***
Аня шла по широкой городской улице. Витрины переливались в мерцании фонарей и светящихся вывесок. Темнело. Ане подумалось, что она знает все огни этого города наизусть. Они были неизменными спутниками каждого вечера её счастливой и спокойной жизни. Они подглядывали за ней сквозь шторы на окнах маленькой, но уютной квартиры. И, наверное, им казалось, что быть Аней – легко и приятно. Что налаженный быт и неизменно тёплый семейный очаг должны быть предметом зависти многих женщин, засыпающих и просыпающихся в других квартирах и под другими крышами. Потому что у тех, других, не было ни всего этого, ни красивого и здорового сына, ни любящего и любимого мужа. А у Ани всё это было. В её двадцать семь с половиной лет.
Она шла своим обычным быстрым шагом, чуть запахнув осенний плащ. Всё было, как всегда, но странное чувство не оставляло с самого рассвета. Будто этот день чем-то отличался от множества других одинаковых дней.
Мимо неслись автомобили, троллейбусы и мотоциклы. Беспрерывный поток сумасшедшей жизни. Аня сама ежедневно вливалась в человеческую реку, настолько смешиваясь с толпой, что ощущала себя частью единого огромного организма. Эдакой многоликой и многотелой тварью из древних мифов. Ей нравилось это чувствовать.
Вот только сегодня не получалось совершенно.
Сердце билось, билось лихорадочно и суматошно. Шарфик колол худую шею, а руки отчаянно мёрзли на ветру. Ничего не было нужно, ничего не хотелось, только быть щепкой, которую тянет течение – неведомо куда и зачем.
Вдруг какой-то лихой мотоциклист пронёсся по бордюру, пересёк тротуар и, чудом никого не сбив, рухнул у стены. Аня лишь чуть переместилась ближе к другому краю тротуара и продолжала свой путь. Любопытства смотреть на происшествие у неё, как обычно не хватило. Она плыла в огромном море, сером и холодном, и вокруг не было ни одного человека, только такие же, как она, осколки прошедшего уже давно шторма. Хотелось даже остановиться и крикнуть: «Эй, люди, где вы?».
Она не остановилась, конечно же. Вот только на мгновение ей показалось, что кто-то смотрит ей в спину. Аня оглянулась через плечо и неожиданно встретила живой и жгучий взгляд. В этом море она была не одна.
Горло сжало стальными тисками. Аня вспомнила, что не выпила сегодня свои таблетки, а потому – любое, даже малейшее волнение могло быть очень некстати. Грозило избыточной реакцией.
Парень в кожанке, светловолосый и абсолютно незнакомый стоял у стены. Рядом лежал мотоцикл. Взгляд у незнакомца был настойчивый, пугающий. Словно что-то ищущий. Даже кровь застывала в жилах.
Аня честно попыталась приказать себе успокоиться. Не помогло. Страх овладевал ей слишком быстро. Будто что-то рушилось и некуда было укрыться. Мучительно страшно.
Незнакомец молчал. У него было очень бледное лицо и глаза человека, способного крушить горы. Такие взгляды пронзают острее ножа.
Аня споткнулась и замерла в неловкой и неуклюжей позе.
Незнакомец неожиданно усмехнулся. Очень знакомо. Чудовищно было видеть эту улыбку на грозном и мрачном лице.
Аня пошатнулась и. сжав пальцами виски, заставила себя поспешить прочь. Ноги пошли, будто чужие, а сил отвернуться от незнакомца и вовсе не нашлось. Поэтому вместо обычной пешей прогулки Аня села в трамвай.
Это мало помогло. Лоб пылал. Казалось, стоит лишь немного напрячься, и всё может измениться. Всё-всё. А не хотелось. Аня выкручивала себе пальцы и шептала , как заклятие: «Я тебя не знаю, я тебя не знаю, я тебя никогда не знала…». От этих слов становилось немного лучше и, когда пришлось снова выйти на улицу, Аня была уже куда более спокойной.
Моросил мерзкий осенний дождь. Аня немного вымокла, немного продрогла, но зато все глупые мысли и чувства рассеялись словно дым. Всё снова стало казаться обычным. Привычным. Таким, как всегда.
Аня поднялась по лестнице и открыла дверь. Навстречу выскочила серая полосатая кошка.
- Лекса, - специально растягивая свистящую «ссс», поздоровалась Аня, наглаживая бархатную спинку. – Ты мне рада?
Кошка отвечала требовательным мяуканьем. Ей хотелось внимания, а ещё больше – чтобы кто-то наполнил вкусной едой мисочку. Ведь люди приходят домой именно для этого, разве вы не знали?
Аня отнесла на кухню пакеты, выложила продукты. Покормила кошку. Было тихо, если не считать Лексы и монотонного городского гула за окнами. Тихая, размеренная – замечательная жизнь.
Аня плюхнулась на диван и прикрыла глаза. Мурчащая кошка забралась на руки, тёрлась о подбородок и цеплялась за Анин свитер острыми коготками.
Напротив на книжной полке стоял портрет Пашеньки. Чёрные глаза и светлые вьющиеся волосы. Озорная улыбка. На фотографии ему было три года. Сейчас уже исполнилось десять. Рядом другой снимок. Аня с Олегом. Свадьба. У Олега ещё не было бороды, Аня носила короткую, мальчишечью стрижку. Чуть дальше стояла другая, не менее знаковая фотография. Та, с выпускного. Все юные, красивые и нарядные. Как она их любила… Только Ани там не было. Так получилось.
Пришёл Олег. Аня вскочила и, стуча по паркету шлёпанцами, бросилась в прихожую.
- Привет, - сказала она, обнимая мужа. – Я соскучилась.
Из-под руки отца вывернулся Пашенька. Принялся чуть ли не скороговоркой рассказывать свои важные новости. Аня пригладила рукой непослушные светлые завитки на высоком – как у Олега – лбу сына. Остричь его рука не поднималась, пусть родственники и опасались, что мальчишки-сверстники будут смеяться.
Тихий вечер шёл своим чередом. Приготовить ужин. Собраться за столом в кухне. Поесть, приправляя немудрёную снедь весёлыми рассказами и просто милой болтовнёй. Собрать и помыть посуду. Помочь Пашеньке с уроками.
И всё-таки что-то было не так. Тоска накатывала с утроенной, нет, с удесятерённой силой. Неизвестно почему. Ане казалось, что она осталась одна-одинёшенька в целом свете, и какая-то неминуемая, неумолимая беда надвигается со скоростью света.
Она, наверное, побледнела или ещё как-то выдала себя. Олег несколько раз спросил её о самочувствии. Паша вопросов не задавал, но смотрел встревожено.
- Ты, может, приляжешь? – предложил наконец Олег, но Аня решительно отмахнулась.
Она вышла на балкон и замерла у окна, глядя в бесчисленные глаза города. Олег последовал за ней. Встал за спиной, не касаясь, но позволяя чувствовать своё тепло так близко.
- Сегодня что-то произошло?
- Нет. С чего ты взял?
- Так, показалось…
Аня облокотилась на подоконник.
- Иногда мне кажется, что ты – мимолётна, как дым. Как всё хорошее, что в моей жизни случилось. Что я проснусь, а вокруг – больничные стены и запах лекарств, которыми меня накачали. И даже сдохнуть мне не дадут. А зачем мне оставаться в мире, где нет тебя?
Аня сцепила пальцы до боли. Иногда она тоже боялась проснуться и выяснить, что вся их прекрасная жизнь – только сон, бред изменённого сознания. Иногда – она этого желала.
- О чем ты, Олежка? Какими глупостями ты опять забиваешь себе голову?
- Я вижу, – упрямо выдохнул он сквозь стиснутые зубы, а потом развернулся и вышел.
Через несколько минут из комнаты уже раздавались весёлые голоса и Пашенькин смех.
У Ани кружилась голова.
Ей было плохо весь оставшийся вечер, и снова накативший панический страх уже больше не отпускал. Она несколько раз подходила к зеркалу, смотрела – как учили на одном из бесконечных тренингов – на то, как до неузнаваемости изменились черты её лица. Это должно было убеждать, что она нынешняя к той страдающей девочке не имеет никакого отношения. Не убеждало.
Единственным, чего она добилась, было понимание того, что послужило отправной точкой для стремительного скатывания в давно купированное состояние. Тот парень, мотоциклист, которого она встретила по дороге домой. Призрак из тёмного прошлого, пугающий и неотвратимый.
Поздним вечером, когда Паша уже спал, а Олег читал за рабочим столом, Аня подошла к бережно хранимой выпускной фотографии. Той самой, на которой её самой никогда не было. Долго всматривалась в знакомые до боли и когда-то такие родные лица.
А потом у неё взревел мобильник. Именно взревел – вместо мелодии был установлен дикий звук, призванный обозначать входящие с незнакомых номеров. Аня предпочитала пугаться его, а не чужого голоса в трубке. Она и сейчас бы не стала отвечать, но Олег внезапно протянул длинную руку и сцапал телефон прежде, чем она успела отреагировать.
«Просто сбрось!» - раздраженно подумала Аня.
Олег ответил.
- Добрый вечер. Аню? А кто её спрашивает? Нет, если вы не назовётесь, она с вами разговаривать не будет. Нет, не домашний арест и не ревнивый муж. Врачи запретили. Какой ещё Святослав?
Аня почувствовала, как сердце больно впивается в ребра. Или ребра в сердце – кто там разберет эти проклятые потроха.
- Аня, ты знаешь какого-нибудь Святослава?
Она, казалось, разучилась выговаривать слова. Звуки толкались в замкнутое горло и никак не могли прорваться наружу.
- Дай… Дай мне, - прохрипела она, протягивая скрюченные пальцы к телефону.
- Уверена? – внимательно глядя ей в глаза спросил Олег.
- Дай…
Он никогда ей ничего не запрещал. Даже того, что не одобрял категорически. Аня задыхалась.
- Да… Слушаю, - с усилием произнесла она в трубку.
- Это ты? – отозвался чужой голос. Или…
Аня задрожала всем телом. Этого быть не могло!
Телефон выпал на ковёр, а сил поднять его уже не было. И Олег этого делать тоже не стал. Так и сидели в густой отравленной тишине, глядя в пол, слушая прерывистые гудки.
Олег не выдержал первый.
- Это был он?
Аня присела на подлокотник кресла. Хотелось разрыдаться, закричать, разбить что-нибудь.
- Он вернулся и ты теперь уйдёшь к нему? – продолжил привыкший не оставлять недоговорённостей Олег, не жалея ни себя, ни других, как всегда. – Когда это произойдёт, я отвезу Пашку твоей маме и покончу с собой.
У него был глухой и хриплый голос. Аня не сомневалась, что он не пытается ею манипулировать, не несёт всякую чушь, а в своей манере декларирует намерения. Ставит в известность. Ей было его жалко. Даже странно… Не больно за близкого человека, не обидно, а просто по-человечески жалко. Он заслуживал лучшего, чем она собиралась ему дать.
- Ну о чём ты, - пробормотала она. – Глупости не говори.
- Это не глупости. Весь мой мир, мой сегодняшний мир держится на нашей любви. На тебе. Ты его средоточие и смысл. Без тебя даже следующий вдох незачем совершать. И я знаю тебя достаточно хорошо. Я вижу, о чём ты сейчас думаешь. Этому не бывать.
«Чему не бывать?» - хотелось крикнуть Ане. Она перестала что-либо понимать вообще. Вот напротив сидел красивый, умный, необыкновенный человек, которого она любила. За стеной спал их сын. Всё ведь было – в порядке? По-прежнему? Так, как ей хотелось?
Она взяла со столика стакан с остывшим чаем и сделала глоток.
- Почему ты молчишь? – спросил Олег.
- Не знаю, какого ответа ты от меня хочешь.
- Честного, Аня.
Он передёрнул плечами и, видимо, сообразив, что желаемого от неё сейчас не добьётся, отвернулся. Должно быть, книга ему попалась интересная, потому что на ближайшие часы она поглотила всё его внимание целиком.
Аня отнесла так и недопитый чай на кухню, а сама спряталась в спальню. Нырнула под мягкое одеяло.
«Это ты…» - сказал незнакомец. Чужой человек. Или не чужой?
Воспоминания. Так не хотелось ворошить прошлое. Оно шелестело и шуршало, как страницы бумажной книги под тонкими пальцами Олега. Аня хотела просто выбросить всё из головы и уснуть. Но сердце билось отчаянно, кровь бурлила и – заснуть не получалось. Совсем. Только лежать, свернувшись в позе эмбриона и ждать.
Олег вошёл беззвучно и сел рядом, на краешек кровати.
Он смотрела на Аню с внимательным участием. С тревогой, которую даже не пытался как-то скрыть. И с восхищением, которое ему самому казалось порою чрезмерным.
У Ани была нежная кожа, через которую просвечивали жилки. Нежная, но смуглая, будто золотистый дорогой шёлк. Длинные густые волосы были того удивительного оттенка, который называют то горьким шоколадом, то чёрным кофе. Густые, длинные, роскошные кудри. Невозможно было даже представить, что…
Олег не стал додумывать эту мысль. Эта тема была почти что табу в их доме. Запертый подвал с чудовищами. У них было даже два таких подвала, но собственный Олег иногда открывал проветрить и даже выпускал на прогулку парочку самых воспитанных монстров. Аня не делала ничего подобного никогда. И никому не позволяла. Теперь всё должно было как-то измениться. И хуже всего было то, что Олег догадывался, как именно.
Когда сон всё-таки сморил Аню, Олег осторожно лёг рядом и обнял её.
Она спала недолго. В глухой час ближе к рассвету Олега разбудил её крик.
Он протянул к ней руку – прижать к себе, обнять, успокоить. Она отшатнулась. Сидела на постели, прижав руки к груди, и тяжело дышала. Столб света из окна падал на её искажённое лицо.
- Аня?
Медленно-медленно он придвинулся к ней, положил ладони на плечи.
- Нам ведь необязательно вести себя так, будто что-то изменилось. Мы можем сделать вид, что ничего не произошло. Жить, как жили. Ты…я… Ты ведь не хочешь оставлять меня, Аня? Мы же счастливы, правда?
Она очнулась. Окинула его исподлобья безумным взглядом.
- Достал ты меня! – прошипела яростно. - Да что ты заладил? Уйду, оставлю… К кому? Нечего меня уже к нему ревновать! Поздно!
Из другой комнаты послышались быстрые шаги. Пашенька стоял на пороге.
- Мама, что случилось?
Аня быстро и ласково улыбнулась.
- Ничего. Кошмарный сон. Иди, спи. Я сейчас выпью успокаивающего чая и тоже лягу обратно.
Он ушёл.
Аня и Олег долго сидели молча.
- Давай поговорим, - безнадёжно сказала она, когда ситуация стала казаться уж вовсе невыносимой.
- Давай.
Аня тяжёло вздохнула.
- Ты же всё прекрасно знал, когда на мне женился.
- Знал, - он опустил голову.
- Да, я его любила, - резко говорила Аня, чувствуя, как кровь снова вскипает от жгучей, раскалённой ярости. – Я его любила так, как никого и никогда не смогу полюбить. Первое сильное чувство, такое бесхитростное, такое беспредельно безмерное. Но это было так давно, столько всего случилось потом. Ты вот случился. Я же тебя никогда не обманывала. Мне даже память о нём – что пыль небес, пепел былого, лучшего мира. Будь уверен, что с ним я тебе никогда не изменю. Он, знаешь ли, умер. И я не знаю, чьи это глупые, жестокие шутки…
Она не сдержалась и затряслась в рыданиях.
- Я своими глазами всё видела. И… Ты знаешь, что потом…
Олег вздохнул и прижал её к себе.
Город за окнами молчал. Только легко-легко шелестели опавшие листья.
Выплакавшись, Аня подняла просветлевшее лицо, и Олег почувствовал её дыхание, близкое и прерывистое. Она не произнесла этого слова, но в глазах её он прочёл отчаянное: «Прости…»
***
Это действительно было очень давно. Более десяти лет назад. Она редко вспоминала об этом. Почти никогда, если уж быть честной хотя бы с самой собой. Тогда ей было так мало, всего шестнадцать, но какой взрослой она себе казалась! Каким взрослыми и уверенными они все тогда казались друг другу. Одиннадцатый класс, лучший класс на свете. Они были первыми во всём, местные звёзды, золотая элита: длинноногие красавицы девчонки и сверхостроумные, талантливые мальчишки, все артисты, все друзья. Почти братья и сёстры. Одиннадцатый «бесподобный». Так их все тогда называли.
