— Дамьен!..
Моему возмущению не было предела. Оказалось, что кот давно выпрашивал у мамы сметану и никак не мог нарадоваться нескончаемым порциям. Но вот, остатки кошечьего лакомства были припрятаны в холодильник, а кот отруган за жадность. После чего Дам исчез из кухни…
— Вот чёрт твой этот черномордый!.. — ругнулась в сердцах мама, усаживаясь на стул при поддержке Макса. — А я ещё подумала — куда делся? Эх, борщ жалко…
– Какого… тут произошло? – матюгнулся папа.
Судя по виду, мы его разбудили. Взлохмаченная седая шевелюра замялась набок, а от пижамы на папе были только штаны. Объясняли наперебой, но папа сообразил гораздо быстрее. В результате Макс меня отослал помогать убирать погром, а они с отцом вдвоём ремонтировали и вешали шкафчик ещё около часа. Учитывая древность кухонной мебели — неудивительно.
Мама отделалась лёгкими ожогами, борщ не успел толком согреться. Мы управились с ней довольно быстро, периодически натыкаясь взглядом на прижатые к голове кошачьи уши и настороженный взгляд из коридора.
— Дамьен, ну как тебе не стыдно! Я тебя не кормлю что ли? — огорчённо отчитывала я кота, высыпая осколки посуды в ведро.
— Конечно, не кормишь, — не отрываясь от молотка, папа попыхивал сигаретой, зажав её в зубах. — Вон мужа своего не кормила…
— Максим!.. — оборвала мама.
Мужчины обернулись оба, а я в который раз улыбнулась про себя, глядя на двух тёзок. Неприятно, конечно, слышать такое. Тем более, я же видела, как папа упорно игнорировал Максима, нехотя отвечая исключительно по делу, а кое–какие вопросы и вовсе «не расслышал».
Уже через час виновник переполоха нагло ластился у моих ног, пока я протирала шкафчики и расставляла посуду, и даже не сильно обиделся на Макса, решившего потрепать по загривку виновато мяукающего кота. За Дама нам достался обоим кухонный наряд вне очереди. Пришлось быстро готовить утраченный супчик, папа был голоден и зол. Макс на удивление вызвался помогать. Правда, проще было сделать самой, – с такой скоростью и качеством очистки овощей, борща можно было и не дождаться.
Из коридора слышался приглушённый мамин голос, полный нотационных ноток.
— Что ты к ним привязался? Нашёл, где характер показать!..
— Софья, не смей мне перечить! — прорычал папа. — Где это видано, чтобы баба с другим мужиком хвост крутила, от законного мужа сбежав?! Вертихвостка!.. — прошипел, сплюнув с досады. — Разве так я её воспитывал? Это всё ты, твоя дурная мягкость!..
В голосе папы, не скрываясь, звенела ярость. Я вжала голову в плечи, стараясь слиться с плитой, на которой томился суп. Макс сидел за столом, пытаясь починить отвалившуюся при падении ручку ковшика. И только черноухому зверю было совершенно начхать на людские страсти, — он упорно щекотал коленки кончиком мягкого чёрного хвоста и выпрашивал очередной кусочек мяса.
— Не ори на меня! — оскорбилась мама.
Повисла хмурая, давящая тишина, в соседней комнате что–то с силой уронили.
— Максим, — послышался едва уловимый голос мамы вновь. — Ну неужели ты не хочешь счастья родной дочери? Любят ведь друг друга…
— Сегодня любят, завтра разбегутся. По Юрке вон тоже сохла, замуж рвалась против отцовской воли — где теперь тот Юрка? А с этим очередным мажором ребёнка сделают, размолвятся — ты растить будешь?!
— Ой!.. — возмутилась мама. — Нашёл о чем беспокоиться! Чай не дети малые, разберутся как–нибудь без тебя!..
— Коне–е–ечно… Зачем отец? Замуж выскочила, и благословения родительского не спросила, теперь ведь не модно! Вот помяни моё слово — с Анькой то же самое будет. Где она шляется? Сказала, к ужину будет, а её всё нет! Небось, у Кольки, этого подлеца, опять торчит!..
С возрастом папа становился всё капризнее и требовательнее. Но это не умаляло моего испорченного настроения. Я приехала в надежде на то, что мы будем рады друг другу, и совсем не была готова слушать глупые обвинения и упрёки. Разве так общаются родные люди? И Макс… Зря, наверное, приехал. Теперь неловко….
От неожиданных крепких объятий я вздрогнула, словно разрядившаяся сжатая пружина. И поцелуй в висок показался слишком неуместным, слишком стыдным… Как же — вертихвостка–разведёнка в родительском доме с чужим мужиком обнимается!..
— Т–ш–ш… — стиснул, игнорируя мой протест. — Ты–то чего завелась?
— А ты не слышишь? — сглотнула комок, смиряясь с объятиями. — Думаешь, приятно?..
— Я не евро, чтобы каждому старику угождать.
— Не смей так говорить о моём отце! — вырвалась, оттолкнув. — Он моя семья, ты понятия не имеешь, каким он был раньше!.. И не тебе говорить о нём с таким пренебрежением, будто он какой–то бомж с помойки…
Всё ещё истерично крича, я наблюдала, как Макс меняется в лице, застывая на месте. Но остановиться не смогла…
Спустя несколько минут массивная дверь в кухню грохотнула и завибрировала от удара. А через считаные секунды взревел до дрожи знакомый звук Мицубиси. Не поверив в происходящее, я отодвинула дрожащими руками шторку и выглянула в окно. Машины Макса у калитки не было, я не ошиблась. Только мой бордовый джипик сиротливо жался к забору, словно напуганный стеной дождя.
В нерешительности я вытерла руки о полотенце и взяла телефон.
Что делать? Звонить сейчас?.. Он на взводе, вряд ли разговор будет адекватным. Да и меня голос плохо слушается… А если он в аварию попадёт, психанув?! А если собьёт кого–нибудь?.. И папа тоже хорош!..
Телефон выдал холодные протяжные гудки. Я звонила снова и снова, но трубку никто не брал. Мама распекала папу, тот огрызался, но уже намного спокойнее.
— Что, добился? Этого ты хотел?
— Скатертью дорога, раз такой нежный.
В сердцах я отбросила на стол телефон. Голова болела, ощутимо тошнило, но меня разобрала злость.
— Пап, чего ты от меня хочешь?! Чтобы я жила с человеком, который мне изменяет и не уважает меня? — в глазах стояли злые слёзы. — Я развелась с Юркой, развелась, понимаешь? За свои ошибки я уже с лихвой отплатила, а ты всё цепляешься за прошлое!.. — размазала слёзы, просипев сквозь тошноту: — Не ошибаются только мёртвые…
На несколько секунд он замер. Наверное, давно стоило рассказать о своём горе не только маме. Но папа всегда остро реагировал на ссоры в семье. Твердил, что у хорошей бабы мужик гулять не будет, и раз я пошла наперекор его мнению, выйдя замуж, то должна была стоически терпеть до самого конца жизни.
Пошарив по карманам, он чиркнул спичкой перед лицом, раскуривая замусоленную вонючую папиросу. И когда хлопнула входная дверь, мы втроём в надежде обернулись в сторону коридора, но…
— Привет! — послышался беззаботный девичий голос. — А я хлеба купила, меня Колька подвёз... А чего все такие мрачные?
Оказавшись на пороге кухни, Анька ещё раз оглядела нас настороженно. Мне она была рада, судя по улыбающимся хитрющим глазам. Даже несмотря на мрачную немую картину.
— Ой, Катька! — обняла, целуя. — И Дама привезла!.. У–ти мой черноух холосенький…
«Холосенький» с подозрением покосился на протянутые к нему ручки, брезгливо дёрнул хвостом, видимо памятуя тискания и бантики на хвосте, и решительно направился к миске с видом убеждённого аристократа. Правда, с Анькой этот номер не прошёл, и за двери кухни Дам удирал от неё уже кругами и совсем не по–царски!..
— Опять ругаетесь? — осторожно спросила Анька, быстро оценив обстановку.
Мама отмахнулась, начав вдруг перебирать посуду.
— Дождь–то какой, дочь!.. Не промокла?
— Не!.. — протянула сестрица беззаботно. — Там у Южки так дорогу размыло, что мы еле проехали на Колькином «козлике», ещё и мужика одного пришлось вытаскивать из ямы… Симпатичный такой…
Анька выкладывала хлеб и сладкую выпечку на стол. Моя сестра всегда была сладкоежкой, и никогда не отказывала себе в удовольствии купить лишний рогалик с маком или колечко с заварным кремом. И это давно сказалось на её упитанных бочках и попе, но отказать себе в сладком, для Аньки было сродни самоубийству.
— Борщ готов… — судорожно вздохнула я, успокаиваясь. — Есть будешь?
— Буду!
Обращалась я к сестре, но не особенно интересовалась её ответом. Больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы на мою очередную смс или звонок ответили. Но если сначала были просто длинные гудки, то спустя несколько минут и вовсе вежливый до тошноты голос сообщил «абонент временно не доступен…»
— Кать, сядь, поешь сама, — мама приобняла за плечи, разворачивая меня к столу.
Анька уже разливала борщ, а папа докуривал свои удушливые сигареты.
— Никуда он не денется, — мама вручила мне сметану и ложки.
Сестра с озорным любопытством взглянула на нас.
— А кто он–то?
— Да так... Человек один, — откликнулась эхом. — Не хочу есть. Поеду я, спасибо… — развернулась уже к двери...
— Максим–то твой кто вообще есть? — папа методично раздавливал окурок в пепельнице. — Кем работает, был женат, есть дети?
На моих губах сама собой сложилась горькая усмешка.
— Он хороший, пап… Зря вы так…
Беспричинный страх давно терзал моё сердце, и я больше не могла терять ни минуты. Макс, конечно, не прав, и такое пренебрежение к моему отцу было обидным… Дождь стеной словно отрезал меня от мира вне дома, но сейчас я очень чётко понимала, что должна ехать. Иначе просто не успею, и будет поздно.
Машина завелась не сразу, да и из лужи я выезжала с пробуксовкой. Дворники с противным скрежетом тщетно разводили в стороны потоки шумящей воды. И когда это дорога из вполне ровной просёлочной успела превратиться в набор слизких ухабин?! И мне–то на переднеприводном джипе с высоким дорожным просветом не слишком комфортно скакать по ним, и периодически сбавлять обороты, когда заносило, а уж Максу на его чисто городском седане…
Стоп! Кого там Анькин дружок у Южки на УАЗике вытягивал?! Южка – речка хоть и мелкая, но в сезон дождей близко прилегающую просёлочную дорогу размывает так, что нет–нет, да и приходится вытаскивать из воды горе–водителей… Но что он забыл в той стороне посёлка? Там ведь тупик, — пара магазинов, да футбольное поле… Значит, не он?..
Я вывернула руль влево, сворачивая к реке. Даже если я ошиблась, и Макс уже в городе, то моя совесть будет чиста.
Привычные сельские дома, мелькающие в дымке дождя, проплывали мимо слишком медленно. Но только так можно было удержаться на скользкой дороге. Темнело быстро.
…Торчащий из воды капот чёрной перевёрнутой машины — это не то, что я хотела увидеть. На берегу суетились люди, местные помогали вытащить машину… Максима среди них не было.
На негнущихся ногах я отправилась вниз. Любимый плащ очень быстро промок, в ботинках хлюпало, но это сейчас не имело никакого значения.
— Что случилось? — подбежала я к одной из женщин.
Их было две и обе наблюдали за происходящим. Я знала их детей, мы вместе часто играли, когда были маленькими.
— Ой, Кать, ты что ли? Да что случилось, вон мужики спасают чью–то машину. На повороте занесло его, слетел юзом в реку, перевернулся.
— А что с водителем? Где он?!
— В больницу только что увезли, в травму. Тут же дороги эти чёртовы, «скорая» еле добралась! И то, — тащить пришлось на носилках, а то бы и «скорую» вытаскивали…
Взбираться на скользкий пригорок в дождь — ещё сложнее, чем спускаться с него! Два раза упала на руки, и о чистой обуви можно было забыть…
«В травму» — пульсировало в голове.
Нога? Рука? Рёбра?!
При воспоминании о больнице, совсем некстати заныло под грудью, в месте зажившего перелома. Ничего. Мне бы только добраться и убедиться… Да нет, Макс же живучий, даже не обязательно, что он что–то сломал!..
Уже совсем у машины сквозь шум дождя я услышала знакомый голос за кустарником, с другой стороны дороги:
— Тут недалеко, за поворотом. У магазина опять застрял, и вытолкнуть некому, — одни женщины… Может, хоть позвонить дадите? У меня телефон сел…
— Ладно, — ответил ему старческий голос. — Сейчас заведу свой трактор, выдернем тебя.
До кустарника оказалось рукой подать, что мне теперь промокшие ботинки и волосы, прилипшие к лицу… Макс был грязный, мокрый и очень расстроенный. Струи воды стекали по мужскому лицу, словно обрисовывая его контуры. Сердце всё ещё колотилось от страха, но я облегчённо выдохнула.
— Могу помочь, если хочешь, — подала голос, привлекая внимание.
Несколько секунд молчания и изумлённое выражение лица мужчины создавали неловкую паузу.
— Лучше езжай домой, простынешь, — буркнул он, подтягивая капюшон куртки. — Тебя отец, небось, ищет.
Замерев на месте, я стиснула зубы, чтобы не наговорить глупостей. Кто–то должен сделать шаг к примирению, — и если не я, то почему — он?..
— Прости, что накричала.
Он посмотрел на реку, щурясь.
— Знаешь, я не так себе представлял знакомство с твоими родителями… Сам сглупил, надо было иначе всё сделать...
Холодная мужская щека под моими губами оказалась с привкусом воды. Но по лицу Макса стало понятно, что он тоже не готов разорвать отношения из–за такой мелкой ссоры. И его неприступный взгляд заметно потеплел после поцелуя. Только времени на сантименты не было.
— Поехали, покажешь, где застрял. Я тебя вытащу. Дед Семён пока соберётся, пока выпьет, пока заведёт свой старинный трактор… Это если заведёт!..
Обернувшись, Макс проводил взглядом едва ковыляющую фигуру деда к дому.
— Иди в машину, я сейчас…
Совместными усилиями мы вытащили Мицубиси довольно быстро. Макс командовал, сигнализируя жестами, я потихоньку газовала. Грязь, сырость, вонь… Но мы успевали даже мрачно шутить, несмотря на то, что испачкали друг друга грязью из–под колёс. Ехать в город прямо сейчас не было смысла, и мы заранее пришли к общему решению, что на время вернёмся к моим родителям, — хотя бы обсохнуть.
Ритмы рок–радиостанции, вперемешку с тяжёлыми композициями хоть немного скрашивали ощущения мурашек от холодной, мокрой одежды. А ещё я знала, что мы помиримся. Это грело душу.
Дома нас встречал запах свежего хлеба, жареной картошки и борща. Слюной можно было захлебнуться с порога, если бы не вечно курящий папа.
— Наконец–то вернулась!.. — проворчал он, попыхивая сигаретой. — Я уж думал за тобой ехать…
Сестрицу пришлось временно потеснить: у нас с ней была только одна комната на двоих, и за годы моего замужества в доме больше помещений не стало. Мне вполне подошли её сухие вещи, а вот с Максом пришлось повозиться. Папины рубашки, которые нам выдала мама, свободно болтались на Максе едва ли не в два слоя, а штаны оказались коротки и не менее широки… И если с рубашкой ещё можно было смириться, то штаны пришлось кое–как ушивать на время, чтобы хотя бы не падали.
— Погоди, тут у Аньки футболки были… Сейчас найду!..
— Кать, да нормально, — оставь! Лучше уже не будет. А если я порву какую–нибудь розовую футболку твоей сестры…
— Она розовое в жизни не носила… Вот, нашла!..
С видом победителя я извлекла из шкафа старенькую сестрицыну футболку чёрного цвета со вполне ещё целой надписью «Nirvana». Макс подозрительно прищурился.
— Слушай, а это точно твоей сестры футболка? Покрой–то не женский…
— Да точно, точно. Это она только пару месяцев, как осознала себя девушкой и стала одеваться женственнее. Ты бы её пару лет назад видел – мрак!..
— Знаешь, я лучше так останусь. Вдруг эта вещь ей дорога как память…
— Милый, не капризничай. Нас внизу к столу ждут, а ты в балахоне собираешься с родителями знакомиться?
Моему возмущению не было предела. Оказалось, что кот давно выпрашивал у мамы сметану и никак не мог нарадоваться нескончаемым порциям. Но вот, остатки кошечьего лакомства были припрятаны в холодильник, а кот отруган за жадность. После чего Дам исчез из кухни…
— Вот чёрт твой этот черномордый!.. — ругнулась в сердцах мама, усаживаясь на стул при поддержке Макса. — А я ещё подумала — куда делся? Эх, борщ жалко…
– Какого… тут произошло? – матюгнулся папа.
Судя по виду, мы его разбудили. Взлохмаченная седая шевелюра замялась набок, а от пижамы на папе были только штаны. Объясняли наперебой, но папа сообразил гораздо быстрее. В результате Макс меня отослал помогать убирать погром, а они с отцом вдвоём ремонтировали и вешали шкафчик ещё около часа. Учитывая древность кухонной мебели — неудивительно.
Мама отделалась лёгкими ожогами, борщ не успел толком согреться. Мы управились с ней довольно быстро, периодически натыкаясь взглядом на прижатые к голове кошачьи уши и настороженный взгляд из коридора.
— Дамьен, ну как тебе не стыдно! Я тебя не кормлю что ли? — огорчённо отчитывала я кота, высыпая осколки посуды в ведро.
— Конечно, не кормишь, — не отрываясь от молотка, папа попыхивал сигаретой, зажав её в зубах. — Вон мужа своего не кормила…
— Максим!.. — оборвала мама.
Мужчины обернулись оба, а я в который раз улыбнулась про себя, глядя на двух тёзок. Неприятно, конечно, слышать такое. Тем более, я же видела, как папа упорно игнорировал Максима, нехотя отвечая исключительно по делу, а кое–какие вопросы и вовсе «не расслышал».
Уже через час виновник переполоха нагло ластился у моих ног, пока я протирала шкафчики и расставляла посуду, и даже не сильно обиделся на Макса, решившего потрепать по загривку виновато мяукающего кота. За Дама нам достался обоим кухонный наряд вне очереди. Пришлось быстро готовить утраченный супчик, папа был голоден и зол. Макс на удивление вызвался помогать. Правда, проще было сделать самой, – с такой скоростью и качеством очистки овощей, борща можно было и не дождаться.
Из коридора слышался приглушённый мамин голос, полный нотационных ноток.
— Что ты к ним привязался? Нашёл, где характер показать!..
— Софья, не смей мне перечить! — прорычал папа. — Где это видано, чтобы баба с другим мужиком хвост крутила, от законного мужа сбежав?! Вертихвостка!.. — прошипел, сплюнув с досады. — Разве так я её воспитывал? Это всё ты, твоя дурная мягкость!..
В голосе папы, не скрываясь, звенела ярость. Я вжала голову в плечи, стараясь слиться с плитой, на которой томился суп. Макс сидел за столом, пытаясь починить отвалившуюся при падении ручку ковшика. И только черноухому зверю было совершенно начхать на людские страсти, — он упорно щекотал коленки кончиком мягкого чёрного хвоста и выпрашивал очередной кусочек мяса.
— Не ори на меня! — оскорбилась мама.
Повисла хмурая, давящая тишина, в соседней комнате что–то с силой уронили.
— Максим, — послышался едва уловимый голос мамы вновь. — Ну неужели ты не хочешь счастья родной дочери? Любят ведь друг друга…
— Сегодня любят, завтра разбегутся. По Юрке вон тоже сохла, замуж рвалась против отцовской воли — где теперь тот Юрка? А с этим очередным мажором ребёнка сделают, размолвятся — ты растить будешь?!
— Ой!.. — возмутилась мама. — Нашёл о чем беспокоиться! Чай не дети малые, разберутся как–нибудь без тебя!..
— Коне–е–ечно… Зачем отец? Замуж выскочила, и благословения родительского не спросила, теперь ведь не модно! Вот помяни моё слово — с Анькой то же самое будет. Где она шляется? Сказала, к ужину будет, а её всё нет! Небось, у Кольки, этого подлеца, опять торчит!..
С возрастом папа становился всё капризнее и требовательнее. Но это не умаляло моего испорченного настроения. Я приехала в надежде на то, что мы будем рады друг другу, и совсем не была готова слушать глупые обвинения и упрёки. Разве так общаются родные люди? И Макс… Зря, наверное, приехал. Теперь неловко….
От неожиданных крепких объятий я вздрогнула, словно разрядившаяся сжатая пружина. И поцелуй в висок показался слишком неуместным, слишком стыдным… Как же — вертихвостка–разведёнка в родительском доме с чужим мужиком обнимается!..
— Т–ш–ш… — стиснул, игнорируя мой протест. — Ты–то чего завелась?
— А ты не слышишь? — сглотнула комок, смиряясь с объятиями. — Думаешь, приятно?..
— Я не евро, чтобы каждому старику угождать.
— Не смей так говорить о моём отце! — вырвалась, оттолкнув. — Он моя семья, ты понятия не имеешь, каким он был раньше!.. И не тебе говорить о нём с таким пренебрежением, будто он какой–то бомж с помойки…
Всё ещё истерично крича, я наблюдала, как Макс меняется в лице, застывая на месте. Но остановиться не смогла…
Спустя несколько минут массивная дверь в кухню грохотнула и завибрировала от удара. А через считаные секунды взревел до дрожи знакомый звук Мицубиси. Не поверив в происходящее, я отодвинула дрожащими руками шторку и выглянула в окно. Машины Макса у калитки не было, я не ошиблась. Только мой бордовый джипик сиротливо жался к забору, словно напуганный стеной дождя.
В нерешительности я вытерла руки о полотенце и взяла телефон.
Что делать? Звонить сейчас?.. Он на взводе, вряд ли разговор будет адекватным. Да и меня голос плохо слушается… А если он в аварию попадёт, психанув?! А если собьёт кого–нибудь?.. И папа тоже хорош!..
Телефон выдал холодные протяжные гудки. Я звонила снова и снова, но трубку никто не брал. Мама распекала папу, тот огрызался, но уже намного спокойнее.
— Что, добился? Этого ты хотел?
— Скатертью дорога, раз такой нежный.
В сердцах я отбросила на стол телефон. Голова болела, ощутимо тошнило, но меня разобрала злость.
— Пап, чего ты от меня хочешь?! Чтобы я жила с человеком, который мне изменяет и не уважает меня? — в глазах стояли злые слёзы. — Я развелась с Юркой, развелась, понимаешь? За свои ошибки я уже с лихвой отплатила, а ты всё цепляешься за прошлое!.. — размазала слёзы, просипев сквозь тошноту: — Не ошибаются только мёртвые…
На несколько секунд он замер. Наверное, давно стоило рассказать о своём горе не только маме. Но папа всегда остро реагировал на ссоры в семье. Твердил, что у хорошей бабы мужик гулять не будет, и раз я пошла наперекор его мнению, выйдя замуж, то должна была стоически терпеть до самого конца жизни.
Пошарив по карманам, он чиркнул спичкой перед лицом, раскуривая замусоленную вонючую папиросу. И когда хлопнула входная дверь, мы втроём в надежде обернулись в сторону коридора, но…
— Привет! — послышался беззаботный девичий голос. — А я хлеба купила, меня Колька подвёз... А чего все такие мрачные?
Оказавшись на пороге кухни, Анька ещё раз оглядела нас настороженно. Мне она была рада, судя по улыбающимся хитрющим глазам. Даже несмотря на мрачную немую картину.
— Ой, Катька! — обняла, целуя. — И Дама привезла!.. У–ти мой черноух холосенький…
«Холосенький» с подозрением покосился на протянутые к нему ручки, брезгливо дёрнул хвостом, видимо памятуя тискания и бантики на хвосте, и решительно направился к миске с видом убеждённого аристократа. Правда, с Анькой этот номер не прошёл, и за двери кухни Дам удирал от неё уже кругами и совсем не по–царски!..
— Опять ругаетесь? — осторожно спросила Анька, быстро оценив обстановку.
Мама отмахнулась, начав вдруг перебирать посуду.
— Дождь–то какой, дочь!.. Не промокла?
— Не!.. — протянула сестрица беззаботно. — Там у Южки так дорогу размыло, что мы еле проехали на Колькином «козлике», ещё и мужика одного пришлось вытаскивать из ямы… Симпатичный такой…
Анька выкладывала хлеб и сладкую выпечку на стол. Моя сестра всегда была сладкоежкой, и никогда не отказывала себе в удовольствии купить лишний рогалик с маком или колечко с заварным кремом. И это давно сказалось на её упитанных бочках и попе, но отказать себе в сладком, для Аньки было сродни самоубийству.
— Борщ готов… — судорожно вздохнула я, успокаиваясь. — Есть будешь?
— Буду!
Обращалась я к сестре, но не особенно интересовалась её ответом. Больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы на мою очередную смс или звонок ответили. Но если сначала были просто длинные гудки, то спустя несколько минут и вовсе вежливый до тошноты голос сообщил «абонент временно не доступен…»
— Кать, сядь, поешь сама, — мама приобняла за плечи, разворачивая меня к столу.
Анька уже разливала борщ, а папа докуривал свои удушливые сигареты.
— Никуда он не денется, — мама вручила мне сметану и ложки.
Сестра с озорным любопытством взглянула на нас.
— А кто он–то?
— Да так... Человек один, — откликнулась эхом. — Не хочу есть. Поеду я, спасибо… — развернулась уже к двери...
— Максим–то твой кто вообще есть? — папа методично раздавливал окурок в пепельнице. — Кем работает, был женат, есть дети?
На моих губах сама собой сложилась горькая усмешка.
— Он хороший, пап… Зря вы так…
Беспричинный страх давно терзал моё сердце, и я больше не могла терять ни минуты. Макс, конечно, не прав, и такое пренебрежение к моему отцу было обидным… Дождь стеной словно отрезал меня от мира вне дома, но сейчас я очень чётко понимала, что должна ехать. Иначе просто не успею, и будет поздно.
Машина завелась не сразу, да и из лужи я выезжала с пробуксовкой. Дворники с противным скрежетом тщетно разводили в стороны потоки шумящей воды. И когда это дорога из вполне ровной просёлочной успела превратиться в набор слизких ухабин?! И мне–то на переднеприводном джипе с высоким дорожным просветом не слишком комфортно скакать по ним, и периодически сбавлять обороты, когда заносило, а уж Максу на его чисто городском седане…
Стоп! Кого там Анькин дружок у Южки на УАЗике вытягивал?! Южка – речка хоть и мелкая, но в сезон дождей близко прилегающую просёлочную дорогу размывает так, что нет–нет, да и приходится вытаскивать из воды горе–водителей… Но что он забыл в той стороне посёлка? Там ведь тупик, — пара магазинов, да футбольное поле… Значит, не он?..
Я вывернула руль влево, сворачивая к реке. Даже если я ошиблась, и Макс уже в городе, то моя совесть будет чиста.
Привычные сельские дома, мелькающие в дымке дождя, проплывали мимо слишком медленно. Но только так можно было удержаться на скользкой дороге. Темнело быстро.
…Торчащий из воды капот чёрной перевёрнутой машины — это не то, что я хотела увидеть. На берегу суетились люди, местные помогали вытащить машину… Максима среди них не было.
На негнущихся ногах я отправилась вниз. Любимый плащ очень быстро промок, в ботинках хлюпало, но это сейчас не имело никакого значения.
— Что случилось? — подбежала я к одной из женщин.
Их было две и обе наблюдали за происходящим. Я знала их детей, мы вместе часто играли, когда были маленькими.
— Ой, Кать, ты что ли? Да что случилось, вон мужики спасают чью–то машину. На повороте занесло его, слетел юзом в реку, перевернулся.
— А что с водителем? Где он?!
— В больницу только что увезли, в травму. Тут же дороги эти чёртовы, «скорая» еле добралась! И то, — тащить пришлось на носилках, а то бы и «скорую» вытаскивали…
Взбираться на скользкий пригорок в дождь — ещё сложнее, чем спускаться с него! Два раза упала на руки, и о чистой обуви можно было забыть…
«В травму» — пульсировало в голове.
Нога? Рука? Рёбра?!
При воспоминании о больнице, совсем некстати заныло под грудью, в месте зажившего перелома. Ничего. Мне бы только добраться и убедиться… Да нет, Макс же живучий, даже не обязательно, что он что–то сломал!..
Уже совсем у машины сквозь шум дождя я услышала знакомый голос за кустарником, с другой стороны дороги:
— Тут недалеко, за поворотом. У магазина опять застрял, и вытолкнуть некому, — одни женщины… Может, хоть позвонить дадите? У меня телефон сел…
— Ладно, — ответил ему старческий голос. — Сейчас заведу свой трактор, выдернем тебя.
До кустарника оказалось рукой подать, что мне теперь промокшие ботинки и волосы, прилипшие к лицу… Макс был грязный, мокрый и очень расстроенный. Струи воды стекали по мужскому лицу, словно обрисовывая его контуры. Сердце всё ещё колотилось от страха, но я облегчённо выдохнула.
— Могу помочь, если хочешь, — подала голос, привлекая внимание.
Несколько секунд молчания и изумлённое выражение лица мужчины создавали неловкую паузу.
— Лучше езжай домой, простынешь, — буркнул он, подтягивая капюшон куртки. — Тебя отец, небось, ищет.
Замерев на месте, я стиснула зубы, чтобы не наговорить глупостей. Кто–то должен сделать шаг к примирению, — и если не я, то почему — он?..
— Прости, что накричала.
Он посмотрел на реку, щурясь.
— Знаешь, я не так себе представлял знакомство с твоими родителями… Сам сглупил, надо было иначе всё сделать...
Холодная мужская щека под моими губами оказалась с привкусом воды. Но по лицу Макса стало понятно, что он тоже не готов разорвать отношения из–за такой мелкой ссоры. И его неприступный взгляд заметно потеплел после поцелуя. Только времени на сантименты не было.
— Поехали, покажешь, где застрял. Я тебя вытащу. Дед Семён пока соберётся, пока выпьет, пока заведёт свой старинный трактор… Это если заведёт!..
Обернувшись, Макс проводил взглядом едва ковыляющую фигуру деда к дому.
— Иди в машину, я сейчас…
Совместными усилиями мы вытащили Мицубиси довольно быстро. Макс командовал, сигнализируя жестами, я потихоньку газовала. Грязь, сырость, вонь… Но мы успевали даже мрачно шутить, несмотря на то, что испачкали друг друга грязью из–под колёс. Ехать в город прямо сейчас не было смысла, и мы заранее пришли к общему решению, что на время вернёмся к моим родителям, — хотя бы обсохнуть.
Ритмы рок–радиостанции, вперемешку с тяжёлыми композициями хоть немного скрашивали ощущения мурашек от холодной, мокрой одежды. А ещё я знала, что мы помиримся. Это грело душу.
Дома нас встречал запах свежего хлеба, жареной картошки и борща. Слюной можно было захлебнуться с порога, если бы не вечно курящий папа.
— Наконец–то вернулась!.. — проворчал он, попыхивая сигаретой. — Я уж думал за тобой ехать…
Сестрицу пришлось временно потеснить: у нас с ней была только одна комната на двоих, и за годы моего замужества в доме больше помещений не стало. Мне вполне подошли её сухие вещи, а вот с Максом пришлось повозиться. Папины рубашки, которые нам выдала мама, свободно болтались на Максе едва ли не в два слоя, а штаны оказались коротки и не менее широки… И если с рубашкой ещё можно было смириться, то штаны пришлось кое–как ушивать на время, чтобы хотя бы не падали.
— Погоди, тут у Аньки футболки были… Сейчас найду!..
— Кать, да нормально, — оставь! Лучше уже не будет. А если я порву какую–нибудь розовую футболку твоей сестры…
— Она розовое в жизни не носила… Вот, нашла!..
С видом победителя я извлекла из шкафа старенькую сестрицыну футболку чёрного цвета со вполне ещё целой надписью «Nirvana». Макс подозрительно прищурился.
— Слушай, а это точно твоей сестры футболка? Покрой–то не женский…
— Да точно, точно. Это она только пару месяцев, как осознала себя девушкой и стала одеваться женственнее. Ты бы её пару лет назад видел – мрак!..
— Знаешь, я лучше так останусь. Вдруг эта вещь ей дорога как память…
— Милый, не капризничай. Нас внизу к столу ждут, а ты в балахоне собираешься с родителями знакомиться?
