PR 26.05.2024 - 31.07.2024
Предисловие
Есть у сирени тёмное счастье —
Тёмное счастье в пять лепестков!
В грёзах безумья, в снах сладострастья,
Нам открывает тайну богов.
Тэффи
Сегодня я нашла рядом с рабочим компьютером две небольших веточки сирени. Очень и очень пышных. Тёмно-фиолетовых. Шикарный цвет: такой густой, необычайно насыщенный. А какой аромат...
Интересно, даритель в курсе, что именно такому оттенку отдают предпочтение творческие личности и неординарные натуры?
Да, я обожаю сирень. Особенно тёмно-фиолетовую. Есть в ней что-то по-настоящему мистическое. На языке цветов сирень означает первую любовь, и, наверное, поэтому её принято дарить лишь один раз как первый букет любви.
Для меня сирень – это живое олицетворение верности. И чем насыщеннее окрас соцветий, тем чувства дарителя сильнее. Так утверждала мама. Когда мой отец ухаживал за ней, то подарил именно такие веточки на первом свидании, и их засохшие лепестки до сих пор хранятся в томике стихов Тэффи у меня дома. Единственная вещь, оставшаяся от покойного ныне отца.
Интересно, конечно, почему их положили именно две...
– Выброси, – посоветовала нахмурившаяся санитарка Ольга Алексеевна. – Ох, не к добру это. Похоронные цветы. Горе и несчастье сулят.
– А мне нравятся, – осторожно потрогала нежные лепестки я. – Какой цвет... Потрясающе.
– Тьфу, да что с тобой разговаривать! – сплюнула суеверная санитарка. – Говорю же: это «звоночек». У человека явная биполярочка, только шизикам нравится фиолетовый.
– Или даритель – гистолог или цитолог, – возразила я. – Самый что ни на есть медицинский цвет.
– Вера, через две минуты выключи парафин, – бубнил Данила. – Это важно.
– Я помню, Дань, – поставила ветки сирени в литровую банку я.
Красота. Как мгновенно похорошела приёмная... Сразу чувствуется: весна.
– И не передержи в эозине стёкла, иначе…
Я сокрушённо цокнула и возвела руки к небу.
Просто-таки как Магомед. Копия. Нахваталась от него за эти годы.
– Дань, не считай меня идиоткой. Я помню алгоритм покраски, не учи учёного.
– Ну всё же… Памятка, если что, лежит под стеклом…
– Данила, ты хочешь меня разозлить? Меня кто учил азам лаборантской работы?
– Магомед, – обречённо протянул лаборант.
– Ты сомневаешься в его преподавательских способностях или опыте работы в лаборатории? Ну иди, выскажи ему претензию лично, что я совсем безнадёжна.
– Я жить хочу. Ничего я ему не скажу.
– То-то же. Иди уже, ради Бога, на свой плановый медосмотр, Аська тебя заждалась. Кровь сдавай, мочу, ЭКГ… здоровья, удачи, всех благ… Мне же, в отличие от тебя, не надо. Я, с точки зрения нашей славной больнички, медперсоналом вообще не являюсь.
– Точно, я и забыл. Да и Мага тебя тут ни за что одну не оставит. Он на тебя глаз положил, зуб даю. О… о-о-о-о…
Лаборант жизнерадостно загоготал, а потом начал двусмысленно подмигивать:
– А я понял! Не сразу, но понял. Наш чернобровый друг специально так всё замутил и со старшей договорился, чтобы вы вдвоём в «красилке» остались, пока все в очередях в поликлинике томятся, да? Шуры-муры? О-о-о-о… ну не тупи, золотце. Депрессивный Мага – огонь, когда смерти не предаётся. Горячий, как сам огонь. Каков породистый жеребец, а? Вах!
– Это кто депрессивный? – прислонился к дверному косяку Магомед, скрестив руки на груди. – Кто договорился? Кто огонь и жеребец? Э? Поясни по-братски.
– Да я так. Шутка это, понимаешь? Юмор. Шучу я так.
– Плохая шутка. Между прочим, я наравне со всеми врачами и лаборантами иду на медосмотр, так что ты тут чушь про диалоги тет-а-тет надумал.
Даня погрустнел.
– Эх, такую шикарную возможность упустил, дурачина. Для вас же двоих стараюсь… Уже и так намекаю, и эдак…
– Я тебя убью, – мстительно пообещала я.
– Я первый, – принялся изучать неприметные шрамы на руках лаборант-кавказец. – Язык как помело. Мелет и мелет. Хуже Ольги Алексеевны.
– Да я что? Я ничего. Я… опаздываю! Некогда мне с вами лясы точить! Меня Ася ждёт!
Данила пулей побежал на первый этаж.
– Дебил, – сплюнул Магомед и поправил одному ему заметный залом на фиолетовой «хирургичке». – Всегда по себе судит.
– Депарафинация-регидратация, – бормотала я. – Потом купаем препараты в гематоксилине Майера 1 минуту. Промывка в проточной воде… Водный эозин… Промывка в дистиллированной воде. Просветление. Глянуть в микроскоп на результат окраски. Если удовлетворительно, подсушить и заключить под покровное стекло. Делов-то… Блин, надеюсь, этот маркер на стеклах не смоется. На фига Даня маркировал препараты маркером вообще? Восковой карандаш в разы лучше. Ё-моё, да даже простой карандаш лучше, чем эта спиртовая дрянь, которая после купания в воде сразу смывается…
В углу запищал аппарат автоматизированной окраски: жидкостная цитология была готова к просмотру врачами-цитологами. Чуток только подсушить, и всё. Потом разложить по планшеткам и отнести часть шефу, часть – Анечке. Пусть изучают: HPV там, не HPV в образцах… NILM, не NILM… Воспаление, не воспаление… Какой уровень гормональной стимуляции, есть ли железистый эпителий и всё в таком ключе…
Я даже залюбовалась полученным результатом. Красиво. Отдельные элементы мазков на предметных стёклах напоминали цветы, а конкретнее, ирисы и лилии.
В микроскопе полученная микрокартина была ещё интереснее. Сфотографировать, что ли… Вот тут прямо настоящее фиолетовое сердечко, а там – ромашка. Да, это на самом деле совершенно неромантично: жутчайший герпес, я в курсе, женщине не повезло, но как красиво эта ромашка выглядит…
«Нарву цветов и подарю букет той девушке, которую люблю», – напела я, разглядывая следующее стекло и захихикала. Ну да, ну да… Тут БУКЕТ и впрямь богат. Кто-то одарил свою любимую так одарил. Щедро, от души. Упаси Господь меня от аналогичных ромашек и прочих «букетов» подобного толка.
Я просто-таки художник. Тоже с красками вожусь. Сплошной фильм «50 оттенков», только не серого, а фиолетового. Мои цвета – исключительно розовые, лиловые и пурпурные и изредка синие. А если в банке гематоксилин постоит подольше без фильтрации, то ещё и золотые оттенки появляются. Красивые такие, дорогие, богатые… Ух!
Кто сказал, что лабораторное дело – это скучно и уныло? Бред.
Закончив возиться с окраской и вернувшись в приёмную, я заулыбалась: милота же. Анонимный даритель положил мне на стул пару новеньких шерстяных фиолетовых носков. Очень мягких и тёплых.
Подарок как никогда кстати. В «красилке», равно как и в приёмной, было чертовски холодно, и мои ноги страшно замёрзли. Довольно ворча, я принялась спешно напяливать мягкие пуховые носочки.
Вот... Совсем другое дело. Теперь тепло. Наконец-то тепло. Ещё и запах сирени такой бодрящий. Спасибо тебе, добрый человек, кто бы ты ни был.
Так… наверное, стоит рассказать, как я, отнюдь не медик по образованию, вообще стала работать в такой специфической сфере, как лабораторное дело? Работать, совершенно не имея права этого делать?
Моё детство и юношеские годы вряд ли можно назвать лёгкими. Да, согласна: лихие 90-е в принципе не были особо простым временем в нашей стране, но мне особенно не повезло. С точки зрения большинства моих знакомых я была нищебродкой и безотцовщиной.
Моя мама, тогда ещё восторженная и увлечённая студентка геохимического факультета, имела несчастье выйти замуж в начале 80-х за симпатичного экзальтированного художника, фаната мотоциклов и гонок. Чем это всё закончилось, думаю, продолжать не стоит. Скажу лишь, что семейное счастье молодых продлилось всего неделю, но и этой недели с лихвой хватило матери, чтобы забеременеть от талантливого «хруста».
Мой дедуля очень любил свою старшую дочь и искренне переживал, что ей так в жизни не повезло. Нет, он вовсе не осуждал мою маму за то, что она рано выскочила замуж за харизматичного, но непутёвого служителя муз, с самого начала догадываясь, что их совместная жизнь вряд ли будет лёгкой и весёлой. Молодо-зелено, все через это проходили. Но вот то, что как выпускник одного из престижнейших тогда в стране ВУЗов мама в 90-х денег не зарабатывала, его всерьёз печалило. Дедушка, талантливый инженер, некогда работающий на «оборонку» и никогда ничего о своей работе не рассказывающий, ещё помнил времена, когда советский геохимик был уважаемой профессией. Элитной. А тут такой конфуз: предприятие, где работала дочь, – практически банкрот.
Денег у мамы и правда не было, но она не жаловалась и вертелась, как умела. Получалось довольно плохо. Как-то ей вечно не везло: начнёт работать продавцом – непременно обворуют. Убирает дом частнику за деньги – не заплатят. Ухаживает за алабаями – те руки до крови ей порвут…
– Просто ты слишком честная и правильная, – утешал маму дедуля. – Люди таким быстро садятся на шею. Ладно, не переживай. Я тебе шубку куплю. Ты ещё молодая, красивая, достойна лучшего. Авось кто-нибудь да клюнет… с такой-то песцовой шубкой. Каков мех, а? Ты погляди!
Шубку украли, как вы понимаете. Не с маминым везением было её носить.
Затем сначала умерла бабуля, а следом за ним почил в бозе и дедуля. Так моя мама стала наследницей недоступного ей ранее жилья в Подмосковье. Красивый, крепкий дом. Дедушка всю душу в него вложил при строительстве, это правда.
Но маму сильно беспокоило, что дед поступил не по совести.
– Как-то это нечестно, – переживала мама. – Мне дом, сестре ничего. Ни копеечки, ни бусинки…
– У сестры твоей есть квартира в Москве, – утешала на похоронах маму наша дальняя родственница. – Твой отец всё просчитал, не переживай. Умнейший человек. Теперь ты сможешь стопроцентно наладить личную жизнь… со своим жильём-то и без возрастной родни! Даже дочка не будет проблемой! Да и если так посудить…
Мамина кума зашептала маме трагическим шёпотом, перебивая родственницу:
– Дорогая, ну ты же не девочка и понимаешь: твой отец отписал тебе дом за…
– За что? – всхлипывала мама.
– Ты и твоя дочка ухаживали за ним, лежачим. А сестра нет. Прости, не хотела поднимать я эту тему…
– Сестра в Москве живёт, она не могла тут торчать.
– Ну да, ну да. Главное, верить. Всё правильно твой отец сделал. Кто досматривает, тот и получает. Ты и маму похоронила, и отца. Тебе и домом распоряжаться. Тебе, а не богатой московской сестре.
Короче, мама переживала-переживала, но «по совести» поступать не стала. Правда, не из жадности, а по причине нежелания продавать то строение, в котором и родилась, и выросла. Она к нему прикипела.
Родовое гнездо, как-никак. Историческое во всех смыслах место.
С этого момента мамина родная сестра, доселе появляющаяся в нашем городе лишь изредка, стала методично усиленно капать моей родительнице на мозги, чтобы она отправила меня в условное ПТУ после окончания 9 класса:
– На хрена Веруське высшее образование, скажи?
– Доча умненькая, – упорствовала мать. – Учится на одни пятёрки. Может, инженером станет, как дед, или геохимиком, как я… Склонности к химии и физике у неё налицо… С олимпиады на олимпиады так и скачет…
– Я хочу быть художником-реставратором! – важно заявила я. – Химия меня интересует исключительно в аспекте создания наилучших красок. Ну или искусствоведом, я ещё не решила. Всё это безумно интересно.
Мама тихонько вздохнула, вспоминая моего отца. Не такой она видела хорошую профессию.
– Хреноведом. Ерунда это всё безденежная, – язвительно заметила моя тётушка. – Дорогая, ну подумай сама: ты женщина молодая, придёт сюда мужчина, а тут дочка-подросток… Короче, Веру нужно срочно куда-то отсюда девать. Пусть поступает в ПТУ. Любое. Даже художественное, если ей так охота рисовать, но я б лучше на товароведа пошла. Твоей дочке же нужно как-то общаться, свою семью заводить, а не с пробирками тебе помогать? В Москве шансов больше.
– Тоже верно, – задумалась мама. – Но вообще… нет. Пусть окончит 11 классов. Так будет правильно. Не хочу дочь-ПТУшницу. Я уверена, Верочка непременно поступит в МГУ или МИХМ.
– Глупенькая ты, – вздохнула тётка. – Я ж добра вам обеим желаю. МИХМ, МГУ… Это вам ничего не даст. Но дело ваше.
Мама и впрямь вскоре обзавелась поклонником, но её женское счастье вновь продлилось недолго. Когда я перешла в 11 класс, женщина по непонятной причине принялась чахнуть буквально на глазах. Я таскала её по больницам и частным клиникам с целью понять, что вообще происходит, нещадно мотая личные деньги (я тогда подрабатывала, моя машины) и матери. Немалые деньги, к слову.
А хахаль… А что хахаль? Слился, конечно. Зачем возиться с больной, когда вокруг куча здоровых.
И тогда мне на помощь вновь пришла московская тётушка, приехав лично в наш городок.
Тётушку я тогда обожала и по возможности всегда старалась у неё научиться тому, что она умела делать лучше всего: украшать.
Сильная женщина. Ухоженная и стильная. Дом – полная чаша. В любой комнате абсолютный порядок: не то, что у моей мамы, хаотичной и бессистемной. Уют. Продуманность и гармоничность дизайна, ни одной лишней детали. Это, кстати, и было одной из причин, почему меня так привлекало обучение рисованию и декору: хотелось бы уметь ТАК создавать уют, как тётка. Не квартира, а музей. Ходить из комнаты в комнату и ахать и охать, пуская слюни зависти. Как же она умела из простых вещей и самых дешёвых товаров создать нереальную красоту…
Сестру тётка очень любила, что было совсем неудивительно: близняшки же. Точные копии. Разница лишь в том, что моя мама была старше на несколько минут и немного умнее, а её младшая сестренка оказалась более приземлённой и хитрой. То бишь умной в бытовом плане. Надо признать, обе сестры здорово уравновешивали друг друга. Ум технический и ум практический. Именно так. Баланс такой баланс…
Тёткой я безумно восхищалась как стопроцентной ЖЕНЩИНОЙ с большой буквы, но мама есть мама. Маму я любила безусловной любовью, не требующей объяснений.
В те годы я совсем не понимала, почему дедушка и бабушка так противились моим поездкам в Москву, чтобы погостить у тётушки. Что их так бесконечно смущало? Любимая тётя была жителем столицы, и не абы каким: состоятельна и красива – этих причин достаточно, чтобы ребёнок менее успешной сестры восторгался такой родственницей. Покорить Москву, приехав из глубинки, – не многие на это способны. У мамы вот не получилось.
К сожалению, тёткины деньги и рекомендованные ей доктора не помогали. Все врачи и прочие специалисты дружно разводили руками. А когда неутешительный диагноз – онкология – всё-таки был подтверждён, было уже поздно. Лечение было абсолютно бесполезно.
Мама, к её чести, держалась бодрячком и не раскисала. Я бы на её месте выла в голос: всю жизнь она, красивая и статная женщина, нигде не была и ничего не видела; работала за копейки без сна и без отдыха. Даже желанным сыном не обзавелась. Единственное, что у неё было – огромный дом, доставшийся ей от деда относительно недавно. Дом, который должен был перейти мне по наследству после смерти матери.
Но это меня не радовало.
Мама всё-таки однажды не сдержалась и всплакнула на плече у сестры:
– Дорогая, я так боюсь... Моя дочка же совсем глупенькая в бытовом плане. Прямо копия меня в юности.
– Не волнуйся. Я воспитаю Веру, как родную дочь. До 18 лет всего ничего осталось. Да и ты ещё поживешь, я уверена.
Предисловие
Есть у сирени тёмное счастье —
Тёмное счастье в пять лепестков!
В грёзах безумья, в снах сладострастья,
Нам открывает тайну богов.
Тэффи
Сегодня я нашла рядом с рабочим компьютером две небольших веточки сирени. Очень и очень пышных. Тёмно-фиолетовых. Шикарный цвет: такой густой, необычайно насыщенный. А какой аромат...
Интересно, даритель в курсе, что именно такому оттенку отдают предпочтение творческие личности и неординарные натуры?
Да, я обожаю сирень. Особенно тёмно-фиолетовую. Есть в ней что-то по-настоящему мистическое. На языке цветов сирень означает первую любовь, и, наверное, поэтому её принято дарить лишь один раз как первый букет любви.
Для меня сирень – это живое олицетворение верности. И чем насыщеннее окрас соцветий, тем чувства дарителя сильнее. Так утверждала мама. Когда мой отец ухаживал за ней, то подарил именно такие веточки на первом свидании, и их засохшие лепестки до сих пор хранятся в томике стихов Тэффи у меня дома. Единственная вещь, оставшаяся от покойного ныне отца.
Интересно, конечно, почему их положили именно две...
– Выброси, – посоветовала нахмурившаяся санитарка Ольга Алексеевна. – Ох, не к добру это. Похоронные цветы. Горе и несчастье сулят.
– А мне нравятся, – осторожно потрогала нежные лепестки я. – Какой цвет... Потрясающе.
– Тьфу, да что с тобой разговаривать! – сплюнула суеверная санитарка. – Говорю же: это «звоночек». У человека явная биполярочка, только шизикам нравится фиолетовый.
– Или даритель – гистолог или цитолог, – возразила я. – Самый что ни на есть медицинский цвет.
Глава 1. 50 оттенков фиолетового
– Вера, через две минуты выключи парафин, – бубнил Данила. – Это важно.
– Я помню, Дань, – поставила ветки сирени в литровую банку я.
Красота. Как мгновенно похорошела приёмная... Сразу чувствуется: весна.
– И не передержи в эозине стёкла, иначе…
Я сокрушённо цокнула и возвела руки к небу.
Просто-таки как Магомед. Копия. Нахваталась от него за эти годы.
– Дань, не считай меня идиоткой. Я помню алгоритм покраски, не учи учёного.
– Ну всё же… Памятка, если что, лежит под стеклом…
– Данила, ты хочешь меня разозлить? Меня кто учил азам лаборантской работы?
– Магомед, – обречённо протянул лаборант.
– Ты сомневаешься в его преподавательских способностях или опыте работы в лаборатории? Ну иди, выскажи ему претензию лично, что я совсем безнадёжна.
– Я жить хочу. Ничего я ему не скажу.
– То-то же. Иди уже, ради Бога, на свой плановый медосмотр, Аська тебя заждалась. Кровь сдавай, мочу, ЭКГ… здоровья, удачи, всех благ… Мне же, в отличие от тебя, не надо. Я, с точки зрения нашей славной больнички, медперсоналом вообще не являюсь.
– Точно, я и забыл. Да и Мага тебя тут ни за что одну не оставит. Он на тебя глаз положил, зуб даю. О… о-о-о-о…
Лаборант жизнерадостно загоготал, а потом начал двусмысленно подмигивать:
– А я понял! Не сразу, но понял. Наш чернобровый друг специально так всё замутил и со старшей договорился, чтобы вы вдвоём в «красилке» остались, пока все в очередях в поликлинике томятся, да? Шуры-муры? О-о-о-о… ну не тупи, золотце. Депрессивный Мага – огонь, когда смерти не предаётся. Горячий, как сам огонь. Каков породистый жеребец, а? Вах!
– Это кто депрессивный? – прислонился к дверному косяку Магомед, скрестив руки на груди. – Кто договорился? Кто огонь и жеребец? Э? Поясни по-братски.
– Да я так. Шутка это, понимаешь? Юмор. Шучу я так.
– Плохая шутка. Между прочим, я наравне со всеми врачами и лаборантами иду на медосмотр, так что ты тут чушь про диалоги тет-а-тет надумал.
Даня погрустнел.
– Эх, такую шикарную возможность упустил, дурачина. Для вас же двоих стараюсь… Уже и так намекаю, и эдак…
– Я тебя убью, – мстительно пообещала я.
– Я первый, – принялся изучать неприметные шрамы на руках лаборант-кавказец. – Язык как помело. Мелет и мелет. Хуже Ольги Алексеевны.
– Да я что? Я ничего. Я… опаздываю! Некогда мне с вами лясы точить! Меня Ася ждёт!
Данила пулей побежал на первый этаж.
– Дебил, – сплюнул Магомед и поправил одному ему заметный залом на фиолетовой «хирургичке». – Всегда по себе судит.
***
– Депарафинация-регидратация, – бормотала я. – Потом купаем препараты в гематоксилине Майера 1 минуту. Промывка в проточной воде… Водный эозин… Промывка в дистиллированной воде. Просветление. Глянуть в микроскоп на результат окраски. Если удовлетворительно, подсушить и заключить под покровное стекло. Делов-то… Блин, надеюсь, этот маркер на стеклах не смоется. На фига Даня маркировал препараты маркером вообще? Восковой карандаш в разы лучше. Ё-моё, да даже простой карандаш лучше, чем эта спиртовая дрянь, которая после купания в воде сразу смывается…
В углу запищал аппарат автоматизированной окраски: жидкостная цитология была готова к просмотру врачами-цитологами. Чуток только подсушить, и всё. Потом разложить по планшеткам и отнести часть шефу, часть – Анечке. Пусть изучают: HPV там, не HPV в образцах… NILM, не NILM… Воспаление, не воспаление… Какой уровень гормональной стимуляции, есть ли железистый эпителий и всё в таком ключе…
Я даже залюбовалась полученным результатом. Красиво. Отдельные элементы мазков на предметных стёклах напоминали цветы, а конкретнее, ирисы и лилии.
В микроскопе полученная микрокартина была ещё интереснее. Сфотографировать, что ли… Вот тут прямо настоящее фиолетовое сердечко, а там – ромашка. Да, это на самом деле совершенно неромантично: жутчайший герпес, я в курсе, женщине не повезло, но как красиво эта ромашка выглядит…
«Нарву цветов и подарю букет той девушке, которую люблю», – напела я, разглядывая следующее стекло и захихикала. Ну да, ну да… Тут БУКЕТ и впрямь богат. Кто-то одарил свою любимую так одарил. Щедро, от души. Упаси Господь меня от аналогичных ромашек и прочих «букетов» подобного толка.
Я просто-таки художник. Тоже с красками вожусь. Сплошной фильм «50 оттенков», только не серого, а фиолетового. Мои цвета – исключительно розовые, лиловые и пурпурные и изредка синие. А если в банке гематоксилин постоит подольше без фильтрации, то ещё и золотые оттенки появляются. Красивые такие, дорогие, богатые… Ух!
Кто сказал, что лабораторное дело – это скучно и уныло? Бред.
Закончив возиться с окраской и вернувшись в приёмную, я заулыбалась: милота же. Анонимный даритель положил мне на стул пару новеньких шерстяных фиолетовых носков. Очень мягких и тёплых.
Подарок как никогда кстати. В «красилке», равно как и в приёмной, было чертовски холодно, и мои ноги страшно замёрзли. Довольно ворча, я принялась спешно напяливать мягкие пуховые носочки.
Вот... Совсем другое дело. Теперь тепло. Наконец-то тепло. Ещё и запах сирени такой бодрящий. Спасибо тебе, добрый человек, кто бы ты ни был.
Так… наверное, стоит рассказать, как я, отнюдь не медик по образованию, вообще стала работать в такой специфической сфере, как лабораторное дело? Работать, совершенно не имея права этого делать?
Глава 2. Невезуха
Моё детство и юношеские годы вряд ли можно назвать лёгкими. Да, согласна: лихие 90-е в принципе не были особо простым временем в нашей стране, но мне особенно не повезло. С точки зрения большинства моих знакомых я была нищебродкой и безотцовщиной.
Моя мама, тогда ещё восторженная и увлечённая студентка геохимического факультета, имела несчастье выйти замуж в начале 80-х за симпатичного экзальтированного художника, фаната мотоциклов и гонок. Чем это всё закончилось, думаю, продолжать не стоит. Скажу лишь, что семейное счастье молодых продлилось всего неделю, но и этой недели с лихвой хватило матери, чтобы забеременеть от талантливого «хруста».
Мой дедуля очень любил свою старшую дочь и искренне переживал, что ей так в жизни не повезло. Нет, он вовсе не осуждал мою маму за то, что она рано выскочила замуж за харизматичного, но непутёвого служителя муз, с самого начала догадываясь, что их совместная жизнь вряд ли будет лёгкой и весёлой. Молодо-зелено, все через это проходили. Но вот то, что как выпускник одного из престижнейших тогда в стране ВУЗов мама в 90-х денег не зарабатывала, его всерьёз печалило. Дедушка, талантливый инженер, некогда работающий на «оборонку» и никогда ничего о своей работе не рассказывающий, ещё помнил времена, когда советский геохимик был уважаемой профессией. Элитной. А тут такой конфуз: предприятие, где работала дочь, – практически банкрот.
Денег у мамы и правда не было, но она не жаловалась и вертелась, как умела. Получалось довольно плохо. Как-то ей вечно не везло: начнёт работать продавцом – непременно обворуют. Убирает дом частнику за деньги – не заплатят. Ухаживает за алабаями – те руки до крови ей порвут…
– Просто ты слишком честная и правильная, – утешал маму дедуля. – Люди таким быстро садятся на шею. Ладно, не переживай. Я тебе шубку куплю. Ты ещё молодая, красивая, достойна лучшего. Авось кто-нибудь да клюнет… с такой-то песцовой шубкой. Каков мех, а? Ты погляди!
Шубку украли, как вы понимаете. Не с маминым везением было её носить.
Затем сначала умерла бабуля, а следом за ним почил в бозе и дедуля. Так моя мама стала наследницей недоступного ей ранее жилья в Подмосковье. Красивый, крепкий дом. Дедушка всю душу в него вложил при строительстве, это правда.
Но маму сильно беспокоило, что дед поступил не по совести.
– Как-то это нечестно, – переживала мама. – Мне дом, сестре ничего. Ни копеечки, ни бусинки…
– У сестры твоей есть квартира в Москве, – утешала на похоронах маму наша дальняя родственница. – Твой отец всё просчитал, не переживай. Умнейший человек. Теперь ты сможешь стопроцентно наладить личную жизнь… со своим жильём-то и без возрастной родни! Даже дочка не будет проблемой! Да и если так посудить…
Мамина кума зашептала маме трагическим шёпотом, перебивая родственницу:
– Дорогая, ну ты же не девочка и понимаешь: твой отец отписал тебе дом за…
– За что? – всхлипывала мама.
– Ты и твоя дочка ухаживали за ним, лежачим. А сестра нет. Прости, не хотела поднимать я эту тему…
– Сестра в Москве живёт, она не могла тут торчать.
– Ну да, ну да. Главное, верить. Всё правильно твой отец сделал. Кто досматривает, тот и получает. Ты и маму похоронила, и отца. Тебе и домом распоряжаться. Тебе, а не богатой московской сестре.
Короче, мама переживала-переживала, но «по совести» поступать не стала. Правда, не из жадности, а по причине нежелания продавать то строение, в котором и родилась, и выросла. Она к нему прикипела.
Родовое гнездо, как-никак. Историческое во всех смыслах место.
***
С этого момента мамина родная сестра, доселе появляющаяся в нашем городе лишь изредка, стала методично усиленно капать моей родительнице на мозги, чтобы она отправила меня в условное ПТУ после окончания 9 класса:
– На хрена Веруське высшее образование, скажи?
– Доча умненькая, – упорствовала мать. – Учится на одни пятёрки. Может, инженером станет, как дед, или геохимиком, как я… Склонности к химии и физике у неё налицо… С олимпиады на олимпиады так и скачет…
– Я хочу быть художником-реставратором! – важно заявила я. – Химия меня интересует исключительно в аспекте создания наилучших красок. Ну или искусствоведом, я ещё не решила. Всё это безумно интересно.
Мама тихонько вздохнула, вспоминая моего отца. Не такой она видела хорошую профессию.
– Хреноведом. Ерунда это всё безденежная, – язвительно заметила моя тётушка. – Дорогая, ну подумай сама: ты женщина молодая, придёт сюда мужчина, а тут дочка-подросток… Короче, Веру нужно срочно куда-то отсюда девать. Пусть поступает в ПТУ. Любое. Даже художественное, если ей так охота рисовать, но я б лучше на товароведа пошла. Твоей дочке же нужно как-то общаться, свою семью заводить, а не с пробирками тебе помогать? В Москве шансов больше.
– Тоже верно, – задумалась мама. – Но вообще… нет. Пусть окончит 11 классов. Так будет правильно. Не хочу дочь-ПТУшницу. Я уверена, Верочка непременно поступит в МГУ или МИХМ.
– Глупенькая ты, – вздохнула тётка. – Я ж добра вам обеим желаю. МИХМ, МГУ… Это вам ничего не даст. Но дело ваше.
Мама и впрямь вскоре обзавелась поклонником, но её женское счастье вновь продлилось недолго. Когда я перешла в 11 класс, женщина по непонятной причине принялась чахнуть буквально на глазах. Я таскала её по больницам и частным клиникам с целью понять, что вообще происходит, нещадно мотая личные деньги (я тогда подрабатывала, моя машины) и матери. Немалые деньги, к слову.
А хахаль… А что хахаль? Слился, конечно. Зачем возиться с больной, когда вокруг куча здоровых.
И тогда мне на помощь вновь пришла московская тётушка, приехав лично в наш городок.
Тётушку я тогда обожала и по возможности всегда старалась у неё научиться тому, что она умела делать лучше всего: украшать.
Сильная женщина. Ухоженная и стильная. Дом – полная чаша. В любой комнате абсолютный порядок: не то, что у моей мамы, хаотичной и бессистемной. Уют. Продуманность и гармоничность дизайна, ни одной лишней детали. Это, кстати, и было одной из причин, почему меня так привлекало обучение рисованию и декору: хотелось бы уметь ТАК создавать уют, как тётка. Не квартира, а музей. Ходить из комнаты в комнату и ахать и охать, пуская слюни зависти. Как же она умела из простых вещей и самых дешёвых товаров создать нереальную красоту…
Сестру тётка очень любила, что было совсем неудивительно: близняшки же. Точные копии. Разница лишь в том, что моя мама была старше на несколько минут и немного умнее, а её младшая сестренка оказалась более приземлённой и хитрой. То бишь умной в бытовом плане. Надо признать, обе сестры здорово уравновешивали друг друга. Ум технический и ум практический. Именно так. Баланс такой баланс…
Тёткой я безумно восхищалась как стопроцентной ЖЕНЩИНОЙ с большой буквы, но мама есть мама. Маму я любила безусловной любовью, не требующей объяснений.
В те годы я совсем не понимала, почему дедушка и бабушка так противились моим поездкам в Москву, чтобы погостить у тётушки. Что их так бесконечно смущало? Любимая тётя была жителем столицы, и не абы каким: состоятельна и красива – этих причин достаточно, чтобы ребёнок менее успешной сестры восторгался такой родственницей. Покорить Москву, приехав из глубинки, – не многие на это способны. У мамы вот не получилось.
К сожалению, тёткины деньги и рекомендованные ей доктора не помогали. Все врачи и прочие специалисты дружно разводили руками. А когда неутешительный диагноз – онкология – всё-таки был подтверждён, было уже поздно. Лечение было абсолютно бесполезно.
Мама, к её чести, держалась бодрячком и не раскисала. Я бы на её месте выла в голос: всю жизнь она, красивая и статная женщина, нигде не была и ничего не видела; работала за копейки без сна и без отдыха. Даже желанным сыном не обзавелась. Единственное, что у неё было – огромный дом, доставшийся ей от деда относительно недавно. Дом, который должен был перейти мне по наследству после смерти матери.
Но это меня не радовало.
Мама всё-таки однажды не сдержалась и всплакнула на плече у сестры:
– Дорогая, я так боюсь... Моя дочка же совсем глупенькая в бытовом плане. Прямо копия меня в юности.
– Не волнуйся. Я воспитаю Веру, как родную дочь. До 18 лет всего ничего осталось. Да и ты ещё поживешь, я уверена.
