Но бывшая одноклассница не стала водить дружбу с соседями. Она стремилась взять от жизни всё: работа, ребенок, машина, стройка, загнанный муж, субсидии, недовольное лицо. Отчего бы? Ведь всё удавалось.
И однажды, в очередной раз глядя, как муж ставит машину, правым колесом проезжая почти что по отмостке соседского дома, а левым впритык к цветам, посаженным вплотную к их собственной стене, Марина поймала себя на мысли, что нужно проверить план участка, по фасаду у соседей хоть стометровку беги, а у нее всего ничего — две комнатки да проезд под машину. Ребенок дергал её за руку, глядя, как папа глушит мотор.
Нина сидела в старом доме и читала. Подальше от глаз родственников, чтоб никто не донимал, особенно мать, которая, наконец-то, решила устроиться на работу. Ставни и форточки в палисад были открыты. До слуха девушки дошел неразборчивый разговор: голоса бабушки и Марины, у штакетника между участками.
-Дед, дед, вставай, - раздался уже из двери громкий встревоженный голос бабушки. Дед был глуховат. Он, похрапывая, продолжал спать на диване, справа от кресла, где тихо сидела Нина. - Просыпайся, дед, - начала тормошить его бабушка.
-А? Чего ты? - спросонья забормотал тот.
-Маринка план смотрела. Говорит, мы на ее участке!
-Шо? - дед медленно сел.
-Шо робыть будэмо?
-Шо ты балакаешь, Машка? - переспросил бабушку дед.
-Маринка каже, по плану мы на йии участки, каже, занялы йии зэмлю. Шо наш дом на йии участок зализ. Сносыть!
-Як це так?! - грозно буркнул дед. Он всегда отличался внешней непробиваемостью в любой ситуации: дети войны видели многое, их не удивляют нынешние неурядицы, разве только неуважение к тем, кто отстоял тогда Родину, к их памяти.
-Каже, из-за нас у нэй машина чуть тилько проходэ. Шо вина нас засудэ и оцю, - бабушка показала направо, в дверной проем комнаты, - стину снэсуть!
-Шо ты балакаешь, Машка! - дед был серьезен, как всегда. - Мы як забор ставылы? До нашего дома уплотную. А як вин стоять должен по плану? - Нина молча сидела в этой же комнате, в легком шоке от того, что услышала. - По сэрЭдыну колоця! Ще полмэтра до сосидэй!
-Ну да, - присела на диван, успокаиваясь, бабушка.
-Оце и да. Хватэ. Вино нам нэ надо, а забор пора як положено поставыть.
-Так и е, - выдохнула бабушка, у нее то и дело подскакивало давление, старость, худоба. - По сэрэдыну колоця в огород межа йдэ и по абрикос с цей стороны. Вин як раз на граныце.
-Зрубыты ёго и забор пэрэставыть, - подвел черту дед.
-Какой абрикос? - подала голос ещё более удивленная Нина. - Этот, сладкий? Это наш абрикос?
-А який же? - ответила уже спокойная бабушка. Их було два. Одын шо у втором палисаднике, шо вымерз, а второй вот этот, шо со стороны бабы Аллы.
-Так это наш абрикос! - отложила книгу Нина. - Но зачем его рубить? Это же сладкий!!! Зачем дерево рубить?! Оно столько лет росло! А сорт какой! А красивое какое, нигде не засохло, стройное!
-Нэ рэпэтуй, - коротко махнул рукой дед. - Бэз тэбэ обойдэмся.
Нина аж вздрогнула. Что делать? Нельзя дать дерево срубить. Дед встал и медленно поковылял через комнату. Пару секунд посидев, бабушка подскочила и следом за ним.
-Он что, пошел дерево рубить? - недовольно громыхнула Нина, поднявшись из кресла.
-Погоди ты рубить, - отмахнулась бабушка.
История с забором получила продолжение в виде официальных землемеров, хотя и без них уже было понятно, что Марина поспешила с претензиями и межа отойдет на полметра в ее сторону. Сладкий абрикос, оказавшийся на границе столкновения двух человеческих мнений, вряд ли мог знать, что его жизнь, мирная и радующая глаз, сегодня стала зависеть от людской жадности, злобы или неумения договориться и уважать труд.
Нина, собравшаяся к отъезду на учебу к двадцать девятому августа, чтобы разобрать и разложить вещи в съемной квартире (в тот же день приезжала ее соседка), в очередной раз спросила бабушку:
-Ну так что с забором? Не надо рубить абрикос! - понимая, что отъезд не даст ей спасти дерево, если дед всё же решит его срубить. - Не надо! Он там никому не мешает!
Назавтра Нина уехала. В редких письмах домой, которые сводились к отчету об учебе и словам «всё хорошо», она не стала спрашивать про абрикос, не хотела узнать, что его больше нет.
Нина вернулась домой поздним вечером. Чемодан, сумка, за плечами студенческая жизнь, среди вещей в пакетик завернут красный диплом. Бабушка наварила молодой картошки с малосольным огурчиком, как тогда, в детстве, когда Нина с малышней и матерью приехали с севера. Вот только котик ушел из дома пару лет назад, а мать не разрешила старикам взять маленького. И дед уже спал, он стал ложиться рано, суставы болят, старость сгорбила его. Измученная дорогой девушка поела и тоже легла спать.
Первое утро дома, как положено, романтичное и уютное, разлилось по телу негой отдыха. Умывшись, Нина вышла во двор. Лето в самом разгаре. Последнее по-детски свободное лето, впереди — работа в школе.
-А где дед? - бабушка с ситом под мышкой встретилась ей как раз к месту.
-На огород пишел.
Нина направилась в сад, центральная цементная дорожка вела мимо сараев, переходя в тропинку к огороду. Дед впереди медленно ковылял, но свернул вправо, к сетке курятника или груше. Нина замедлила шаг. Плохо слышащий дед не обернулся. Девушка хотела напугать и обрадовать его. Угрюмый, он, хоть редко, но очень по-доброму улыбался, и ей нравилась эта улыбка. Нина подкралась к углу сарая и выглянула, шаркающие шаги деда к этому моменту затихли. Что он делает там, у стены, предположений не появилось.
Дед стоял у абрикоса. К этому лету от дерева осталась центральная часть правого ствола, нижние ветки на нем, видимо, снова вымерзли и были отпилены. Но, несмотря ни на что, макушка, яркая и густая, кустилась новыми ветками, этакая птица Феникс, восстающая из пепла. Дед стоял рядом с деревом, вполоборота к Нине, жилистый и сутулый. Он пришел сюда не просто так. Дед стоял, вытянув худую небритую шею и прищурив слабые глаза. Он искал в листве сладкий абрикос.
И однажды, в очередной раз глядя, как муж ставит машину, правым колесом проезжая почти что по отмостке соседского дома, а левым впритык к цветам, посаженным вплотную к их собственной стене, Марина поймала себя на мысли, что нужно проверить план участка, по фасаду у соседей хоть стометровку беги, а у нее всего ничего — две комнатки да проезд под машину. Ребенок дергал её за руку, глядя, как папа глушит мотор.
Нина сидела в старом доме и читала. Подальше от глаз родственников, чтоб никто не донимал, особенно мать, которая, наконец-то, решила устроиться на работу. Ставни и форточки в палисад были открыты. До слуха девушки дошел неразборчивый разговор: голоса бабушки и Марины, у штакетника между участками.
-Дед, дед, вставай, - раздался уже из двери громкий встревоженный голос бабушки. Дед был глуховат. Он, похрапывая, продолжал спать на диване, справа от кресла, где тихо сидела Нина. - Просыпайся, дед, - начала тормошить его бабушка.
-А? Чего ты? - спросонья забормотал тот.
-Маринка план смотрела. Говорит, мы на ее участке!
-Шо? - дед медленно сел.
-Шо робыть будэмо?
-Шо ты балакаешь, Машка? - переспросил бабушку дед.
-Маринка каже, по плану мы на йии участки, каже, занялы йии зэмлю. Шо наш дом на йии участок зализ. Сносыть!
-Як це так?! - грозно буркнул дед. Он всегда отличался внешней непробиваемостью в любой ситуации: дети войны видели многое, их не удивляют нынешние неурядицы, разве только неуважение к тем, кто отстоял тогда Родину, к их памяти.
-Каже, из-за нас у нэй машина чуть тилько проходэ. Шо вина нас засудэ и оцю, - бабушка показала направо, в дверной проем комнаты, - стину снэсуть!
-Шо ты балакаешь, Машка! - дед был серьезен, как всегда. - Мы як забор ставылы? До нашего дома уплотную. А як вин стоять должен по плану? - Нина молча сидела в этой же комнате, в легком шоке от того, что услышала. - По сэрЭдыну колоця! Ще полмэтра до сосидэй!
-Ну да, - присела на диван, успокаиваясь, бабушка.
-Оце и да. Хватэ. Вино нам нэ надо, а забор пора як положено поставыть.
-Так и е, - выдохнула бабушка, у нее то и дело подскакивало давление, старость, худоба. - По сэрэдыну колоця в огород межа йдэ и по абрикос с цей стороны. Вин як раз на граныце.
-Зрубыты ёго и забор пэрэставыть, - подвел черту дед.
-Какой абрикос? - подала голос ещё более удивленная Нина. - Этот, сладкий? Это наш абрикос?
-А який же? - ответила уже спокойная бабушка. Их було два. Одын шо у втором палисаднике, шо вымерз, а второй вот этот, шо со стороны бабы Аллы.
-Так это наш абрикос! - отложила книгу Нина. - Но зачем его рубить? Это же сладкий!!! Зачем дерево рубить?! Оно столько лет росло! А сорт какой! А красивое какое, нигде не засохло, стройное!
-Нэ рэпэтуй, - коротко махнул рукой дед. - Бэз тэбэ обойдэмся.
Нина аж вздрогнула. Что делать? Нельзя дать дерево срубить. Дед встал и медленно поковылял через комнату. Пару секунд посидев, бабушка подскочила и следом за ним.
-Он что, пошел дерево рубить? - недовольно громыхнула Нина, поднявшись из кресла.
-Погоди ты рубить, - отмахнулась бабушка.
История с забором получила продолжение в виде официальных землемеров, хотя и без них уже было понятно, что Марина поспешила с претензиями и межа отойдет на полметра в ее сторону. Сладкий абрикос, оказавшийся на границе столкновения двух человеческих мнений, вряд ли мог знать, что его жизнь, мирная и радующая глаз, сегодня стала зависеть от людской жадности, злобы или неумения договориться и уважать труд.
Нина, собравшаяся к отъезду на учебу к двадцать девятому августа, чтобы разобрать и разложить вещи в съемной квартире (в тот же день приезжала ее соседка), в очередной раз спросила бабушку:
-Ну так что с забором? Не надо рубить абрикос! - понимая, что отъезд не даст ей спасти дерево, если дед всё же решит его срубить. - Не надо! Он там никому не мешает!
Назавтра Нина уехала. В редких письмах домой, которые сводились к отчету об учебе и словам «всё хорошо», она не стала спрашивать про абрикос, не хотела узнать, что его больше нет.
Нина вернулась домой поздним вечером. Чемодан, сумка, за плечами студенческая жизнь, среди вещей в пакетик завернут красный диплом. Бабушка наварила молодой картошки с малосольным огурчиком, как тогда, в детстве, когда Нина с малышней и матерью приехали с севера. Вот только котик ушел из дома пару лет назад, а мать не разрешила старикам взять маленького. И дед уже спал, он стал ложиться рано, суставы болят, старость сгорбила его. Измученная дорогой девушка поела и тоже легла спать.
Первое утро дома, как положено, романтичное и уютное, разлилось по телу негой отдыха. Умывшись, Нина вышла во двор. Лето в самом разгаре. Последнее по-детски свободное лето, впереди — работа в школе.
-А где дед? - бабушка с ситом под мышкой встретилась ей как раз к месту.
-На огород пишел.
Нина направилась в сад, центральная цементная дорожка вела мимо сараев, переходя в тропинку к огороду. Дед впереди медленно ковылял, но свернул вправо, к сетке курятника или груше. Нина замедлила шаг. Плохо слышащий дед не обернулся. Девушка хотела напугать и обрадовать его. Угрюмый, он, хоть редко, но очень по-доброму улыбался, и ей нравилась эта улыбка. Нина подкралась к углу сарая и выглянула, шаркающие шаги деда к этому моменту затихли. Что он делает там, у стены, предположений не появилось.
Дед стоял у абрикоса. К этому лету от дерева осталась центральная часть правого ствола, нижние ветки на нем, видимо, снова вымерзли и были отпилены. Но, несмотря ни на что, макушка, яркая и густая, кустилась новыми ветками, этакая птица Феникс, восстающая из пепла. Дед стоял рядом с деревом, вполоборота к Нине, жилистый и сутулый. Он пришел сюда не просто так. Дед стоял, вытянув худую небритую шею и прищурив слабые глаза. Он искал в листве сладкий абрикос.
