ПТИЦЕФЕРМА

13.08.2021, 15:46 Автор: Татьяна Солодкова

Закрыть настройки

Показано 1 из 17 страниц

1 2 3 4 ... 16 17


ПТИЦЕФЕРМА
       


       
       
       ПРОЛОГ


       
       Из переписки.
       
       Эмбер: Привет. Спишь?
       Ник: Сплю (смайлик, упавший на спину и раскинувший руки в стороны, высунув язык набок).
       Эмбер: Очень смешно.
       Ник: Смешно.
       Ник: Но ты права, не очень.
       Ник: Ты как?
       Ник: Эй, Янтарная.
       Ник: Прием.
       Ник: Предупреждаю, я сейчас запаникую и начну тебе звонить.
       Ник: Я нервный, ты в курсе.
       Ник: Янтарная, считаю до пяти, а если ты не отвечаешь, то звоню и бужу твою соседку.
       Ник: Пяяяяяяять…
       Ник: 4…
       Ник: 3…
       Эмбер: Ты сдурел? Я попить отходила.
       Ник: О, жива! (смайлики - танцующие мартышки).
       Эмбер: Балбес (смайл, крутящий пальцем у виска).
       Ник: Так чего будила?
       Эмбер: А ты правда спал?
       Ник: Вопрос к делу не относится. Я тебя слушаю.
       Эмбер: Ничего такого.
       Ник: С ума с вами, женщинами, сойдешь (смайлик, стреляющий себе в голову).
       Ник: Волнуешься?
       Эмбер: Немного.
       Ник: Ага, и поэтому ты будишь меня среди ночи, чтобы поболтать (смайлик с табличкой «Не верю!»).
       Эмбер: Ты не спал!
       Ник: Просто у меня чуткий сон.
       Эмбер: Зануда.
       Ник: Каюсь.
       Ник: Виновен.
       Ник: Так что ты хотела?
       Ник: Серьезно.
       Эмбер: Волнуюсь.
       Ник: Без паники. Все подготовлено и проверено миллион раз.
       Эмбер: А кто вчера устроил Старику скандал и доказывал, что это должен быть он, а не я?
       Ник: Я просто тебе позавидовал.
       Эмбер: Или испугался.
       Ник: Ну точно – что вся слава пройдет мимо меня.
       Эмбер: Спасибо.
       Ник: За что?
       Ник: Я еще вроде как ничего не сделал.
       Эмбер: Подбодрил.
       Ник: Всегда готов.
       Эмбер: Спокойной ночи.
       Ник: Погоди.
       Эмбер: Я тут. Джилл храпит. Вряд ли я сумею сегодня заснуть.
       Ник: Из-за Джилл. Ну-ну.
       Ник: Слушай.
       Эмбер: Вся во внимании.
       Ник: Я уже серьезно.
       Эмбер: Дааа?
       Ник: Да.
       Ник: Я лично проверял все отчеты. Разговаривал с «нашим» человеком ТАМ.
       Ник: Все на мази, нужные люди получили обговоренные суммы и даже чуть больше.
       Ник: Ты получишь дозу препарата втрое меньше обычного.
       Ник: Вспомнишь все через несколько дней.
       Ник: Тот мамой клянется, что осечек не будет.
       Эмбер: Ник.
       Ник: Что?
       Эмбер: Я тоже читала отчеты, плюс Старик провел инструктаж. Все будет.
       Ник: Тогда ложись спать.
       Эмбер: Только если ты заберешь от меня Джилл.
       Ник: Нет уж.
       Ник: Она не в моем вкусе.
       Ник: А ты, если хочешь, приезжай.
       Эмбер: Мы это уже проходили. Отстань. Шутка устарела.
       Ник: Никогда не поздно попытать удачу.
       Эмбер: Ты в пролете.
       Ник: Я в курсе.
       Ник: Так что иди спать.
       Эмбер: Уговорил. Ухожу.
       Ник: До завтра.
       Эмбер: Завтра мы уже не пересечемся. Я вылетаю на рассвете.
       Ник: В смысле?
       Ник: Планы поменялись?
       Ник: Почему я не в курсе?
       Эмбер: Да, сегодня вечером внесли коррективы. Спокойной ночи.
       Ник: Ты так шутишь, да?
       Ник: Янтарная?
       Ник: Глупая шутка.
       Ник: Эмбер?
       Ник: Ты еще там?
       Ник:Черт!
       Ник: Я выезжаю к тебе.

       
       Последние шесть сообщений не прочитаны.
       
       
       

***


       
       Комната металлическая. Из металла вокруг всё: пол, стены, потолок, стол и даже стул, прохладу которого чувствую сквозь тонкую ткань штанов. Наручники на моих запястьях — тоже металлические, как и скоба на поверхности стола, к которой их кто-то пристегнул. Кто? Когда? В голове туман, плотно покрывающий всё то, что было до момента «здесь и сейчас».
       Некоторое время рассматриваю наручники, затем опускаю взгляд на себя: на мне серая пижама. Это ведь пижама, правда? Широкие штаны и удлиненная футболка; ткань тонкая. Зябко веду плечами, отчего гремит цепочка, соединяющая браслеты на моих руках со скобой стола. Звук отдается в висках тупой болью; хочется потереть лоб, но не дотянуться. Тут же начинает чесаться нос. Дергаю цепочку наручников с силой, но ничего не происходит. Снова этот звон.
       Приходится встать и наклониться к самой столешнице — только так есть возможность достать пальцами до лица. М-м, блаженство… С облегчением прикрываю глаза, а когда распахиваю — вокруг темно. От неожиданности падаю обратно на стул, его острые края больно впиваются в бедра. Звенит цепочка.
       Освещение не возвращается, зато глухая до этого стена передо мной оживает, превращаясь в экран. Вернее, в первое мгновение думаю, что это экран, но нет, передо мной кое-что поинтереснее — зеркало.
       Жадно вглядываюсь в прикованную к столу молодую женщину в серой одежде. Худощавая, прямой нос, тонкие губы, светлые волосы до плеч, спутанные.
       Дергаю плечом, и женщина в зеркале повторяет мое движение. Значит, все-таки не галлюцинация, это я. Я… такая? Не помню. Опять хочется потереть лоб или почесать нос — видимо, нервное, — но на сей раз сижу не шевелясь.
       — Добрый день, — приветствует меня мужской голос.
       Вскидываю голову, верчу ею по сторонам, но так и не нахожу взглядом динамик, поэтому решаю смотреть прямо перед собой: если зеркало — все же экран, то, очевидно, мой невидимый собеседник прячется за ним.
       Понимаю, что губы пересохли.
       — Да пошел ты, — разлепляю их и произношу нечто, чего сама от себя не ожидаю. Вежливое «здравствуйте» или агрессивно-нервное «кто вы и где я?!» были бы в данной ситуации уместнее. Но мне не хочется кричать и требовать, мне хочется… да, именно послать подальше своих мучителей.
       Теряюсь, опускаю взгляд, рассматриваю руки. У меня тонкая кость, белая кожа с синими прожилками вен. На правом предплечье синяк.
       Однако голос за зеркалом не трогает моя реакция. Пожалуй, меня саму она удивила и смутила больше.
       — Как вас зовут? — спрашивает он все с тем же равнодушием, что и поздоровался ранее.
       Снова открываю рот и… закрываю. В голове туман. Все, что было до этого момента, — белый лист.
       — Как вас зовут? — повторяет голос. Он совершенно точно принадлежит мужчине. Но живому ли? Не робот ли играет со мной в игры?
       Чувствую раздражение. Опять возникает желание огрызнуться, но сдерживаюсь.
       — Как вас зовут? — спрашивают меня в третий раз.
       Да он издевается!
       — Я не знаю! — выкрикиваю. Хочу зло, а выходит беспомощно и жалко.
       Сердце гулко колотится в груди. Я правда не знаю ни кто я, ни как меня зовут, ни как здесь оказалась. Я даже эту женщину в зеркале вижу впервые. И вообще, она мне не нравится. Вон какая у нее сейчас гримаса на лице. Это… я?
       Однако, кажется, голос кто-его-знает-кого удовлетворен.
       — Что последнее вы помните?
       Ответ «ни черта!» его устроит? Спокойно, спокойно… Выдыхаю. Напрягаюсь и действительно пытаюсь вспомнить хоть что-то. Но помню лишь эту камеру.
       — Ничего, — выдыхаю, читая ужас на лице женщины в зеркале. Теперь она нравится мне еще меньше — выглядит совсем жалко.
       — Сколько будет пять умножить на восемь?
       — Сорок, — отвечаю на автомате.
       — Столица Нового Рима?
       — Ромеро.
       — В каком веке человек совершил первый полет в космос?
       На этот вопрос женщина в отражении не отвечает и хмурится. Кажется, начинаю к ней привыкать.
       Упрямо сжимаю губы и не собираюсь больше отвечать на вопросы из программы младших классов. Я помню ответы на все, могу даже назвать год, в который Колумб открыл Америку. И мне хочется выть и биться в своих оковах от осознания того факта, что история Старой Земли мне известна лучше, чем собственная биография.
       Я — ничто. Я — белый лист…
       


       
       ГЛАВА 1


       
       Два года спустя…
       
       Лето в этом году выдалось жарким, что удивительно, как говорят старожилы. Верю им на слово, потому что мне довелось застать лишь прошлое — ветреное и влажное. Зато тем летом отлично росли овощи. Этим же почва сохнет и трескается, а посевы приходится регулярно поливать и молиться, чтобы урожай удался. Впрочем, молиться — сильное преувеличение. Вряд ли Бог заглядывает на Пандору.
       — Гагара, ты идешь?! — кричит мне Сова, закончившая свою часть работы; гремит пустым ведром.
       — Догоню! — откликаюсь и делаю знак, чтобы возвращалась без меня.
       Та пожимает плечами и уходит. Я не нравлюсь Сове. Она говорит, что я еще не смирилась, а такие только вносят смуту в привычный уклад жизни.
       Выливаю с помощью кривого металлического ковша остатки воды из своего ведра на чахлую ботву моркови — на урожай которой все еще надеюсь, — и бреду к лагерю. Куда медленнее уже скрывшейся из вида Совы — тяну время. Мне некуда спешить и не к кому торопиться.
       Вечереет; солнце уже не печет как сумасшедшее, но все равно жарко и душно.
       Срываю косынку с волос и вытираю вспотевшее лицо.
       Прошлым летом было легче: от холода можно скрыться за теплой кофтой, от жары — не спрячешься. На мне надет лишь тонкий сарафан на бретелях (сама перешила старое платье), но пот струится по телу, будто меня искупали. Не знаю, как Сова ходит в такую погоду в наглухо застегнутой рубашке с воротником-стойкой. Я бы уже задохнулась. А она говорит, мой сарафан — призыв к разврату…
       Пусть говорит — Сова уже немолода, ей положено учить «молодежь» жизни.
       Подхожу к поселению. Помыться бы, но до реки идти далеко, а скоро нужно готовить ужин (моя смена) — не искупаешься.
       Ничего, вот все уснут — и тогда в моем распоряжении будет целая ночь.
       — Гагара у нас законодательница мод? — врывается в плавный ход моих мыслей чужой голос. — Мне нравится твое новое платье, — Чиж сидит на крыльце и с важным видом стругает какую-то ветку; не прерывается даже для того, чтобы пробежать по моей фигуре сальным взглядом. — Конфетка.
       Сомнительный комплимент — на такой жаре конфеты ассоциируются у меня с чем-то гадким и липким.
       — Дать поносить? — огрызаюсь.
       Прохожу по самому краю ступеней, чтобы не приближаться к Чижу — с этого станется: может начать распускать руки.
       — Я не ношу бабские шмотки, — хохочет Чиж, не вняв угрозе в моем голосе. — Я их снимаю!
       Снимает — не поспоришь. Снимает со всех, кто позволяет ему это сделать. А это доброе большинство Птицефермы. Чиж красив: темные вьющиеся волосы, синие глаза. И имеет совершенно несносный характер: с мужчинами сцепляется, тренируя кулаки, женщин воспринимает как тела для развлечений. Но многим местным девчонкам нравится — Чиж популярен.
       Мне не нравится в нем решительно ничего. И, видимо, именно это подстегивает его ко мне интерес.
       Говорят, лет десять назад на Птицеферме творился полный беспредел — все брали всё и всех, кого хотели. Насиловали и убивали друг друга; женщины, так вообще, жили недолго. А те, кто выживал, лучше бы умерли.
       А потом появился Филин. Сколотил банду из тех, кто разделял его идеи, и навел порядок. Отладил режим работы на рудниках, ввел дежурства на огороде и на кухне, запретил открытое насилие.
       Говорят, первое время вешал недовольных по трое в день. А потом улеглось, устаканилось.
       Говорят… По их словам, я попала на Птицеферму в хорошие времена, на все готовое, и должна радоваться. Сам Филин считает меня неблагодарной, потому что я все равно не испытываю радости, как ни пытайся ее в меня вбить.
       Сломанные ребра срослись, а я все равно не рада…
       — Чииииж! — из барака выбегает Кайра, пара Чижа.
       Без пары на Птицеферме нельзя — так повелел Филин. После запрета на сексуальные домогательства окрыленные свободой выбора женщины полностью перекрыли доступ к своим телам, и ущемленные мужчины чуть было не устроили бунт. Волнения Филин пресек и нашел нехитрый выход: каждой женщине — по постоянному партнеру, тем, кому женщины не хватило, можно «арендовать» тех, кто состоит в паре. Разумеется, по взаимному согласию. Потому что мы не Цветы или Камни — на Птицеферме царят законы цивилизованного общества. Не согласна — пойдешь по кругу, а затем на ветку ближайшего дерева с петлей на шее. Все просто и доходчиво: кости срастаются, а желание спорить отпадает. У меня отпало.
       Кайра мчится к своему мужчине с каким-то делом, а меня замечает только в последний момент. Успеваю увернуться — затоптала бы.
       — А, это ты? — девушка презрительно кривит фиолетовые губы. Свекольный сок вместо помады, сажа вместо краски для бровей, кусок ткани под грудью, чтобы ее максимально приподнять, — вместо бюстгальтера. В этом вся Кайра — самая красивая женщина Птицефермы, по мнению большинства. — Опять к моему мужику лезешь?! — и самая ревнивая. Сколько волос она выдрала у тех, кто неосторожно засматривался на Чижа в ее присутствии…
       Чижу нравится; он и сейчас довольно похихикивает у меня за спиной. Надеется на драку. Женские разборки — его любимый вид развлечения, особенно, когда они случаются из-за него.
       — Пройти дай, — прошу, крепче сжимая дужку ведра в своей ладони.
       Именно прошу.
       Мы дрались с Кайрой дважды — не из-за Чижа. Вернее, она из-за Чижа. А я — потому, что когда на меня замахиваются, то бью в ответ.
       В первый раз Филин пожурил обеих и простил. Во второй — признал меня зачинщицей и вынес приговор. Мягкий, по понятиям Птицефермы — розги. На спине остались шрамы; до сих пор иногда ноют на плохую погоду.
       — Пройти дай, — повторяю, так как Кайра не двигается с места. Если ударит, тоже ударю, не задумываясь, какие бы последствия меня ни ждали. Но если можно избежать драки — постараюсь.
       Теперь я умнее. Филин прав: все поддаются дрессировке. Рано или поздно.
       — А если не дам, то — что? — пухлые свекольные губы презрительно кривятся.
       Вскидываю голову, встречаясь с Кайрой взглядом. На ее лице написаны вызов и решимость, а в глубине зеленых глаз — страх. Я вижу его, чувствую. Кайра задевает меня потому, что уверена: я не рискну вызвать гнев Филина вновь. Но она не забыла то, что в тот раз я не сломала ей руку лишь потому, что нас вовремя растащили. И сделаю это вновь, пусть я и легче нее килограмм на пятнадцать, — играючи, в два движения.
       Ничего не говорю, только смотрю. Пристально, предупреждающе.
       Кайра отводит взгляд и отступает на шаг в сторону — я худая, мне хватит.
       — Сиськи прикрой! — несется уже вслед. — Еще раз увижу тебя в этом платье!..
       Не слушаю; хлопаю дверью, обрубая от себя поток брани Кайры, летящий мне в спину под аккомпанемент одобрительного смеха Чижа — вот уж два сапога пара.
       Пальцы свело от злости так, что побелели костяшки — с трудом сдержалась.
       Еле разжимаю ладонь, чтобы поставить ведро.
       
       

***


       В тесной комнатушке — никого. Выдыхаю с облегчением: минуты одиночества бесценны.
       Бросаю взгляд на раскиданные на полу вещи — Пингвин снова побросал грязную одежду и ушел по своим делам.
       Поднимать сил нет — все жара, я совсем выбилась из сил. А еще ужин… Поэтому решаю провести короткий перерыв с пользой — падаю навзничь на кровать и просто лежу, глядя в потолок. В углу серый пластик потрескался и отошел — если пойдет дождь, то зальет. Надо чинить.
       Прикрываю глаза и думаю о том, что на крышу придется лезть самой.
       Чиж уже на днях залатывал участок над своей комнатушкой. По доброте душевной мне никто не поможет, а Филина просить отправить кого-нибудь — бесполезно. Для Главы это слишком мелко, скажет, чтобы разбирались сами. Чиж возьмется с удовольствием, но потребует оплату натурой. Ворон — откажет. Зяблик — пообещает, но не сделает… А Пингвин все равно не станет — сошлется на усталость. Или на головную боль, или на желудочную колику — судя по количеству известных ему болезней, в прошлой жизни мой сожитель явно был связан с медициной.
       Тяжелые шаги, хлопок двери.
       — О, уже готова! — довольно присвистывает вошедший Пингвин.
       Порываюсь подняться, но не успеваю — на меня наваливается тяжелое тело, потное, пыльное после целого дня на руднике. Как всегда: переоделся, но не помылся.
       

Показано 1 из 17 страниц

1 2 3 4 ... 16 17