Унюхала, старая. А кроссовок надо замыть. Ау, небеса! Это же удар под дых, явный перебор. Понимаю, вы там со смеха давитесь в обеденный перерыв, но бросать навоз под колёса просто хулиганство. Я всё равно вымою машину, хоть из пипетки воду из крохотного пруда носить буду, а приеду к Марине в должном виде. Подсобили бы, а-а. Ну, громыхните в знак согласия и дождичка бы на полчасика.
Гремит гром, начался дождь. Кашин и соседи семьи Демченко уходят.
Появляются Марина с банкой краски и кистью в руках и Лёня.
МАРИНА. Ух, ты! Гром среди ясного неба и ливень. Такой вряд ли зарядит надолго. Лёнчик, иди скорее сюда, под навес. Переждём. После закончим.
Лёня встаёт рядом с бабушкой.
ЛЁНЯ. Да, обидно, чуть-чуть не успели. А нехилый дождик!
Марина и внук восторженно смотрят на ливень.
ЛЁНЯ. Вот оно в действии.
МАРИНА. Кто оно?
ЛЁНЯ. Явление интерференции.
МАРИНА. А-а! Красивое слово. Ин-тер-фе-рен-ция. И картина получается эффектной: вроде бы хаос, а всё закономерно. Точь-в-точь как у людей: живём толпой, от каждого волны расходятся. Волны любви, ненависти, доброты, зла, бескорыстия, зависти. Всего и не перечесть. Волны ширятся, сталкиваются, усиливая или гася друг друга. Наши чувства, желания, порывы ... (Замолкает.)
ЛЁНЯ. Слушай, ба, ты отдай мне банку, я сам докрашу. А ты…
МАРИНА. Опора ты моя. Ладно, держи. Положи два слоя. Ну, знаю, знаю, что знаешь, знаю, что не маленький. Только под дождь не лезь. Я над обедом поколдую, салатик там, квасок… Через полчаса позову. (Уходит.)
ЛЁНЯ. Я мороженого бы съел... Не слышит... Ничего, хватит просто очередного волшебного обеда... Мастерица. И я кое-что умею делать правильно. Например, в два слоя красить. Семь минут и готово... Да, вообще ба классная. За что я её люблю? Для этого надо сказать миллион слов, а может и больше, но я не знаю их всех, и говорю ей только самые обычные. Я вообще знаю слишком мало, но моя ба – она вовсе не напрягает с нравоучениями и дотошными проверками домашних заданий, не лезет со взрослым занудством наперевес в борьбу за подрастающую смену, а мудро и просто говорит о нашем прекрасном и ужасном мире. Огромном мире вокруг, где самый маленький-премаленький червячок важен и имеет право жить. У всего, от пылинки до самой далёкой звезды, есть своё предназначение, но не всему есть оправдание. Вопросы... вопросы... Ветер в океане топит несчастные корабли, в поле приминает траву и разносит пыльцу, а на подоконнике мирно листает томик стихов. Так кто он, ветер: враг? друг? Или ещё. У меня там, в доме на стене, висит большая подробная географическая карта, и на ней труднее всего разглядеть крупные надписи. Как найти своё главное большое дело? Да, повторюсь, я знаю слишком мало, но многое понимаю… Очень обидно быть чуточку другим... Как не потерять маленькую надежду? Стоит ли прощать? «Да» – уверена бабушка. «Нет» – утверждаю я. Мы про многое говорим, спорим, даже ругаемся. И я горжусь, что в нашем общении она становиться тоже немного другой... оживает что ли. Нет, нет, что это я? Она всегда, словно горная речка, не может не бежать, всегда при деле, всегда всё вымыто, выстирано, убрано, сварено. Или как сейчас – выкрашено. Сколько молчаливого терпенья у неё на всё и на всех! Но душа... Я знаю, наверное, знаю, её секрет, но никому-никому не скажу.
Дед... Мой дед молоток. И как молоток он строже, жёстче. Чтобы мимо, по пальцу – это нет. Бьёт точно в цель. Ого-го! От его глаз не скроешь промах, лучше сразу признаться, тогда он всем сумеет показать, как оно надо. Деда всегда много: в пространстве, в работе, в разговоре. Он у нас главный: на службе, в городской квартире, в машине за рулём, в бане, за обеденным столом, у телевизора. Молчу уже про дачу. Это его детище, вотчина, удельное княжество. Мне кажется, что даже комары пищат и кусают по его команде.
Мать… Красивая, суетная... Она меня, конечно, любит… А вот её знакомый, дядя Коля … Купола на нём как настоящие, но сам он фальшивый, нехороший человек. Он ёжика убил… Завтра приедут ко дню рождения, и начнутся байки про асоциально-поведенческую модель своей жизни. Мне не интересно с ними.
Лучше всего на даче вдвоём с бабушкой. Как сегодня… Ба, а, ба!
Голос Марины.
Что, Лёнчик? Дождь кончился?
ЛЁНЯ. Кажется, заканчивается… Я хочу сказать, что там за клоун в одних труселях вокруг машины скачет?
Голос Марины.
Да у нас вроде как нет знакомых клоунов.
ЛЁНЯ. Я и говорю: не наш ковровый… Так я докрашу?
Голос Марины.
Давай по скорому. Потом вымой руки и за стол… Ай!
ЛЁНЯ. Что случилось?
Появляется Марина.
МАРИНА. Нож уронила! Гость будет. Рановато для поздравлений, да и примета плохая. Гороскоп мой сегодняшний, для Весов, предупреждал.
ЛЁНЯ. Брось, ба, не переживай. Сказки это!
МАРИНА. Нет, Лёня, не сказки. Пойдём.
Марина Лёня уходят. Появляется Кашин.
КАШИН. Ни калитки, ни забора. Просто аккуратные ступеньки над дорогой на приподнятый дачный участок (спотыкается). Ёханый... Ступеньки аккуратные, а я слепой крот... Дверь во времянку открыта, но, ни возле неё, ни в глубине участка, ни у роскошного зимнего дома никого нет. Тишина, только капли дождевой воды со звоном, мерно шлёпают в бочку с водой… П-П-П… Время истекает.
Время истекает неотвратимо. Оно жадно поедает нашу жизнь и довольно скоро всё кончится. Нас больше не будет. Мы исчезнем. Безвозвратно исчезнет то, что делает нас самими собой, каждого неповторимым, единственным «я». А всё потому... Потому что нельзя ни по наследству, ни по завещанию, ни по доброй или злой воле, передать зыбкий градиентный мир обретённых эмоций, мир тончайших, едва уловимых интонаций на языке привязанностей, дружбы, любви, наконец. Для нас, нынешних, своевольная память превращает одинаковое прошлое, порой, лишь его тени, в боль или радость, в ненависть или нежность, в отчаяние или надежду – каждому в своё или в ничто. Постороннему большинству, даже при желании, невозможно ни понять всей её ценной механики, ни сохранить.
Я хочу услышать до боли близкий голос, и память, как всегда, услужливо перенесёт меня в нашу семнадцатилетнюю даль, полную безмятежной любви, ещё свободную от будущих ошибок. Впереди целая непрожитая жизнь, лист чистой бумаги, а счастье уже есть, его так много, что, кажется, хватит навсегда. Тогда почему сейчас вместо него какой-то суррогат?
Жизнь, как мера времени, не знает жалости, и мы изменились. Нас заставили стать суетливыми в достижении мелкого сиюминутного благополучия текущего дня и панически боязливыми завтрашней неопределённости. Эта возня вошла в привычку, пиявкой присосалась к сознанию, и осталось очень немногое, что ещё может заставить нас отчаянно биться за светлое вчера…
(Брызгает из бочки с водой себе на лицо. Стучит по бочке. Выдавливает из себя по слогам в разной тональности, то с хрипотцой, то звонко.) Хозяева!
Голос Марины.
Кто там?
Появляется Марина с белыми губами от молока, со стаканом в руке.
МАРИНА (растеряно, сбивчиво). Это ты... Здесь полно народу... Мы времянку красили. А теперь вот... Хочешь? (Марина шёпотом.) Ты с ума сошёл. Зачем ты приехал!?
КАШИН. Поздравить, наверно... Телефона нет... Я сейчас уеду.
МАРИНА. Я не знаю, не знаю. Телефон есть в городе. Да, там намного проще…
КАШИН. Извини, свалял дурака.
МАРИНА. Спасибо, конечно. То есть, конечно, уезжай!
Кашин дотрагивается до губ Марины, стирает молоко, пробует на вкус.
КАШИН. Свежее... Как всегда... (Медлит, потом, уходя, спотыкается.) Ёханый... Как всегда... Всё закономерно, так и должно было произойти. Нет ничего нового. Тогда почему невыносимо тоскливо, до крайности безнадежно. Не потому ли, что в который раз не случилось того, чего я терпеливо жду: полшага навстречу. Безусловно, Марина обязана меня выгнать, но перед этим, перед этим-то... был шанс. (Уходит.)
МАРИНА. Жаль, что так вышло. А может ещё... Нет: соседи, внук... Я поступила правильно. Роман должен был уехать немедленно. Но я не сделала даже полшага ему навстречу. Почему же я не смогла, он ведь ждал, а я хотела… Полшага... Никогда! Не имею права. Дальше – пропасть.
Появляется Лёня
ЛЁНЯ. Ба, а кто это был?
МАРИНА (не обращаясь к внуку).
«Настанет долгий день.
Умрёт далёкая звезда.
И будет свет, и будет тень,
И много пота, и зерна.
Затем настанет ночь.
Взойдёт далёкая звезда.
И будет сын, и будет дочь,
И вдоволь хлеба и вина.
Я не могу понять сама,
Кто ты, далёкая звезда».
Марина уходит.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
На следующий день.
Садовый участок семьи Демченко. Лёня сидит на ступенях крыльца, читает книгу. Слышится мужской и женский голоса. Появляются Алёна и Николай.
АЛЁНА. Чёртова дорога, чёртов автобус, чёртова дача! Ещё эти ступени вверх. Дай дух перевести.
НИКОЛАЙ. Лепишь, дорогуша. Дачка правильная. У Петра Петровича, всё на мази. Уважуха!
АЛЁНА. Ну, ты что! Ведь обещал... Вон Лёнька сидит, всё слышит, соседи насторожились. Повтори на русском.
НИКОЛАЙ. А это и есть самый русский... Ладно. (Громко.) Ошибаешься, дорогая. Дача отличная. Пётр Петрович прекрасный хозяин. За это ему моё уважение.
АЛЁНА. Так лучше. И давай-ка, на будущее... следи за метлой... Папа на дух не переносит блатной жаргон, а вместе с ним и всю криминальную свистопляску. Он не рассказывал, но я и так знаю, что папа, так сказать, крупно повздорил с системой, когда к его тогдашнему небольшому кооперативу подкатили братки по вопросу крышевания. Он ждал этого момента, ведь глупо отрицать очевидное: система рядом с каждым. Отец всех послал идти лесом, система нехотя согласилась. С тех пор у него шрам и твёрдое намерение и впредь жить по собственноручно установленному порядку. Меня наш порядок вполне устраивает... Захвати и мои сумки, заноси в дом, к нам на второй этаж... Эти оставь, на кухню я сама дотащу.
НИКОЛАЙ. Командуешь, папина дочка... Ведь тоже обещала... (Идёт мимо Лёни.) Привет. (Ухмыльнувшись, но тише.) Понедельничек...
ЛЁНЯ. Здравствуйте, дядя Коля...
НИКОЛАЙ. Всё читаешь? Зенки не окосеют?
ЛЁНЯ. Да. Нет.
НИКОЛАЙ. Про что пишут?
ЛЁНЯ (терпеливо). Один молодой человек приехал в Париж…
НИКОЛАЙ. Париж…Где он, Париж, а где мы… Хочешь, я лучше, тебе анекдот расскажу?.. Фраер откинулся…
АЛЁНА. Николай! Заноси сумки.
ЛЁНЯ (упрямо). А в Париже он познакомился… Я не понимаю! Мама, зачем со мной так!
Николай уходит. Лёня подбегает к матери.
АЛЁНА. Он шутит, шутит… Ну, поцелуй, маму. Вот так. Устала я очень, обнять тебя, и то сил нет. Пока тащились от остановки, все руки проклятые пакеты оттянули. Давай, помогай. (Идёт с сыном к крыльцу.) Осторожно! Там стекло... Оставь, оставь... (Садится на ступеньки крыльца.) Принесёшь что-нибудь попить?.. Ладно, не надо, я потом сама... Как себя чувствуешь? Ой, руки мои бедненькие, ой, ноженьки...
ЛЁНЯ ВСТАВЛЯЕТ СЛОВО. Нормально с утра было. Теперь вот скулы сводит и зубы ноют...
АЛЁНА. Зубы? Это, наверняка, от сладкого... Балует тебя бабуля наша. А кстати, где она?
ЛЁНЯ. Мухи неравнодушны к сладкому, и липнут… к дяде Коле. В магазин бабушка ушла, скоро вернётся.
АЛЁНА. Всё пикируетесь, острословы... В магазин? Зачем это? Мы всего столько привезли, что и для гостей не стыдно на стол поставить, и на неделю вперёд ещё хватит. Дед… Дед тебе привет передавал…Сказал, он сегодня не сможет приехать, занят, а завтра прямо к банкету. Жди…привезёт газировку, ещё что-то…Спиртное также, но это разумеется, для взрослых… Да не дуйся, сын! Смотри, что тебе мама купила... «Три мушкетёра». Тебе понравится.
ЛЁНЯ. Мне уже понравилось. (Показывает книгу, которую читал на крыльце.) «Три мушкетёра». Второй раз перечитываю. Как это тебе нравится?
АЛЁНА. Ну, мама... Ведь это она?
ЛЁНЯ. Не надо, не ругай... Твоё издание очень приличное. Спасибо! Правда, здорово!
Алёна встаёт, собирается занести пакеты на веранду.
АЛЁНА. Ладно, защитник... Пойдём… Расскажи мне, как вы тут живёте?
Лёня начинает рассказывать и они уходят.
Появляется Николай.
НИКОЛАЙ. Шмотья набрала как челночница поездная. Я молодой был, ещё застал этих навьюченных баб. Помню, работали тогда одну на польской границе в паре с друганом... Чисто! Как она соплёй шмыгала, сумки свои клетчатые под себя подминала, курица-несушка, сучка, товарка заводная… Вот и моя, словно мы ещё на курорте, дюжину лифчиков навезла... (Потягивается.) О! Просто центряк! Кайфуют парижане... Стоп-кран! Алёнка права. Люди здесь в округе живут авторите... интеллигентные, насквозь чувствительные, зачем их смущать. Если я хочу именно в этом палисаднике пустить корни, надо заставить себя засунуть по глубже выражения, в каких изъясняется половина народонаселения. Картины мои пусть красуются, мне за них стыда нет, да и не хуже паспорта они. Человека, при надобности, предъявить смогут… Вот, жил себе, Колька-баян, как на душу фарт положит. Играл с судьбой в очко, пришло пару раз к одиннадцати туз. Так и продолжал бы, пока не загнулся где-нибудь на этапе или тубзоне. Если б не Алёнка, верняк. Это не девка, омут какой-то. Перепахала жизнь трактором, красивая! Не в подпол ко мне спустилась, а на свою ступеньку вытянула. И то, характер у бабёнки папашин, а уж Петр Петрович – цементная смесь. Бугор, бугорище! Конечно, лет пятнадцать назад ещё неизвестно, как сложился бы разговор насчёт поделится, если бы его вёл я…
Появляется Пётр Демченко
ПЁТР. Будь уверен, сложился бы также, как я его сложил с теми отморозками в турецких спортивных костюмах и интеллигентным очкариком в длиннополом кожаном пальто. Мордой в пол и кровавые сопли на золотых цепях. Правда, в следующий раз, уже другие, действовали хитрее: нож едва не задел печень, но пол и сопли никто не отменял. Пришлось Марину и Алёнку отправить на другой конец страны на богом забытый хутор и переписать на жену всё имущество. Обошлось странным образом: братство десанта, разделённое исковерканными судьбами, распадающееся вместе с великой державой, вдруг напомнило о себе в самый критический момент, когда на бетонном полу лежал уже я. Мы выпили мировую и разошлись навсегда. Судьба...
НИКОЛАЙ. Судьба не свела, можно сказать, миловала. Я теперь понимаю нутро Петра Петровича, понимаю кайф от владения своей собственностью и сам хочу… пойти дальше без попутчиков.
ПЁТР. Без попутчиков... Для кого попутчики, для кого люди, ближе которых нет на свете. До чего же обидно, больно и очень стыдно за собственные промахи, когда понимаешь: дочь в тебе, как в отце, больше не нуждается. Её что-то ещё удерживает рядом, возможно, привычка или расчёт, но время ушло. Другие, чужие люди шепчут на ухо как ей жить, перечёркивая все надежды на былую взаимную привязанность. Вдвойне страшно, что советы даёт такое дерьмо, как перекрасившийся урка. Хитрым себя мнит, планы строит. С огнём играет.
НИКОЛАЙ. То-то жизнь настанет. Алёну женой сделаю, наследник появится, но не сейчас, рано сейчас... Под ногами мусор, дрянь ненужная, но с казённой бумагой не поспоришь.
ПЁТР. Будь уверен, документы оформлены со всей тщательностью. Я смотрю за тобой! (Уходит.)
НИКОЛАЙ (делает поясной поклон). Спасибо Петру Петровичу. Он-то подстраховаться хотел, понятное дело, и верит, что старуха из-под него не выскользнет, а мне головняк лишний.
Гремит гром, начался дождь. Кашин и соседи семьи Демченко уходят.
Появляются Марина с банкой краски и кистью в руках и Лёня.
МАРИНА. Ух, ты! Гром среди ясного неба и ливень. Такой вряд ли зарядит надолго. Лёнчик, иди скорее сюда, под навес. Переждём. После закончим.
Лёня встаёт рядом с бабушкой.
ЛЁНЯ. Да, обидно, чуть-чуть не успели. А нехилый дождик!
Марина и внук восторженно смотрят на ливень.
ЛЁНЯ. Вот оно в действии.
МАРИНА. Кто оно?
ЛЁНЯ. Явление интерференции.
МАРИНА. А-а! Красивое слово. Ин-тер-фе-рен-ция. И картина получается эффектной: вроде бы хаос, а всё закономерно. Точь-в-точь как у людей: живём толпой, от каждого волны расходятся. Волны любви, ненависти, доброты, зла, бескорыстия, зависти. Всего и не перечесть. Волны ширятся, сталкиваются, усиливая или гася друг друга. Наши чувства, желания, порывы ... (Замолкает.)
ЛЁНЯ. Слушай, ба, ты отдай мне банку, я сам докрашу. А ты…
МАРИНА. Опора ты моя. Ладно, держи. Положи два слоя. Ну, знаю, знаю, что знаешь, знаю, что не маленький. Только под дождь не лезь. Я над обедом поколдую, салатик там, квасок… Через полчаса позову. (Уходит.)
ЛЁНЯ. Я мороженого бы съел... Не слышит... Ничего, хватит просто очередного волшебного обеда... Мастерица. И я кое-что умею делать правильно. Например, в два слоя красить. Семь минут и готово... Да, вообще ба классная. За что я её люблю? Для этого надо сказать миллион слов, а может и больше, но я не знаю их всех, и говорю ей только самые обычные. Я вообще знаю слишком мало, но моя ба – она вовсе не напрягает с нравоучениями и дотошными проверками домашних заданий, не лезет со взрослым занудством наперевес в борьбу за подрастающую смену, а мудро и просто говорит о нашем прекрасном и ужасном мире. Огромном мире вокруг, где самый маленький-премаленький червячок важен и имеет право жить. У всего, от пылинки до самой далёкой звезды, есть своё предназначение, но не всему есть оправдание. Вопросы... вопросы... Ветер в океане топит несчастные корабли, в поле приминает траву и разносит пыльцу, а на подоконнике мирно листает томик стихов. Так кто он, ветер: враг? друг? Или ещё. У меня там, в доме на стене, висит большая подробная географическая карта, и на ней труднее всего разглядеть крупные надписи. Как найти своё главное большое дело? Да, повторюсь, я знаю слишком мало, но многое понимаю… Очень обидно быть чуточку другим... Как не потерять маленькую надежду? Стоит ли прощать? «Да» – уверена бабушка. «Нет» – утверждаю я. Мы про многое говорим, спорим, даже ругаемся. И я горжусь, что в нашем общении она становиться тоже немного другой... оживает что ли. Нет, нет, что это я? Она всегда, словно горная речка, не может не бежать, всегда при деле, всегда всё вымыто, выстирано, убрано, сварено. Или как сейчас – выкрашено. Сколько молчаливого терпенья у неё на всё и на всех! Но душа... Я знаю, наверное, знаю, её секрет, но никому-никому не скажу.
Дед... Мой дед молоток. И как молоток он строже, жёстче. Чтобы мимо, по пальцу – это нет. Бьёт точно в цель. Ого-го! От его глаз не скроешь промах, лучше сразу признаться, тогда он всем сумеет показать, как оно надо. Деда всегда много: в пространстве, в работе, в разговоре. Он у нас главный: на службе, в городской квартире, в машине за рулём, в бане, за обеденным столом, у телевизора. Молчу уже про дачу. Это его детище, вотчина, удельное княжество. Мне кажется, что даже комары пищат и кусают по его команде.
Мать… Красивая, суетная... Она меня, конечно, любит… А вот её знакомый, дядя Коля … Купола на нём как настоящие, но сам он фальшивый, нехороший человек. Он ёжика убил… Завтра приедут ко дню рождения, и начнутся байки про асоциально-поведенческую модель своей жизни. Мне не интересно с ними.
Лучше всего на даче вдвоём с бабушкой. Как сегодня… Ба, а, ба!
Голос Марины.
Что, Лёнчик? Дождь кончился?
ЛЁНЯ. Кажется, заканчивается… Я хочу сказать, что там за клоун в одних труселях вокруг машины скачет?
Голос Марины.
Да у нас вроде как нет знакомых клоунов.
ЛЁНЯ. Я и говорю: не наш ковровый… Так я докрашу?
Голос Марины.
Давай по скорому. Потом вымой руки и за стол… Ай!
ЛЁНЯ. Что случилось?
Появляется Марина.
МАРИНА. Нож уронила! Гость будет. Рановато для поздравлений, да и примета плохая. Гороскоп мой сегодняшний, для Весов, предупреждал.
ЛЁНЯ. Брось, ба, не переживай. Сказки это!
МАРИНА. Нет, Лёня, не сказки. Пойдём.
Марина Лёня уходят. Появляется Кашин.
КАШИН. Ни калитки, ни забора. Просто аккуратные ступеньки над дорогой на приподнятый дачный участок (спотыкается). Ёханый... Ступеньки аккуратные, а я слепой крот... Дверь во времянку открыта, но, ни возле неё, ни в глубине участка, ни у роскошного зимнего дома никого нет. Тишина, только капли дождевой воды со звоном, мерно шлёпают в бочку с водой… П-П-П… Время истекает.
Время истекает неотвратимо. Оно жадно поедает нашу жизнь и довольно скоро всё кончится. Нас больше не будет. Мы исчезнем. Безвозвратно исчезнет то, что делает нас самими собой, каждого неповторимым, единственным «я». А всё потому... Потому что нельзя ни по наследству, ни по завещанию, ни по доброй или злой воле, передать зыбкий градиентный мир обретённых эмоций, мир тончайших, едва уловимых интонаций на языке привязанностей, дружбы, любви, наконец. Для нас, нынешних, своевольная память превращает одинаковое прошлое, порой, лишь его тени, в боль или радость, в ненависть или нежность, в отчаяние или надежду – каждому в своё или в ничто. Постороннему большинству, даже при желании, невозможно ни понять всей её ценной механики, ни сохранить.
Я хочу услышать до боли близкий голос, и память, как всегда, услужливо перенесёт меня в нашу семнадцатилетнюю даль, полную безмятежной любви, ещё свободную от будущих ошибок. Впереди целая непрожитая жизнь, лист чистой бумаги, а счастье уже есть, его так много, что, кажется, хватит навсегда. Тогда почему сейчас вместо него какой-то суррогат?
Жизнь, как мера времени, не знает жалости, и мы изменились. Нас заставили стать суетливыми в достижении мелкого сиюминутного благополучия текущего дня и панически боязливыми завтрашней неопределённости. Эта возня вошла в привычку, пиявкой присосалась к сознанию, и осталось очень немногое, что ещё может заставить нас отчаянно биться за светлое вчера…
(Брызгает из бочки с водой себе на лицо. Стучит по бочке. Выдавливает из себя по слогам в разной тональности, то с хрипотцой, то звонко.) Хозяева!
Голос Марины.
Кто там?
Появляется Марина с белыми губами от молока, со стаканом в руке.
МАРИНА (растеряно, сбивчиво). Это ты... Здесь полно народу... Мы времянку красили. А теперь вот... Хочешь? (Марина шёпотом.) Ты с ума сошёл. Зачем ты приехал!?
КАШИН. Поздравить, наверно... Телефона нет... Я сейчас уеду.
МАРИНА. Я не знаю, не знаю. Телефон есть в городе. Да, там намного проще…
КАШИН. Извини, свалял дурака.
МАРИНА. Спасибо, конечно. То есть, конечно, уезжай!
Кашин дотрагивается до губ Марины, стирает молоко, пробует на вкус.
КАШИН. Свежее... Как всегда... (Медлит, потом, уходя, спотыкается.) Ёханый... Как всегда... Всё закономерно, так и должно было произойти. Нет ничего нового. Тогда почему невыносимо тоскливо, до крайности безнадежно. Не потому ли, что в который раз не случилось того, чего я терпеливо жду: полшага навстречу. Безусловно, Марина обязана меня выгнать, но перед этим, перед этим-то... был шанс. (Уходит.)
МАРИНА. Жаль, что так вышло. А может ещё... Нет: соседи, внук... Я поступила правильно. Роман должен был уехать немедленно. Но я не сделала даже полшага ему навстречу. Почему же я не смогла, он ведь ждал, а я хотела… Полшага... Никогда! Не имею права. Дальше – пропасть.
Появляется Лёня
ЛЁНЯ. Ба, а кто это был?
МАРИНА (не обращаясь к внуку).
«Настанет долгий день.
Умрёт далёкая звезда.
И будет свет, и будет тень,
И много пота, и зерна.
Затем настанет ночь.
Взойдёт далёкая звезда.
И будет сын, и будет дочь,
И вдоволь хлеба и вина.
Я не могу понять сама,
Кто ты, далёкая звезда».
Марина уходит.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
На следующий день.
Садовый участок семьи Демченко. Лёня сидит на ступенях крыльца, читает книгу. Слышится мужской и женский голоса. Появляются Алёна и Николай.
АЛЁНА. Чёртова дорога, чёртов автобус, чёртова дача! Ещё эти ступени вверх. Дай дух перевести.
НИКОЛАЙ. Лепишь, дорогуша. Дачка правильная. У Петра Петровича, всё на мази. Уважуха!
АЛЁНА. Ну, ты что! Ведь обещал... Вон Лёнька сидит, всё слышит, соседи насторожились. Повтори на русском.
НИКОЛАЙ. А это и есть самый русский... Ладно. (Громко.) Ошибаешься, дорогая. Дача отличная. Пётр Петрович прекрасный хозяин. За это ему моё уважение.
АЛЁНА. Так лучше. И давай-ка, на будущее... следи за метлой... Папа на дух не переносит блатной жаргон, а вместе с ним и всю криминальную свистопляску. Он не рассказывал, но я и так знаю, что папа, так сказать, крупно повздорил с системой, когда к его тогдашнему небольшому кооперативу подкатили братки по вопросу крышевания. Он ждал этого момента, ведь глупо отрицать очевидное: система рядом с каждым. Отец всех послал идти лесом, система нехотя согласилась. С тех пор у него шрам и твёрдое намерение и впредь жить по собственноручно установленному порядку. Меня наш порядок вполне устраивает... Захвати и мои сумки, заноси в дом, к нам на второй этаж... Эти оставь, на кухню я сама дотащу.
НИКОЛАЙ. Командуешь, папина дочка... Ведь тоже обещала... (Идёт мимо Лёни.) Привет. (Ухмыльнувшись, но тише.) Понедельничек...
ЛЁНЯ. Здравствуйте, дядя Коля...
НИКОЛАЙ. Всё читаешь? Зенки не окосеют?
ЛЁНЯ. Да. Нет.
НИКОЛАЙ. Про что пишут?
ЛЁНЯ (терпеливо). Один молодой человек приехал в Париж…
НИКОЛАЙ. Париж…Где он, Париж, а где мы… Хочешь, я лучше, тебе анекдот расскажу?.. Фраер откинулся…
АЛЁНА. Николай! Заноси сумки.
ЛЁНЯ (упрямо). А в Париже он познакомился… Я не понимаю! Мама, зачем со мной так!
Николай уходит. Лёня подбегает к матери.
АЛЁНА. Он шутит, шутит… Ну, поцелуй, маму. Вот так. Устала я очень, обнять тебя, и то сил нет. Пока тащились от остановки, все руки проклятые пакеты оттянули. Давай, помогай. (Идёт с сыном к крыльцу.) Осторожно! Там стекло... Оставь, оставь... (Садится на ступеньки крыльца.) Принесёшь что-нибудь попить?.. Ладно, не надо, я потом сама... Как себя чувствуешь? Ой, руки мои бедненькие, ой, ноженьки...
ЛЁНЯ ВСТАВЛЯЕТ СЛОВО. Нормально с утра было. Теперь вот скулы сводит и зубы ноют...
АЛЁНА. Зубы? Это, наверняка, от сладкого... Балует тебя бабуля наша. А кстати, где она?
ЛЁНЯ. Мухи неравнодушны к сладкому, и липнут… к дяде Коле. В магазин бабушка ушла, скоро вернётся.
АЛЁНА. Всё пикируетесь, острословы... В магазин? Зачем это? Мы всего столько привезли, что и для гостей не стыдно на стол поставить, и на неделю вперёд ещё хватит. Дед… Дед тебе привет передавал…Сказал, он сегодня не сможет приехать, занят, а завтра прямо к банкету. Жди…привезёт газировку, ещё что-то…Спиртное также, но это разумеется, для взрослых… Да не дуйся, сын! Смотри, что тебе мама купила... «Три мушкетёра». Тебе понравится.
ЛЁНЯ. Мне уже понравилось. (Показывает книгу, которую читал на крыльце.) «Три мушкетёра». Второй раз перечитываю. Как это тебе нравится?
АЛЁНА. Ну, мама... Ведь это она?
ЛЁНЯ. Не надо, не ругай... Твоё издание очень приличное. Спасибо! Правда, здорово!
Алёна встаёт, собирается занести пакеты на веранду.
АЛЁНА. Ладно, защитник... Пойдём… Расскажи мне, как вы тут живёте?
Лёня начинает рассказывать и они уходят.
Появляется Николай.
НИКОЛАЙ. Шмотья набрала как челночница поездная. Я молодой был, ещё застал этих навьюченных баб. Помню, работали тогда одну на польской границе в паре с друганом... Чисто! Как она соплёй шмыгала, сумки свои клетчатые под себя подминала, курица-несушка, сучка, товарка заводная… Вот и моя, словно мы ещё на курорте, дюжину лифчиков навезла... (Потягивается.) О! Просто центряк! Кайфуют парижане... Стоп-кран! Алёнка права. Люди здесь в округе живут авторите... интеллигентные, насквозь чувствительные, зачем их смущать. Если я хочу именно в этом палисаднике пустить корни, надо заставить себя засунуть по глубже выражения, в каких изъясняется половина народонаселения. Картины мои пусть красуются, мне за них стыда нет, да и не хуже паспорта они. Человека, при надобности, предъявить смогут… Вот, жил себе, Колька-баян, как на душу фарт положит. Играл с судьбой в очко, пришло пару раз к одиннадцати туз. Так и продолжал бы, пока не загнулся где-нибудь на этапе или тубзоне. Если б не Алёнка, верняк. Это не девка, омут какой-то. Перепахала жизнь трактором, красивая! Не в подпол ко мне спустилась, а на свою ступеньку вытянула. И то, характер у бабёнки папашин, а уж Петр Петрович – цементная смесь. Бугор, бугорище! Конечно, лет пятнадцать назад ещё неизвестно, как сложился бы разговор насчёт поделится, если бы его вёл я…
Появляется Пётр Демченко
ПЁТР. Будь уверен, сложился бы также, как я его сложил с теми отморозками в турецких спортивных костюмах и интеллигентным очкариком в длиннополом кожаном пальто. Мордой в пол и кровавые сопли на золотых цепях. Правда, в следующий раз, уже другие, действовали хитрее: нож едва не задел печень, но пол и сопли никто не отменял. Пришлось Марину и Алёнку отправить на другой конец страны на богом забытый хутор и переписать на жену всё имущество. Обошлось странным образом: братство десанта, разделённое исковерканными судьбами, распадающееся вместе с великой державой, вдруг напомнило о себе в самый критический момент, когда на бетонном полу лежал уже я. Мы выпили мировую и разошлись навсегда. Судьба...
НИКОЛАЙ. Судьба не свела, можно сказать, миловала. Я теперь понимаю нутро Петра Петровича, понимаю кайф от владения своей собственностью и сам хочу… пойти дальше без попутчиков.
ПЁТР. Без попутчиков... Для кого попутчики, для кого люди, ближе которых нет на свете. До чего же обидно, больно и очень стыдно за собственные промахи, когда понимаешь: дочь в тебе, как в отце, больше не нуждается. Её что-то ещё удерживает рядом, возможно, привычка или расчёт, но время ушло. Другие, чужие люди шепчут на ухо как ей жить, перечёркивая все надежды на былую взаимную привязанность. Вдвойне страшно, что советы даёт такое дерьмо, как перекрасившийся урка. Хитрым себя мнит, планы строит. С огнём играет.
НИКОЛАЙ. То-то жизнь настанет. Алёну женой сделаю, наследник появится, но не сейчас, рано сейчас... Под ногами мусор, дрянь ненужная, но с казённой бумагой не поспоришь.
ПЁТР. Будь уверен, документы оформлены со всей тщательностью. Я смотрю за тобой! (Уходит.)
НИКОЛАЙ (делает поясной поклон). Спасибо Петру Петровичу. Он-то подстраховаться хотел, понятное дело, и верит, что старуха из-под него не выскользнет, а мне головняк лишний.
