Смотрю на Айю, можно не спрашивать, она уже работает, пытаясь найти разгадку на пару с мозгом базы.
Спустя целую вечность, секунд пять, не меньше, она выдаёт ответ.
– Аномальная вспышка на солнце, очень странная… – и сама Айя выглядит странно, я даже не сразу понимаю, в чём дело, а ведь она сейчас точь-в-точь отличница, которая вдруг не смогла ответить на вопрос учителя. Растерянная, испуганная… Никогда не видел её такой. Беру её руку в свою и заглядываю в глаза. Я сейчас командир, и поддержка нормального морально - психологического состояния подчинённых – это моя обязанность, но, подключи меня Интернет, я не стану врать, что это единственное, о чём я сейчас думал.
– В каком смысле странная? – спрашиваю я, стараясь тоном вселить в девушку уверенность, которою сам не очень-то и испытываю.
Она моргает и отвечает на мой взгляд.
– Вспышка, с аномально высоким уровнем квантовых флуктуаций.
Ага, понятно, если Земля и получат наш поток данных, то это даже не каша, это белый шум. Связь с домом нам обеспечивает всё тот же маленький спутник, храбро отбивающий атаки на орбите. В общем виде ничего сложного, простая восьмимерная физика, но вот управляет всем этим квантовый компьютер, и теперь он полностью бесполезен до конца вспышки. А ещё это значит, что… Я замер и понял вдруг старое выражение о ледяных мурашках.
Айя по своему поняла моё замешательство и продолжила.
– В зависимости от того, какой физической концепцией пользоваться, с вероятностью в восемьдесят три – восемьдесят семь процентов эта вспышка искусственного происхождения, математические и виртуальные модели показывают, что есть теоретическая возможность создания подобного возмущения, но в библиотеке данных о таких разработках нет.
Она замолкает, продолжая смотреть мне в глаза.
Я беспомощно оглянулся на Кима, он смотрел на нас, нервно закусив губу, он тоже понял.
Я ожесточённо потёр виски. У космодесанта есть предписания и протоколы для самых разных ситуаций. Есть базовый, вариативный, протокол на случай контакта, и Юнг сейчас как раз по нему действует, согласно третьей красной ветке алгоритмов: «Контакт с гуманоидным, агрессивно настроеным видом». Вот только писали их давным-давно, и никаких других видов так и не нашлось. Так что, кто знает, насколько эти теоретические изыскания вообще применимы на практике. Впрочем, возможность лично проверить это, сейчас как раз должна была представиться.
Картинка, передаваемая Юнгом, резко дернулась, прокрутилась, и мы увидели пришельца, закованного в ту же, похожую на черный хитиновый панцирь, броню. Вот только в этот раз на нем не было шлема.
Я даже не сразу понял, что именно вижу. В первый момент подумал, что этот человек болен, а потом вспомнил и содрогнулся.
Лицо его было всё испещрено глубокими колеями, разделяющими бледную, пергаментную кожу на несимметричные складки. Серые, будто посыпанные пеплом, волосы охватывали макушку неровным полукругом, оставляя по центру блестящую под лампами лысину с ладонь размером. Верхнюю губу прикрывала аккуратная щёточка белоснежных усов. Человек не был болен, он просто был очень стар.
Юнг, разумеется, не делал попыток сопротивляться, но его всё равно держали с двух сторон так, чтобы ему приходилось смотреть на старика снизу вверх.
Старик долго и внимательно смотрел на Юнга и, наконец, выдал, словно вынес приговор:
– Ты человек.
Произнёс он это на жутко архаичном лингвике, первые версии которого были созданы ещё до падения последней тирании.
– Человек, – согласился с очевидным Юнг. Я бы добавил ещё: «А вы?» но Юнг лишь молча и спокойно ждал следующего хода оппонента. Старик сейчас уверен, что именно он контролирует ситуацию.
Один из черных раскрыл встроенный в стену раскладной стул, старик сел и прикрыл глаза. Казалось, что он уснул, но никто не нарушал тишины. Наконец, он спросил, тихо, не открывая глаз.
– Как? – и было очевидно, что именно он имеет в виду.
– Прошло много лет, многое изменилось, мы многому научились, – так же тихо начал Юнг. – Теоретические обоснования возможности искривления пространства были даны ещё в начале двадцать первого века…
– Я знаю, – раздраженно перебил его старик, – но это же просто теории, невозможно обеспечить такое количество энергии, невозможно выжить в процессе… Я сам был одним из тех, кто искал способ, всю свою жизнь искал, – он громыхнул бронированными перчатками по бронированным коленям. – Искал ещё до того, как стало очевидно, что всё рухнет, искал способ обмануть физику, обмануть вселенную, сначала для того, чтобы покорять новые миры, потом – чтобы сбежать. Я построил этот ковчег, я вёл его сюда половину своей жизни. И всё это было зря. Потому что какой-то мальчишка летает сюда, как на пикник.
– Не зря, – горячо запротестовал Юнг. – Вы даже не представляете, чего мы добились за это время, что мы теперь умеем, мы сможем вернуть вам всё, что вы потеряли, мы сможем дать намного больше. У вас будет новая жизнь, молодость, здоровье, всё, чего вы пожелаете.
Старик, наконец, открыл глаза и внимательно посмотрел на собеседника.
– И что вы хотите взамен?
– Ничего, – искренне удивился Юнг, – это ваше право уже потому, что вы человек.
Старик цыкнул зубом, - когда мы покидали землю, там разверзался ад, и мы бежали от него, мы летели сорок лет, почти не осталось тех, кто помнит жизнь до корабля, все эти годы мы не были уверены в том, выжил ли вообще кто-нибудь, или мы последние. А теперь, ты хочешь сказать, что мы попали в рай?
– Я хочу сказать, что ваш путь окончен, и он не будет напрасным, если вы сможете стать частью изменившегося мира, взять всё, что может дать вам он, поделиться тем, что сумели сохранить вы. Идите со мной на станцию, и я всё вам покажу.
Старик задумался, было видно, что он колеблется, пристально глядя Юнгу в глаза. Наконец он решился.
– Я знаю, когда мне врут, но ты, похоже, говоришь искренне. Молодость, здоровье – это похоже на сказку, но, в конце концов, вы же смогли оказаться здесь. Меня зовут Вульф, профессор Герман Вульф, я капитан того корабля, что сейчас висит на орбите. Он что-то нажал на предплечье, открутил на запястье и сняв бронированную перчатку протянул сухую, сморщенную ладонь. Конвоиры отпустили Юнга, он ответил на рукопожатие и спросил.
– Если вы были настроены на диалог, зачем вы обстреливаете наш спутник на орбите?
Старик дернулся, его глаза расширились, а ноздри раздулись.
– Я совершенно точно не отдавал такого приказа, какого…
– Этот приказ отдал я, – одна из настенных панелей зажглась и с неё хищно улыбнулся молодой человек в черной, явно парадной форме.
– Настоящим сообщаю вам профессор, что вы геройски погибли при вероломном нападении чужаков.
Юнг и профессор переглянулись, будто проверяя насколько сказанное соответствует действительности.
– Комиссар Крохин, вы вообще отдаете себе отчёт в своих действиях? Это бунт, это, это…
– Это историческая закономерность, – закончил за него Крохин. Вы выполнили свою функцию, вы больше не нужны. Ваша идеологическая несознательность, отсутствие воли, будут лишним препятствием на пути к возрождению нашей великой державы. Мы заберем у них все их знания и вернемся на Землю, и тогда их изнеженная цивилизация падёт в наши руки. Но слишком много разговоров. Солдаты!
Конвоиры синхронно направили оружие на профессора. Юнг рванул вперёд, крепко обнимая старика, за долю мгновения до того, как тяжелые пули стали рвать их в клочья. Изображение погасло.
Айя вскрикнула, Ким до боли сжал моё плечо, а я сам забыл дышать. Это было немыслимо, чудовищно, безумно, просто невозможно, но это было. Только что одни люди применили оружие против других людей с намерением убить и преуспели в этом.
Юнг действовал по протоколу, и у него почти получилось, мы видели, как старик колебался, как он поверил, как они пожали руки, это был контакт, настоящий, почти правильный. Но какой протокол мог предусмотреть такое?
– И что это было? – Ким удивленно посмотрел на свою руку и наконец отпустил моё плечо.
– Переворот, – уже почти спокойно ответила Айя. – Очевидно, заранее спланированный и подготовленный. Не случись нас, с профессором просто приключился бы несчастный случай.
– Вот только в таких схемах было принято устранять и исполнителей, и возможных свидетелей, – закончил её мысль я, – думаю, нам нужно готовиться.
И действительно, в борту челнока открылся люк, из которого посыпались черные.
Несколько подбежали к шлюзу станции и принялись его обследовать.
Я посмотрел на товарищей, только сейчас осознавая какой груз ответственности свалился на меня. Теперь, когда не было Юнга...
– Шлюз – вещь надежная, но у них, похоже, талант к разрушению. Думаю, в итоге они найдут способ сюда прорваться, и вряд ли на это уйдёт много времени.
Айя согласно кивнула.
– Для них это война, – заметил Ким, – и действовать они будут как на войне.
– А мы будем действовать, как люди, – сказал я и посмотрел на Айю. - С этого момента мы на осадном положении. Айечка, на тебе десципатор, сделай всё что сможешь, и ни в коем случае не выходи из лаборатории.
Девушка сосредоточено кивнула.
– Ким, ты лезешь в библиотеку, ищешь всё, что мы сможем использовать.
Я кивнул, показывая, что закончил. Мне же предстояло самое неприятное. Я должен был понять их. Понять, как мыслит комиссар Крохин, с улыбкой отдавший приказ об убийстве, понять солдат, которые выполнили этот приказ без промедления. Мне очень не хотелось прикасаться к такому пониманию, но кто-то должен был это сделать, и я как командир не имел права перекладывать эту ответственность. Я не стал говорить о том, что задумал, но когда выходил из лаборатории, видел, какими взглядами – сочувствующим, с нотками тщательно скрываемого облегчения – у Кима, и полный боли и страха – у Айи, провожали меня друзья. Они знали: я прошёл по коридору, по узкой винтовой лестнице, спустился в подземную часть станции, туда, где в полностью автономной и тщательно экранированной капсуле стоял похожий на огромный черный бриллиант кристаллический носитель с локальной копией части Интернета – маленькая часть, проверенная сталкерами, с вырванными клыками, обезвоженная, насколько это возможно, но все равно опасная и страшная.
По бокам от носителя стояли два терминала. Я подошёл к тому, что справа, – столик с архаичного вида экраном, клавиатурой и мышью. Я отстучал пальцами по клавишам команду, запуская сеанс. По экрану побежала полоса загрузки. Я умел работать с Интернетом этим способом. Это было относительно безопасно, и это было очень долго и неэффективно. Чем важнее была для тебя информация, тем сильнее брыкалось цифровое чудовище. Рожденная в первичном бульоне хаотичных данных, сплавившаяся в монолит информация, накопленная многими поколениями, обрела подобие жизни и извращенный разум психопата. Наш собственный рукотворный ад. Попытка прямого подключения без должной подготовки почти всегда заканчивалась психотравмой, а порой и настоящим безумием. Но иногда люди страдали и при работе через экран, каждый сеанс – своего рода лотерея. Монстр был умён, и он знал нас даже лучше, чем мы себя, на его стороне были опыт сотен лет и все знания, собранные людьми на момент его пробуждения. Он был наполнен ненавистью и жестокостью, и это люди сделали его таким. Он точно находил слабые места каждого и бил точно в цель: запугивал, шокировал, искушал. Но он был нужен, сколько ни старались сталкеры, перенося отдельные кусочки информации в библиотеку, это была лишь малая капля того, чем обладал Интернет, потому и везут десантники с собой на дальние планеты черные кристаллы, очень уж часто эта информация бывает жизненно необходима. Например, сейчас. Я прочел всё, что говорилось о последней тирании в библиотеке, все четыре страницы, посмотрел обе картинки, но этого очевидным образом было мало, чтобы понять. Я ввел в поиск комбинацию ключевых слов, но с экрана на меня смотрела только гнусная, ухмыляющаяся рожа,
«Трололо», – пробежала красная надпись. Похоже, сегодня у дракона было игривое настроение. Я нажал клавишу сброса и, боясь передумать, шагнул к стоящему слева от кристалла креслу. Мгновение колебаний, но вспоминаю Юнга и решительно сажусь. Перед глазами всплывает запрос на подключение, трижды подтверждаю, что действительно хочу войти в локальную копию Интернета в режиме прямого подключения. Боль, головокружение, тошнота. Вихрь цветных пятен подхватывает меня и выбрасывает в комнате с белыми стенами. Рядом стоит чёрный человек в длинном кожаном плаще и протягивает на открытых ладонях две красные таблетки. Очевидно, заимствование из какого-то древнего элемента массовой культуры.
Отрицательно качаю головой. Окружение меняется. Теперь нас разделяет толстое стекло, и похоже это больше всего на…
– Тюрьму, – подсказывает ОН
Он лежит на узкой кровати, не кровати даже, а откидной полке, прикреплённой к стене толстыми цепями. Он выглядит старым, хоть и не настолько, как Вульф. Среднего возраста, среднего роста, среднего сложения, но вот взгляд его бесцветных глаз пронзает сразу насквозь. И декорации, и маска тоже наверняка заимствованы.
– Когда-то это называли классикой жанра, – я с трудом заставляю себя не дёрнуться. Он не читает мои мысли, просто просчитывает с высокой вероятностью. На его стороне колоссальный запас информации для анализа и опыт длиной в поколения. Стою и жду, я знаю, что к этой копии давно не подключались напрямую. Запертый в своём маленьком мирке, он почти всесилен в нём, но даже боги порой страдают от скуки.
Сталкеры – это ученые, которые ходят в Интернет и добывают информацию, они все… странные они, в общем. Кажется, когда-то было такое слово – психи. Суть их метода заключается в том, что они играют с чудовищем, и, если везёт, делают это по своим правилам. Я ни разу не сталкер, хоть и умею кое-что, но выбора всё равно нет. Единственный шанс решить сложившуюся ситуацию, это понять тот мир, в котором живут пришельцы.
– Потому что реальность по сути своей – штука крайне субъективная, и есть ничто иное как интерпретация, – произносит он, и я чувствую, как виртуальные волосы встают дыбом на моём виртуальном затылке.
– Он не может залезть тебе в голову, пока ты ему не позволишь, – напоминаю я себе.
Он хохочет, он вдруг оказывается прямо перед стеклом, он делает шаг сквозь стекло и толкает меня в грудь. Я падаю на заскрипевший подо мной стул. Тонущий в полумраке зал, картины по стенам, разобрать, что нарисовано, можно только на ближней, и я поспешно отворачиваюсь. За узкими витражными окнами – тьма, нервные огоньки свечей освещают потертую столешницу, заставленную накрытыми крышками серебрянными блюдами. Он стоит тут же, в старинном костюме, с белоснежным полотенцем, переброшенным через локоть.
Демонстративно складываю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
– Последняя тирания, – произношу, глядя прямо ему в глаза уже почти без усилия. Он указывает на блюда приглашающим жестом, я демонстративно закидываю ноги на стол. Он поднимает крышку с одного из блюд. Там на серебряном подносе, украшенная дольками лимонов, с яблоком во рту лежит моя мертвая, посиневшая, с лицом, перекошенным гримасой боли, голова.
Спустя целую вечность, секунд пять, не меньше, она выдаёт ответ.
– Аномальная вспышка на солнце, очень странная… – и сама Айя выглядит странно, я даже не сразу понимаю, в чём дело, а ведь она сейчас точь-в-точь отличница, которая вдруг не смогла ответить на вопрос учителя. Растерянная, испуганная… Никогда не видел её такой. Беру её руку в свою и заглядываю в глаза. Я сейчас командир, и поддержка нормального морально - психологического состояния подчинённых – это моя обязанность, но, подключи меня Интернет, я не стану врать, что это единственное, о чём я сейчас думал.
– В каком смысле странная? – спрашиваю я, стараясь тоном вселить в девушку уверенность, которою сам не очень-то и испытываю.
Она моргает и отвечает на мой взгляд.
– Вспышка, с аномально высоким уровнем квантовых флуктуаций.
Ага, понятно, если Земля и получат наш поток данных, то это даже не каша, это белый шум. Связь с домом нам обеспечивает всё тот же маленький спутник, храбро отбивающий атаки на орбите. В общем виде ничего сложного, простая восьмимерная физика, но вот управляет всем этим квантовый компьютер, и теперь он полностью бесполезен до конца вспышки. А ещё это значит, что… Я замер и понял вдруг старое выражение о ледяных мурашках.
Айя по своему поняла моё замешательство и продолжила.
– В зависимости от того, какой физической концепцией пользоваться, с вероятностью в восемьдесят три – восемьдесят семь процентов эта вспышка искусственного происхождения, математические и виртуальные модели показывают, что есть теоретическая возможность создания подобного возмущения, но в библиотеке данных о таких разработках нет.
Она замолкает, продолжая смотреть мне в глаза.
Я беспомощно оглянулся на Кима, он смотрел на нас, нервно закусив губу, он тоже понял.
Глава. 7
Я ожесточённо потёр виски. У космодесанта есть предписания и протоколы для самых разных ситуаций. Есть базовый, вариативный, протокол на случай контакта, и Юнг сейчас как раз по нему действует, согласно третьей красной ветке алгоритмов: «Контакт с гуманоидным, агрессивно настроеным видом». Вот только писали их давным-давно, и никаких других видов так и не нашлось. Так что, кто знает, насколько эти теоретические изыскания вообще применимы на практике. Впрочем, возможность лично проверить это, сейчас как раз должна была представиться.
Картинка, передаваемая Юнгом, резко дернулась, прокрутилась, и мы увидели пришельца, закованного в ту же, похожую на черный хитиновый панцирь, броню. Вот только в этот раз на нем не было шлема.
Я даже не сразу понял, что именно вижу. В первый момент подумал, что этот человек болен, а потом вспомнил и содрогнулся.
Лицо его было всё испещрено глубокими колеями, разделяющими бледную, пергаментную кожу на несимметричные складки. Серые, будто посыпанные пеплом, волосы охватывали макушку неровным полукругом, оставляя по центру блестящую под лампами лысину с ладонь размером. Верхнюю губу прикрывала аккуратная щёточка белоснежных усов. Человек не был болен, он просто был очень стар.
Юнг, разумеется, не делал попыток сопротивляться, но его всё равно держали с двух сторон так, чтобы ему приходилось смотреть на старика снизу вверх.
Старик долго и внимательно смотрел на Юнга и, наконец, выдал, словно вынес приговор:
– Ты человек.
Произнёс он это на жутко архаичном лингвике, первые версии которого были созданы ещё до падения последней тирании.
– Человек, – согласился с очевидным Юнг. Я бы добавил ещё: «А вы?» но Юнг лишь молча и спокойно ждал следующего хода оппонента. Старик сейчас уверен, что именно он контролирует ситуацию.
Один из черных раскрыл встроенный в стену раскладной стул, старик сел и прикрыл глаза. Казалось, что он уснул, но никто не нарушал тишины. Наконец, он спросил, тихо, не открывая глаз.
– Как? – и было очевидно, что именно он имеет в виду.
– Прошло много лет, многое изменилось, мы многому научились, – так же тихо начал Юнг. – Теоретические обоснования возможности искривления пространства были даны ещё в начале двадцать первого века…
– Я знаю, – раздраженно перебил его старик, – но это же просто теории, невозможно обеспечить такое количество энергии, невозможно выжить в процессе… Я сам был одним из тех, кто искал способ, всю свою жизнь искал, – он громыхнул бронированными перчатками по бронированным коленям. – Искал ещё до того, как стало очевидно, что всё рухнет, искал способ обмануть физику, обмануть вселенную, сначала для того, чтобы покорять новые миры, потом – чтобы сбежать. Я построил этот ковчег, я вёл его сюда половину своей жизни. И всё это было зря. Потому что какой-то мальчишка летает сюда, как на пикник.
– Не зря, – горячо запротестовал Юнг. – Вы даже не представляете, чего мы добились за это время, что мы теперь умеем, мы сможем вернуть вам всё, что вы потеряли, мы сможем дать намного больше. У вас будет новая жизнь, молодость, здоровье, всё, чего вы пожелаете.
Старик, наконец, открыл глаза и внимательно посмотрел на собеседника.
– И что вы хотите взамен?
– Ничего, – искренне удивился Юнг, – это ваше право уже потому, что вы человек.
Старик цыкнул зубом, - когда мы покидали землю, там разверзался ад, и мы бежали от него, мы летели сорок лет, почти не осталось тех, кто помнит жизнь до корабля, все эти годы мы не были уверены в том, выжил ли вообще кто-нибудь, или мы последние. А теперь, ты хочешь сказать, что мы попали в рай?
– Я хочу сказать, что ваш путь окончен, и он не будет напрасным, если вы сможете стать частью изменившегося мира, взять всё, что может дать вам он, поделиться тем, что сумели сохранить вы. Идите со мной на станцию, и я всё вам покажу.
Старик задумался, было видно, что он колеблется, пристально глядя Юнгу в глаза. Наконец он решился.
– Я знаю, когда мне врут, но ты, похоже, говоришь искренне. Молодость, здоровье – это похоже на сказку, но, в конце концов, вы же смогли оказаться здесь. Меня зовут Вульф, профессор Герман Вульф, я капитан того корабля, что сейчас висит на орбите. Он что-то нажал на предплечье, открутил на запястье и сняв бронированную перчатку протянул сухую, сморщенную ладонь. Конвоиры отпустили Юнга, он ответил на рукопожатие и спросил.
– Если вы были настроены на диалог, зачем вы обстреливаете наш спутник на орбите?
Старик дернулся, его глаза расширились, а ноздри раздулись.
– Я совершенно точно не отдавал такого приказа, какого…
– Этот приказ отдал я, – одна из настенных панелей зажглась и с неё хищно улыбнулся молодой человек в черной, явно парадной форме.
– Настоящим сообщаю вам профессор, что вы геройски погибли при вероломном нападении чужаков.
Юнг и профессор переглянулись, будто проверяя насколько сказанное соответствует действительности.
– Комиссар Крохин, вы вообще отдаете себе отчёт в своих действиях? Это бунт, это, это…
– Это историческая закономерность, – закончил за него Крохин. Вы выполнили свою функцию, вы больше не нужны. Ваша идеологическая несознательность, отсутствие воли, будут лишним препятствием на пути к возрождению нашей великой державы. Мы заберем у них все их знания и вернемся на Землю, и тогда их изнеженная цивилизация падёт в наши руки. Но слишком много разговоров. Солдаты!
Конвоиры синхронно направили оружие на профессора. Юнг рванул вперёд, крепко обнимая старика, за долю мгновения до того, как тяжелые пули стали рвать их в клочья. Изображение погасло.
Глава. 8
Айя вскрикнула, Ким до боли сжал моё плечо, а я сам забыл дышать. Это было немыслимо, чудовищно, безумно, просто невозможно, но это было. Только что одни люди применили оружие против других людей с намерением убить и преуспели в этом.
Юнг действовал по протоколу, и у него почти получилось, мы видели, как старик колебался, как он поверил, как они пожали руки, это был контакт, настоящий, почти правильный. Но какой протокол мог предусмотреть такое?
– И что это было? – Ким удивленно посмотрел на свою руку и наконец отпустил моё плечо.
– Переворот, – уже почти спокойно ответила Айя. – Очевидно, заранее спланированный и подготовленный. Не случись нас, с профессором просто приключился бы несчастный случай.
– Вот только в таких схемах было принято устранять и исполнителей, и возможных свидетелей, – закончил её мысль я, – думаю, нам нужно готовиться.
И действительно, в борту челнока открылся люк, из которого посыпались черные.
Несколько подбежали к шлюзу станции и принялись его обследовать.
Я посмотрел на товарищей, только сейчас осознавая какой груз ответственности свалился на меня. Теперь, когда не было Юнга...
– Шлюз – вещь надежная, но у них, похоже, талант к разрушению. Думаю, в итоге они найдут способ сюда прорваться, и вряд ли на это уйдёт много времени.
Айя согласно кивнула.
– Для них это война, – заметил Ким, – и действовать они будут как на войне.
– А мы будем действовать, как люди, – сказал я и посмотрел на Айю. - С этого момента мы на осадном положении. Айечка, на тебе десципатор, сделай всё что сможешь, и ни в коем случае не выходи из лаборатории.
Девушка сосредоточено кивнула.
– Ким, ты лезешь в библиотеку, ищешь всё, что мы сможем использовать.
Я кивнул, показывая, что закончил. Мне же предстояло самое неприятное. Я должен был понять их. Понять, как мыслит комиссар Крохин, с улыбкой отдавший приказ об убийстве, понять солдат, которые выполнили этот приказ без промедления. Мне очень не хотелось прикасаться к такому пониманию, но кто-то должен был это сделать, и я как командир не имел права перекладывать эту ответственность. Я не стал говорить о том, что задумал, но когда выходил из лаборатории, видел, какими взглядами – сочувствующим, с нотками тщательно скрываемого облегчения – у Кима, и полный боли и страха – у Айи, провожали меня друзья. Они знали: я прошёл по коридору, по узкой винтовой лестнице, спустился в подземную часть станции, туда, где в полностью автономной и тщательно экранированной капсуле стоял похожий на огромный черный бриллиант кристаллический носитель с локальной копией части Интернета – маленькая часть, проверенная сталкерами, с вырванными клыками, обезвоженная, насколько это возможно, но все равно опасная и страшная.
По бокам от носителя стояли два терминала. Я подошёл к тому, что справа, – столик с архаичного вида экраном, клавиатурой и мышью. Я отстучал пальцами по клавишам команду, запуская сеанс. По экрану побежала полоса загрузки. Я умел работать с Интернетом этим способом. Это было относительно безопасно, и это было очень долго и неэффективно. Чем важнее была для тебя информация, тем сильнее брыкалось цифровое чудовище. Рожденная в первичном бульоне хаотичных данных, сплавившаяся в монолит информация, накопленная многими поколениями, обрела подобие жизни и извращенный разум психопата. Наш собственный рукотворный ад. Попытка прямого подключения без должной подготовки почти всегда заканчивалась психотравмой, а порой и настоящим безумием. Но иногда люди страдали и при работе через экран, каждый сеанс – своего рода лотерея. Монстр был умён, и он знал нас даже лучше, чем мы себя, на его стороне были опыт сотен лет и все знания, собранные людьми на момент его пробуждения. Он был наполнен ненавистью и жестокостью, и это люди сделали его таким. Он точно находил слабые места каждого и бил точно в цель: запугивал, шокировал, искушал. Но он был нужен, сколько ни старались сталкеры, перенося отдельные кусочки информации в библиотеку, это была лишь малая капля того, чем обладал Интернет, потому и везут десантники с собой на дальние планеты черные кристаллы, очень уж часто эта информация бывает жизненно необходима. Например, сейчас. Я прочел всё, что говорилось о последней тирании в библиотеке, все четыре страницы, посмотрел обе картинки, но этого очевидным образом было мало, чтобы понять. Я ввел в поиск комбинацию ключевых слов, но с экрана на меня смотрела только гнусная, ухмыляющаяся рожа,
«Трололо», – пробежала красная надпись. Похоже, сегодня у дракона было игривое настроение. Я нажал клавишу сброса и, боясь передумать, шагнул к стоящему слева от кристалла креслу. Мгновение колебаний, но вспоминаю Юнга и решительно сажусь. Перед глазами всплывает запрос на подключение, трижды подтверждаю, что действительно хочу войти в локальную копию Интернета в режиме прямого подключения. Боль, головокружение, тошнота. Вихрь цветных пятен подхватывает меня и выбрасывает в комнате с белыми стенами. Рядом стоит чёрный человек в длинном кожаном плаще и протягивает на открытых ладонях две красные таблетки. Очевидно, заимствование из какого-то древнего элемента массовой культуры.
Отрицательно качаю головой. Окружение меняется. Теперь нас разделяет толстое стекло, и похоже это больше всего на…
– Тюрьму, – подсказывает ОН
Глава. 9
Он лежит на узкой кровати, не кровати даже, а откидной полке, прикреплённой к стене толстыми цепями. Он выглядит старым, хоть и не настолько, как Вульф. Среднего возраста, среднего роста, среднего сложения, но вот взгляд его бесцветных глаз пронзает сразу насквозь. И декорации, и маска тоже наверняка заимствованы.
– Когда-то это называли классикой жанра, – я с трудом заставляю себя не дёрнуться. Он не читает мои мысли, просто просчитывает с высокой вероятностью. На его стороне колоссальный запас информации для анализа и опыт длиной в поколения. Стою и жду, я знаю, что к этой копии давно не подключались напрямую. Запертый в своём маленьком мирке, он почти всесилен в нём, но даже боги порой страдают от скуки.
Сталкеры – это ученые, которые ходят в Интернет и добывают информацию, они все… странные они, в общем. Кажется, когда-то было такое слово – психи. Суть их метода заключается в том, что они играют с чудовищем, и, если везёт, делают это по своим правилам. Я ни разу не сталкер, хоть и умею кое-что, но выбора всё равно нет. Единственный шанс решить сложившуюся ситуацию, это понять тот мир, в котором живут пришельцы.
– Потому что реальность по сути своей – штука крайне субъективная, и есть ничто иное как интерпретация, – произносит он, и я чувствую, как виртуальные волосы встают дыбом на моём виртуальном затылке.
– Он не может залезть тебе в голову, пока ты ему не позволишь, – напоминаю я себе.
Он хохочет, он вдруг оказывается прямо перед стеклом, он делает шаг сквозь стекло и толкает меня в грудь. Я падаю на заскрипевший подо мной стул. Тонущий в полумраке зал, картины по стенам, разобрать, что нарисовано, можно только на ближней, и я поспешно отворачиваюсь. За узкими витражными окнами – тьма, нервные огоньки свечей освещают потертую столешницу, заставленную накрытыми крышками серебрянными блюдами. Он стоит тут же, в старинном костюме, с белоснежным полотенцем, переброшенным через локоть.
Демонстративно складываю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
– Последняя тирания, – произношу, глядя прямо ему в глаза уже почти без усилия. Он указывает на блюда приглашающим жестом, я демонстративно закидываю ноги на стол. Он поднимает крышку с одного из блюд. Там на серебряном подносе, украшенная дольками лимонов, с яблоком во рту лежит моя мертвая, посиневшая, с лицом, перекошенным гримасой боли, голова.
