Зика внимательно осмотрела свои руки. В мерцающем свете, отбрасываемом чадящим факелом, кисти выглядели зловеще. Краска въелась в подушечки пальцев, темными бороздами залегла в многочисленных морщинках и трещинках на ладонях. Сейчас она была похожа на жреца племени после очередного священного ритуала перед предстоящей охотой на зубра или оленя. Мизу скрывался в пещере на три дня с малым количеством воды и сушеных кореньев. Каждый раз, когда выбирался из глубоких недр скал, он бы изможден, грязен, но доволен. Въевшаяся в ладони и лицо краска смывалась долго и не до конца. Зике казалось, что эти мелкие пятнышки, кляксы и замысловатые разводы на открытых участках кожи – это особая отметка, печать на том, кто является Верховным жрецом племени.
Девушка устало опустилась на удобный для сидения булыжник, взглянула на ровную поверхность пещеры, где красовалось изображение, результат долгой и кропотливой работы.
В мечущемся свете факела ее взору предстала живописная картина свидания влюбленных. Высокий и крепкий мужчина обвил сильными руками тонкий стан девушки, а она, застеснявшись, спрятала лицо на его груди.
Зика невольно залюбовалась своим твореньем, забыв на время о неприятностях, которые нависли над ее непутевой головой. Краска, прочно въевшаяся в кожу, неоспоримо свидетельствовала о совершенном преступлении.
С самого раннего детства она отличалась от своих сверстников. Все девочки мечтали стать хорошими женами, матерями многих детей, которые принесут пользу на благо племени. Мальчики старательно тренировались, чтобы стать смелыми и сильными охотниками, одним мощным ударом копья убивающими мамонта. Зику же никогда не интересовала перспектива замужества, материнства, не хотела она походить и на тех девочек, которые вместе с мальчишками учились драться и побеждать диких зверей.
Ее всегда привлекало нечто иное, доступное не всем, а только тем, кому повезло получить в наследство то или иное умение. Старая Диза научила Зику плести прочные тонкие веревочки, которыми женщины племени скрепляли отрезки шкур, создавая одежду. Именно Диза показала любопытной девчонке, как можно украсить перьями птиц и когтями мелких животных нарядное ожерелье для будущих невесты и жениха. Зика с удовольствием изучала способы завязывания замысловатых узлов на поясах охотников, вплетая меж грубых волокон заговоры и заклинания, которым девочек учила знахарка Рисея. Любопытство заставляло учиться лепить из глины плошки для еды и питья, небольшие кувшины и кособокие фигурки животных. Однажды Зике удалось сделать фигурку человека и она с радостным криком подбежала к жрецу, предшественнику Мизу, чтобы похвастаться результатом. Но старик взбесился и накинулся на девочку с руганью и кулаками, беспощадно растоптав глиняную куколку.
- Запомни, Зика, - шипел жрец, - человек – это табу, запрет. Никогда больше не повторяй своей ошибки. Табу!
Девочка горько плакала, а старая Диза ласково гладила ее по голове, аккуратно извлекая из спутанных волос мелкий сор, сухие травинки и цветы.
В летнее время года Зика любила сидеть рядом с открытым входом в теплую и уютную пещеру, где отдыхали после очередного трудного дня все дети племени. Прислонившись натруженной спиной к нагретому камню, девочка смотрела в огромное, необъятное небо. Синий купол простирался над всей землей, а на его фоне мерцающими точками выделялись яркие огоньки человеческих душ, ушедших в иной мир. Мизу, пришедший на смену старому жрецу, в такие ночи часто и подолгу беседовал со странной девчонкой, рассказывая легенды, сказания и небылицы. Ему нравился интерес Зики к тому, что вызывало трепет и поклонение у остальных членов племени. Девочке же был неведом страх перед секретами, которые передавались из поколения в поколение от жреца к жрецу. Мизу понимал, что роль женщин племени ограничивается семейной жизнью, материнством и собирательством, но необычность Зики привлекала, удивляла и провоцировала на общение.
- Ты знаешь, как тебя прозвали? – в одну из теплых ночей жрец присел на округлый булыжник, начиная очередной разговор.
- Еще нет, дядя, - улыбнулась девочка, - но скоро и до моих ушей дойдет шепот нового имени.
- Тебе больше нельзя называть меня дядей, - мужчина погрозил испачканным в краске пальцем, - хоть твой отец и является моим старшим братом, а ты племянницей, теперь я и для вас жрец.
- Хорошо, Верховный, - Зика наклонила голову в шутливом поклоне, пытаясь спрятать улыбку, - но поведай же о моем новом имени.
- Смотрящая вверх, - Мизу невольно взглянул в темное небо, - правда, кто-то из насмешников уже переиначил и нарек тебя «Задравшая башку».
Зика громко рассмеялась, рискуя разбудить маленьких обитателей родной пещеры, но никак не могла остановиться и потом еще долго хихикала в кулачок, под неспешное повествование дяди, ставшего жрецом.
Смотрящая вверх отличалась от остальных не только любознательностью и любопытством, не только умением и любовью к созиданию, но и физически. Зика выросла высокой и тонкокостной. Такая внешность ей досталась от матери, которую взял в жены главный охотник племени из дружественного стана, расположившегося южнее их ареала.
Мать Зики ушла к предкам в тот момент, когда произвела на свет пятого из братьев и сестер Смотрящей вверх. Главный охотник не вернулся из долгого похода через две зимы после потери жены, оставив семью на попечение младших родичей. Зика скучала по родителям больше остальных, она помнила каждую черточку лица матери, каждый шрам на теле отца. Мизу оказался ближе всех, и только ему она доверяла свои мысли, тайные желания и секреты.
А сейчас она аккуратно передвигалась в предрассветном лесу, чутко улавливая изменения в окружающей обстановке, прислушиваясь к звукам, наполняющим зарождающееся утро. Пальцы, покрытые краской, сжимали короткое копье с острым каменным наконечником, готовое в любой момент поразить цель, представляющую угрозу для одинокого путника. Зика осторожно, но уверенно двигалась по знакомому пути, неоднократно исхоженному ее ногами. Уши чуть подрагивали, реагируя на резкие звуки, коих было полно в округе. Черные зрачки резко сужались в до маленькой точки, когда девушка зорко вглядывалась в тень, нарисованную предутренним туманом, уже пропускающим сквозь свое эфемерное тело вездесущие солнечные лучи.
Восприятие художника благоговейно впитывало в себя всю красоту пробуждающегося мира, а воображение уже дорисовывало нечто, что невольно зарождалось в душе, что заставляло нервно трепетать сердце. Крылья носа чуть раздувались, помогая обонянию воспринимать запахи лесных трав, прелого мха и, просыпающихся под ласковым прикосновением солнца, ароматных цветов.
Но над всей этой красотой довлела одна тревожная мысль, забирая всю щедрость и беззаботность утра: Зике предстояло держать ответ и признаваться, по какой причине она украла кувшинчик с краской из личных вещей Верховного жреца…
Мизу и по сей день корил себя за свое опрометчивое решение показать племяннице обрядовые наскальные рисунки. От его умения художника зависел результат большой ежегодной охоты. Величина добычи определяла, будет ли предстоящее зимовье сытым или голодным. Жрец старался прорисовать каждую линию, штришок в картине будущего, запечатленного на самом ровном участке глубокой ритуальной пещеры. Он долго смешивал краску с древесной смолой, а в лучшие и богатые на добычу годы использовал животный жир. Его пальцы умело исследовали шероховатую поверхность основы, оставляя за собой линии, складывающиеся в образ поверженного зверя. Художник улыбался, представляя радость и удовольствие на лицах усталых и изможденных охотой людей.
Мизу и представить не мог, насколько древние и совсем свежие обрядовые рисунки смогут захватить удивленный и восторженный разум девушки. Ее молчание во время путешествия по ритуальным пещерам, когда она, чуть приоткрыв рот, в изумлении рассматривала изображения, вылилось в нескончаемый поток слов, в котором Смотрящая вверх пыталась утопить жреца во время их ночных бесед.
Мизу с сожалением смотрел в разочарованное лицо племянницы, когда в очередной раз отказывал ей в возможности посетить пещеры с наскальными рисунками.
- Это табу, Зика, - он гладил ее по волосам, убранным в тяжелые косы, - нельзя, понимаешь?
Смотрящая вверх согласно кивала и упорно разглядывала что-то у себя под ногами, пытаясь скрыть предательские слезы. Мизу понимал, что у девушки талант художника, рассматривая очередные глиняные фигурки, которые она лепила для детей их племени или для особых ритуалов, часто проводимых женщинами. Но жрец также понимал, что Зика никогда не сможет стать преемницей, а ему придется передать все знания и полномочия кому-то из менее достойных ровесников Смотрящей вверх. И порой от горьких мыслей его сердце готово было разорваться на части, окропив красным опасную тропинку в глубоких пещерах, куда он под гнетом груза, спускался и размышлял о несправедливости окружающего мира. Ему так нехватало суровой уверенности и непоколебимости старшего брата, главного охотника и несостоявшегося вождя племени.
Зике совсем чуть-чуть оставалось пройти по кромке леса. Через несколько десятков шагов она достигнет ровной тропинки, истоптанной многочисленными парами ног поселян. Там уже можно, не таясь, пробежаться до поля с черной жирной землей, засеянной злаками. В конце лета Смотрящая вверх будет собирать урожай вместе с другими молодыми девушками, радуясь большим запасам зерна и предстоящей сытой зиме. Многие из ее подруг и сверстниц выйдут замуж, станут хозяйничать у очага, обзаведутся детьми. У Зике жениха нет, но она только рада этому обстоятельству. Ей бы не хотелось, чтобы ее выдали замуж за противного и задиристого с детства Вита. Это именно он прозвал ее «Задравшая башку» и продолжал издеваться до сих пор. Смотрящая вверх была красива, на нее многие заглядывались, но общее предубеждение членов племени и статус безобидной сумасшедшей надежно охраняли от посягательств на замужество.
Девушка не могла придумать причину для собственного оправдание и с тоской посмотрела на окрашенные ладони. Яркие пятна выдавали ее с головой. Зика грустно вздохнула, понимая, что суровое наказание за воровство последует незамедлительно. Она вспомнила свежее произведение, оставшееся там, в глубокой скальной пещере, что находилась за лесом, и улыбнулась.
Внезапно, какой-то инородный для раннего утра звук заставил ее резко пригнуться к земле и замереть, напряженно сжав пальцы на грубом древке копья. Показалось или чуткий слух уловил негромкий стон животного или человека? Все тело девушки превратилось в одно большое ухо. И, когда она решила, что ей показалось, и хотела было направиться дальше, стон, полный боли и отчаяния, вновь послышался где-то совсем рядом.
Зика медленно сошла с тропинки и двинулась в густые заросли, из которых доносился звук. Она была готова к чему угодно, и даже хищный зверь пожалел бы о своем решении напасть на одинокого путника, умело двигающегося по нехоженому лесу.
Человек лежал под высоким раскидистым деревом. Подле него бесформенными изломанными куклами валялись туши поверженных диких волков. Три зверя ушли к предкам, исторгнув дух из мощных тел, из-за умелых действий несостоявшейся жертвы.
Человек слабо пошевелился, и зику обдало ледяным дыханием приближающейся смерти, отразившемся на дне голубых глаз светловолосого незнакомца.
- Кто ты? – голос девушки дрожал от напряжения, она не знала, нужно ли опасаться этого человека или он уже был на половине пути к праотцам.
Мужчина попытался ответить, но лишь бессильно открывал рот, а по его светлой бороде заструилась тонкая струйка окровавленной слюны.
- Не уходи, слышишь? – Зика едва не заплакала от жалости, - Нельзя уходить. Это табу!
Девушка развернулась и юрко пробралась сквозь лесную чащобу до едва заметной тропинки, выпрямилась во весь рост и помчалась к своему поселению. Там помогут. Мизу спасет незнакомца, и Зика сможет спросить, почему у него такие светлые волосы и странные глаза, заполненные голубоватой водой из быстрой горной реки, которую так боготворят и так боятся все племена в округе.
Букат быстро восстанавливался. Племя приняло его без опаски, омыло его раны, Поместило в лазарет. Та странная девчонка с горящим взором темных глаз неустанно ухаживала за ним, поднося к губам глиняную миску с водой или терпким лекарственным питьем. Жирный бульон горячим шквалом проносился по телу, наполняя все мышцы, жилы, нервы новой силой и жаждой жить.
С каждым днем они все лучше и лучше понимали язык друг друга, объясняя и показывая предметы, заучивая новые названия. Диалекты были близки, и уловить совсем простые вещи не составляло труда с самого начала. Смотрящая вверх была любопытна и без устали задавала все новые и новые вопросы. Букат порой так и засыпал под ее негромкие слова, касающихся слуха, словно журчание лесного ручья в теплый безветренный день. Мужчину поразил живой ум, любопытство и жажда новых знаний, собравшихся в этой девушке. Она, как изголодавшийся по общению ребенок, рассказывала ему о своей жизни, умениях и даже немного приоткрыла завесу мечтаний.
- Ты уйдешь, - говорила она, - а мне останутся твои рассказы. Ты уйдешь, а я буду грезить о северном крае, где ты родился. Ты уйдешь, а я буду грустить о невозможности путешествовать, как ты…
- Я видел немного, - отвечал ей Букат, - мой внутренний художник заставил меня искать новое, а я нашел только рисунки красками. Я хотел учиться, но учил сам…
- Ты научишь меня? – Смотрящая вверх с надеждой заглядывала в глаза цвета неба.
- Но ты женщина, - отрицательно качал головой светловолосый мужчина, - твое племя не одобрит…
- Когда ты вновь встанешь на ноги, - улыбалась девушка, - я покажу тебе мой самый страшный секрет…
Мизу с тревогой наблюдал за своей племянницей. Ему не нравилось то, что Зика много времени проводит с чужеземцем, путешественником и исследователем. Их племя не опасалось подобных ему и радушно принимало на постой, требуя взамен лишь вестей от соседей и новых рассказов о далеких землях.
Но в этом светловолосом великане было нечто такое, что заставляло тревожиться любящее сердце родича безобидной сумасшедшей. Возможно, это был отблеск острого ума и любопытства, безошибочно угадываемый на дне водянистых глаз. Жрец уже видел точно такой же отсвет бушующего пламени в глазах племянницы, и тревожное предчувствие острыми иголками впивалось где-то в районе левого подреберья.
Он ограждал Зику от косых взглядов племени, которыми все чаще и чаще провожали странное создание старшие женщины, когда девушка одна отправлялась гулять в лес или купаться на реку.
- В быстрой воде водятся злые духи, - шептали по ночам старухи и рисовали в воздухе перед собой охранные знаки, - не к добру она туда ходит, ох, не к добру…
Молодые люди, которые совсем скоро заменят вождей племени, не очень-то жаловали девушку и с легкой руки забияки называли ее «Задравшая башку» и не иначе.
Мизу понимал, что еще пару лет и ему придется выдать Зику замуж за одного из претендентов в женихи из соседнего племени. Но так будет лучше для нее самой. Но откуда взять силу духа ему, чтобы навсегда расстаться с племянницей, близкой ему не только по крови, но и духу…
Девушка устало опустилась на удобный для сидения булыжник, взглянула на ровную поверхность пещеры, где красовалось изображение, результат долгой и кропотливой работы.
В мечущемся свете факела ее взору предстала живописная картина свидания влюбленных. Высокий и крепкий мужчина обвил сильными руками тонкий стан девушки, а она, застеснявшись, спрятала лицо на его груди.
Зика невольно залюбовалась своим твореньем, забыв на время о неприятностях, которые нависли над ее непутевой головой. Краска, прочно въевшаяся в кожу, неоспоримо свидетельствовала о совершенном преступлении.
С самого раннего детства она отличалась от своих сверстников. Все девочки мечтали стать хорошими женами, матерями многих детей, которые принесут пользу на благо племени. Мальчики старательно тренировались, чтобы стать смелыми и сильными охотниками, одним мощным ударом копья убивающими мамонта. Зику же никогда не интересовала перспектива замужества, материнства, не хотела она походить и на тех девочек, которые вместе с мальчишками учились драться и побеждать диких зверей.
Ее всегда привлекало нечто иное, доступное не всем, а только тем, кому повезло получить в наследство то или иное умение. Старая Диза научила Зику плести прочные тонкие веревочки, которыми женщины племени скрепляли отрезки шкур, создавая одежду. Именно Диза показала любопытной девчонке, как можно украсить перьями птиц и когтями мелких животных нарядное ожерелье для будущих невесты и жениха. Зика с удовольствием изучала способы завязывания замысловатых узлов на поясах охотников, вплетая меж грубых волокон заговоры и заклинания, которым девочек учила знахарка Рисея. Любопытство заставляло учиться лепить из глины плошки для еды и питья, небольшие кувшины и кособокие фигурки животных. Однажды Зике удалось сделать фигурку человека и она с радостным криком подбежала к жрецу, предшественнику Мизу, чтобы похвастаться результатом. Но старик взбесился и накинулся на девочку с руганью и кулаками, беспощадно растоптав глиняную куколку.
- Запомни, Зика, - шипел жрец, - человек – это табу, запрет. Никогда больше не повторяй своей ошибки. Табу!
Девочка горько плакала, а старая Диза ласково гладила ее по голове, аккуратно извлекая из спутанных волос мелкий сор, сухие травинки и цветы.
В летнее время года Зика любила сидеть рядом с открытым входом в теплую и уютную пещеру, где отдыхали после очередного трудного дня все дети племени. Прислонившись натруженной спиной к нагретому камню, девочка смотрела в огромное, необъятное небо. Синий купол простирался над всей землей, а на его фоне мерцающими точками выделялись яркие огоньки человеческих душ, ушедших в иной мир. Мизу, пришедший на смену старому жрецу, в такие ночи часто и подолгу беседовал со странной девчонкой, рассказывая легенды, сказания и небылицы. Ему нравился интерес Зики к тому, что вызывало трепет и поклонение у остальных членов племени. Девочке же был неведом страх перед секретами, которые передавались из поколения в поколение от жреца к жрецу. Мизу понимал, что роль женщин племени ограничивается семейной жизнью, материнством и собирательством, но необычность Зики привлекала, удивляла и провоцировала на общение.
- Ты знаешь, как тебя прозвали? – в одну из теплых ночей жрец присел на округлый булыжник, начиная очередной разговор.
- Еще нет, дядя, - улыбнулась девочка, - но скоро и до моих ушей дойдет шепот нового имени.
- Тебе больше нельзя называть меня дядей, - мужчина погрозил испачканным в краске пальцем, - хоть твой отец и является моим старшим братом, а ты племянницей, теперь я и для вас жрец.
- Хорошо, Верховный, - Зика наклонила голову в шутливом поклоне, пытаясь спрятать улыбку, - но поведай же о моем новом имени.
- Смотрящая вверх, - Мизу невольно взглянул в темное небо, - правда, кто-то из насмешников уже переиначил и нарек тебя «Задравшая башку».
Зика громко рассмеялась, рискуя разбудить маленьких обитателей родной пещеры, но никак не могла остановиться и потом еще долго хихикала в кулачок, под неспешное повествование дяди, ставшего жрецом.
Смотрящая вверх отличалась от остальных не только любознательностью и любопытством, не только умением и любовью к созиданию, но и физически. Зика выросла высокой и тонкокостной. Такая внешность ей досталась от матери, которую взял в жены главный охотник племени из дружественного стана, расположившегося южнее их ареала.
Мать Зики ушла к предкам в тот момент, когда произвела на свет пятого из братьев и сестер Смотрящей вверх. Главный охотник не вернулся из долгого похода через две зимы после потери жены, оставив семью на попечение младших родичей. Зика скучала по родителям больше остальных, она помнила каждую черточку лица матери, каждый шрам на теле отца. Мизу оказался ближе всех, и только ему она доверяла свои мысли, тайные желания и секреты.
А сейчас она аккуратно передвигалась в предрассветном лесу, чутко улавливая изменения в окружающей обстановке, прислушиваясь к звукам, наполняющим зарождающееся утро. Пальцы, покрытые краской, сжимали короткое копье с острым каменным наконечником, готовое в любой момент поразить цель, представляющую угрозу для одинокого путника. Зика осторожно, но уверенно двигалась по знакомому пути, неоднократно исхоженному ее ногами. Уши чуть подрагивали, реагируя на резкие звуки, коих было полно в округе. Черные зрачки резко сужались в до маленькой точки, когда девушка зорко вглядывалась в тень, нарисованную предутренним туманом, уже пропускающим сквозь свое эфемерное тело вездесущие солнечные лучи.
Восприятие художника благоговейно впитывало в себя всю красоту пробуждающегося мира, а воображение уже дорисовывало нечто, что невольно зарождалось в душе, что заставляло нервно трепетать сердце. Крылья носа чуть раздувались, помогая обонянию воспринимать запахи лесных трав, прелого мха и, просыпающихся под ласковым прикосновением солнца, ароматных цветов.
Но над всей этой красотой довлела одна тревожная мысль, забирая всю щедрость и беззаботность утра: Зике предстояло держать ответ и признаваться, по какой причине она украла кувшинчик с краской из личных вещей Верховного жреца…
Мизу и по сей день корил себя за свое опрометчивое решение показать племяннице обрядовые наскальные рисунки. От его умения художника зависел результат большой ежегодной охоты. Величина добычи определяла, будет ли предстоящее зимовье сытым или голодным. Жрец старался прорисовать каждую линию, штришок в картине будущего, запечатленного на самом ровном участке глубокой ритуальной пещеры. Он долго смешивал краску с древесной смолой, а в лучшие и богатые на добычу годы использовал животный жир. Его пальцы умело исследовали шероховатую поверхность основы, оставляя за собой линии, складывающиеся в образ поверженного зверя. Художник улыбался, представляя радость и удовольствие на лицах усталых и изможденных охотой людей.
Мизу и представить не мог, насколько древние и совсем свежие обрядовые рисунки смогут захватить удивленный и восторженный разум девушки. Ее молчание во время путешествия по ритуальным пещерам, когда она, чуть приоткрыв рот, в изумлении рассматривала изображения, вылилось в нескончаемый поток слов, в котором Смотрящая вверх пыталась утопить жреца во время их ночных бесед.
Мизу с сожалением смотрел в разочарованное лицо племянницы, когда в очередной раз отказывал ей в возможности посетить пещеры с наскальными рисунками.
- Это табу, Зика, - он гладил ее по волосам, убранным в тяжелые косы, - нельзя, понимаешь?
Смотрящая вверх согласно кивала и упорно разглядывала что-то у себя под ногами, пытаясь скрыть предательские слезы. Мизу понимал, что у девушки талант художника, рассматривая очередные глиняные фигурки, которые она лепила для детей их племени или для особых ритуалов, часто проводимых женщинами. Но жрец также понимал, что Зика никогда не сможет стать преемницей, а ему придется передать все знания и полномочия кому-то из менее достойных ровесников Смотрящей вверх. И порой от горьких мыслей его сердце готово было разорваться на части, окропив красным опасную тропинку в глубоких пещерах, куда он под гнетом груза, спускался и размышлял о несправедливости окружающего мира. Ему так нехватало суровой уверенности и непоколебимости старшего брата, главного охотника и несостоявшегося вождя племени.
Зике совсем чуть-чуть оставалось пройти по кромке леса. Через несколько десятков шагов она достигнет ровной тропинки, истоптанной многочисленными парами ног поселян. Там уже можно, не таясь, пробежаться до поля с черной жирной землей, засеянной злаками. В конце лета Смотрящая вверх будет собирать урожай вместе с другими молодыми девушками, радуясь большим запасам зерна и предстоящей сытой зиме. Многие из ее подруг и сверстниц выйдут замуж, станут хозяйничать у очага, обзаведутся детьми. У Зике жениха нет, но она только рада этому обстоятельству. Ей бы не хотелось, чтобы ее выдали замуж за противного и задиристого с детства Вита. Это именно он прозвал ее «Задравшая башку» и продолжал издеваться до сих пор. Смотрящая вверх была красива, на нее многие заглядывались, но общее предубеждение членов племени и статус безобидной сумасшедшей надежно охраняли от посягательств на замужество.
Девушка не могла придумать причину для собственного оправдание и с тоской посмотрела на окрашенные ладони. Яркие пятна выдавали ее с головой. Зика грустно вздохнула, понимая, что суровое наказание за воровство последует незамедлительно. Она вспомнила свежее произведение, оставшееся там, в глубокой скальной пещере, что находилась за лесом, и улыбнулась.
Внезапно, какой-то инородный для раннего утра звук заставил ее резко пригнуться к земле и замереть, напряженно сжав пальцы на грубом древке копья. Показалось или чуткий слух уловил негромкий стон животного или человека? Все тело девушки превратилось в одно большое ухо. И, когда она решила, что ей показалось, и хотела было направиться дальше, стон, полный боли и отчаяния, вновь послышался где-то совсем рядом.
Зика медленно сошла с тропинки и двинулась в густые заросли, из которых доносился звук. Она была готова к чему угодно, и даже хищный зверь пожалел бы о своем решении напасть на одинокого путника, умело двигающегося по нехоженому лесу.
Человек лежал под высоким раскидистым деревом. Подле него бесформенными изломанными куклами валялись туши поверженных диких волков. Три зверя ушли к предкам, исторгнув дух из мощных тел, из-за умелых действий несостоявшейся жертвы.
Человек слабо пошевелился, и зику обдало ледяным дыханием приближающейся смерти, отразившемся на дне голубых глаз светловолосого незнакомца.
- Кто ты? – голос девушки дрожал от напряжения, она не знала, нужно ли опасаться этого человека или он уже был на половине пути к праотцам.
Мужчина попытался ответить, но лишь бессильно открывал рот, а по его светлой бороде заструилась тонкая струйка окровавленной слюны.
- Не уходи, слышишь? – Зика едва не заплакала от жалости, - Нельзя уходить. Это табу!
Девушка развернулась и юрко пробралась сквозь лесную чащобу до едва заметной тропинки, выпрямилась во весь рост и помчалась к своему поселению. Там помогут. Мизу спасет незнакомца, и Зика сможет спросить, почему у него такие светлые волосы и странные глаза, заполненные голубоватой водой из быстрой горной реки, которую так боготворят и так боятся все племена в округе.
Букат быстро восстанавливался. Племя приняло его без опаски, омыло его раны, Поместило в лазарет. Та странная девчонка с горящим взором темных глаз неустанно ухаживала за ним, поднося к губам глиняную миску с водой или терпким лекарственным питьем. Жирный бульон горячим шквалом проносился по телу, наполняя все мышцы, жилы, нервы новой силой и жаждой жить.
С каждым днем они все лучше и лучше понимали язык друг друга, объясняя и показывая предметы, заучивая новые названия. Диалекты были близки, и уловить совсем простые вещи не составляло труда с самого начала. Смотрящая вверх была любопытна и без устали задавала все новые и новые вопросы. Букат порой так и засыпал под ее негромкие слова, касающихся слуха, словно журчание лесного ручья в теплый безветренный день. Мужчину поразил живой ум, любопытство и жажда новых знаний, собравшихся в этой девушке. Она, как изголодавшийся по общению ребенок, рассказывала ему о своей жизни, умениях и даже немного приоткрыла завесу мечтаний.
- Ты уйдешь, - говорила она, - а мне останутся твои рассказы. Ты уйдешь, а я буду грезить о северном крае, где ты родился. Ты уйдешь, а я буду грустить о невозможности путешествовать, как ты…
- Я видел немного, - отвечал ей Букат, - мой внутренний художник заставил меня искать новое, а я нашел только рисунки красками. Я хотел учиться, но учил сам…
- Ты научишь меня? – Смотрящая вверх с надеждой заглядывала в глаза цвета неба.
- Но ты женщина, - отрицательно качал головой светловолосый мужчина, - твое племя не одобрит…
- Когда ты вновь встанешь на ноги, - улыбалась девушка, - я покажу тебе мой самый страшный секрет…
Мизу с тревогой наблюдал за своей племянницей. Ему не нравилось то, что Зика много времени проводит с чужеземцем, путешественником и исследователем. Их племя не опасалось подобных ему и радушно принимало на постой, требуя взамен лишь вестей от соседей и новых рассказов о далеких землях.
Но в этом светловолосом великане было нечто такое, что заставляло тревожиться любящее сердце родича безобидной сумасшедшей. Возможно, это был отблеск острого ума и любопытства, безошибочно угадываемый на дне водянистых глаз. Жрец уже видел точно такой же отсвет бушующего пламени в глазах племянницы, и тревожное предчувствие острыми иголками впивалось где-то в районе левого подреберья.
Он ограждал Зику от косых взглядов племени, которыми все чаще и чаще провожали странное создание старшие женщины, когда девушка одна отправлялась гулять в лес или купаться на реку.
- В быстрой воде водятся злые духи, - шептали по ночам старухи и рисовали в воздухе перед собой охранные знаки, - не к добру она туда ходит, ох, не к добру…
Молодые люди, которые совсем скоро заменят вождей племени, не очень-то жаловали девушку и с легкой руки забияки называли ее «Задравшая башку» и не иначе.
Мизу понимал, что еще пару лет и ему придется выдать Зику замуж за одного из претендентов в женихи из соседнего племени. Но так будет лучше для нее самой. Но откуда взять силу духа ему, чтобы навсегда расстаться с племянницей, близкой ему не только по крови, но и духу…
