Он изящным жестом берёт её за волосы и снимает крышку черепа, под которым виден живой, с пульсирующими сосудами мозг. Он берёт серебряный столовый нож и начинает деликатно разделять мозг на дольки, выкладывая их на стоящий тут же фарфор, со срезов сочится кровь и, почему-то, падают опарыши. Я сосредоточенно отмечаю логические несоответствия, концентрируя на них всё внимание.
Он останавливается, внимательно глядя на меня.
– Если честно, ждал большего, – признаюсь я, – столовый нож – плохой выбор, он слишком тупой, а личинки в живом мозге – совсем перебор, как сказали бы в твоё время, это дёшево.
Он согласно кивает и улыбается. И тут я понимаю, что весь этот цирк был даже не разминкой. Простенький набор ярких стимулов, чтобы отвлечь внимание и изучить мои реакции, пока я буду уверен, что смогу с ним справиться. Я понимаю это, но уже слишком поздно.
Он продолжает мило кивать, а мир вокруг начинает выцветать, последнее, что я вижу перед тем, как полностью раствориться в белом свете - его улыбка, медленно превращающаяся в оскал.
Я считал это невозможным, но это было. Монстр смог запереть меня внутри симуляции, внутри себя. Сначала я пытался выйти в реальный мир, раз за разом, но от системы не было никакого отклика.
Объяснение могло быть только одно, он смог обойти защитные алгоритмы, и теперь насильно загружал в мой мозг колоссальные потоки данных, растягивая субъективное время. Он проглотил меня целиком и теперь медленно переваривал.
Вечность, вечность в белой, слепящей пустоте, и я даже не мог закрыть глаз, потому что здесь у меня не было тела, я был чистым сознанием посреди белоснежной пустыни.
Сначала я надеялся, что мой мозг не выдержит нагрузки и, хотя бы погибнув, я смогу освободиться, но, похоже, моя сома успешно справлялась с компенсацией ущерба.
Когда прошла первая вечность, я понял, что ненавижу белое. Потом я считал, складывал секунды в минуты, минуты – в часы, часы – в дни… спустя десять тысяч лет я возненавидел числа.
Сначала я думал о доме, о друзьях, вспоминал, что у меня была какая-то цель, но не знал какая. Постепенно образы выцветали, приходили всё реже, пока, наконец, не выцвели и они. Только образ красивой синеглазой девушки с косичками пробивался изредка откуда-то из самых глубин. Она что-то беззвучно кричала мне, но каждый раз её уносил налетающий вихрь.
Я подумал, что этот вихрь похож на те снежные волчки, что я видел в детстве. Снег, детство, я встрепенулся и ухватился за эти мысли всем тем, что осталось от моей личности. Мне нужно было что-то ещё, что-то, чтобы не сорваться снова в пустоту, помноженную на вечность. Вечность...
Я вспомнил человека, он говорил что-то о птицах и скалах, выставив вперёд палец.
Птицы, скалы, вечность…
Я вырвался из внезапно рассыпавшейся осколками пустоты. Теперь я был птицей, маленькой, чуть больше колибри. Каждые сто лет я прилетал на одиноко стоящую скалу из чистого алмаза и точил об неё свой клюв, я прилетал и точил, точил, пока однажды от скалы не осталось ничего. Глядя на своё отражение в ровной, как зеркало, алмазной плите, бывшей некогда основанием величественного пика, я вспомнил.
Станция, пришельцы, Ким, Юнг, Айя. Я смог это вспомнить, а ещё я понял, что сценарий с птичкой и скалой не был создан взбесившимся искусственным разумом, он был создан мной, из осколков воспоминаний, и забавной басенки, рассказанной когда-то Юнгом. А значит, я могу…
Мы снова стояли, разделённые толстым стеклом, он снова выглядел, как персонаж старого фильма ужасов – у предков была странная привычка щекотать себе нервы иллюзиями опасности. Он всё ещё пытался пронзать взглядом, но теперь это вызвало у меня только усмешку.
Он ошибся, чтобы поймать меня, он плотно переплёл наши сознания, поменял маркеры, фактически, для системы его собственных глубинных алгоритмов мы сейчас были неотличимы. Сейчас я мог всё, что мог он, и знал всё, что знал он. Сейчас этого было достаточно.
Широко улыбнувшись, я шагнул сквозь стекло.
Я сидел в кресле прямого подключения. Судя по данным сомы, сеанс погружения продлился всего три четверти секунды, а рядом со мной стоял черный бриллиант носителя, и красный индикатор на его постаменте говорил, что эта копия окончательно мертва
Словно человек, очнувшийся от глубокого сна, я вспоминал себя. Вылавливал обрывки образов и ассоциаций, связывал их в единое целое с окружающими предметами.
Я медленно встал, медленно прикоснулся к древнему и теперь навеки тёмному монитору, легко толкнул его пальцем, позволяя упасть на пол. Некоторое время размышлял, глядя на сетку трещин, пробежавших по стеклу.
Только что я был богом, пусть ущербным и виртуальным, пусть это длилось ничтожную долю от тех трех четвертей секунды, но это было. Это было. Это было...
Это было ошеломляюще. Это было похоже на контролируемый взрыв, в сердце которого находился я. Это было похоже на наркотический экстаз, я задумался, вспоминая всё, что узнал о наркотической зависимости, и пришёл к выводу, что смогу с этим справиться.
Никогда прежде с момента пробуждения Интернета никому не удавалось просто взять и скопировать из него нужную информацию. Взбесившийся ИИ успешно дробил, шифровал и перемешивал куски данных, спрессовывая их в монолит с собственным кодом. Фактически вся информация составляла его однородное тело. Но из-за промашки этой копии я смог отделить и уничтожить основной код, собрать и восстановить весь массив хранимых данных. Сома успешно скопировала и систематизировала файлы.
Я попробовал подумать об оружии, которое видел в руках у пришельцев. Сома услужливо выдала окно с историей разработок, характеристиками и чертежами. Нахлынувшие ассоциации запустили открытие целого каскада окон, но большая часть информации просто возникала в голове, будто вспоминалась, вот только вся сразу, будто накрывая меня лавиной. Я одним махом закрыл все окна и медленно опустился на пол. Голова кружилась, а по щеке пробежала слеза. Полученный дар тяготил. На секунду закралась предательская мысль стереть всё, но тут же отступила. Я не имел на это права, слишком важны были эти знания, и слишком малы были шансы на то, что кому-то удастся повторить мой путь. Меня передернуло, нет, никто не должен повторять такого. Я вспомнил, что на самом-то деле у меня совсем нет времени рассиживаться здесь. Я вскочил, я вспомнил, зачем пришёл сюда, зачем было всё это. Люди в челноках, люди на орбите, Крохин, Юнг, Ким, Айя…
Я вылетел из подвала и рванул по коридору. Дверь в лабораторию открывалась до безумия медленно, и я, не дожидаясь пока она остановится, протиснулся в образовавшуюся щель. Я успел увидеть их лица, так же медленно оборачивающиеся ко мне, ошарашенное – Кима и Айи, почему-то полное боли и ужаса.
Станцию снова тряхнуло, и потолок за моей спиной рухнул с диким грохотом. Через проём закрывающейся двери я видел, как в образовавшуюся брешь спрыгивают солдаты в чёрной броне. Что ж, похоже, они всё-таки нашли способ войти.
– Бор? – Айя, внимательно смотрела мне в глаза. – Что произошло? У тебя был резкий скачок физпоказателей.
– Может быть, лучше поговорим об этом? – я указал через плечо на закрывшуюся за спиной дверь.
Айя поморщилась, показывая, что ещё вернётся к этому вопросу, но кивнула.
– Они пробовали обстреливать шлюз скорострельными орудиями с челноков, конечно безрезультатно, а сейчас просто подняли челнок и продавили крышу струёй от двигателей, мы не решились использовать десципатор на челноках, даже если только на двигателях риск слишком велик.
– Ты когда-нибудь видел челнок на реактивной тяге? – Ким нервно хихикнул. – Я вообще не понимаю, как они на орбиту на них выходят. Это же бред!
Я задумался и вспомнил.
– У них есть гравитатор, просто он очень слабый и не способен самостоятельно создавать импульс для движения. Потому они используют маломощные плазменные факелы.
Друзья переглянулись и удивлённо посмотрели на меня.
– А откуда ты… – начал Ким.
– Это потом, – оборвала его Айя, бросив на меня обеспокоенный взгляд, – сейчас нам нужен план, и пусть он, наконец, сработает.
– Думаю,– сказал я после секундного колебания,– у меня есть такой, но он странный, и вам придётся мне довериться
… На этот раз дверь действительно открывалась медленно, специально, чтобы моё неожиданное появление не спровоцировало гостей на активные агрессивные действия.
– Ты же понимаешь, что это безумие! – Ким запустил пятерни в шевелюру и сжал их в кулаки, страшно выпучив глаза. Его светлое лицо непривычно раскраснелось.
– Вы мне доверяете? – я стоял прямо, но на самом деле, мне едва удавалось сдерживать дрожь.
– Да, как и всегда, – тихо и серьёзно ответила Айя, – но дело не в этом, а в том, что это действительно безумие.
Я подумал и согласился:
– Да, но это должно сработать, я знаю их, как они думают.
– Кстати, об этом, – немедленно ухватился за мою оговорку Ким, – тебя не было минут десять, может, немного больше. Как ты успел так быстро уломать нашего кристаллического гомункула, и что, Интернет тебя подключи, с тобой там вообще происходило, Айя говорила, что у тебя пульс был за двести.
– Как долго на самом деле? – просто спросила девушка.
Ким посмотрел на неё, непонимающе моргнул, замер и моргнул уже понимающе. Сел, побледнел и посмотрел на меня так, будто увидел ожившего покойника. Я невесело усмехнулся тому, что теперь даже думаю древними присказками.
– Так сколько? – с нажимом спросила Айя, и я понял, что на этот раз мне придётся отвечать.
… Дверь медленно отползает в сторону, а я стою с поднятыми руками. От мыслей о том, что я собрался сделать, по телу бежит озноб, но пути назад я себе не оставил.
– Сколько? – переспросил бледный Ким.
– Четырнадцать миллиардов лет субъективного времени, плюс ещё чуть больше трёх миллионов.
– Погоди, погоди, а откуда ты знаешь, ты же не мог отсчитывать?
– Он его взломал, изнутри, и скачал, – ответила за меня Айка. Смотрела при этом она мне в глаза.
– Я ждал и боялся этого момента, больше всего я боялся увидеть в этом взгляде жалость, но там была странная смесь страха, недоверия и… восхищения?
… Дверь, наконец, полностью открылась, и мне в лицо уткнулась сразу несколько зияющих злобной тьмой стволов. По телу мелко дрожали алые точки лазерных прицелов, намекая на алые отверстия, которые могут появиться во мне.
Мы сидели молча, глядя друг на друга. Все слова уже были сказаны. Я встал и шагнул к двери. Айя вскрикнула и схватила меня за рукав. В голове всплыли образы того, как точно вот так же в тысячах культурных источников, книг, фильмов женщины вели себя, провожая своих мужчин на войну, это вызывало странные двойственные чувства. Я положил свою руку поверх её:
– Верь мне, пожалуйста.
Осторожно разжав её пальцы, я шагнул вперёд.
До того, как дверь закрылась, я успел услышать, как её голос произносит:
– Я верю в тебя.
Дверь закрылась, я обвел взглядом непроницаемые черные маски солдат и громко сказал.
– Я хочу служить вашему государству, отведите меня к главному.
Он останавливается, внимательно глядя на меня.
– Если честно, ждал большего, – признаюсь я, – столовый нож – плохой выбор, он слишком тупой, а личинки в живом мозге – совсем перебор, как сказали бы в твоё время, это дёшево.
Он согласно кивает и улыбается. И тут я понимаю, что весь этот цирк был даже не разминкой. Простенький набор ярких стимулов, чтобы отвлечь внимание и изучить мои реакции, пока я буду уверен, что смогу с ним справиться. Я понимаю это, но уже слишком поздно.
Он продолжает мило кивать, а мир вокруг начинает выцветать, последнее, что я вижу перед тем, как полностью раствориться в белом свете - его улыбка, медленно превращающаяся в оскал.
Глава. 10
Я считал это невозможным, но это было. Монстр смог запереть меня внутри симуляции, внутри себя. Сначала я пытался выйти в реальный мир, раз за разом, но от системы не было никакого отклика.
Объяснение могло быть только одно, он смог обойти защитные алгоритмы, и теперь насильно загружал в мой мозг колоссальные потоки данных, растягивая субъективное время. Он проглотил меня целиком и теперь медленно переваривал.
Вечность, вечность в белой, слепящей пустоте, и я даже не мог закрыть глаз, потому что здесь у меня не было тела, я был чистым сознанием посреди белоснежной пустыни.
Сначала я надеялся, что мой мозг не выдержит нагрузки и, хотя бы погибнув, я смогу освободиться, но, похоже, моя сома успешно справлялась с компенсацией ущерба.
Когда прошла первая вечность, я понял, что ненавижу белое. Потом я считал, складывал секунды в минуты, минуты – в часы, часы – в дни… спустя десять тысяч лет я возненавидел числа.
Сначала я думал о доме, о друзьях, вспоминал, что у меня была какая-то цель, но не знал какая. Постепенно образы выцветали, приходили всё реже, пока, наконец, не выцвели и они. Только образ красивой синеглазой девушки с косичками пробивался изредка откуда-то из самых глубин. Она что-то беззвучно кричала мне, но каждый раз её уносил налетающий вихрь.
Я подумал, что этот вихрь похож на те снежные волчки, что я видел в детстве. Снег, детство, я встрепенулся и ухватился за эти мысли всем тем, что осталось от моей личности. Мне нужно было что-то ещё, что-то, чтобы не сорваться снова в пустоту, помноженную на вечность. Вечность...
Я вспомнил человека, он говорил что-то о птицах и скалах, выставив вперёд палец.
Птицы, скалы, вечность…
Я вырвался из внезапно рассыпавшейся осколками пустоты. Теперь я был птицей, маленькой, чуть больше колибри. Каждые сто лет я прилетал на одиноко стоящую скалу из чистого алмаза и точил об неё свой клюв, я прилетал и точил, точил, пока однажды от скалы не осталось ничего. Глядя на своё отражение в ровной, как зеркало, алмазной плите, бывшей некогда основанием величественного пика, я вспомнил.
Станция, пришельцы, Ким, Юнг, Айя. Я смог это вспомнить, а ещё я понял, что сценарий с птичкой и скалой не был создан взбесившимся искусственным разумом, он был создан мной, из осколков воспоминаний, и забавной басенки, рассказанной когда-то Юнгом. А значит, я могу…
Мы снова стояли, разделённые толстым стеклом, он снова выглядел, как персонаж старого фильма ужасов – у предков была странная привычка щекотать себе нервы иллюзиями опасности. Он всё ещё пытался пронзать взглядом, но теперь это вызвало у меня только усмешку.
Он ошибся, чтобы поймать меня, он плотно переплёл наши сознания, поменял маркеры, фактически, для системы его собственных глубинных алгоритмов мы сейчас были неотличимы. Сейчас я мог всё, что мог он, и знал всё, что знал он. Сейчас этого было достаточно.
Широко улыбнувшись, я шагнул сквозь стекло.
Я сидел в кресле прямого подключения. Судя по данным сомы, сеанс погружения продлился всего три четверти секунды, а рядом со мной стоял черный бриллиант носителя, и красный индикатор на его постаменте говорил, что эта копия окончательно мертва
Глава. 11
Словно человек, очнувшийся от глубокого сна, я вспоминал себя. Вылавливал обрывки образов и ассоциаций, связывал их в единое целое с окружающими предметами.
Я медленно встал, медленно прикоснулся к древнему и теперь навеки тёмному монитору, легко толкнул его пальцем, позволяя упасть на пол. Некоторое время размышлял, глядя на сетку трещин, пробежавших по стеклу.
Только что я был богом, пусть ущербным и виртуальным, пусть это длилось ничтожную долю от тех трех четвертей секунды, но это было. Это было. Это было...
Это было ошеломляюще. Это было похоже на контролируемый взрыв, в сердце которого находился я. Это было похоже на наркотический экстаз, я задумался, вспоминая всё, что узнал о наркотической зависимости, и пришёл к выводу, что смогу с этим справиться.
Никогда прежде с момента пробуждения Интернета никому не удавалось просто взять и скопировать из него нужную информацию. Взбесившийся ИИ успешно дробил, шифровал и перемешивал куски данных, спрессовывая их в монолит с собственным кодом. Фактически вся информация составляла его однородное тело. Но из-за промашки этой копии я смог отделить и уничтожить основной код, собрать и восстановить весь массив хранимых данных. Сома успешно скопировала и систематизировала файлы.
Я попробовал подумать об оружии, которое видел в руках у пришельцев. Сома услужливо выдала окно с историей разработок, характеристиками и чертежами. Нахлынувшие ассоциации запустили открытие целого каскада окон, но большая часть информации просто возникала в голове, будто вспоминалась, вот только вся сразу, будто накрывая меня лавиной. Я одним махом закрыл все окна и медленно опустился на пол. Голова кружилась, а по щеке пробежала слеза. Полученный дар тяготил. На секунду закралась предательская мысль стереть всё, но тут же отступила. Я не имел на это права, слишком важны были эти знания, и слишком малы были шансы на то, что кому-то удастся повторить мой путь. Меня передернуло, нет, никто не должен повторять такого. Я вспомнил, что на самом-то деле у меня совсем нет времени рассиживаться здесь. Я вскочил, я вспомнил, зачем пришёл сюда, зачем было всё это. Люди в челноках, люди на орбите, Крохин, Юнг, Ким, Айя…
Я вылетел из подвала и рванул по коридору. Дверь в лабораторию открывалась до безумия медленно, и я, не дожидаясь пока она остановится, протиснулся в образовавшуюся щель. Я успел увидеть их лица, так же медленно оборачивающиеся ко мне, ошарашенное – Кима и Айи, почему-то полное боли и ужаса.
Станцию снова тряхнуло, и потолок за моей спиной рухнул с диким грохотом. Через проём закрывающейся двери я видел, как в образовавшуюся брешь спрыгивают солдаты в чёрной броне. Что ж, похоже, они всё-таки нашли способ войти.
– Бор? – Айя, внимательно смотрела мне в глаза. – Что произошло? У тебя был резкий скачок физпоказателей.
– Может быть, лучше поговорим об этом? – я указал через плечо на закрывшуюся за спиной дверь.
Айя поморщилась, показывая, что ещё вернётся к этому вопросу, но кивнула.
– Они пробовали обстреливать шлюз скорострельными орудиями с челноков, конечно безрезультатно, а сейчас просто подняли челнок и продавили крышу струёй от двигателей, мы не решились использовать десципатор на челноках, даже если только на двигателях риск слишком велик.
– Ты когда-нибудь видел челнок на реактивной тяге? – Ким нервно хихикнул. – Я вообще не понимаю, как они на орбиту на них выходят. Это же бред!
Я задумался и вспомнил.
– У них есть гравитатор, просто он очень слабый и не способен самостоятельно создавать импульс для движения. Потому они используют маломощные плазменные факелы.
Друзья переглянулись и удивлённо посмотрели на меня.
– А откуда ты… – начал Ким.
– Это потом, – оборвала его Айя, бросив на меня обеспокоенный взгляд, – сейчас нам нужен план, и пусть он, наконец, сработает.
– Думаю,– сказал я после секундного колебания,– у меня есть такой, но он странный, и вам придётся мне довериться
Глава. 12
… На этот раз дверь действительно открывалась медленно, специально, чтобы моё неожиданное появление не спровоцировало гостей на активные агрессивные действия.
– Ты же понимаешь, что это безумие! – Ким запустил пятерни в шевелюру и сжал их в кулаки, страшно выпучив глаза. Его светлое лицо непривычно раскраснелось.
– Вы мне доверяете? – я стоял прямо, но на самом деле, мне едва удавалось сдерживать дрожь.
– Да, как и всегда, – тихо и серьёзно ответила Айя, – но дело не в этом, а в том, что это действительно безумие.
Я подумал и согласился:
– Да, но это должно сработать, я знаю их, как они думают.
– Кстати, об этом, – немедленно ухватился за мою оговорку Ким, – тебя не было минут десять, может, немного больше. Как ты успел так быстро уломать нашего кристаллического гомункула, и что, Интернет тебя подключи, с тобой там вообще происходило, Айя говорила, что у тебя пульс был за двести.
– Как долго на самом деле? – просто спросила девушка.
Ким посмотрел на неё, непонимающе моргнул, замер и моргнул уже понимающе. Сел, побледнел и посмотрел на меня так, будто увидел ожившего покойника. Я невесело усмехнулся тому, что теперь даже думаю древними присказками.
– Так сколько? – с нажимом спросила Айя, и я понял, что на этот раз мне придётся отвечать.
… Дверь медленно отползает в сторону, а я стою с поднятыми руками. От мыслей о том, что я собрался сделать, по телу бежит озноб, но пути назад я себе не оставил.
– Сколько? – переспросил бледный Ким.
– Четырнадцать миллиардов лет субъективного времени, плюс ещё чуть больше трёх миллионов.
– Погоди, погоди, а откуда ты знаешь, ты же не мог отсчитывать?
– Он его взломал, изнутри, и скачал, – ответила за меня Айка. Смотрела при этом она мне в глаза.
– Я ждал и боялся этого момента, больше всего я боялся увидеть в этом взгляде жалость, но там была странная смесь страха, недоверия и… восхищения?
… Дверь, наконец, полностью открылась, и мне в лицо уткнулась сразу несколько зияющих злобной тьмой стволов. По телу мелко дрожали алые точки лазерных прицелов, намекая на алые отверстия, которые могут появиться во мне.
Мы сидели молча, глядя друг на друга. Все слова уже были сказаны. Я встал и шагнул к двери. Айя вскрикнула и схватила меня за рукав. В голове всплыли образы того, как точно вот так же в тысячах культурных источников, книг, фильмов женщины вели себя, провожая своих мужчин на войну, это вызывало странные двойственные чувства. Я положил свою руку поверх её:
– Верь мне, пожалуйста.
Осторожно разжав её пальцы, я шагнул вперёд.
До того, как дверь закрылась, я успел услышать, как её голос произносит:
– Я верю в тебя.
Дверь закрылась, я обвел взглядом непроницаемые черные маски солдат и громко сказал.
– Я хочу служить вашему государству, отведите меня к главному.
