В дни светлой, беззаботной молодости знавал я одного добродушного толстяка. Этот улыбчивый, болтливый и чрезвычайно энергичный человек спешил поделиться своей радостью со всем светом. И неудивительно, ведь у него родился сын! Красивый, ладно сложенный мальчик весом 8 435 знаков! Молодой папа показывал мне малютку, качал его на руках, прижимал к себе, и слёзы счастья катились по раскрасневшемуся от нахлынувших чувств лицу. Он просил… нет, даже требовал, чтобы я стал крёстным отцом малыша и дал ему какое-нибудь подходящее имя. Я осторожно взял ребёнка на руки, посмотрел на него, задумался и, наконец, вынес вердикт:
– Первое слово, которое принёс в наш несовершенный мир этот славный малыш, – «счастье»! Я думаю, тебе так и стоит назвать его – «Счастье моё!».
Добродушный толстяк аж захлопал в ладоши от этого воодушевляющего предложения. Он горячо пожал мою руку и крепко обнял меня, словно родного брата, которого не видел много-много лет. Предстояла ещё целая куча хлопот. Нужно было хорошо одеть и причесать ребёнка, чтобы он выглядел не хуже других детей. Я с лёгким сердцем посоветовал отцу нескольких знакомых корректоров, которые могли бы помочь ему в этом нелёгком деле, требующем определённой сноровки, но, похоже, папаша уже не слышал меня. Он ни на минуту не хотел расставаться со своим «Счастьем» и собирался заниматься им собственноручно.
Прошло время. Я, как обычно, работал с клиентами в конторе и ничего не слышал ни о знакомом, ни о его красивом малыше, однако в один тихий июньский вечер молодой папа вдруг решил напомнить о себе телефонным звонком. По его голосу я понял, что дело очень серьёзное. Друг хотел поделиться со мной чем-то сокровенным, так что мы договорились встретиться в тот же день в центральном парке.
На встрече толстяк не сдерживал эмоций. Его руки тряслись и всё время сжимались в кулаки от негодования. Причиной столь неконтролируемого волнения был главный редактор одного местного журнала, куда молодой папа хотел пристроить своё «Счастье».
– Ваш ребёнок слишком слаб, хил и беспомощен, чтобы занять место среди наших воспитанников, – сказал застывшему от изумления папаше редактор, брезгливо разглядывая карапуза. – Ну вы посмотрите сами! Что это за ножки, ручки? А эти глаза? Они же абсолютно пустые и бессмысленные! Нет-нет, мы совершенно точно не сможем принять вашего сына. Только давайте без обид, решение принимал не один я, а вся редакционная коллегия. И кстати… Скажите, у вас ещё, случайно, где-нибудь на антресолях такие же детишечки не завалялись?
– Н… нет, – прошептал толстяк, с огромным трудом проглотив подступивший к горлу ком.
– И слава богу, – расслабился редактор. – Вы женаты?
– Да, совсем недавно я женился на своей обожаемой Музе, – дрогнувшим голосом произнес молодой папа.
– Музе? Тогда вот вам добрый совет: бросайте её поскорее, пока она не бросила вас! Это чрезвычайно ветреная особа! Крутит-вертит разными людьми, а потом они приходят сюда и приносят плоды своих бурных бессонных ночей, проведённых с ней. И поверьте, плоды эти отнюдь не райские. – Редактор откинулся на спинку кресла, полагая, что разговор исчерпан, но папаша продолжал буравить его тяжёлым взглядом. – Уважаемый, вы на мне дыру протрёте! Чего вы ждёте? Я всё сказал! Разводитесь со своей Музой, ничего путного из вашего союза всё равно не выйдет!
На столе громко и требовательно затрезвонил служебный телефон. Редактор мигом взял трубку, демонстративно отвернувшись от моего доброго знакомого. Молодой папа вздохнул, бережно взял на руки своё молчаливое дитя и направился в коридор.
– …сюда и приносят свои литературные выкидыши! – донеслось до папаши напоследок из-за закрытой двери.
Я сочувственно положил руку на плечо бедолаги:
– Это было грубо и некрасиво с его стороны, но, возможно… Он в чем-то прав, дружище. Тебе нужно поговорить со своим «Счастьем», попытаться понять, как можно сделать его похожим на других…
– Он не выкидыш и не инвалид! – злобно перебил меня толстяк. – Он особенный! Он – моя гордость! Почему он должен быть похожим на других?
– Потому что ты ослеплён своим «Счастьем». Ты думаешь, произвёл его на свет, и ему будут вечно открыты все двери, однако «Счастье» ещё надо вырастить: постоянно работать над ним, находить ошибки и изъяны, приводить в порядок мысли и желания. Только разобравшись с тем, что творится в душе и в разуме, ты обретешь умудрённое опытом и полное жизни «Счастье»!
Молодой папа ошарашенно смотрел на меня.
– Ты… Ты правда так считаешь? – с подозрением и словно даже детской обидой в голосе спросил он.
– Я правда так считаю, – кивнул я. – Не будь поверхностным, смотри в суть вещей. Когда на свет появляется новое творение, для родителей наступают мгновения счастья, но это счастье кратковременно, ведь жизнь не стоит на месте. Возникают проблемы, переживания, а вместе с ними мысли, ошибки, заблуждения… Если научишься справляться с трудностями и обретёшь покой разума, то обретёшь и покой души. А твоё драгоценное «Счастье» получит второе дыхание.
Следующая встреча в городском парке с моим хорошим знакомым состоялась в конце августа. Толстяк прямо-таки сиял от радости.
– Дружище! – воскликнул он, обняв меня так сильно, что слегка хрустнули рёбра. – В моей семье пополнение!
– Серьёзно? – обрадовался я, деликатно, но настойчиво высвобождаясь из медвежьих объятий. – Вы с Музой родили ещё одного?
Толстяк обиженно посмотрел на меня. А затем как ни в чём не бывало хлопнул по плечу и расхохотался:
– Одного? Скажешь тоже! Бери выше! Не одного, а целых трёх! Трёх красивых девочек!
Я присвистнул.
– Значит, теперь тебя можно назвать многодетным отцом? Поздравляю!
– Спасибо, дружище! В моей семье всегда были крепкие узы, так что я решил назвать дочек красивыми русскими именами! Стало быть, у меня родились «Вера» – в честь покойной прабабушки, «Надежда» – в честь покойной бабушки и «Любовь» – в честь ненаглядной мамы! Но я и про первенца не забываю! Проштудировали с ним весь учебник русского языка, залечили ножку, выправили ручку, выровняли носик! Теперь этот негодяй не посмеет сказать, что с моим ребёнком что-то не так!
– Потрясающие новости, дружище! Когда же ты отправишь ребёнка в журнал?
– Э-э-э… Видишь ли, я решил отправить его… то есть их… не в журнал! Кому сейчас нужны эти ваши бумажные журналы, кто их вообще читает? Я решил сдать своих детей в интернет!
Повисло короткое молчание.
– В интернет? – задумался я. – В интернете много проходимцев, которые могут обидеть твоих детей. А еще больше «воспитателей», которые всегда лучше знают, как вырастить чужого ребёнка. Только немногие дают действительно дельные советы.
– Я знаю! – кивнул друг. – Но сейчас все так делают! Мои дети окажутся в центре внимания! Они займут достойное место…
– Если к ним начнут лезть, раздавать тумаки и отвешивать оплеухи, ты уверен, что справишься с этим?
Друг посмотрел на меня с удивлением:
– Что ты имеешь в виду?
– Твои дети начнут новую жизнь. Если ты хорошо воспитал их, они смогут постоять за себя, всё выдержат и даже не поморщатся. Вопрос в том, справишься ли ты сам с эмоциями, когда увидишь, как их пытаются обидеть? Пойми, я боюсь не за них… С ними всё будет в порядке. Я беспокоюсь за тебя.
Толстяк смешно надул щёки и пробубнил:
– Да если их кто-нибудь… Да я… Да я за них на куски любого порву!
– Так я и думал. Друг, не трать силы и эмоции на всех подряд! Остановись на том, что действительно важно! Беседуй с теми, кто этого действительно заслуживает! Это не так просто на деле, как на словах, но все-таки…
– Я буду делать то, что сочту нужным для своих детей!
– Но ведь речь идёт…
– НЕТ! Не желаю тебя больше слушать! Сначала заведи своих, а уже потом рассуждай!
Толстяк фыркнул, поднялся со скамейки и, не оглядываясь, потопал прочь.
Минуло ещё несколько недель, прежде чем многодетный друг вновь предложил мне встретиться в общественном парке.
Вокруг было по-осеннему свежо. Парили красные листья, на небе кучковались серые тучи, а под ногами чуть слышно погромыхивала треснутая брусчатка.
– Ты только посмотри на эту меркантильную сволочь! – даже не поприветствовав меня, начал друг, показывая экран смартфона. – Конкурс детских рассказов проводят! «Любовь» моя, видите ли, ни ростом, ни весом не вышла, всего шесть тысяч знаков! А ему надо больше! Не вижу, говорит, я что-то вашей «Любви»! Десять тысяч, тогда сойдёмся! Можно подумать, я ему свою дочь продаю!
– Ну зачем же так грубо? Не надо никого продавать. Лучше откорми её, – пожал плечами я. – Насыпь в кастрюлю букв, обильно залей их водой, приправь знаками препинания, добавь щепотку многоточий по вкусу, перемешай, подай получившиеся несколько абзацев на красивой тарелке, и пускай всё это лопает!
– Насильно откармливать ребёнка? – фыркнул папаша. – Она у меня стройная, худая красавица, а не разожравшийся, обрюзгший боров на семьсот тысяч знаков!
Я не смог сдержать улыбку:
– Тогда плюнь на этот конкурс. Или найди другой.
Толстяк согласно кивнул. Затем загадочно улыбнулся:
– Кстати, у меня для тебя сюрприз!
– Да? – удивился я. – И что же это?
– Закрой глаза и послушай!
Я сомкнул веки и с некоторой опаской приготовился. Не люблю, знаете ли, всякие сюрпризы.
– «Счастье моё – держать тебя на руках, слышать твой звонкий смех и наблюдать, с какой лёгкостью кисть создателя творит свои чудеса вопреки стараниям слепых и глухих людей заглушить вечный зов Вселенной», – сухо произнёс мужской роботизированный голос.
– Что это? – спросил я, открывая глаза и непонимающе глядя на друга.
– Научил «Счастье» говорить, – ответил друг, и в его глазах застыли слёзы. – Он пока неправильно расставляет некоторые ударения, иногда запинается, но... «Счастье» всегда согревает меня, когда вокруг пусто и неуютно.
Мы помолчали, продолжая слушать безэмоциональный механический голос. Рядом поднялся ветер, увлекая в свой безумный танец ворох ярко-красных листьев.
– Знаешь, Муза часто задерживается на работе, – вздохнул толстяк. – Мы проводим слишком мало времени вместе. В выходные у неё всегда болит голова. Она говорит, что ей надо побыть в одиночестве, собирает вещи и уезжает за город подышать свежим воздухом. Как думаешь, тот редактор был прав? Она мне действительно изменяет?
– Я думаю, всем иногда хочется побыть наедине с самим собой, даже Музе, – честно ответил я.
– Наверное, ты прав, – подумав, согласился друг. – Но я… Я не могу без неё, понимаешь? Мне становится одиноко и скучно, когда она оставляет меня… Я чувствую себя таким… таким беспомощным и жалким! Я даже не в состоянии придумать, куда отвести детей на прогулку, кроме литературных кружков и бумажных журналов! А ведь ты понимаешь, как стало сложно с ними сладить! Это раньше они прятались в стол от незнакомцев, а сейчас никто не хочет засиживаться на одном месте! Каждый мечтает съездить туда, где миром правит жаркий свет софитов и плещется море человеческих рук! Туда, где можно хотя бы разок искупаться в аплодисментах и хорошенько позагорать в лучах собственной славы!
– Понимаю, – кивнул я. – Мечты, мечты…
– И вот я беспомощно сижу на месте и считаю часы в ожидании Музы, а в голове назойливо крутится мысль о том, что я навсегда утратил связь с мирозданием и разучился по-настоящему чувствовать. Но потом со мной начинает беседовать «Счастье», и на душе вдруг становится легко и тепло, – продолжил собеседник, улыбнувшись. – Я вспоминаю, что у меня есть красавица жена и чудо-детишки и лучше их нет в целом свете!
Незаметно для нас в парке начался дождь. Я смотрел, как он заполняет широкие, неуклюжие трещины в брусчатке, размывает границы и точит камень изнутри.
– Пойдём! – предложил товарищ, раскрывая чёрный зонт. – Мне ещё сегодня «Веру» постричь надо. А то ходит обросшая четырьмя тысячами ненужных знаков.
– У меня родились уроды!
С этих слов друг начал свою нетрезвую речь. Мы сидели в каком-то богом забытом баре. За окном ревела вьюга, а календарь ненавязчиво подсказывал, что на всех парах приближается Новый год.
– Уроды родились! Понимаешь?
Он смотрел на меня суровым взглядом человека, который мог, не задумываясь, зарядить собеседнику кулаком в челюсть, если бы тот попытался как-то пошутить. Однако шутить мне вовсе не хотелось.
– Это тебе сказали «воспитатели» в интернете? Кто именно? – нахмурившись, спросил я.
– Один из этих… Неважно! – отмахнулся друг. – Это чистая правда! Муза окончательно променяла меня на своих грязных любовников! – Он трахнул мясистым кулаком по столу, и люди поблизости вздрогнули. – Всё правильно мне тот редактор говорил! А я, дурак, не верил! Она никогда не любила меня по-настоящему! Никогда не выкладывалась на полную!
– Погоди, – попытался я его успокоить. – Муза ведёт дела с разными людьми, и это вовсе не значит, что она непременно занимается с ними…
– Брехня! – отрезал захмелевший толстяк. – Она сама призналась, что и с кем вытворяет на чистом листе и в каких литературных приёмах и тропах!
– Где она сейчас?
– А я почём знаю? Собрал манатки и вышвырнул её на улицу!
Друг устало закрыл лицо руками. В этот момент к столику подошла официантка, но я жестом попросил её больше ничего не приносить.
– Собрал вещи и вышвырнул её… в метель, – повторил друг, и плечи его затряслись от беззвучного плача. – А потом я… схватил нож и убил свою «Любовь»!
– Что-что ты сделал? – напрягся я.
– Забрал её домой из интернета, разорвал ножом на мелкие кусочки и бросил их в огонь! Нет больше «Любви»! И «Веры» больше нет! А следом за ними и «Надежды»! Хотел взяться за «Счастье», а его и след простыл! Искал-искал везде, но так и не нашёл! Испугался, наверное, и убежал во двор! Где он теперь ходит по свету, маленький мой?
Друг уткнулся лбом в стол и зарыдал.
– Подожди-подожди! – растерялся я, обнимая его за плечи.
– Молодой человек, вам плохо? Чем-то помочь? – спросила подоспевшая официантка.
– Дайте ему воды! – попросил я. – И успокоительное, если есть!
Все посетители бара смотрели на нас с сочувствием. Одна из женщин, порывшись в сумочке, подошла и протянула мне корвалол. Следом вернулась официантка со стаканом холодной воды.
– Пей, не торопись! Всё хорошо, дружище, всё хорошо, это не конец света! – изо всех сил утешал я павшего духом товарища, накапав в воду тридцать капель лекарства.
– Я урод! – повторял друг, оторвавшись от стакана. – Я не смог воспитать хороших детей! Одна мелкая, другой долговязый, глаза пустые, смысла нет! Зачем я вообще породил их на свет? Зачем я довёл всё до этой трагедии?
– Не принимай близко к сердцу всех этих «воспитателей» из интернета! Кому-то не по вкусу рост и вес, кому-то – цвет волос, а кто-то вообще слепой и критикует за то, что не может разглядеть чужой потенциал даже в упор! Ты не должен поддаваться искушению и уничтожать наследие! Слушай тех, кто искренне хочет помочь! И ни в коем случае не переживай из-за напыщенных дураков, не способных отделить собственную критику от собственного же хамства, словно зёрна от плевел!
– Их больше нет, понимаешь?! – всхлипывал отец. – Их больше нет! Я уничтожил всё своими погаными руками! Как мне моей Музе теперь в глаза посмотреть? Как мне теперь жить дальше?!
– Так же,
– Первое слово, которое принёс в наш несовершенный мир этот славный малыш, – «счастье»! Я думаю, тебе так и стоит назвать его – «Счастье моё!».
Добродушный толстяк аж захлопал в ладоши от этого воодушевляющего предложения. Он горячо пожал мою руку и крепко обнял меня, словно родного брата, которого не видел много-много лет. Предстояла ещё целая куча хлопот. Нужно было хорошо одеть и причесать ребёнка, чтобы он выглядел не хуже других детей. Я с лёгким сердцем посоветовал отцу нескольких знакомых корректоров, которые могли бы помочь ему в этом нелёгком деле, требующем определённой сноровки, но, похоже, папаша уже не слышал меня. Он ни на минуту не хотел расставаться со своим «Счастьем» и собирался заниматься им собственноручно.
Прошло время. Я, как обычно, работал с клиентами в конторе и ничего не слышал ни о знакомом, ни о его красивом малыше, однако в один тихий июньский вечер молодой папа вдруг решил напомнить о себе телефонным звонком. По его голосу я понял, что дело очень серьёзное. Друг хотел поделиться со мной чем-то сокровенным, так что мы договорились встретиться в тот же день в центральном парке.
На встрече толстяк не сдерживал эмоций. Его руки тряслись и всё время сжимались в кулаки от негодования. Причиной столь неконтролируемого волнения был главный редактор одного местного журнала, куда молодой папа хотел пристроить своё «Счастье».
– Ваш ребёнок слишком слаб, хил и беспомощен, чтобы занять место среди наших воспитанников, – сказал застывшему от изумления папаше редактор, брезгливо разглядывая карапуза. – Ну вы посмотрите сами! Что это за ножки, ручки? А эти глаза? Они же абсолютно пустые и бессмысленные! Нет-нет, мы совершенно точно не сможем принять вашего сына. Только давайте без обид, решение принимал не один я, а вся редакционная коллегия. И кстати… Скажите, у вас ещё, случайно, где-нибудь на антресолях такие же детишечки не завалялись?
– Н… нет, – прошептал толстяк, с огромным трудом проглотив подступивший к горлу ком.
– И слава богу, – расслабился редактор. – Вы женаты?
– Да, совсем недавно я женился на своей обожаемой Музе, – дрогнувшим голосом произнес молодой папа.
– Музе? Тогда вот вам добрый совет: бросайте её поскорее, пока она не бросила вас! Это чрезвычайно ветреная особа! Крутит-вертит разными людьми, а потом они приходят сюда и приносят плоды своих бурных бессонных ночей, проведённых с ней. И поверьте, плоды эти отнюдь не райские. – Редактор откинулся на спинку кресла, полагая, что разговор исчерпан, но папаша продолжал буравить его тяжёлым взглядом. – Уважаемый, вы на мне дыру протрёте! Чего вы ждёте? Я всё сказал! Разводитесь со своей Музой, ничего путного из вашего союза всё равно не выйдет!
На столе громко и требовательно затрезвонил служебный телефон. Редактор мигом взял трубку, демонстративно отвернувшись от моего доброго знакомого. Молодой папа вздохнул, бережно взял на руки своё молчаливое дитя и направился в коридор.
– …сюда и приносят свои литературные выкидыши! – донеслось до папаши напоследок из-за закрытой двери.
Я сочувственно положил руку на плечо бедолаги:
– Это было грубо и некрасиво с его стороны, но, возможно… Он в чем-то прав, дружище. Тебе нужно поговорить со своим «Счастьем», попытаться понять, как можно сделать его похожим на других…
– Он не выкидыш и не инвалид! – злобно перебил меня толстяк. – Он особенный! Он – моя гордость! Почему он должен быть похожим на других?
– Потому что ты ослеплён своим «Счастьем». Ты думаешь, произвёл его на свет, и ему будут вечно открыты все двери, однако «Счастье» ещё надо вырастить: постоянно работать над ним, находить ошибки и изъяны, приводить в порядок мысли и желания. Только разобравшись с тем, что творится в душе и в разуме, ты обретешь умудрённое опытом и полное жизни «Счастье»!
Молодой папа ошарашенно смотрел на меня.
– Ты… Ты правда так считаешь? – с подозрением и словно даже детской обидой в голосе спросил он.
– Я правда так считаю, – кивнул я. – Не будь поверхностным, смотри в суть вещей. Когда на свет появляется новое творение, для родителей наступают мгновения счастья, но это счастье кратковременно, ведь жизнь не стоит на месте. Возникают проблемы, переживания, а вместе с ними мысли, ошибки, заблуждения… Если научишься справляться с трудностями и обретёшь покой разума, то обретёшь и покой души. А твоё драгоценное «Счастье» получит второе дыхание.
***
Следующая встреча в городском парке с моим хорошим знакомым состоялась в конце августа. Толстяк прямо-таки сиял от радости.
– Дружище! – воскликнул он, обняв меня так сильно, что слегка хрустнули рёбра. – В моей семье пополнение!
– Серьёзно? – обрадовался я, деликатно, но настойчиво высвобождаясь из медвежьих объятий. – Вы с Музой родили ещё одного?
Толстяк обиженно посмотрел на меня. А затем как ни в чём не бывало хлопнул по плечу и расхохотался:
– Одного? Скажешь тоже! Бери выше! Не одного, а целых трёх! Трёх красивых девочек!
Я присвистнул.
– Значит, теперь тебя можно назвать многодетным отцом? Поздравляю!
– Спасибо, дружище! В моей семье всегда были крепкие узы, так что я решил назвать дочек красивыми русскими именами! Стало быть, у меня родились «Вера» – в честь покойной прабабушки, «Надежда» – в честь покойной бабушки и «Любовь» – в честь ненаглядной мамы! Но я и про первенца не забываю! Проштудировали с ним весь учебник русского языка, залечили ножку, выправили ручку, выровняли носик! Теперь этот негодяй не посмеет сказать, что с моим ребёнком что-то не так!
– Потрясающие новости, дружище! Когда же ты отправишь ребёнка в журнал?
– Э-э-э… Видишь ли, я решил отправить его… то есть их… не в журнал! Кому сейчас нужны эти ваши бумажные журналы, кто их вообще читает? Я решил сдать своих детей в интернет!
Повисло короткое молчание.
– В интернет? – задумался я. – В интернете много проходимцев, которые могут обидеть твоих детей. А еще больше «воспитателей», которые всегда лучше знают, как вырастить чужого ребёнка. Только немногие дают действительно дельные советы.
– Я знаю! – кивнул друг. – Но сейчас все так делают! Мои дети окажутся в центре внимания! Они займут достойное место…
– Если к ним начнут лезть, раздавать тумаки и отвешивать оплеухи, ты уверен, что справишься с этим?
Друг посмотрел на меня с удивлением:
– Что ты имеешь в виду?
– Твои дети начнут новую жизнь. Если ты хорошо воспитал их, они смогут постоять за себя, всё выдержат и даже не поморщатся. Вопрос в том, справишься ли ты сам с эмоциями, когда увидишь, как их пытаются обидеть? Пойми, я боюсь не за них… С ними всё будет в порядке. Я беспокоюсь за тебя.
Толстяк смешно надул щёки и пробубнил:
– Да если их кто-нибудь… Да я… Да я за них на куски любого порву!
– Так я и думал. Друг, не трать силы и эмоции на всех подряд! Остановись на том, что действительно важно! Беседуй с теми, кто этого действительно заслуживает! Это не так просто на деле, как на словах, но все-таки…
– Я буду делать то, что сочту нужным для своих детей!
– Но ведь речь идёт…
– НЕТ! Не желаю тебя больше слушать! Сначала заведи своих, а уже потом рассуждай!
Толстяк фыркнул, поднялся со скамейки и, не оглядываясь, потопал прочь.
***
Минуло ещё несколько недель, прежде чем многодетный друг вновь предложил мне встретиться в общественном парке.
Вокруг было по-осеннему свежо. Парили красные листья, на небе кучковались серые тучи, а под ногами чуть слышно погромыхивала треснутая брусчатка.
– Ты только посмотри на эту меркантильную сволочь! – даже не поприветствовав меня, начал друг, показывая экран смартфона. – Конкурс детских рассказов проводят! «Любовь» моя, видите ли, ни ростом, ни весом не вышла, всего шесть тысяч знаков! А ему надо больше! Не вижу, говорит, я что-то вашей «Любви»! Десять тысяч, тогда сойдёмся! Можно подумать, я ему свою дочь продаю!
– Ну зачем же так грубо? Не надо никого продавать. Лучше откорми её, – пожал плечами я. – Насыпь в кастрюлю букв, обильно залей их водой, приправь знаками препинания, добавь щепотку многоточий по вкусу, перемешай, подай получившиеся несколько абзацев на красивой тарелке, и пускай всё это лопает!
– Насильно откармливать ребёнка? – фыркнул папаша. – Она у меня стройная, худая красавица, а не разожравшийся, обрюзгший боров на семьсот тысяч знаков!
Я не смог сдержать улыбку:
– Тогда плюнь на этот конкурс. Или найди другой.
Толстяк согласно кивнул. Затем загадочно улыбнулся:
– Кстати, у меня для тебя сюрприз!
– Да? – удивился я. – И что же это?
– Закрой глаза и послушай!
Я сомкнул веки и с некоторой опаской приготовился. Не люблю, знаете ли, всякие сюрпризы.
– «Счастье моё – держать тебя на руках, слышать твой звонкий смех и наблюдать, с какой лёгкостью кисть создателя творит свои чудеса вопреки стараниям слепых и глухих людей заглушить вечный зов Вселенной», – сухо произнёс мужской роботизированный голос.
– Что это? – спросил я, открывая глаза и непонимающе глядя на друга.
– Научил «Счастье» говорить, – ответил друг, и в его глазах застыли слёзы. – Он пока неправильно расставляет некоторые ударения, иногда запинается, но... «Счастье» всегда согревает меня, когда вокруг пусто и неуютно.
Мы помолчали, продолжая слушать безэмоциональный механический голос. Рядом поднялся ветер, увлекая в свой безумный танец ворох ярко-красных листьев.
– Знаешь, Муза часто задерживается на работе, – вздохнул толстяк. – Мы проводим слишком мало времени вместе. В выходные у неё всегда болит голова. Она говорит, что ей надо побыть в одиночестве, собирает вещи и уезжает за город подышать свежим воздухом. Как думаешь, тот редактор был прав? Она мне действительно изменяет?
– Я думаю, всем иногда хочется побыть наедине с самим собой, даже Музе, – честно ответил я.
– Наверное, ты прав, – подумав, согласился друг. – Но я… Я не могу без неё, понимаешь? Мне становится одиноко и скучно, когда она оставляет меня… Я чувствую себя таким… таким беспомощным и жалким! Я даже не в состоянии придумать, куда отвести детей на прогулку, кроме литературных кружков и бумажных журналов! А ведь ты понимаешь, как стало сложно с ними сладить! Это раньше они прятались в стол от незнакомцев, а сейчас никто не хочет засиживаться на одном месте! Каждый мечтает съездить туда, где миром правит жаркий свет софитов и плещется море человеческих рук! Туда, где можно хотя бы разок искупаться в аплодисментах и хорошенько позагорать в лучах собственной славы!
– Понимаю, – кивнул я. – Мечты, мечты…
– И вот я беспомощно сижу на месте и считаю часы в ожидании Музы, а в голове назойливо крутится мысль о том, что я навсегда утратил связь с мирозданием и разучился по-настоящему чувствовать. Но потом со мной начинает беседовать «Счастье», и на душе вдруг становится легко и тепло, – продолжил собеседник, улыбнувшись. – Я вспоминаю, что у меня есть красавица жена и чудо-детишки и лучше их нет в целом свете!
Незаметно для нас в парке начался дождь. Я смотрел, как он заполняет широкие, неуклюжие трещины в брусчатке, размывает границы и точит камень изнутри.
– Пойдём! – предложил товарищ, раскрывая чёрный зонт. – Мне ещё сегодня «Веру» постричь надо. А то ходит обросшая четырьмя тысячами ненужных знаков.
***
– У меня родились уроды!
С этих слов друг начал свою нетрезвую речь. Мы сидели в каком-то богом забытом баре. За окном ревела вьюга, а календарь ненавязчиво подсказывал, что на всех парах приближается Новый год.
– Уроды родились! Понимаешь?
Он смотрел на меня суровым взглядом человека, который мог, не задумываясь, зарядить собеседнику кулаком в челюсть, если бы тот попытался как-то пошутить. Однако шутить мне вовсе не хотелось.
– Это тебе сказали «воспитатели» в интернете? Кто именно? – нахмурившись, спросил я.
– Один из этих… Неважно! – отмахнулся друг. – Это чистая правда! Муза окончательно променяла меня на своих грязных любовников! – Он трахнул мясистым кулаком по столу, и люди поблизости вздрогнули. – Всё правильно мне тот редактор говорил! А я, дурак, не верил! Она никогда не любила меня по-настоящему! Никогда не выкладывалась на полную!
– Погоди, – попытался я его успокоить. – Муза ведёт дела с разными людьми, и это вовсе не значит, что она непременно занимается с ними…
– Брехня! – отрезал захмелевший толстяк. – Она сама призналась, что и с кем вытворяет на чистом листе и в каких литературных приёмах и тропах!
– Где она сейчас?
– А я почём знаю? Собрал манатки и вышвырнул её на улицу!
Друг устало закрыл лицо руками. В этот момент к столику подошла официантка, но я жестом попросил её больше ничего не приносить.
– Собрал вещи и вышвырнул её… в метель, – повторил друг, и плечи его затряслись от беззвучного плача. – А потом я… схватил нож и убил свою «Любовь»!
– Что-что ты сделал? – напрягся я.
– Забрал её домой из интернета, разорвал ножом на мелкие кусочки и бросил их в огонь! Нет больше «Любви»! И «Веры» больше нет! А следом за ними и «Надежды»! Хотел взяться за «Счастье», а его и след простыл! Искал-искал везде, но так и не нашёл! Испугался, наверное, и убежал во двор! Где он теперь ходит по свету, маленький мой?
Друг уткнулся лбом в стол и зарыдал.
– Подожди-подожди! – растерялся я, обнимая его за плечи.
– Молодой человек, вам плохо? Чем-то помочь? – спросила подоспевшая официантка.
– Дайте ему воды! – попросил я. – И успокоительное, если есть!
Все посетители бара смотрели на нас с сочувствием. Одна из женщин, порывшись в сумочке, подошла и протянула мне корвалол. Следом вернулась официантка со стаканом холодной воды.
– Пей, не торопись! Всё хорошо, дружище, всё хорошо, это не конец света! – изо всех сил утешал я павшего духом товарища, накапав в воду тридцать капель лекарства.
– Я урод! – повторял друг, оторвавшись от стакана. – Я не смог воспитать хороших детей! Одна мелкая, другой долговязый, глаза пустые, смысла нет! Зачем я вообще породил их на свет? Зачем я довёл всё до этой трагедии?
– Не принимай близко к сердцу всех этих «воспитателей» из интернета! Кому-то не по вкусу рост и вес, кому-то – цвет волос, а кто-то вообще слепой и критикует за то, что не может разглядеть чужой потенциал даже в упор! Ты не должен поддаваться искушению и уничтожать наследие! Слушай тех, кто искренне хочет помочь! И ни в коем случае не переживай из-за напыщенных дураков, не способных отделить собственную критику от собственного же хамства, словно зёрна от плевел!
– Их больше нет, понимаешь?! – всхлипывал отец. – Их больше нет! Я уничтожил всё своими погаными руками! Как мне моей Музе теперь в глаза посмотреть? Как мне теперь жить дальше?!
– Так же,
