23:26 02.07.2018
Началось все просто и обыденно. Никаких тебе предзнаменований, никаких волнений и томления в груди. Просто шёл снег. С самого раннего утра, с самого серого рассвета шёл снег. Громадные белоснежные хлопья сыпались и сыпались, медленно кружась в воздухе, не долетая до земли. Зима была уже в самом разгаре, но снега почти не было, и мороз, хоть и не сильный, терзал обнаженную землю холодом. По утрам иней оседал на ветках и травах, окутывая их белоснежными шалями, но потом из пуховых облаков выплывало сонное солнце, и под его холодными лучами иней медленно осыпался. Он казался пухом. Лёгким лебяжьим пухом, что кружится сам по себе. Когда – то давно я видела нечто подобное в южных волшебных садах, где гнездились белые лебеди. Выстланные пухом гнезда, в котором прятались будущие птенцы. Я до сих пор помню тот ранний рассвет. Блики зари на розоватых волнах, кормящиеся на мелководье лебеди, озорной ветерок, с любопытством заглядывающий в гнездо, подхватывает несколько пушинок. Он несёт их на своих ладонях, подбрасывая и кружа, а потом, наигравшись, опускает на зелёный султан незнакомой мне травы.
Это было так давно, что даже мне кажется сбывшейся сказкой. Тогда я
была молода, ещё верила в то, что сказки сбываются. Что Золушка становится принцессой, что тыква и впрямь превращается в карету, что на белых конях скачут исключительно златовласые принцы, а жизнь после свадьбы безоблачна и прекрасна. Впрочем, я и сейчас в это верю. Хотя в реальной жизни Золушку повышают в должности до кухарки, тыкву засовывают в печь, и запекают, а вместо прекрасного принца храпит рядом растолстевший конюх.
Но это так, лирическое отступление. А сейчас мы вернёмся к настоящему. Итак, утро. Утро одного из последних дней уходящего года. На удивление, тёплое. Плюсовая температура, подтаивающий снег на земле, крупные хлопья, кружащиеся в воздухе. Я плетусь по неширокому мосту через речку Крушинку, что делит наше село на две неравные части. Плетусь, глубоко дыша –в легком ветерке мне чудится дыхание весны, а я так люблю весну. Останавливаюсь, опираясь на ограждение моста, и долго cмотрю на застывшую речушку. Летом ее берега зарастают травой и молодью клёнов, покрываются холодной зеленью листвы мать- и-мачехи. А сейчас они сплошь покрыты узорными инеистыми шалями, укутаны пуховыми шубами. Они спят, спят глубоким зимним сном. Речушка спит тоже под толстым льдом, поверх которого поземка то наметает, а то уносит куда – то вдаль лёгкий снег. Однако, люди и здесь успели наследить: вдоль бережков видны прерывающиеся узкие дорожки из притоптанного снега со следами рыбацких валенок, виден след от санных полозьев. Не дремлют рыбаки: говорят, в такую погоду хорошо берет щурогайка. Я не знаю, так ли это. Я просто бреду по своим делам на другую сторону. А хожу теперь медленно и плохо, устаю, задыхаюсь, и думаю лишь о том, что мне надо сделать ещё несколько шагов, добрести до очередного столба. У меня вся дорога размечена неприметными вехами, все шаги посчитаны, и это помогает мне не свалиться в снег. Потому что присесть здесь некуда абсолютно: странным образом после перестройки куда – то исчезли лавочки и садовые скамейки у заборов. Вот и приходится считать столбы, чтобы, не дай Бог, не упасть. А все почему? А потому что мой организм самолично решил оставить этот свет. Сам решил, сам и выполняет свои решения, не считаясь с моим односторонним мнением. Вот мы и бьемся – каждый за своё. Мой разум ещё себя не исчерпал, а тело ноет и жалуется на невозможность нормальной жизни.
Честно говоря, я давно махнула рукой на больницы, врачей, официальную и альтернативную медицину: препараты все дороже, противопоказаний у них все больше, а травы помогают не всем и не всегда.Потому и гуляю по улицам села, стараясь как можно больше запомнить. Где – то в глубине души у меня теплится надежда, что у каждого из нас есть шанс на перерождение. А вдруг я ещё вернусь на Землю? Пусть даже и через тысячу лет. Пусть даже здесь будет другой мир. Но вдруг я внезапно окажусь вот на этом берегу речки Крушинки, увижу заиндевевший клен, и нахлынет осознание: это уже было когда –то. Когда- то я вот так же стояла и смотрела, как из-за сизых туч лениво выплывает солнце. Касается макушек деревьев, и мир снежного безмолвия мгновенно наполняется красками, цветом и светом. Наверное, это глупо, но зачем мне спорить с собственным мироощущением. Пусть это продолжает оставаться моей маленькой тайной, в которой нет места никому. Это Я знаю, что прожила на Земле девять жизней. Это Я знаю, что у меня в запасе ещё пять. Это я вспоминаю их, когда случаются важные события. Жаль, что я так и не научилась вызывать эти воспоминания по собственному желанию. А то совершила бы гораздо меньше ошибок. Но видно так угодно кому – то там, наверху. Там, в необозримом Космосе, ибо где ещё могут находиться высшие силы, которых мы зовем Богами? Зачем им нужно, чтобы наши Души прошли цепь перерождений? Человечество этого не знает. А кто знает – не скажет. У нас нет права выбора. У нас есть право бунта. Но что есть бунт, как не возможность разрушения? И не важно, что или кого разрушают при этом.
Я не бунтарь по духу своему. Я просто хочу жить тихо и мирно, дожить до глубокой старости, желательно в своём уме и твёрдой памяти, как это удалось моей бабушке. Хочу смотреть на закаты и встречать рассветы. Хочу чувствовать на щеках слёзы дождя и смешинки солнечных лучиков. Хочу обнимать своих детей, впитывать доверчивость внуков, принять на руки правнуков. Хочу, чтобы этот мир все ещё жил. Даже тогда, когда я уже не смогу вернуться.
Хочу! А для этого мне нужно плестись пешком далеко – далеко, на другой край села. Туда, где ровными рядами выстроились молодые – им ещё и полвека не минуло – сосны. Это место носит прозаическое название Ключик. От слова «ключ», или родник по общепринятому. Да, в тех местах много родников. Они то теряются в толще земли, то вдруг пробиваются весной в самых неожиданных местах, чтобы, прозвенев веселую песенку, в конце лета снова исчезнуть. Говорят, под землёй, под тяжелыми каменными плитами, прячется огромное пресное озеро. Вот роднички из него и стремятся пробиться на поверхность. Но щели между плитами узки, постоянно изменяются, вот и не хватает ключикам силы превратиться в полноценный родник. Я не знаю, так ли это. Я только знаю, что человек ухитряется испортить все своим смрадным дыханием, своей беспечностью и безалаберностью. « После нас хоть потоп» - этому девизу уже не одно тысячелетие, и ничего не меняется.
Ладно, я опять отвлеклась. Просто легче идти, когда в такт шагам привычно поминаешь всю родню тихим ласковым словом. Мы ведь все братья и сёстры, если вспомнить Адама и Еву.
В этот раз мне нужно было дойти до трёх тополей. Они стары, эти тополя, намного старше меня, но почему – то все ещё живы, хотя тополя отнюдь не долгожители. На моей памяти уже множество молодых деревьев сгнило изнутри. А эти три старика все ещё живут, по весне покрываясь обильной зеленью листвы, по осени усыпая землю вокруг себя золотом и пурпурном, а зимой дремлют в толстых белых шубах. Дойти, смести снег с причудливого комля древней лиственницы. Кто и зачем притащил сюда этот осколок когда – то могучего дерева, я не знаю. Но за годы он потерял кору, выгорел на солнце, отмылся добела под проливными дождями, закаменел, и теперь с успехом заменяет желающим сиденье.
…Да, мне всего – то и надо было добрести до этого комля, смести снег, присесть на несколько минут, перевести дыхание, собраться с силами, и повернуть назад. Но видно, не судьба была мне закончить свою девятую жизнь так, как принято в этом мире в это время. Только я коснулась небольшого слоя снега, как моя рука провалилась куда – то. А следом за ней рухнула в неизведанные дали и я сама, успев тихим словом помянуть недавно прочитанную историю про очередную попаданку. Кажется, я влипла. И чего мне дома не сиделось в этакий- то снегопад?
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.
«Барон Ален фон Гарден. Возраст – 32 года, характер скверный, не женат. Агрессивен, нахален, не считается ни с чьим мнением, кроме своего. Друзей не имеет. Никому не верит на слово, всегда все проверяет сам. Не азартен, неподкупен, в группировках, партиях и клубах по интересам не состоит. В столице при дворе бывает редко, и только по острой необходимости. Любовницы нет, или о ней ничего не известно. Бордели не посещает, но и в предрасположенности к мужеложству замечен не был. Магические способности имеются, слабые. Окончил магическую академию. Кафедра арктефакторики. По отзывам магистров академии, талантлив, но ленив. На службе у короны не состоит. Постоянно проживает в своём поместье, в тридцати верстах от столицы».
Глава первая.
Долбанная зима снова пришла совершенно неожиданно. Еще вчера было солнечно, ветрено, и почти тепло, а сегодня утром двор оказался усыпан снегом мало не по колено. Я собирался прогуляться с мужиками до ближайшего поля, проверить, как убрали поздние хлеба, а теперь придется ждать, пока закончится метель. Выпавший снег не помешает мне выгнать мужиков в поля, если пашенник все еще не убран. Да, возможно, это глупо – убирать хлеб, когда снег уже укрыл его толстой шубой, и я все же не настолько жесток, но тем не менее, мои крестьяне должны знать: приказы барона фон Гардена должны быть исполнены. Поздний сорт пашенника должны были убрать еще три дня назад.
В доме стоит такая тишина, что мне слышны все шорохи, потрескивания и поскрипывания старых стен. Стар дом. Если бы не магия, он давно бы рухнул, а так все еще стоит. Хотя и абсолютно не радует своим видом. Трехэтажное, но какое- то приземистое здание в форме буквы «П» с просевшей верхней перемычкой. Крыша местами провалилась, местами вздыбилась, давая всем возможным осадкам свободно проникать на чердак, а оттуда капать на этаж, заставляя слуг носиться с тазами, железными ваннами и бочками. Относительно целая крыша лишь над правым крылом, в котором я, собственно и живу с тех пор, как закончил академию и вернулся в родные пенаты. А было это четыре года назад. Как раз тогда скончался мой последний прямой родич, дед со стороны отца. Вернее, дедом он доводился моему отцу, а мне, стало быть, прадедом. Я не успел с ним побеседовать, приехав лишь к выносу тела и преданию его земле.Никто другой так и не смог мне поведать, почему семейство вдруг вымерло чуть ли не в одночасье, если никаких эпидемий в тот год не было. Впрочем, Гардены никогда не были плодовиты. В каждом поколении рождалось максимум два ребенка, до совершеннолетия доживал, как правило, только один. Девочки не рождались вовсе, так что других претендентов на мое баронство не было. Разве что соседи, но и они пока не торопились предъявлять права на мои скромные территории. И это хорошо, потому что мне было бы невозможно удержать баронство в руках. Я один. Мой камердинер Виль, старый дворецкий Арчи, да мальчишка конюх по прозвищу Рыж – вот и вся моя команда, семья и близкие. Нет, я не жалуюсь. На моих землях сейчас проживает примерно полторы тысячи жителей, из которых взрослого работоспособного населения едва ли треть. Еще две трети -старики, да многочисленная детвора, пользы от которой пока ни на грош.
Эх, если б найти причину, по которой магия оставила наш род! Вот уже пять поколений ручеек Силы становится все тоньше, мои деды еще владели магией огня и воды, отец был слабым магом воздуха, а мне и вовсе достался лишь талант артефактора. Как бы я ни бился, как бы ни тренировался, ни медитировал, всего- то и доспел, что стал мастером. Ремесленником – так будет точнее. У меня едва хватает сил, чтобы наполнить ими самую крошечную безделушку. Единственное, что мне удается хорошо: составлять роскошные букеты из самоцветных камней. Наверное, именно поэтому я и уехал сюда. Здесь, в этой глуши, мои таланты хотя бы могут пригодиться. Потому что цветы из самоцветов приносят моей земле силу.
А метель вновь усилилась. Ветер теперь жалобно завывал в рухнувших трубах в середине дома. Надо будет напомнить Рыжу и Вилю, что пора перекрыть переход. Все равно до следующего лета мы ничего больше не сумеем сделать.
Вообще – то, во всем доме жилыми остались лишь два этажа в правом крыле дома. Там, где всегда располагались мои комнаты: спальня, гостиная, библиотека прадеда, крошечная кухонька, переоборудованная из чуланчика. По соседству располагались комнаты Виля и дворецкого. А чего зря дрова жечь, если натопить развалины нереально. Рыж нашей компании предпочитает конюшню и тройку коней. У него там оборудована каморка.
-Б- р-р! Холодина-то какая, - торопливо пробежал к топящемуся камину Виль. Он только что вернулся из поездки в соседний городок. Надо было запастись кое – какими товарами к Перелому года.
-Как ты вообще ухитрился не сбиться с дороги,- протянул я приятелю кубок с подогретым вином.
-Повезло, - отмахнулся он. – Наш дальний сосед как раз ехал мимо в усадьбу за лесом. Вот я и пристроился следом. Пойдем, надо сани разгрузить, пока их совсем не засыпало.
Разгрузили, затащили все в холодную. Теперь можно встречать Перелом зимы спокойно. Правда, до этого нужно посетить полуразрушенную келейку, поставить дары Всеблагой Матери, и попросить о помощи. Не то, чтобы я был таким уж верующим, но все же была в моей жизни пара случаев, которые лишь вмешательством Всеблагой и можно было объяснить.
На следующее утро метель неожиданно стихла, и мне почему-то подумалось, что была она неправильной, эта метель. Не такой, какими обычно бывают метели. Слишком метельной, что ли… и началась внезапно, и закончилась, будто её отключили. Вот только что задувала во все щели, а через минуту – глухая тишина. И яркое, невозможно яркое солнце – таким оно никогда не бывает в это время года.
- Господин! Господин! А дорожку до келейки чистить?
Это Рыж. Заскочил в дом весь в снегу, по самые рыжие вихры. Мордаха красная, глаза сияют – вот что значит хорошее питание и свежий воздух. Мальчишке сейчас четырнадцать, а когда я наткнулся на него, замерзающего в сугробе, было десять. К слову, он так и не вспомнил, кто он и откуда взялся в моем поместье. Но явно не из моих крестьян. Хотя бы потому, что одет был в хоть и поношенную, но добротную одежду. Можно было бы подумать, что она перепала мальчишке с чьего- то плеча, но под верхним платьем на нем оказалось вполне приличное и относительно новое белье. Правда, болталось оно на мальчишке. Хотя, в то время от мальчишки там не было и половины. Кости, обтянутые кожей, да ярко – рыжие волосы -вот и весь портрет. Хорошо, что в ближнем сельце живет старуха травница. Выходила мальчишку, вот только имени мы так и не узнали. Стал он Рыжем. Обожает наших трех коней, в конюшне у него образцовый порядок, и кони под его руками становятся все краше. И есть в этом какая – то тайна. Впрочем, тайны – такая вещь, которая когда-нибудь обязательно станет явью.
-Да, Рыж,- откликаюсь я, натягивая рабочую куртку из толстого сукна. -Много снега навалило?
-У! По самую шейку! – радостно верещит пацан. -Я еле пробился сквозь сугробы!
- А лопатой поработать? – ворчливо отзывается из кухни Виль, которому страсть, как не хочется выходить на улицу и махать лопатой самому.
