Полуночные мысли неспящих.
Полночь – время гениальных мыслей.
В полночь делаются головокружительные открытия и неожиданные признания. Принцессы превращаются в золушек, карета стремительно уменьшается в размерах, с головы слетает корона, с ноги туфелька, лакеи объявляют себя мышами и гордо удаляются в ночь, а ты остаешься один на один с вечной проблемой – из чего бы сварганить самый вкусный в силу своей нелегальности полуночный перекус.
В полночь внезапно осмысливаются глобальные проблемы бытия и принимается решение – в этом году никакой деревни, едем на море! Или – жить дальше с этим цветом волос невозможно, завтра же в парикмахерскую.
Из неведомых глубин сознания поднимаются конфликты в детском саду, «двойка» за списывание в третьем классе и тот ужасный случай в летнем лагере, о котором никому нельзя рассказывать, потому что смешно и стыдно одновременно.
Время перед полуночью приобретает особую тягучесть и пластичность. В небольшой промежуток до и после полуночи вмещается парочка серий с Netflix, пилинг, новое знакомство в сети, гора перемытой посуды, сердечный разговор с подругой, которую сто лет не видела, а как будто вчера расстались! Можно успеть поскандалить и помириться, всплакнуть: «Меня никто не любит» и милостиво принять уверения в обратном. Полночь – она усугубляет все, и даже безобидные мелочи начинают казаться знаками судьбы.
Огромное количество людей верит в полночь как точку перемены дат, окончания старого и начало нового дня – это не может не работать.
Полночь любят поэты и мартовские коты, а еще одинокие фанаты русскоязычного рэпа с мощной стереосистемой, установленной в старенькую «девятку». Эти щедро делятся своей любовью со всеми обитателями района, но те отчего-то не отвечают им взаимностью. Не то что поэтам и котам.
Конечно, все зависит от времени года. Зимняя полночь под теплым пледом, с чашкой горячего чая и особенной снежной тишиной за окном исполнена волшебного очарования. Это определенно время чудес.
Каких? Да самых разных!
Внезапное желание порыться на полке с книгами вряд ли можно отнести к чудесам. И то, что в руки внезапно падает незнакомая тетрадка с потертой обложкой. С обложки требовательно смотрит грозный филин, подбоченился, красавец, в одной лапе кружка с кофе, другой гордо попирает свиток с письменами.
Совершенно не помню ни эту тетрадь (такого филина разве забудешь!), ни того, как писала в ней что-то. Но на первой странице старательно выведено моим почерком «Ненаписанный дневник».
Он и правда был пуст. Пока я не перелистнула. Тогда в синих клеточках проступили буквы.
«Бывают ночи, наполненные до краев звездным светом.
В такие ночи ничего не загадываешь, не просишь, не ждешь.
Ночная тишина колышется прозрачной невесомой тканью, и дивной красоты мелодии почти звучат – почти, но не здесь. Не совсем здесь. За гранью восприятия, в другом измерении. Музыка уже готова родиться, пролиться, прийти. Как приходит время первого поцелуя – и ничего не сделать с этим. Невозможно, но в последний миг мы медлим, замираем в напряженном ожидании – да или нет? А вдруг пути назад уже не будет?
Пути назад нет. Неведенье будет утрачено раз и навсегда, но кто о нем пожалеет? Только не те, кто запрокинув голову, ловят ртом снежинки. Не те, у кого замирает сердце от запаха прелой листвы в осеннем парке. И не те, кто нижет браслеты и ожерелья из капель солнечного света под раскаленным июльским небом. А те, кому посчастливилось вместе с первым поцелуем попробовать на вкус майскую грозу, улыбнутся. И уйдут босиком по лужам, унося в руках туфли.
В ночь Красной Луны мы снова окажемся там, куда когда-то привела нас судьба».
Это не было похоже ни на удар током, ни на внезапное озарение. Просто реальность дрогнула и раздвоилась. Теперь у меня оказалось целых два прошлых. Одно я помнила. Другое сейчас вспоминала.
Профессора обожали все. На его лекции приходили даже старшекурсники, сидели в проходах, тащили стулья со всего этажа, за места в первых рядах разгорались сражения и плелись интриги.
И вот он входил, совсем старенький, седой и щуплый, в сером костюме, знававшем лучшие времена. Под руку его вел ассистент - кто-то из аспирантов с кафедры, усаживал, развешивал карты, приносил журнал, отмечал отсутствующих - их не было. С момента, как Профессор переступал порог аудитории, в ней воцарялась благоговейная тишина. И когда с формальностями было покончено, в этой тишине раздавался негромкий голос. Этот голос раздвигал стены и менял реальность. Он отправлял нас на сотни лет назад и мы видели средневековые крепости и рыцарей в сверкающих латах. Мы слышали треск кораблей налетевших на рифы и шумное ярмарочное веселье. Прикасались к камням Собора Парижской Богоматери и к воротникам из фламандских кружев.
Конспектов никто не писал, каждое слово Профессора врезалось в память и хотелось лишь слушать, слушать и слушать. Он не заглядывал ни в какие записи, даты и формулировки слетали с его уст легко и непринужденно. Он цитировал отрывки средневековых хроник, баллад и поэм так, что по спине мурашки бежали от ощущения сопричасности тем временам, тем событиям, давно и трагично ушедшим людям.
Я мечтала оказаться однажды если не в первом, то хотя бы во втором ряду, поближе к моему кумиру, чтобы слышать каждое слово, ловить каждый жест. Но пробиться вперёд не выходило, меня оттесняли шустрые и напористые однокурсники.
Тогда я решилась на отчаянный для меня шаг - не пошла на первую пару и сторожила у заветной двери. Там шла лекция по психологии для третьего курса. Я планировала просочиться внутрь, как только третьекурсники начнут выходить. Лина появилась через пять минут и устроилась рядом со мной на широком подоконнике:
- Хочешь в первый ряд? - сразу спросила она, и продолжила не дожидаясь ответа: - Я тоже. С моим ростом ничего не видно за спинами наших мальчиков! Повырастали дылды!
Лина была совсем невысокая, мне по плечо, пепельноволосая, с короткой стрижкой, решительно вздернутым носиком и запасом решительности, которому я могла только позавидовать.
Когда прозвенел звонок, перед аудиторией уже гарцевали наши "мальчики", намереваясь как обычно занять лучшие места. Крохотная Лина растолкала их острыми локотками, безжалостно потопталась по ногам каблучками и величественно объявила:
- Ну-ка, рыцари, пропустите дам !
Парни опешили, Лина подхватила меня под руку и потащила вперёд. Мы сидели в первом ряду, Профессор обращался прямо к нам, рассказывая о том, как трудно приходилось европейским монархам в вопросах престолонаследия.
После лекции, потрясенные до глубины души, мы отправились пить кофе в небольшой кафешке, наплевав на пару английского. Это окончательно нас сблизило, а довершила дело "двойка" за прогул.
С тех пор мы стали почти неразлучны. Для Лины родители снимали квартиру, и она настояла, чтобы я перебралась к ней из общежития. Мы отлично уживались, вместе готовились к семинарам и экзаменам – амбиции у Лины были немаленькие, и меня она тоже заставляла трудиться в полную силу.
После второго курса нам полагалась педпрактика, мы благополучно отработали её в детском оздоровительном лагере и вернулись оттуда слегка разочарованные. Честно говоря, мечталось о знакомствах с симпатичными мальчиками, ночных прогулках у реки, поцелуях под луной... Но ничего этого не случилось. Одна возня с подростками и вечно недовольное начальство.
Теперь мне пора было возвращаться домой, в Крым. Но Лина решительно заявила, что сначала я должна погостить у неё. Ехать пришлось недолго, но лето, жара, бессонная ночь накануне – мы проплясали в ночном клубе одной большой студенческой компанией…
- Сейчас поедем ко мне, там дома никого, родители в Испании. Устроим пижамную вечеринку! Завалимся сериальчики смотреть.
- Да у меня и пижамы нет с собой - растерянно возражала я.
- Что-нибудь подыщем, у мамы куча шмоток, она даже не помнит, что у неё в шкафу.
Лина открыла красивую металлическую дверь, втолкнула меня в мягкий сумрак прихожей. Я споткнулась и влетела во что-то тёплое, живое, вскрикнула от ужаса.
Вспыхнул свет, и оказалось, что я совершенно неприличным образом уткнулась в грудь незнакомому парню.
Он был высокий, темные волосы густой челкой спадали на глаза. Светлая рубашка под моей щекой приятно пахла чем -то пряным и одновременно свежим .
И он был красив, о боже, так красив! Не приторной красотой смазливого тинейджера, а так... по-мужски.
Он усмехнулся, взял меня за подбородок, приподнимая лицо, рассматривая пристально и вдруг прижался к моим губам. Я опомниться не успела, а он уже меня целовал - глубоко, страстно, так будто я принадлежу ему, и он утверждает свои права, нимало не заботясь о моём мнении на это счёт. Неожиданный поцелуй все длился, и я теряла волю, теряла мысли, нравственные устои и понятия о приличиях.
И пришла в себя лишь когда он оторвался от моих губ, сама я разорвать поцелуй была не в силах.
За спиной коротко засмеялась Лина:
- Ларри! Ну ты даёшь! Теперь даже знакомить вас странно будет, сами разбирайтесь.
Ларри заглянул мне в глаза.
- Разберёмся.
Крепко взял меня за руку и повёл за собой, будто мы сто лет знакомы, просто давно не виделись, и он так рад встрече, соскучился и не хочет отпускать.
И мне это нравилось! Так нравилось! Покорно идти за ним, и едва дышать от ощущения счастливого изумления вдруг поселившегося в груди и верить, что только что в моей жизни случилось настоящее чудо!
Как трудно осознать, что только что пережитое – всего лишь сон!
Неистово стучит сердце, губы горят от поцелуев, рука еще помнит тепло его ладони – и ничего! Ничего этого нет?
Невозможно поверить, что ничего не было. Простой сон не может быть таким пугающе реальным, до мельчайших деталей настоящим!
Я сидела у себя дома в кровати, на плотных шторах лежал отсвет уличного фонаря, тишину иногда разрывал далекий рев мотора – ночное движение в нашем городе не слишком оживленное, к счастью.
Во сне я поехала к Лине, а наяву – нет. Наяву я уехала домой, и не увижу подругу почти месяц. Я никогда не бывала у нее дома, и… И не видела его! Парня с непривычным именем – Ларри. Неужели он не существует? И это всего лишь плод моего воображения, работа подсознания, « небывалая комбинация бывалых впечатлений»?
Я не хотела, не могла смириться с тем, что чудо, которое я так остро, так ярко пережила, никогда со мной не случалось.
Едва дождавшись утра, позвонила Лине. Фальшивый смех выдавал меня с головой, я горела от стыда, но я должна была знать, должна!
Лина, изумленная моим звонком в такую несусветную рань, сонно зевала и к счастью не замечала моей очевидной невменяемости .
- Лина, а где твой брат? – выпалила я совершенно без всякой связи с предыдущим разговором.
- Брат? Ты там что, перегрелась?
- Лин, ну ты не смейся только…мне сон приснился, такой странный…Там я была у тебя в гостях и был твой брат!
- Слушай, ты больная! Разбудила меня чтобы поговорить о каком-то сне? Нет у меня никакого брата! Спи давай, вечером созвонимся! И валерьянки попей, ты какая-то нервная.
Лина отключилась, а я осталась сидеть совершенно оглушенная ужасным, несправедливым но непреложным фактом – Ларри не существует!
Слезы покатились из глаз, и я зарыдала, упав лицом в подушку.
Сон - территория неизведанного, терра инкогнита нашего сознания. Сны не подчиняются нашей воле, живут по своим законам, их логика, такая ясная и абсолютно убедительная, наяву оказывается абсурдной и странной, но мы не хотим в это верить, сопротивляемся, будто знаем - на самом деле все правильно и логично, просто… Просто не здесь. А там, во сне, мы – не совсем мы, или совсем не мы. И там-то все идет как надо, только непонятно куда!
Тот сон не забылся, как обычные сновидения. Он словно сдвинул мою реальность, внезапно озарив пониманием – жизнь не совсем то, что кажется. За тонким слоем привычного таится другое, но что? Какие невероятные вещи возможны на самом деле?
В детстве я представляла, что когда все засыпают, предметы на кухне живут собственной жизнью. Они рассказывают истории и сплетничают о людях. Может быть, это так и есть?
Рождественская ночь длинна и волшебна. Когда люди, наконец, угомонились, на кухне стало оживленно и весело.
Стаканы радостно звенели, флиртовали с фарфоровыми чашками. Кастрюли степенно передавали друг другу поклоны, важно басили чугунные сковородки, звонко желали всем блестеть и здравствовать столовые ножи и вилки. Солонка раскланивалась с сахарницей, бумажные салфетки летали туда-сюда как ночные мыши.
За всем этим весельем наблюдал со шкафа старый Медный Чайник. Он не ворчал, как холодильник, не трещал, как тостер, и не задавался, как микроволновка. Точно древний патриарх, взирал он благосклонно на своих собратьев.
Новенький электрический чайник гордо булькал внизу, красуясь прозрачными стеклянными боками. Но Медный Чайник не завидовал. Сколько их, модных чайников, прошло перед его глазами. Они появлялись здесь, кичась своей новизной, принимались громко пыхтеть, фыркать паром и демонстрировать свою незаменимость. А потом отправлялись на свалку, или в доме отключали свет и не было тогда от них никакого толку. Тогда наступало время Медного Чайника. Его снимали со шкафа, отмывали до блеска, и он исправно кипятил воду, деловито посвистывая изогнутым носиком.
- Дядюшка, - на правах родственника обратился к Медному Чайнику заварной чайничек, - расскажи нам историю!
- Историю, историю! Дядюшка, расскажи! – подхватили чашки, делая вид что им нет дела до стаканов.
Из-под стола выглянула любопытная картофелина, полотенце затрепетало от любопытства, и часы на стене стали отщелкивать секунды потише.
- Ну что же, я расскажу, - глуховато пропыхтел Медный Чайник. Он слишком давно молчал, и был не против прочистить горло. – Я расскажу вам удивительно простую историю. Она и начинается очень просто, как многие другие.
Жила-была девочка. Маленькая, худенькая, с непослушными русыми волосами, летом выгоравшими до рыжины. Строгая бабушка всегда заплетала тугие косички, а девочке нравилось тайком развязать белые в горошках бантики, и распустив по плечам волнистые локоны, стоять перед огромным, в три ее роста, зеркалом, воображая себя сказочной принцессой. Она набрасывала на голову прозрачную накидку с большой бабушкиной подушки и танцевала, напевая. Пока никто не видит.
Она была очень робкой, а говорили – нелюдимая. Боялась сказать не то, и потому часто молчала. Не умела постоять за себя, если ее обижали другие дети. Девочке сильно доставалось, если она разбивала коленку, и она научилась терпеть боль, не жаловаться. Ее обвиняли в скрытности и упрямстве. Она плакала беззвучно, пряча слезы, но почему-то не могла сказать «простите», если думала, что наказание несправедливо.
Девочка часто сидела уголке со своими немногочисленными игрушками. К сожалению, у куклы были короткие курчавые волосы, и делать ей прически не выходило. Зато они вдвоем со старым плюшевым медведем были отличными слушателями.
Девочка пересказывала им прочитанные сказки, читать она очень любила. Даже больше чем пирожные. Пирожные ей не покупали, бабушка говорила они портят зубы и вообще, неизвестно что там в них напихали.
Глава Ночь Красной Луны
Полночь – время гениальных мыслей.
В полночь делаются головокружительные открытия и неожиданные признания. Принцессы превращаются в золушек, карета стремительно уменьшается в размерах, с головы слетает корона, с ноги туфелька, лакеи объявляют себя мышами и гордо удаляются в ночь, а ты остаешься один на один с вечной проблемой – из чего бы сварганить самый вкусный в силу своей нелегальности полуночный перекус.
В полночь внезапно осмысливаются глобальные проблемы бытия и принимается решение – в этом году никакой деревни, едем на море! Или – жить дальше с этим цветом волос невозможно, завтра же в парикмахерскую.
Из неведомых глубин сознания поднимаются конфликты в детском саду, «двойка» за списывание в третьем классе и тот ужасный случай в летнем лагере, о котором никому нельзя рассказывать, потому что смешно и стыдно одновременно.
Время перед полуночью приобретает особую тягучесть и пластичность. В небольшой промежуток до и после полуночи вмещается парочка серий с Netflix, пилинг, новое знакомство в сети, гора перемытой посуды, сердечный разговор с подругой, которую сто лет не видела, а как будто вчера расстались! Можно успеть поскандалить и помириться, всплакнуть: «Меня никто не любит» и милостиво принять уверения в обратном. Полночь – она усугубляет все, и даже безобидные мелочи начинают казаться знаками судьбы.
Огромное количество людей верит в полночь как точку перемены дат, окончания старого и начало нового дня – это не может не работать.
Полночь любят поэты и мартовские коты, а еще одинокие фанаты русскоязычного рэпа с мощной стереосистемой, установленной в старенькую «девятку». Эти щедро делятся своей любовью со всеми обитателями района, но те отчего-то не отвечают им взаимностью. Не то что поэтам и котам.
Конечно, все зависит от времени года. Зимняя полночь под теплым пледом, с чашкой горячего чая и особенной снежной тишиной за окном исполнена волшебного очарования. Это определенно время чудес.
Каких? Да самых разных!
Внезапное желание порыться на полке с книгами вряд ли можно отнести к чудесам. И то, что в руки внезапно падает незнакомая тетрадка с потертой обложкой. С обложки требовательно смотрит грозный филин, подбоченился, красавец, в одной лапе кружка с кофе, другой гордо попирает свиток с письменами.
Совершенно не помню ни эту тетрадь (такого филина разве забудешь!), ни того, как писала в ней что-то. Но на первой странице старательно выведено моим почерком «Ненаписанный дневник».
Он и правда был пуст. Пока я не перелистнула. Тогда в синих клеточках проступили буквы.
«Бывают ночи, наполненные до краев звездным светом.
В такие ночи ничего не загадываешь, не просишь, не ждешь.
Ночная тишина колышется прозрачной невесомой тканью, и дивной красоты мелодии почти звучат – почти, но не здесь. Не совсем здесь. За гранью восприятия, в другом измерении. Музыка уже готова родиться, пролиться, прийти. Как приходит время первого поцелуя – и ничего не сделать с этим. Невозможно, но в последний миг мы медлим, замираем в напряженном ожидании – да или нет? А вдруг пути назад уже не будет?
Пути назад нет. Неведенье будет утрачено раз и навсегда, но кто о нем пожалеет? Только не те, кто запрокинув голову, ловят ртом снежинки. Не те, у кого замирает сердце от запаха прелой листвы в осеннем парке. И не те, кто нижет браслеты и ожерелья из капель солнечного света под раскаленным июльским небом. А те, кому посчастливилось вместе с первым поцелуем попробовать на вкус майскую грозу, улыбнутся. И уйдут босиком по лужам, унося в руках туфли.
В ночь Красной Луны мы снова окажемся там, куда когда-то привела нас судьба».
Это не было похоже ни на удар током, ни на внезапное озарение. Просто реальность дрогнула и раздвоилась. Теперь у меня оказалось целых два прошлых. Одно я помнила. Другое сейчас вспоминала.
Глава 1 Страница из ненаписанного дневника
Профессора обожали все. На его лекции приходили даже старшекурсники, сидели в проходах, тащили стулья со всего этажа, за места в первых рядах разгорались сражения и плелись интриги.
И вот он входил, совсем старенький, седой и щуплый, в сером костюме, знававшем лучшие времена. Под руку его вел ассистент - кто-то из аспирантов с кафедры, усаживал, развешивал карты, приносил журнал, отмечал отсутствующих - их не было. С момента, как Профессор переступал порог аудитории, в ней воцарялась благоговейная тишина. И когда с формальностями было покончено, в этой тишине раздавался негромкий голос. Этот голос раздвигал стены и менял реальность. Он отправлял нас на сотни лет назад и мы видели средневековые крепости и рыцарей в сверкающих латах. Мы слышали треск кораблей налетевших на рифы и шумное ярмарочное веселье. Прикасались к камням Собора Парижской Богоматери и к воротникам из фламандских кружев.
Конспектов никто не писал, каждое слово Профессора врезалось в память и хотелось лишь слушать, слушать и слушать. Он не заглядывал ни в какие записи, даты и формулировки слетали с его уст легко и непринужденно. Он цитировал отрывки средневековых хроник, баллад и поэм так, что по спине мурашки бежали от ощущения сопричасности тем временам, тем событиям, давно и трагично ушедшим людям.
Я мечтала оказаться однажды если не в первом, то хотя бы во втором ряду, поближе к моему кумиру, чтобы слышать каждое слово, ловить каждый жест. Но пробиться вперёд не выходило, меня оттесняли шустрые и напористые однокурсники.
Тогда я решилась на отчаянный для меня шаг - не пошла на первую пару и сторожила у заветной двери. Там шла лекция по психологии для третьего курса. Я планировала просочиться внутрь, как только третьекурсники начнут выходить. Лина появилась через пять минут и устроилась рядом со мной на широком подоконнике:
- Хочешь в первый ряд? - сразу спросила она, и продолжила не дожидаясь ответа: - Я тоже. С моим ростом ничего не видно за спинами наших мальчиков! Повырастали дылды!
Лина была совсем невысокая, мне по плечо, пепельноволосая, с короткой стрижкой, решительно вздернутым носиком и запасом решительности, которому я могла только позавидовать.
Когда прозвенел звонок, перед аудиторией уже гарцевали наши "мальчики", намереваясь как обычно занять лучшие места. Крохотная Лина растолкала их острыми локотками, безжалостно потопталась по ногам каблучками и величественно объявила:
- Ну-ка, рыцари, пропустите дам !
Парни опешили, Лина подхватила меня под руку и потащила вперёд. Мы сидели в первом ряду, Профессор обращался прямо к нам, рассказывая о том, как трудно приходилось европейским монархам в вопросах престолонаследия.
После лекции, потрясенные до глубины души, мы отправились пить кофе в небольшой кафешке, наплевав на пару английского. Это окончательно нас сблизило, а довершила дело "двойка" за прогул.
С тех пор мы стали почти неразлучны. Для Лины родители снимали квартиру, и она настояла, чтобы я перебралась к ней из общежития. Мы отлично уживались, вместе готовились к семинарам и экзаменам – амбиции у Лины были немаленькие, и меня она тоже заставляла трудиться в полную силу.
После второго курса нам полагалась педпрактика, мы благополучно отработали её в детском оздоровительном лагере и вернулись оттуда слегка разочарованные. Честно говоря, мечталось о знакомствах с симпатичными мальчиками, ночных прогулках у реки, поцелуях под луной... Но ничего этого не случилось. Одна возня с подростками и вечно недовольное начальство.
Теперь мне пора было возвращаться домой, в Крым. Но Лина решительно заявила, что сначала я должна погостить у неё. Ехать пришлось недолго, но лето, жара, бессонная ночь накануне – мы проплясали в ночном клубе одной большой студенческой компанией…
- Сейчас поедем ко мне, там дома никого, родители в Испании. Устроим пижамную вечеринку! Завалимся сериальчики смотреть.
- Да у меня и пижамы нет с собой - растерянно возражала я.
- Что-нибудь подыщем, у мамы куча шмоток, она даже не помнит, что у неё в шкафу.
Лина открыла красивую металлическую дверь, втолкнула меня в мягкий сумрак прихожей. Я споткнулась и влетела во что-то тёплое, живое, вскрикнула от ужаса.
Вспыхнул свет, и оказалось, что я совершенно неприличным образом уткнулась в грудь незнакомому парню.
Он был высокий, темные волосы густой челкой спадали на глаза. Светлая рубашка под моей щекой приятно пахла чем -то пряным и одновременно свежим .
И он был красив, о боже, так красив! Не приторной красотой смазливого тинейджера, а так... по-мужски.
Он усмехнулся, взял меня за подбородок, приподнимая лицо, рассматривая пристально и вдруг прижался к моим губам. Я опомниться не успела, а он уже меня целовал - глубоко, страстно, так будто я принадлежу ему, и он утверждает свои права, нимало не заботясь о моём мнении на это счёт. Неожиданный поцелуй все длился, и я теряла волю, теряла мысли, нравственные устои и понятия о приличиях.
И пришла в себя лишь когда он оторвался от моих губ, сама я разорвать поцелуй была не в силах.
За спиной коротко засмеялась Лина:
- Ларри! Ну ты даёшь! Теперь даже знакомить вас странно будет, сами разбирайтесь.
Ларри заглянул мне в глаза.
- Разберёмся.
Крепко взял меня за руку и повёл за собой, будто мы сто лет знакомы, просто давно не виделись, и он так рад встрече, соскучился и не хочет отпускать.
И мне это нравилось! Так нравилось! Покорно идти за ним, и едва дышать от ощущения счастливого изумления вдруг поселившегося в груди и верить, что только что в моей жизни случилось настоящее чудо!
***
Как трудно осознать, что только что пережитое – всего лишь сон!
Неистово стучит сердце, губы горят от поцелуев, рука еще помнит тепло его ладони – и ничего! Ничего этого нет?
Невозможно поверить, что ничего не было. Простой сон не может быть таким пугающе реальным, до мельчайших деталей настоящим!
Я сидела у себя дома в кровати, на плотных шторах лежал отсвет уличного фонаря, тишину иногда разрывал далекий рев мотора – ночное движение в нашем городе не слишком оживленное, к счастью.
Во сне я поехала к Лине, а наяву – нет. Наяву я уехала домой, и не увижу подругу почти месяц. Я никогда не бывала у нее дома, и… И не видела его! Парня с непривычным именем – Ларри. Неужели он не существует? И это всего лишь плод моего воображения, работа подсознания, « небывалая комбинация бывалых впечатлений»?
Я не хотела, не могла смириться с тем, что чудо, которое я так остро, так ярко пережила, никогда со мной не случалось.
Едва дождавшись утра, позвонила Лине. Фальшивый смех выдавал меня с головой, я горела от стыда, но я должна была знать, должна!
Лина, изумленная моим звонком в такую несусветную рань, сонно зевала и к счастью не замечала моей очевидной невменяемости .
- Лина, а где твой брат? – выпалила я совершенно без всякой связи с предыдущим разговором.
- Брат? Ты там что, перегрелась?
- Лин, ну ты не смейся только…мне сон приснился, такой странный…Там я была у тебя в гостях и был твой брат!
- Слушай, ты больная! Разбудила меня чтобы поговорить о каком-то сне? Нет у меня никакого брата! Спи давай, вечером созвонимся! И валерьянки попей, ты какая-то нервная.
Лина отключилась, а я осталась сидеть совершенно оглушенная ужасным, несправедливым но непреложным фактом – Ларри не существует!
Слезы покатились из глаз, и я зарыдала, упав лицом в подушку.
Глава Терра инкогнита
Сон - территория неизведанного, терра инкогнита нашего сознания. Сны не подчиняются нашей воле, живут по своим законам, их логика, такая ясная и абсолютно убедительная, наяву оказывается абсурдной и странной, но мы не хотим в это верить, сопротивляемся, будто знаем - на самом деле все правильно и логично, просто… Просто не здесь. А там, во сне, мы – не совсем мы, или совсем не мы. И там-то все идет как надо, только непонятно куда!
Тот сон не забылся, как обычные сновидения. Он словно сдвинул мою реальность, внезапно озарив пониманием – жизнь не совсем то, что кажется. За тонким слоем привычного таится другое, но что? Какие невероятные вещи возможны на самом деле?
В детстве я представляла, что когда все засыпают, предметы на кухне живут собственной жизнью. Они рассказывают истории и сплетничают о людях. Может быть, это так и есть?
***История, рассказанная на кухне в рождественскую ночь.
Рождественская ночь длинна и волшебна. Когда люди, наконец, угомонились, на кухне стало оживленно и весело.
Стаканы радостно звенели, флиртовали с фарфоровыми чашками. Кастрюли степенно передавали друг другу поклоны, важно басили чугунные сковородки, звонко желали всем блестеть и здравствовать столовые ножи и вилки. Солонка раскланивалась с сахарницей, бумажные салфетки летали туда-сюда как ночные мыши.
За всем этим весельем наблюдал со шкафа старый Медный Чайник. Он не ворчал, как холодильник, не трещал, как тостер, и не задавался, как микроволновка. Точно древний патриарх, взирал он благосклонно на своих собратьев.
Новенький электрический чайник гордо булькал внизу, красуясь прозрачными стеклянными боками. Но Медный Чайник не завидовал. Сколько их, модных чайников, прошло перед его глазами. Они появлялись здесь, кичась своей новизной, принимались громко пыхтеть, фыркать паром и демонстрировать свою незаменимость. А потом отправлялись на свалку, или в доме отключали свет и не было тогда от них никакого толку. Тогда наступало время Медного Чайника. Его снимали со шкафа, отмывали до блеска, и он исправно кипятил воду, деловито посвистывая изогнутым носиком.
- Дядюшка, - на правах родственника обратился к Медному Чайнику заварной чайничек, - расскажи нам историю!
- Историю, историю! Дядюшка, расскажи! – подхватили чашки, делая вид что им нет дела до стаканов.
Из-под стола выглянула любопытная картофелина, полотенце затрепетало от любопытства, и часы на стене стали отщелкивать секунды потише.
- Ну что же, я расскажу, - глуховато пропыхтел Медный Чайник. Он слишком давно молчал, и был не против прочистить горло. – Я расскажу вам удивительно простую историю. Она и начинается очень просто, как многие другие.
Жила-была девочка. Маленькая, худенькая, с непослушными русыми волосами, летом выгоравшими до рыжины. Строгая бабушка всегда заплетала тугие косички, а девочке нравилось тайком развязать белые в горошках бантики, и распустив по плечам волнистые локоны, стоять перед огромным, в три ее роста, зеркалом, воображая себя сказочной принцессой. Она набрасывала на голову прозрачную накидку с большой бабушкиной подушки и танцевала, напевая. Пока никто не видит.
Она была очень робкой, а говорили – нелюдимая. Боялась сказать не то, и потому часто молчала. Не умела постоять за себя, если ее обижали другие дети. Девочке сильно доставалось, если она разбивала коленку, и она научилась терпеть боль, не жаловаться. Ее обвиняли в скрытности и упрямстве. Она плакала беззвучно, пряча слезы, но почему-то не могла сказать «простите», если думала, что наказание несправедливо.
Девочка часто сидела уголке со своими немногочисленными игрушками. К сожалению, у куклы были короткие курчавые волосы, и делать ей прически не выходило. Зато они вдвоем со старым плюшевым медведем были отличными слушателями.
Девочка пересказывала им прочитанные сказки, читать она очень любила. Даже больше чем пирожные. Пирожные ей не покупали, бабушка говорила они портят зубы и вообще, неизвестно что там в них напихали.