Пролог.
Скучно. И холодно. Причем настолько, что кажется, люди на этот раз умудрились не только Мороза прогневить, но еще и всех духов лесных-ледяных переполошить.
А скучно потому, что ледяному дракону в пещере Изумрудных гор, в общем-то, все равно. На то он и ледяной.
Ну вот, теперь вы знаете, с кем имеете дело. Приятно познакомиться.
Нет-нет! Не спешите обнажать меч. Верю, вы с ним превосходно управляетесь. А я вот уже давненько забросил утехи буйной юности, после которых можно было усесться на каком-нибудь скалистом уступе, обвести взглядом царящую кругом разруху и, усмехнувшись, улететь восвояси. Долго прыгать вокруг рыцаря, изображая этакую неуклюжую громадину, а потом плюнуть огоньком и улететь — тоже довольно забавно.
Эк вас перекосило! Да где ж вы видели рыцаря, сующегося к дракону без заговоренных доспехов, щита и меча, да еще не один раз и не у одного мага — чтоб наверняка.
Хотя, вы правы, дурни тоже имеются. Но с такими скучно. Разве что урчащий с голодухи желудок утихомирить, да и то ненадолго. Мы таких убогих не трогаем. Только если совсем надоедливый попадется. Чего с них, блажных, возьмешь?
(Дракон зевнул и перевернулся на другой бок, предусмотрительно прикрыв крылом брюхо от любопытных глаз, как бы намекая: летали — знаем. И вздохнул, выпустив клубы белого пара.)
Да, светлое было времечко. Уж тысчонки две как было… А я вот что тебе предложу: байки драконьи не жалуешь? Прости, забыл, ты ж мелкий еще совсем, зеленый. Но — хвост на отсечение даю! — не прогадаешь. А то что ж ты зря мотался, что ли? Путь-то, поди, не близкий.
(Рыцарь, измотанный крутым подъемом, устало кивнул.
Дракон снова усмехнулся.)
Тогда наливай себе чаю — вон, котелок над костром в углу видишь? — бери шмат мяса — да не боись, баранина это… да в другом углу-то! — устраивайся поудобнее.
И слушай сказку...
Часть "Цена".
Она шла. Долго. Слепо. Перед глазами стояли потрясенные лица родителей. Холодный голос отца, едва сдерживаемая ярость в глазах. Не на нее направленная. И разочарование.
Шла. Пока небо не разлетелось вдребезги и не рухнуло ей на голову. Не рухнуло. Но гром еще никогда не казался таким страшным. Тогда она побежала.
От грозы. Дождя не было. Когда она впервые Его встретила, тоже не было дождя, только ослепительно-белые молнии, выхватывая на миг из тьмы долину и поросший лесом склон, падали в реку, а потом по округе прокатывался громовый рокот.
От позора. Она не могла бы солгать. Такое не спрячешь. Но она не верила, до последнего не могла поверить. Даже в тот момент, когда мать, разрываясь между желанием обнять ее, не отпускать и непонятной необходимостью выгнать навсегда, с глаз долой, небрежно бросила ей ковригу ржаного хлеба и что-то еще – она не видела. Был еще старый плащ, в сенях накинутый отцом ей на плечи.
Она просто ушла.
Шла, ничего перед собой не видя. Бежала.
От себя.
Запнувшись, распласталась на траве. Подняла лицо. Вдали белая изломанная полоса расколола небо надвое и рухнула в реку. Ослепила и оглушила. С потемневших небес хлынула вода. Солеными дорожками потекла по щекам из глаз.
Вытертый плащ быстро промок. Холод пробрался под рубаху. Внутри, в душе что-то шевельнулось, заставило подняться на ноги и, бессмысленно размазывая слезы и дождь по щекам, куда-то брести.
Ноги сами принесли к дому, Его дому. Она долго стучала, звала. Пока голос не изменил ей. Старенький плащ давно промок насквозь, а гнев богов все не утихал.
Она звала. Сначала взывала к его любви, потом – памяти. Потом, отчаявшись, молила о жалости. Хрипло. Едва слышно.
Что было дальше, она не помнила. Только рушащееся над головой небо, исходящее потоками воды.
Зато помнил он. Помнил, как, верхом возвращаясь из столицы, проклинал все и вся и как – от одного воспоминания кровь стыла в жилах! – нашел ее на ступенях своего дома. Она, скорчившись, тщетно пыталась укрыться от пронизывающего ветра и по-осеннему холодного дождя под ветхим плащом. И синеющими губами просила богов то о смерти для себя, то о прощении – для него. А пока он – бледный как смерть – нес ее на руках до своих покоев, все шептала его имя.
– Колдуна сюда, живо! – жаль, взглядом испепелить нельзя: он бы с удовольствием проделал это кое с кем. Впрочем, на этот раз никто его ослушаться не посмел.
– Милорд хотел сказать «лекаря»? – осторожно уточнил оставшийся подле молоденький латник, помогая избавиться от стесняющего движения плаща.
Он только горько хмыкнул.
– Нет, Ганс. От лекаря тут мало проку. Тем более – от Белозара с его любовью к древним «клювам», привычкой видеть везде черный мор да божий промысел…
Пленного мага вели невыносимо долго. Он отпустил мальчишку, освободил девушку от мокрой одежды, попытался растереть и согреть ее – напрасно. Аглая – добрая душа – суетилась рядом. Но и это ни к чему не привело.
Она больше не звала его. Из ее груди больше не вырвалось ни звука.
Маг пришел, звеня заговоренными кандалами, не спрашивая, прошел к изголовью кровати и склонился над распятым на ней телом. Положил руку на ее бледный до неестественной восковой белизны лоб.
В застылой тишине негромко потрескивали поленья в печи, да хрустели суставы нервно сжатых аристократических пальцев.
Наконец старец медленно выпрямился, на ощупь нашел столбик кровати и, опираясь о него, полуобернулся к хозяину.
– Она еще жива, – голос его, бесстрастный, суховатый, за время заключения в подземелье не изменился. – Чем ты готов расплатиться? – он был спокоен, словно о погоде спрашивал.
А у мужчины в душе все смешалось. Чем? Да он жизнь за нее готов отдать! Только кому нужна его бессмысленная жизнь? И кто сможет защитить ее, если даже ему это не по силам оказалось?
– Моя цена: зрение и свобода, – разрезал тишину голос мага.
Зрение? Остаться калекой у нее на руках? Она не бросит – он знал. Или думал, что знал… Не все ли равно? Уж лучше смерть, чем беспомощность…
– Решайся, граф. Времени мало.
– Не слишком ли много ты хочешь, колдун?
Но ни отчаяние, ни гнев, ни презрение не смогли бы поколебать равнодушного спокойствия того, чьи волосы уже давно выбелила жизнь, а сам он неуловимо походил на иссушенный ветрами и временем дуб, старый и несломленный. Он лишь качнул головой.
– Такова моя цена, граф.
И вдруг рухнуло в бездну все. И бесшабашное прошлое. И будущее, которому положено быть светлым и которое осколками рушилось бушующей снаружи стихией. И планы по увеличению урожайности. И грядущий бал… Была ли в этом самом будущем она – граф не знал. Знал только, что все это смыто, и остался один миг. Один миг, в который он должен принять решение.
– Согласен, – хотел сказать это спокойно, с холодным достоинством, но голос подвел. Одно-единственное слово и то вышло хрипло, сдавленно.
Колдун кивнул, качнув грязно-белой короткой густой бородой. В темнице отросла – подбородок всегда был гладко выбрит.
– Пусть все выйдут.
Все – это он да притихшая в уголке Аглая. Девка – гром-баба – за словом в карман никогда не лезла, а тут открыла, было, рот, но, встретившись взглядом с хозяином, так ничего и не сказав, вышла. Он дрожащими пальцами снял с колдуна оковы и, оглянувшись в последний раз, последовал за ней.
– Можешь остаться, – маг переставил свечу со стола в изголовье постели, усмехнулся оторопи аристократа и снисходительно пояснил: – Уши могут поведать о большем, чем глаза.
Глаза…
Граф на мгновение прикрыл глаза, вдохнул поглубже.
– Когда…
Маг поднял руку.
– Молчи, – зажег свечу. – Я не беру предоплаты.
Ничего необычного не происходило. Горела свеча, маг водил ладонями над распластанным под покрывалом телом, беззвучно шевелил губами, за окнами бушевала стихия… Только воздух в комнате загустел так, что трудно дышать стало, и даже обычные за дверью разговоры стихли.
А граф стоял, вцепившись в столбик кровати, и вглядывался в лежащую перед ним девушку, кажется, в попытке запомнить ее образ в мельчайших деталях: в разметавшихся по подушкам кольцах иссиня-черных волос, в дрожащем на кончике носа отражении свечи, в чуть приоткрытых губах, из которых и дыхания-то не вырывалось, в выпростанной из-под покрывала безвольно повисшей бледной руке…
Вдох? Тихий, как дуновение ветра, или ему показалось?
– Проводи меня, – колдун подал свечу, что стояла в изголовье, мужчине.
Тот молча повиновался.
Ганс и Аглая обнаружились у лестницы. Оба даже с места сдвинуться не посмели. Колдун шел позади, тяжело опираясь о перила, хоть и нашел их удивительно быстро для слепца.
Свеча с шипением погасла под порывом ветра из открытой двери. Старик улыбнулся – только борода встопорщилась – и обернулся:
– Вот и все. Береги их.
– Их?
Волшебник мимолетно ухмыльнулся и кивнул:
– Их. Прощай.
– Но…
Маг уже переступил порог. Остановился.
– Не ты лишил меня зрения. С меня достаточно возвращенной свободы. А с тебя – отданного духам года жизни. Не бойся, на твою долю с лихвой хватит оставшихся лет, – и снова развернулся навстречу ночи.
– Постой! – со стуком захлопнув рот, окликнул мага вельможа, торопливо отвязывая от пояса кошелек, который так и не снял с дороги.
– Полагаешь, маг пропадет на улице? – в голосе старца звенела насмешка.
Граф все же протянул кошелек, смущенно добавив:
– Хоть от стражи откупиться…
Маг фыркнул и растворился в ночи.
Прода от 27.03.24. Интерлюдия 1.
Вот такое в жизни случается. А вы говорите, чудес на свете не случается. Пока голова на плечах, много чудес сотворить можно, и сила волшебная для того вовсе не обязательна.
Эх, заболтался я тут с тобой. Ну-ка, вот, почитай!
(Дракон, как заправский фокусник, выудил откуда-то кипу потрёпанных, пожелтевших листков, кое-как скреплённых между собой тонкой изумрудной лентой, и бережно, на одном пальце, передал ее разомлевшему в тепле рыцарю.)
А я пока сокровища проведаю. Ты ж, поди, за ними в такую даль тащился?
(Дракон ловко поднялся. Лениво потянулся, изогнув шею. И, тяжело ступая, скрылся где-то в глубине подгорных владений.)
Часть "Непыльная работёнка".
– Прибыльную ты себе работёнку нашла, – вздохнул корчмарь, сметая крошки со стойки на пол и расставляя на столешнице только что сполоснутые кружки донышками вверх. – Непыльную.
Ну, это как сказать, иной раз от потенциальных клиентов только пыль да пепел и оставались, как вчера, например, от забредшего к сельскому старосте на огонёк вурдалака. Ох, и чихала я потом!
Из посетителей оставалась я одна, впрочем, у Власа я была на особом счету (изгнать из винного погреба упыря оказалось плёвым делом – не слишком разборчивая в еде нежить едва держалась на ногах, зато мужик проникся ко мне уважением и баловал поблажками), а посему он и не возражал. Да и посплетничать со мной можно, не опасаясь, что завтра какая-нибудь неосторожная фраза станет известна княжьим дознавателям. То, что я слушала едва ли в пол-уха, его не очень-то заботило.
– Ну так забирай!
Мой щедрый жест его почему-то не вдохновил. Пробурчав что-то среднее между «благодарствую» и качественной площадной бранью, хозяин полез стирать пыль с криво прицепленного к почерневшей потолочной балке чучела. Может, лет сто назад это нечто и было величественно парящим орлом, но сейчас больше напоминало старого облезлого петуха. По крайней мере стоящий у камина волк мне нравился куда больше…
Погодите-ка, волк?
Зверюга сверкнула золотисто-зелёными глазами и припала на передние лапы. Хорошее чучело…
– Влас, пригнись, – одними губами шепнула я, медленно стряхивая шелуху от семечек, которые только что лузгала в ладонь, прямо на стойку.
Трактирщик возмутился было такой пакости, но, проследив за моим взглядом, застонал и медленно сполз под стол. Что ж, помощи от него все равно никакой, а так хоть мешать не будет.
Однако зверь нападать не собирался. Как только корчмарь исчез из виду, волк выпрямился и, приглашающе мотнув головой, одним длинным плавным прыжком пролетел ползалы и скрылся в открытом окне. Я кинулась следом, но, глянув под окошко, прыгать передумала. Едва успела убедиться, что с хозяином все в порядке, приказным тоном посоветовала ему закрыть хотя бы окно и выскочила в заднюю дверь. За спиной суетливо стукнули створки окон, ставни, следом гулко загремел задвигаемый засов.
Вот и отлично, одной головной болью меньше будет. Не сказать, чтобы Влас был трусом – трактирщик все-таки, тут всякого насмотришься: и драки разнимать приходилось, и стражников отвлечь, если кого из поставщиков прикрыть нужно, да и сброд какой только сюда да мимо ни хаживал! Как по мне, так на одно это недюжинная смелость нужна. Но при одном упоминании о самой безобидной нечисти, а уж тем паче – нежити, могучий корчмарь белел и трясся. Увы, мои попытки вызнать причину столь пламенной любви успехом не увенчались, она, как говорится, так и осталась сокрытой завесой тайны.
Я, торопливо оглядевшись и не найдя нового знакомого, обошла вокруг приземистого двухэтажного здания. Двор пустовал. И ни звука – даже кони в стойлах молчали. Свет из больших прямоугольных окон изломанными пятнами, жирно перечеркнутыми крестовинами, ложился на снег, морозно поскрипывающий под ногами. Хоть кожух по дороге натянуть сообразила…
Звериные следы, которые я по слепоте да по темноте чуть не затоптала, вели от самых ворот к распахнутому окну, глядящему в сторону озера, что чуток севернее деревни, а вот обратно… Хм, а я-то уж грешным делом решила, что у меня началась болезнь трусов и рыбаков с охотниками. Ан нет, следы и впрямь раза в два крупнее волчьих.
Когда до меня дошло, что следы-то едва заметные, даже на сугробище под окном, у меня чуть челюсть не отвисла. Как эта зверюга под собственным весом под снег не ушла? И не просто не ушла – перемахнула через забор и… Вот бы мне так! А то лезь потом через изгородь за всякой пугливой нечистью или засов туда сюда дергай, причём, задвигать его обратно, с улицы, пришлось, конечно же, с помощью магии. Предки, ну за что мне все это? Вздохнув, торопливо огляделась. Снега давно не было, и на наезженной дороге, ясное дело, ни вмятинки от незваного гостя не осталось. Можно было, конечно, воспользоваться магией, но это – время. Да и пальцы в такую холодрыгу деревенеют к лешему: в добротных-то меховых рукавицах много не начаруешь. А рукавицы эти, к слову, остались мирно почивать у Власа на стойке.
Впрочем, искать долго не пришлось: справа, где улица, извиваясь, как змея, разбухала постепенно в тракт и уходила к лесной опушке, уже царила знатная неразбериха. Что могло выманить селян в ночное время из теплых изб – а с боковых улочек уже постепенно начал стекаться привлеченный шумом народ с факелами, вилами наперевес и боевым настроем, – гадать нужды не было. Приглядевшись, даже заметила несколько остроконечных шлемов, блестевших в свете факелов, что маковки на княжьих хоромах в столице.
В том-то всё и дело, что местные витязи, которых и отрядили-то сюда для поддержания порядка (пограничье с Дикими землями спокойствия здешнему краю не добавляло), как только дело касалось чего загадочного, поддерживали скорее полную его противоположность. И притом, весьма успешно. Впрочем, мне это только на руку – авось не заметят. Домой вернусь, чайку земляничного заварю…
