один шанс на миллион, я сделал бы то, что сделал. Драконы не делят сердце любовью, но они могут разделить свою жизнь силой собственной крови. Даже не разделить, а взять чужую жизнь и привязать ее к своей. Это сложно и требует определенных познаний. Это опасно, потому что проводится подобный ритуал, когда тот, с кем ты хочешь поделиться силой, находится между жизнью и смертью: ваша связь может сыграть злую шутку, и не ты привяжешь к себе уходящего в небытие, а он утянет тебя за собой…
— С тобой так и случилось?
— Да. Когда она умерла, я понял, что мне осталось недолго. И изменить ничего уже не мог. Прости, малыш, я должен был подумать о тебе. Настоящий дракон взвесил все «за» и «против» и принял бы верное решение. Но я уже говорил, что никогда не был правильным драконом. Надеюсь, ты поймешь меня.
Я понимаю. И если бы у меня был этот призрачный шанс, я использовала бы его, не задумываясь. Прости, малыш…
— Не повторяй моих ошибок, родная. Не нужно. Ты ведь у меня тоже неправильный дракон. И твоя человеческая половинка уже протянула между вами крепкую ниточку. А люди… Только люди, малыш, умеют любить раз и на всю жизнь.
— Потому что их жизнь зачастую короче любви.
— Нет. Потому что они люди. И если бы я был жив, то просил бы тебя об одном: отпусти его. Назад ты его уже не перетянешь. А он тебя к себе может. Слишком крепко вы оказались связаны, и я не хочу, чтобы ты ушла вслед за ним.
А я хочу. Безумно хочу к нему в тот чудесный край, что, не сговариваясь, придумали храмовники всех известных миров… Но, как выяснилось, даже драконы не знают, есть ли он на самом деле.
— Не нужно. Поверь мне, в твоем случае это будет еще хуже, — взгляд серебристых глаз наполняется печалью.
— Почему?
— Потому что только человек потянется за своей половинкой сердца, а дракон останется. Ты же не хочешь, чтобы в тебе умер человек? Отпусти его.
— Отпустить – значит, забыть?
— Нет.
— Не думать?
— Нет. Ты знаешь, о чем я.
Он прав, я знаю. Отпустить — разорвать по живому связывающую нас нить, вырвать ее из сердца вместе с надеждой на невозможное чудо. Раз и навсегда сказать себе, что все, что было между нами, навсегда останется лишь тускнеющими с годами воспоминаниями…
Но я не могу так. Слишком нужен он мне, как и эта несбыточная надежда.
— Не играй с Судьбою, малыш. И не хорони себя раньше срока. Я верю… Верил бы, будь сейчас жив, что рана на твоем сердце затянется, как и бывает у драконов, делая его сильнее. А та частичка человека, что живет в тебе, снова полюбит так же горячо и искренне.
— Нет, — отчаянно трясу головой. — Любить, разрывая душу напополам, и склеивать разбитое сердце до тех пор, пока оно не обрастет рубцами драконьей безучастности? Не хочу.
И не смогу. Никого уже я не смогу полюбить так, как любила его. Так, как люблю его…
— Прости, малыш. Наверное, все же я слишком дракон, а в тебе так много человеческого, так много от твоей матери. У тебя ее улыбка. Ее нос. Тот же тонкий абрис лица…
— И твои глаза.
— Глаза — это мелочи. У тебя ее сердце. Человеческое сердце, которое умеет любить по-настоящему.
Мы молчим, и тишина окутывает нас пушистым облаком.
— Ты сказал, что это — последний сон.
— Да. Я ведь только воспоминание, которое оставил для тебя, прощаясь. И я не хотел, чтобы это воспоминание заменило тебе живых. Но у нас еще есть время. И здесь, в этом сне я могу растянуть его на столько, сколько потребуется, чтобы рассказать тебе все, что ты должна знать. Я покажу тебе свои миры. Отведу тебя в склеп, где хранится прах твоей матери и брата и где я завещал похоронить себя. Я расскажу тебе о том, чему не научат в человеческих школах волшебства. Надеюсь, тебе пригодятся эти знания. Основы драконьей магии, которая однажды откроется тебе. Главные правила и обряды. Теория создания и управления вратами.
— И магия крови?
— И магия крови.
— Ты научишь меня связывать жизни?
Прекрасный образ светловолосого дракона, чья могила осталась где-то на потерянной Алеузе, наполняется тревогой:
— Зачем тебе, малыш? Я же сказал, насколько это опасно.
— Я знаю. Но я не хочу никого больше терять. Пусть у меня будет хотя бы один шанс из тысячи.
— Хорошо. Но учти, этот ритуал можно провести лишь единожды. Ты не привяжешь к себе всех своих близких — придется выбирать одного. А с остальными учиться расставаться…
Утро смотрится в мое окно, стучит в стекло зеленой веткой, врывается в комнату с криками чаек. И сегодня это совершенно другое утро. И я сегодня совсем другая…
— Нам пора прощаться, малыш. Если у тебя остались вопросы, задавай их сейчас, пока есть время.
— Только один. Почему ты не называешь меня по имени?
— Я зову тебя так, как звал в те три месяца, пока ты была со мной. «Галла» казалось мне слишком взрослым для такой крохи.
— Ты часто говорил со мной тогда?
— Я непрерывно говорил с тобой. Как еще я отдал бы тебе свою память? Но теперь тебе пора.
— Куда?
— Назад, в жизнь. Только в жизнь, малыш, и никак иначе.
Я не знаю, как, папа, но я верю, что у меня получится.
…Выпад. Укол. Медленный отход. Разворот… Нет, не так…
Должно получиться.
…Ноги проваливаются в песок. Колени подгибаются. Рука уже отвыкла направлять удары, и меч дрожит, норовя выскользнуть… Совсем не так…
А как? Как нужно, Ил? Как же я стану жить без тебя, любимый, если даже простейшее упражнение не могу повторить без твоих подсказок, без одобрительной улыбки или очередной шпильки?
…Еще удар. Шаг в сторону. Разворот… Меч обратным хватом. Лезвие вытягивается вдоль руки, чтобы в следующую секунду со свистом полоснуть по воздуху…
Смотри, малыш, как мама умеет. Только это ерунда по сравнению с тем, как получалось у твоего отца. Жаль, что ты никогда этого не увидишь.
…Выпад…
Нет, увидишь!
Когда ты подрастешь, я отдам тебе часть своих воспоминаний. И не думай, что это мало. Иногда этого бывает достаточно, чтобы понять очень важные вещи. И вернуться.
…Удар. А теперь назад. И легкий поклон…
Вернуться в жизнь. Только в жизнь, малыш, и никак иначе…
Услыхав крик, Лайс открыл глаза и попытался тут же соскочить с кровати, но не вышло. Потому что кровати не было. Комнату он уступил Маризе, на диване спал теперь Ласси, а сам Эн-Ферро проводил ночи на постеленном в углу гостиной одеяле.
— Пап, иди скорей!
Вот неугомонный мальчишка!
— Ты зачем к тете Галле в комнату влез? Она же говорила…
— Ты посмотри только!
Зачем отпрыск забрался к Галле, непонятно, но то, на что он указывал в распахнутое настежь окно, того стоило.
— Здорово, да?
— Да, — кивнул мужчина, сглотнув подступивший к горлу комок.
Здорово. Она тоже так сказала, когда впервые увидела это. Может, именно тогда и взглянула на нежеланного гостя иначе, не со злостью и раздражением, а с таким же, как сейчас у Ласси, восхищением. Может, именно с этого все у них и началось.
— Пап, а ты так умеешь?
— Нет. Это средний комплекс мечника школы Огненного клинка. Этому долго учиться надо.
Несколько лет на Каэлере. Или пару месяцев тайком от него, где-нибудь в близлежащем лесочке.
— Что у вас здесь? — появилась в дверях разбуженная криками сына Мариза.
— Смотри, — подозвал ее Лайс. — Как думаешь, ей это не вредно?
Женщина поглядела на танцующую на морском берегу фигуру, оценила резкие удары длинного меча, стремительные развороты и глубокие выпады.
— Если не поранится этой штукой, то пока можно. Будем считать гимнастикой для беременных. Только… — она прищурилась, всматриваясь, — волосы ее где?
— Что?! — теперь кард и сам заметил.
— А вон они! — махнул рукой мальчик, не отрываясь от удивительного зрелища.
Взрослые проследили за его жестом и одновременно остановили взгляды на письменном столе, в центре которого свернулась змеей тугая льняная коса.
— Знаешь, Эн-Ферро, — поежилась Мариза, — ей не генетик нужен, а психиатр.
— Не преувеличивай.
Захотелось девочке прическу сменить, с кем не бывает? А вот сложенные тут же на столе аккуратной стопкой книги и тетради — хороший знак: собралась, значит, в школу пойдет.
Жить будет, значит.
Глава 2
Галла
Я не строю иллюзий, но все же попытаюсь собрать то немногое, что у меня еще осталось, и слепить из него свою новую жизнь. Да, в ней не будет теперь столько тепла и света, потому что гревшее меня солнце закатилось навсегда. В ней не будет уже той безумной любви, что в одно мгновенье заслонила от меня целый мир.
