Глава 1
Мороз больно ухватился за нос и щеки, щипал кожу и даже не думал отпускать. Девочка потерла лицо варежкой, подышала в ладошки, но теплее ни от одного, ни от другого не стало, слишком люто было на воздухе. Еще бы, ведь они с матерью забрались вглубь самого настоящего зимнего леса! О том, что сильно замерзла, девочка думать не успевала, на нее водопадом валили эмоций, от щенячьего восторга до твердой почти взрослой радости. Зима постаралась и на совесть нарядила все вокруг, развесила хрустальные сосульки, раскидала снежные подушки, насыпала горок, ступаешь, а под валенком весело хрустит, потом задерешь повыше подбородок, а там небо… Небо было высокое, ясное, голубое и ни конца ему, ни края. Когда еще такое увидишь? Очень хорошо, что в этот раз мать не отказала и взяла с собой. Чувства наливали хрупкое тельце и иногда выбрасывались наружу через звонкий смех. Елене тогда было всего шесть лет, и звали ее не по-христиански, а по-простому Еля.
- Елечка! – позвала мать. – Ты еще не замерзла? Зря я тебя с собой потащила, мороз стал совсем злой, а ведь верно мне Ритка сказала, и себя до дому не доведу и тебя со свету сживу. Плохая я мать, потому что глупая.
Женщина давно околела. Она уже не чувствовала пальцев, но это даже к лучшему, зато больше не надо отвлекаться на колющую боль. В лес Ольга выбиралась только из необходимости, когда в доме заканчивались дрова, это примерно три раза в неделю. Она забирала с собой самые большие сани и исчезала на целый день.
От тяжелой ноши занемела и спина. Конечно, ведь к саням, которые приходилось тащить за собой, прибавилась еще Елька. Иногда дочка спрыгивала и скакала как козленок по мамкиным следам, но большую часть пути Еля ехала, укрывшись коровьей шкурой. Давно бы свернуть назад на обратную дорогу, но и это тоже смерть. Без дров домой возвращаться нельзя, чем они топиться будут? И зачем только она поддалась на уговоры и согласилась взять девочку с собой? Подумаешь зимний лес, вот подросла бы и еще сто раз увидела все его чудеса. Но нет же, упрямица Елька уперлась на своем и не желала сдвинуться с места, пока мать ее с собой не соберет. Вот и собрались, нарядились в «три тулупа», шерстяных носков сразу две пары натянули, сверху валенки, шапки из кролика и еще варежки из козьей шерсти. И все равно замерзли.
Не шутка ведь тебе февраль! Злой выдался месяц, в тот год природа намела такие великанские сугробы, что во всей деревне не стало видно домов, торчали одни крыши и дымоходы. Вся живность попряталась по норам в надежде переспать, переголодать непростой период. Местные жители лишний раз свой нос морозу не показывали и выходили только по нужде. Например, в сарай за дровами и сразу же обратно. Или в сени к скоту, но там обойтись по-быстрому никогда не получалось, надо было проверить каждое стойло, добавить сена и кормов, собрать отходы, вынести их на улицу, обмыть корове или козе вымя, всех подоить и наконец, разлить талой воды по корытам. Только после всей этой работы можно было возвращаться в избу и прыгать прямиком на лежанку, чтобы еще пару часиков потомиться и хорошенько прогреть бока.
- Я не замерзла! – детский крик вырвал Ольгу из размышлений.
Еля наврала. Нельзя было признаваться матери, что давно устала и околела. Что пальцы на ногах стонут, а руки вроде держатся за сани, а вроде нет – уже непонятно. Попробуй только заикнись и потом всегда будешь торчать дома с Риткой, а это же тоска зеленая! Сидишь весь день на табурете и перебираешь пшено или еще «веселее» трешь беличью шкурку пока та мягче не станет, или чего еще Рита придумает, с нее станется.
Мать шла впереди, оставляя в сугробе глубокие следы. По ним смешно перепрыгивая, и перебиралась Елена. Путь ждал непростой и очень длинный.
- Пока сани с горой не навалим, обратно не ворочусь! – приговаривала мать. – Пусть лучше меня съест волк, зато не стыд. Как же стыдно, стыдно мне, что уже вторую неделю возвращаюсь из леса не с полным возом, а с наполовину пустым. Покарай меня срам и позор, покарайте меня… - затянула расстроенная Ольга.
Спустя час, Еля подумала, что Срам и Позор, о которых говорила мать, до нее таки добрались, потому что женщина стала издавать вой. Не как волчий, конечно, но от этого нисколько было не легче. Девочка до смерти перепугалась, она не понимала, что случилось с ее мамой, а вдруг она разумом поехала? Однажды Ритка рассказывала, как с ума сошла вся ее семья, и с тех пор она осталась сиротой. Потерять еще и мать ни в коем случае было нельзя, они и так друг у друга одни остались. Правда в избе с ними жила еще Рита, но она не родная кровь, а значит, никогда не заменит ей мать и отца. К тому же раньше, когда был жив Константин Корнеевич, отчим девочки, Рита служила у них помощницей. Она была одновременно нянькой, присматривала за девочкой, и поварихой, еще вычищала грязь из дома, а обратно в дом таскала воду и дрова, и редко, но бывало, родители отправляли ее со списком покупок. В общем, всегда была на подхвате, принеси-подай, иди вон, не мешай. За все это отчим платил ей целый рубль в месяц. Тогда времена были хорошие, сытные, не то, что теперь.
Константин Корнеевич, кстати, был светской личностью и получал образование в самой столице, поэтому хорошо разбирался в науках, в отличие от матери Елены - Ольги. Ни один человек в деревне не мог понять, что он в ней нашел. Точно не на внешность клюнул. Ольга была крупноватой и высокой женщиной, широкой в плечах и бедрах, волосы у нее были самого обычного цвета - русые, да, коса толстая, лицо вроде милое, но не более того. Никто не верил, что барин из города женится на крестьянке, она ведь еще и с довеском в виде годовалой дочки была. Но сказка все-таки случилась.
Константин Корнеевич насмерть прикипел к крестьянке с бойким нравом и женился на ней. А ведь изначально переехал в деревню всего на один месяц, хотел на быт простого русского человека посмотреть. Посмотрел и остался, вот как в жизни бывает! Ради Оленьки мужчина отказался от светской жизни, своих друзей, дорогих нарядов, балов и городского комфорта. А вместо всего этого он полюбил природу, тесный домик Елены, ее огород и небольшое хозяйство в виде трех свиней и десятка кур.
Свадьбу сыграли тихую. Ждали родных Константина Корнеевича, но они так и не приехали, а вместо себя прислали депешу. В письме родители рассказывали, насколько глубоко они разочарованы в выборе сына. Так опозорить их дворянский род и древнюю фамилию! Разве он забыл, что они Скрябины? Никогда их благородная кровь не мешалась с крестьянской. Зачем было жениться? Нагулялся бы вдоволь с этой девкой, раз она ему так понравилась, и оставил ее в деревне, а сам вернулся. Никто бы и слова не сказал, но брать замуж еще и с чужим ребенком!
Отец писал, что после известия о женитьбе, матушка захворала и провалялась в горячке почти три недели. Она не могла есть и спать, даже пить заставляли всем поместьем. В общем, личное счастье Константина обернулось горем и проклятием для его семьи. Половина письма, выведенная рукой отца, выглядела спокойно и равномерно заполняла лист, а та часть, где писала мама, создавала впечатление оборванности и откровенной ругани. Строгость читалась в каждой букве и знаке, свое негодования по поводу свадьбы с безродной девкой мама выражала частыми разрывами строк. Из письма Константин узнал, что он больше не сын, не член их семьи и потому лишается всех прав на наследство. А Соколиное поместье все полностью достанется его старшему брату Борису Корнеевичу.
Жестко и несправедливо. Ведь он тоже сын, такой же родной и любимый или теперь уже нет? Пришлось смириться и терпеть родительский урок. Правда, если любимый младший сын передумает, рассказывал постскриптум, бросит неугодную невестку и вернется домой, то завещание можно будет пересмотреть. Было и еще кое-что с обратной стороны листа. Право выбирать новую невесту для сына мать оставляла за собой. Точка. И ни слова напутствия, ни прощальных фраз, ни даже поцелуя.
Однако новой свадьбы у отчима не случилось, он любил только свою крестьянку, а вопрос с деньгами решил просто - устроился на работу. Заработок выходил не такой жирный, как от скотоводческой фермы его семьи, всего восемь рублей в месяц, но хоть что-то. Не разгуляешься, скотину не купишь, дом не отремонтируешь, но прожить можно.
- Мамань? - мяукнула девочка. - Мам, что с тобой? – женщина не отвечала, а сани ехали подозрительно медленно. - Мамочки! – закричала испуганная Еля.
- Не пужайся, Еля, не пужайся и не кричи ты так, зверь услышит. Не меня бояться надо, а волка, он сейчас голодный ходит, глазищами своими как фонариками сверкает, только попадись ему на тропе, он пасть свою разует, и нет больше тебя. Больно сладкая ты девочка, откормленная, не то, что я – мешок с костями, только поперек горла у зверя встану, выплюнет или поперхнется.
- Страшно мне-е! Домой охота-а.
Девочка расплакалась. Вдруг одномоментно стало очень холодно, будто злой Мороз своей костяной рукой залез ей в рот и пробрался по горлу в желудок. Еще было сильно страшно за рассудок матери и еще совершенно непонятно, чем закончится этот день в лесу.
- А я тебе говорила, не просись ты со мной за дровами, детям в диком лесу делать нечего. А она все за мамкину юбку держится, вон какая большая невеста вымахала, замуж пора отдавать, а она ревет как маленькая.
- Не хочу-у замуж! – продолжала реветь. – Домой хочу-у!
- Терпи теперь! – рявкнула мать.
Двинулись дальше, а в маленькой головке засело - все пропало! Теперь-то уж точно мать больше никогда-никогда ее с собой не возьмет. И винить некого, сама дура разревелась как маленькая, еще зачем-то сказала, что страшно и хочется домой. Расстроенная Елька потихоньку поднывала и портила настроение матери.
С начала пути прошло полдня. Солнце успело обогнуть дугой небо и стало скатываться к горизонту, а еще ни одной пушистой елки им не встретилось, сплошь деревья стояли полуголые. Нижние ветви вместе с корой, все до чего только можно было дотянуться человеку, уже забрали более успешные «охотники». И нечего теперь надувать щеки и глаза закатывать, надо было самим раньше думать, в смысле вставать раньше.
Ольга ругала себя за глупость, но упиралась и шла вперед. За собой тащила сани, кроме дочки на них лежал колун, веревка для обвязки будущего улова и холщевый мешок с едой. В нем было всего два печеных пирожка с капустной начинкой, но на целый день им обеим хватит. Ритка пекла. Все-таки заботливая она была баба и тоже глупая. Глупостью вся Петровка болела, это и понятно было, ведь во всей деревне не осталось ни одной школы, а сорваться с места и уехать в город не у всех хватало средств, да и мозгов опять же.
Сани встали. От неожиданности девочка перестала всхлипывать и сразу притихла, насухо обтерла мокрое личико рукавицами и уставилась в спину Ольги. Интересно, что мать задумала? Будут возвращаться домой пустые или тут переночуют, а завтра с рассветом отправятся глубже в лес? Если придется заночевать, надо будет придумать, как получше спрятаться от зверей, можно укутаться в коровью шкуру и забраться под сани или укутаться и закопаться в сугроб. Жаль еды с собой мало взяли, но зато вокруг полно чистого снега, его можно во рту растопить и выпить. Рита рассказывала, что на одной воде можно продержаться целых три дня и не умереть. Значит, не пропадут!
- Вставай дочка! – мать стащила с саней увесистый колун и прижала его к сердцу. – Есть у нас с тобой ангел-хранитель, и он нам помогает, ты только посмотри, сколько необрубленных деревьев нашлось! Стоят тут и будто специально нас с тобой поджидают, на лысой голове три кудрявые волосины. Никогда не видела, чтобы кто-то оставлял три-четыре деревца, словно не заметил и ушел рубить дальше. Странно это, но все равно хоть и чья-то глупость, а нам на руку.
Еля подпрыгнула и выскочила с саней, на нее смотрели сразу четыре пушистые елки. Девочка пискнула от радости и принялась помогать матери. Теперь Ольга будет рубить, а девочка подбирать и складывать, пока они вместе не заберут у дерева все, до чего смогут дотянуться, все-все ветви и кору. Полученный улов потом крепко накрепко перевяжут крестом и закрепят на санях, чтобы по дороге ничего не потерялось, и тогда можно будет поворачивать обратно – домой. Ритка там себе места не находит, она всегда переживает за Ольгу как за свою родную сестру. На этот раз «сестра» еще и ребенка с собой забрала, а это двойная дерготня.
Мать рубила уже два часа, и за все это время она ни разу не передохнула. Только однажды обтерла лицо от сочившегося ручьем пота, скинула шубку, ослабила платок и продолжила, высоко задрав колун. Дров нужно было собрать много, ведь топить приходилось, не прерываясь, днем и ночью, только так можно было сохранить хоть какое-то тепло в доме. Холода той зимой стояли страшные, а мерзнуть и тем более простужаться, было опасно, не дай бог пристанет болезнь, а в деревне нет ни одного врача и до ближайшего госпиталя сутки пути. Это слишком много для ослабленного организма, живым не доехать, к тому же в дороге может случиться все, что угодно, голодный зверь нападет, или метель поднимется, и с пути собьешься, а никто к тебе на помощь не прейдет. В Петровке дураков хоть и много, но таких, чтобы в середине февраля далеко от деревни уйти, ни одного не было.
Именно по этой причине мама Ели превратилась в самую настоящую жадину. Ей было мало худых веток, от них тепла с гулькин нос, похрустят в печке, расплавятся и даже углей хороших после себя не оставят. А от золы никакой пользы нет. Ствол сгорает иначе, он долго, маленькими порциями отдает свое тепло, а потом еще столько же тлеют его угли и тоже хорошо согревают дом. На еловых углях можно картошку или репу запечь, согреть кипяток и еще насушить тыквенных семечек, а с залы что взять? Поэтому женщина хотела забрать с собой все дерево, она стучала по нему, не щадя собственных рук, лезвие молотка раздирало кору в щепки и оставляло глубокие раны, из которых начинала сочиться смола. Получалось отщипывать от дерева большие куски, но Ольге этого было мало, и она громко бранилась, выкрикивала угрозы лесу, плакала, била кулаками, но елка даже не дрогнула. Двадцать лет дерево росло на этом месте и еще столько же простоит. Бог не дал женщине столько сил, чтобы срубить настоящую русскую ель. Забирай, все что отняла, укладывай в сани, бери дочь, и уходите к себе домой. Лес чужаков не любит.
Все это время Еля крутилась у матери под ногами, собирала добычу и волокла все к саням, а там прямо на деревянной подложке вязала веники, как до этого ее научила мать. Работа была тяжелая и колючая, с непривычки нежная кожа девочки быстро потрескалась и нажила мозолей, а маленькие ручки и ножки очень скоро устали. Спустя два часа труда девочка уже не так прытко и ловко передвигалась от дерева к саням, она начала спотыкаться об разбросанные вдоль снега кору и щепу, падала, но больше ни одного раза не расплакалась. К душе вернулась радость. В работе время пролетало быстро, а кровь по венам бежала наперегонки, торопилась согреть молодое тело.
Ольга наработалась так, что вся насквозь пропотела, было ощутимо мокро под ушанкой, вдоль спины, на животе и под грудью, но раздеваться женщина не спешила.
