Тот хотел расстаться с племянником здесь, но передумал:
- Я поеду с вами. Лично сдам тебя отцу, Тайрену, - пошутил он, кожей чувствуя недовольство Энори. Было оно, как ледяные шипы терновника на промозглом зимнем ветру. Что за чушь…
Так и не обменявшись ни единым словом, вышли во двор. Энори сел в носилки с мальчиком, хозяин дома поехал верхом. Всю дорогу слышал, как ребенок щебечет о чем-то. В очередной раз подивился – надо же, каким он умеет быть, и так долго.
Над домом Тагари будто повисла черная дымка – ощутил, только приближаясь к воротам. Пока шли к дому, Кэраи в саду заметил несколько спорящих слуг – среди них молча стояли две юные девушки, в чьи обязанности входило следить за одеждой. Хоть видел нечасто, запомнил: когда гостил тут, в иные дни от их смеха звон стоял по всему дому, сейчас обе смотрели испуганно и подавленно. Мужчины выглядели спокойней, но радости не было и в их лицах.
- Что случилось? - спросил Энори, подходя.
- Кирэ нашли мертвой, господин. Остыла уже...
- Когда?
- Нашли-то сейчас... а ушла она из дома вчера. Никто не хватился, девчонки, вон, видели, как она вечером, в сумерках уже, выходила. Подумали – мало ли...
- Где ее отыскали?
- В роще, что по дороге на пристань... И зачем туда пошла? Место безлюдное, а до пристани от нас можно добраться быстрей.
- Так.
На него, не на Кэраи обратились глаза всех собравшихся – с надеждой.
- Вы посмотрели бы на нее, господин... ни царапинки, что на нее кто-то напал, не похоже, и ничего не украдено – а на лице страх. Может, ей что почудилось перед смертью...
- Я посмотрю.
Энори окинул взглядом утренний сад, еще полный росы, убрал упавшую на щеку прядку и сказал с искренним огорчением:
- Кирэ жаль. Она так хорошо ухаживала за цветами...
В доме Нара и доме Коя готовились к свадьбе. Невесте шили красно-белый наряд, отделанный лунными опалами и ажурной золотой сеткой. Женщины должны были отправиться в один из храмов Лощины, принести дары Заступнице и просить о счастливом замужестве и материнстве Кийн. Но Рииши, а за ним и другие настоятельно советовали пока отложить поездку. Храм не так близко, а невесть что творится даже в самом Осорэи, мало ли что ждет за его стенами.
- Лучше отсрочить свадьбу, - сказал Рииши невесте. – Ты знаешь про нападения, мало ли… Твоей жизнью я рисковать не хочу.
- Но конец месяца Выдры – благоприятное время для нас, - возразила ему Кийн. – А следующий подобный день – еще через полтора месяца…
Девушка умолкла – и так повела себя нескромно.
- От нас самих тоже зависит многое, - не согласился Рииши. – Лучше отсрочка, чем совсем тебя потерять.
Кийн опустила ресницы, вертя в руках свадебную куколку – во время визитов к будущей родне такие брали с собой. Под глазами девушки залегли легкие тени – то ли от усталости, то ли от беспокойства. Она не выглядела уверенной в себе и казалась больной.
Посетив невесту, Рииши вернулся к себе – там вовсю шли приготовления, беседку новую ставили, и ворота закрытыми не стояли и часа – в доме то гостей принимали, то давали указания работникам.
В саду молодой человек застал Энори – тот держал в руках цветок водяной лилии, одной из первых в этом году, задумчиво разглядывал лепестки.
- Ариеру Иэра сегодня ночью взобрался на крышу и прыгнул вниз.
- Как? – известие о гибели товарища пришло слишком неожиданно, не вязалось с предпраздничными хлопотами, и Рииши даже понял не сразу.
- Он много пил. Спьяну и не то натворишь.
- Почему? – спросил хозяин дома, пристально глядя на собеседника.
- Что?
- Почему он стал пить? – если бы не грустные тени вокруг глаз Кийн, может и не вспомнил бы. Если бы не вспоминались так явственно другие глаза, и голубое платье…- Он раньше был совсем другим. Солнечным, жизнерадостным. Порой что-то его заставляло грустить, не знаю, что. Уже не узнаю. Но я говорил с ним недавно… он, как обычно, едва шевелил языком. Но несколько раз повторил твое имя – упомянул ваш недавний разговор. Что ты ему сказал?
- Ты уверен, что я это помню?
- Он говорил несвязно… мне показалось, он пытался объяснить...
- Мало ли тайн открывают по пьяни…. – Энори отвернулся. Потом сказал: - Кто ж виноват, что он выбрал бутылку, вместо того, чтобы менять свою жизнь? Я не огорчен, что он умер. Все равно толку ему – да и его Дому - от такого существования не было.
- А чью жизнь ты считаешь оправданной?
Энори задумался на мгновение.
- Да, наверное, любая бессмысленна.
- И твоя?
- Ну… возможно. Только я словно ветка, к которой привязано много бубенчиков. Качнется едва – все зазвенят.
- Ты высокого мнения о себе.
- Почему бы и нет? Но ты странный. Я сказал тебе новость, остальное уже не важно.
Он положил лилию на песок. Рииши пару мгновений смотрел на нее. Перламутровые лепестки… скоро они высохнут и потемнеют. Намеренно ли он принес белый цветок, придя с известием о смерти?
Последние слова Ариеру младший Нара запомнил. И были они не такими уж бессвязными. Он говорил об опоре, выдернутой из-под ног, об ошибке и о доверии, которое предано… О том, что оставалось ему только пить и молчать, чтобы не пострадал весь их Дом. Виновника он не назвал, но Рииши запомнил – еще шла речь о цветах. О том, что и они убивают.
Младший в доме, Сэйку бродил неприкаянным. Помощи от него не требовалось никакой, за брата он радовался, но скорее умом, нежели сердцем. Кийн подростку не то чтобы не нравилась – не мог он представить ее членом своей семьи.
А еще тоска сердце обволакивала мутной пленкой – но об этой тоске он никому не говорил.
Энори нашел его в беседке, увитой цветами – вскорости они должны были зацвести, как раз к свадьбе, и сюда приведут невесту… Сэйку ощипывал нежно-зеленые листики, прислушивался к доносившимся из дома голосам.
- Хочешь оставить ее без листвы, нож возьми, что ли! – гость уселся напротив младшего из дома Нара. Мальчишка только вздохнул.
- Ты совсем невеселый.
Сэйку вскинул глаза. Пару мгновений нерешительность боролась в нем с привычкой доверять, наконец он произнес тоном, в котором смешались нарочитая небрежность и безысходность вовсе не напускная:
- Орейин никогда за меня не отдадут…
Девушка с именем горного водопада, русоволосая и смелая…
- Ты же хорошего рода.
- Она сговорена за кого-то из своих… в Окаэре. А я-то…
- А она?
- Мне кажется, Орейин тоже меня любит…
- Есть легенда. Каждое полнолуние на скалах распускается дивной красоты цветок о двенадцати лепестках, сияющий, как луна и голубой, как вода горного ручья. Если сорвать его и подарить тому или той, с кем хочешь провести всю жизнь, если человек согласится принять цветок – никакие преграды не разлучат этих двоих.
- Это правда?
- У меня нет причин считать, что это ложь или сказка.
- А в наших горах… - Сэйку запнулся. – Где искать эти скалы?
- Можно найти много где. Но ближе всего – там, где сливаются реки Золотая и наша Кедровая, недалеко от Срединной крепости.
– Как же найти цветок на скале?
- По сиянию… его видно издалека. Но видит лишь тот, кто ищет. И кто смел. Иначе мог бы каждый сорвать…
Подросток хотел спросить что-то еще, но передумал, благодарно взглянул на гостя, чуть поклонился и убежал.
«На чужбине и реки текут вспять».
Так говорил Ангет Пулан, смуглый коротышка с длинными руками и глубоко посаженными глазами. И Тэйлар Камарен склонен был с ним согласиться.
Пулан был ему больше чем просто слуга - посланник Риэсты мог спутнику полностью доверять, а также ценил его ум. Их выкормила одна женщина – правда, Пулан был на добрый десяток лет старше хозяина. В детстве Тэйлар толком и не помнил его – молочный брат жил в каком-то селе на отшибе. Потом приехал, был приставлен к Камарену, и оказался очень дельным помощником. И, кстати, грамоте обучился без какого-либо наставника, в этом самом своем захолустье. Конечно, он отправился вместе с хозяином в Земли Солнечной птицы – а затем и на север этой страны.
- Нас тут никто не считает равными себе, и это на руку нам, - говорил риэстиец. – Пусть задирают нос, а мы под носом и проскользнем!
Язык местный послу еще в юности дался легко. Писать было сложней, больно уж тут все заморочено – стиль «роза», «волна», «крыло», еще с пяток школ почерка-иссэн, для мужчин, для женщин, для ученых трактатов и для стихов. И бумага – только полный болван спутает плотную бумагу для указов с «мраморной», для любовных посланий или «дневниковой» зеленоватой.
И одеваются… в Риэсте крестьянка перед тобой, или богатая женщина, скажет ткань наряда, украшения и новизна его, но не фасон. А тут и слепой не спутает довольно узкие с разрезом платья знатных дам с юбками и кофтами деревенских или алыми летящими нарядами девиц из веселых кварталов. У мужчин свои отличия, порой забавные – почему цветок с тремя лепестками для мужских заколок-застежек подходит, а, например, с восемью – только для женщин? Чем больше деталей и вычурности, тем более женская вещь, понятно было бы, только изощренные узоры на одежде любят и мужчины. А камни в этих застежках и шпильках меняются от сезона к сезону: нефрит носят летом, осенью предпочитают янтарь… При том что сами заколки разных форм и гребни имеют свое название, да еще узор разрешенный на разных видах по-разному называется. И еще эти разнообразные вышивки, цвета, модные в разное время года и даже суток, одним разрешенные, другим нет…
Зато для умеющего различать – целый кладезь, сами все о себе поведают мелочами этими, и расспросов не нужно. Кто кому родня, в милости ли у правящих, даже в каком настроении проснулся. Но это в Столице и землях срединных, тут, на севере страны, проще.
Как бы ни чванились хозяева, гостей они умели встречать – ничем не обделили, в том числе прислугой, даром что его и столичной снабдили.
Посмотревшись в бронзовое зеркало, укрепленное на подставке черного дерева, он усмехнулся. Дома тут, конечно, что надо… Умеют удобно устроиться – и вода проведена, не приходится слугам таскать из колодца, и зимой, говорят, трубы под полом греют. И мелочи всякие, цветная бумага на окнах, занавески все эти, створки ажурные… А сам он настолько явно нездешний, что даже зеркалу дивно.
Приосанился, усы подкрутил, пояс расправил, и бахрому, чтобы ровно лежала.
Такой широкий, яркий, полосатый матерчатый пояс, несколько раз обернутый вокруг талии, в Риэсте носили и мужчины, и женщины. Без этого и одежда была не одеждой, а не пойми чем. А здесь на такую вещицу глядят, как сам Камарен глядел бы на перья в чьей-нибудь голове – с легкой усмешкой: мол, вырядился…
Зато у них разноцветные крыши… Отсюда, из гостевого дома, город почти не было видно, и все-таки кое-что. Лучи солнца разбивались об острые скаты кровель. В богатых домах часть крыши плоская, на ней под навесом любят сидеть женщины – может и сейчас сидят, смотрят на домик посла. А зимой не выходят, наверное – в отличие от Столицы, тут бывает снег, но совсем немного, и его сдувает ветром… В Риэсте снега больше.
Свою страну Камарен любил: тяжко было видеть, как ее сжирают междоусобицы, а потомок некогда могущественной правящей ветви вынужден мириться с непокорной знатью. Тогда как соседние земли, Таннай – золотая жила. И драгоценные камни там разве под ногами не валяются. Получив их, можно было бы разом решить все проблемы. Но воевать с Таннай – тут ее называют Рухэй – нельзя: много ли навоюешь в горных лесах с юркими и злыми, как хорьки, местными? Да и позволят ли здешние «птичьи дети» развязать войну под носом у них? Хоть и враждуют они с Таннай, а все же… Помогать вряд ли будут, а воспользуются плодами войны без малейших сомнений. Нет. Лучше пусть сами сцепятся между собой, тогда Риэста подождет, пока жители гор обессилеют, и сама возьмет, что ей нужно.
Камарен прекрасно знал – власть в Землях Солнечной птицы не настолько в себе уверена, чтобы все свои силы отправить на северо-восток, в горы Эннэ.
Ему, по чести сказать, дети Птицы нравились больше рухэй. Хоть не одобрял их изощренность и холодность, как-то приятнее собеседник, который с улыбкой нальет тебе в чашку яда, а не тот, кто набросится из-за угла и всадит нож в спину. Опасней, да, но душевней как-то. А еще лучше – пусть бы загрызли друг друга.
- Ну что, - сказал он соколице, усаживая ту на жердочку. – Посмотрим, как половчей добиться желаемого!
После Столицы – допуска к верховному правителю не удостоился, но пару раз говорил с его "правой рукой", ближайшим советником - здешние нравы были прямо глотком свежего воздуха.
Все равно простоты ни на грош, но вся мишура по большей части местных касалась. Камарена особо не трогали - что надеть, куда голову не повернуть...
По сравнению со Столицей - почти нормальные люди.
Особенности этикета Земель посланник знал хорошо, но все-таки не до тонкостей - для этого нужно было провести в стране как минимум десять весен, и не просто прожить в Столице, но каждодневно общаться с власть имущими. А этого не позволил бы никто. Хозяин провинции... хотя какой он хозяин, это в Риэсте половина земель принадлежит королю, половина - старинным родам.
А здесь владыка на самом деле один, и он далеко, в Столице. Как бы ни хотел правитель Риэсты такого же положения, идти к подобной власти еще долго придется.
Так вот, генерал Тагари Таэна по отзывам казался человеком не слишком приятным, но чем-то Камарену симпатичным. На его родине были такие - честные служаки, готовые жизнь отдать за то, во что веришь, и награды не просящие. Брат его - настоящая скальная ящерица, яркая и холодная.
- Они прячут заборы за живой изгородью, - говорил Ангет Пулан, сопровождая хозяина на прием. – Смотрите, везде прямо стены кустарника, будто и нет за ними ограды из дерева или камня… Красиво, но тоже ведь лицемерие – мол, все не так, как вам кажется…
- Зато на здешних улочках не заблудишься, да и чисто здесь, - весело отвечал посол, восседая на местной мохноногой лошадке. От паланкина отказался, намаявшись в долгом пути без движения. – У нас, признайся, улицы покривее будут…
Он бросил взгляд на узенький канал, мимо которого проезжали. Во всех больших городах этой страны они были то тут, то там, бессмысленные, но довольно красивые, выложенные камнем. Вода увлекала за собой то лепестки, то листья, то всякий сор, хотя, надо признать, оставалась вполне себе водой, а не помоями. В чем, в чем, а в аккуратности и дисциплине здешним не откажешь.
Приняли гостя в длинном и узком зале, отделанном черными деревянными плитами и белым камнем. Ни малейшего цветного пятна в убранстве зала - только светильники из того же черного дерева украшены золотом.
И одеяния местной знати – а тут собрали всю верхушку ее, и с наследниками - были слишком уж однотонны на взгляд Камарена: темно-синие с аметистовым у братьев Таэна, у других - сливовые и цвета старой хвои, мха и граната, с более бледным оттенком примерно того же для нижних одежд. Молодежь посветлее одета, но тоже не пестро. И узор чаще неяркий, хотя вышит причудливо. В Риэсте разрядились бы во все цвета радуги. Камарен в алом, белом, лимонном, оранжевом почувствовал себя некой заморской диковинкой. Почти все тут были одеты в шелк, а он – в льняное полотно и тонкую шерсть, и, несмотря на некоторое знакомство со страной, не оставляло ощущение, что находится среди текучих глянцевых змей или блестящих рыб.
- Я поеду с вами. Лично сдам тебя отцу, Тайрену, - пошутил он, кожей чувствуя недовольство Энори. Было оно, как ледяные шипы терновника на промозглом зимнем ветру. Что за чушь…
Так и не обменявшись ни единым словом, вышли во двор. Энори сел в носилки с мальчиком, хозяин дома поехал верхом. Всю дорогу слышал, как ребенок щебечет о чем-то. В очередной раз подивился – надо же, каким он умеет быть, и так долго.
Над домом Тагари будто повисла черная дымка – ощутил, только приближаясь к воротам. Пока шли к дому, Кэраи в саду заметил несколько спорящих слуг – среди них молча стояли две юные девушки, в чьи обязанности входило следить за одеждой. Хоть видел нечасто, запомнил: когда гостил тут, в иные дни от их смеха звон стоял по всему дому, сейчас обе смотрели испуганно и подавленно. Мужчины выглядели спокойней, но радости не было и в их лицах.
- Что случилось? - спросил Энори, подходя.
- Кирэ нашли мертвой, господин. Остыла уже...
- Когда?
- Нашли-то сейчас... а ушла она из дома вчера. Никто не хватился, девчонки, вон, видели, как она вечером, в сумерках уже, выходила. Подумали – мало ли...
- Где ее отыскали?
- В роще, что по дороге на пристань... И зачем туда пошла? Место безлюдное, а до пристани от нас можно добраться быстрей.
- Так.
На него, не на Кэраи обратились глаза всех собравшихся – с надеждой.
- Вы посмотрели бы на нее, господин... ни царапинки, что на нее кто-то напал, не похоже, и ничего не украдено – а на лице страх. Может, ей что почудилось перед смертью...
- Я посмотрю.
Энори окинул взглядом утренний сад, еще полный росы, убрал упавшую на щеку прядку и сказал с искренним огорчением:
- Кирэ жаль. Она так хорошо ухаживала за цветами...
***
В доме Нара и доме Коя готовились к свадьбе. Невесте шили красно-белый наряд, отделанный лунными опалами и ажурной золотой сеткой. Женщины должны были отправиться в один из храмов Лощины, принести дары Заступнице и просить о счастливом замужестве и материнстве Кийн. Но Рииши, а за ним и другие настоятельно советовали пока отложить поездку. Храм не так близко, а невесть что творится даже в самом Осорэи, мало ли что ждет за его стенами.
- Лучше отсрочить свадьбу, - сказал Рииши невесте. – Ты знаешь про нападения, мало ли… Твоей жизнью я рисковать не хочу.
- Но конец месяца Выдры – благоприятное время для нас, - возразила ему Кийн. – А следующий подобный день – еще через полтора месяца…
Девушка умолкла – и так повела себя нескромно.
- От нас самих тоже зависит многое, - не согласился Рииши. – Лучше отсрочка, чем совсем тебя потерять.
Кийн опустила ресницы, вертя в руках свадебную куколку – во время визитов к будущей родне такие брали с собой. Под глазами девушки залегли легкие тени – то ли от усталости, то ли от беспокойства. Она не выглядела уверенной в себе и казалась больной.
Посетив невесту, Рииши вернулся к себе – там вовсю шли приготовления, беседку новую ставили, и ворота закрытыми не стояли и часа – в доме то гостей принимали, то давали указания работникам.
В саду молодой человек застал Энори – тот держал в руках цветок водяной лилии, одной из первых в этом году, задумчиво разглядывал лепестки.
- Ариеру Иэра сегодня ночью взобрался на крышу и прыгнул вниз.
- Как? – известие о гибели товарища пришло слишком неожиданно, не вязалось с предпраздничными хлопотами, и Рииши даже понял не сразу.
- Он много пил. Спьяну и не то натворишь.
- Почему? – спросил хозяин дома, пристально глядя на собеседника.
- Что?
- Почему он стал пить? – если бы не грустные тени вокруг глаз Кийн, может и не вспомнил бы. Если бы не вспоминались так явственно другие глаза, и голубое платье…- Он раньше был совсем другим. Солнечным, жизнерадостным. Порой что-то его заставляло грустить, не знаю, что. Уже не узнаю. Но я говорил с ним недавно… он, как обычно, едва шевелил языком. Но несколько раз повторил твое имя – упомянул ваш недавний разговор. Что ты ему сказал?
- Ты уверен, что я это помню?
- Он говорил несвязно… мне показалось, он пытался объяснить...
- Мало ли тайн открывают по пьяни…. – Энори отвернулся. Потом сказал: - Кто ж виноват, что он выбрал бутылку, вместо того, чтобы менять свою жизнь? Я не огорчен, что он умер. Все равно толку ему – да и его Дому - от такого существования не было.
- А чью жизнь ты считаешь оправданной?
Энори задумался на мгновение.
- Да, наверное, любая бессмысленна.
- И твоя?
- Ну… возможно. Только я словно ветка, к которой привязано много бубенчиков. Качнется едва – все зазвенят.
- Ты высокого мнения о себе.
- Почему бы и нет? Но ты странный. Я сказал тебе новость, остальное уже не важно.
Он положил лилию на песок. Рииши пару мгновений смотрел на нее. Перламутровые лепестки… скоро они высохнут и потемнеют. Намеренно ли он принес белый цветок, придя с известием о смерти?
Последние слова Ариеру младший Нара запомнил. И были они не такими уж бессвязными. Он говорил об опоре, выдернутой из-под ног, об ошибке и о доверии, которое предано… О том, что оставалось ему только пить и молчать, чтобы не пострадал весь их Дом. Виновника он не назвал, но Рииши запомнил – еще шла речь о цветах. О том, что и они убивают.
***
Младший в доме, Сэйку бродил неприкаянным. Помощи от него не требовалось никакой, за брата он радовался, но скорее умом, нежели сердцем. Кийн подростку не то чтобы не нравилась – не мог он представить ее членом своей семьи.
А еще тоска сердце обволакивала мутной пленкой – но об этой тоске он никому не говорил.
Энори нашел его в беседке, увитой цветами – вскорости они должны были зацвести, как раз к свадьбе, и сюда приведут невесту… Сэйку ощипывал нежно-зеленые листики, прислушивался к доносившимся из дома голосам.
- Хочешь оставить ее без листвы, нож возьми, что ли! – гость уселся напротив младшего из дома Нара. Мальчишка только вздохнул.
- Ты совсем невеселый.
Сэйку вскинул глаза. Пару мгновений нерешительность боролась в нем с привычкой доверять, наконец он произнес тоном, в котором смешались нарочитая небрежность и безысходность вовсе не напускная:
- Орейин никогда за меня не отдадут…
Девушка с именем горного водопада, русоволосая и смелая…
- Ты же хорошего рода.
- Она сговорена за кого-то из своих… в Окаэре. А я-то…
- А она?
- Мне кажется, Орейин тоже меня любит…
- Есть легенда. Каждое полнолуние на скалах распускается дивной красоты цветок о двенадцати лепестках, сияющий, как луна и голубой, как вода горного ручья. Если сорвать его и подарить тому или той, с кем хочешь провести всю жизнь, если человек согласится принять цветок – никакие преграды не разлучат этих двоих.
- Это правда?
- У меня нет причин считать, что это ложь или сказка.
- А в наших горах… - Сэйку запнулся. – Где искать эти скалы?
- Можно найти много где. Но ближе всего – там, где сливаются реки Золотая и наша Кедровая, недалеко от Срединной крепости.
– Как же найти цветок на скале?
- По сиянию… его видно издалека. Но видит лишь тот, кто ищет. И кто смел. Иначе мог бы каждый сорвать…
Подросток хотел спросить что-то еще, но передумал, благодарно взглянул на гостя, чуть поклонился и убежал.
Глава 2
«На чужбине и реки текут вспять».
Так говорил Ангет Пулан, смуглый коротышка с длинными руками и глубоко посаженными глазами. И Тэйлар Камарен склонен был с ним согласиться.
Пулан был ему больше чем просто слуга - посланник Риэсты мог спутнику полностью доверять, а также ценил его ум. Их выкормила одна женщина – правда, Пулан был на добрый десяток лет старше хозяина. В детстве Тэйлар толком и не помнил его – молочный брат жил в каком-то селе на отшибе. Потом приехал, был приставлен к Камарену, и оказался очень дельным помощником. И, кстати, грамоте обучился без какого-либо наставника, в этом самом своем захолустье. Конечно, он отправился вместе с хозяином в Земли Солнечной птицы – а затем и на север этой страны.
- Нас тут никто не считает равными себе, и это на руку нам, - говорил риэстиец. – Пусть задирают нос, а мы под носом и проскользнем!
Язык местный послу еще в юности дался легко. Писать было сложней, больно уж тут все заморочено – стиль «роза», «волна», «крыло», еще с пяток школ почерка-иссэн, для мужчин, для женщин, для ученых трактатов и для стихов. И бумага – только полный болван спутает плотную бумагу для указов с «мраморной», для любовных посланий или «дневниковой» зеленоватой.
И одеваются… в Риэсте крестьянка перед тобой, или богатая женщина, скажет ткань наряда, украшения и новизна его, но не фасон. А тут и слепой не спутает довольно узкие с разрезом платья знатных дам с юбками и кофтами деревенских или алыми летящими нарядами девиц из веселых кварталов. У мужчин свои отличия, порой забавные – почему цветок с тремя лепестками для мужских заколок-застежек подходит, а, например, с восемью – только для женщин? Чем больше деталей и вычурности, тем более женская вещь, понятно было бы, только изощренные узоры на одежде любят и мужчины. А камни в этих застежках и шпильках меняются от сезона к сезону: нефрит носят летом, осенью предпочитают янтарь… При том что сами заколки разных форм и гребни имеют свое название, да еще узор разрешенный на разных видах по-разному называется. И еще эти разнообразные вышивки, цвета, модные в разное время года и даже суток, одним разрешенные, другим нет…
Зато для умеющего различать – целый кладезь, сами все о себе поведают мелочами этими, и расспросов не нужно. Кто кому родня, в милости ли у правящих, даже в каком настроении проснулся. Но это в Столице и землях срединных, тут, на севере страны, проще.
Как бы ни чванились хозяева, гостей они умели встречать – ничем не обделили, в том числе прислугой, даром что его и столичной снабдили.
Посмотревшись в бронзовое зеркало, укрепленное на подставке черного дерева, он усмехнулся. Дома тут, конечно, что надо… Умеют удобно устроиться – и вода проведена, не приходится слугам таскать из колодца, и зимой, говорят, трубы под полом греют. И мелочи всякие, цветная бумага на окнах, занавески все эти, створки ажурные… А сам он настолько явно нездешний, что даже зеркалу дивно.
Приосанился, усы подкрутил, пояс расправил, и бахрому, чтобы ровно лежала.
Такой широкий, яркий, полосатый матерчатый пояс, несколько раз обернутый вокруг талии, в Риэсте носили и мужчины, и женщины. Без этого и одежда была не одеждой, а не пойми чем. А здесь на такую вещицу глядят, как сам Камарен глядел бы на перья в чьей-нибудь голове – с легкой усмешкой: мол, вырядился…
Зато у них разноцветные крыши… Отсюда, из гостевого дома, город почти не было видно, и все-таки кое-что. Лучи солнца разбивались об острые скаты кровель. В богатых домах часть крыши плоская, на ней под навесом любят сидеть женщины – может и сейчас сидят, смотрят на домик посла. А зимой не выходят, наверное – в отличие от Столицы, тут бывает снег, но совсем немного, и его сдувает ветром… В Риэсте снега больше.
Свою страну Камарен любил: тяжко было видеть, как ее сжирают междоусобицы, а потомок некогда могущественной правящей ветви вынужден мириться с непокорной знатью. Тогда как соседние земли, Таннай – золотая жила. И драгоценные камни там разве под ногами не валяются. Получив их, можно было бы разом решить все проблемы. Но воевать с Таннай – тут ее называют Рухэй – нельзя: много ли навоюешь в горных лесах с юркими и злыми, как хорьки, местными? Да и позволят ли здешние «птичьи дети» развязать войну под носом у них? Хоть и враждуют они с Таннай, а все же… Помогать вряд ли будут, а воспользуются плодами войны без малейших сомнений. Нет. Лучше пусть сами сцепятся между собой, тогда Риэста подождет, пока жители гор обессилеют, и сама возьмет, что ей нужно.
Камарен прекрасно знал – власть в Землях Солнечной птицы не настолько в себе уверена, чтобы все свои силы отправить на северо-восток, в горы Эннэ.
Ему, по чести сказать, дети Птицы нравились больше рухэй. Хоть не одобрял их изощренность и холодность, как-то приятнее собеседник, который с улыбкой нальет тебе в чашку яда, а не тот, кто набросится из-за угла и всадит нож в спину. Опасней, да, но душевней как-то. А еще лучше – пусть бы загрызли друг друга.
- Ну что, - сказал он соколице, усаживая ту на жердочку. – Посмотрим, как половчей добиться желаемого!
После Столицы – допуска к верховному правителю не удостоился, но пару раз говорил с его "правой рукой", ближайшим советником - здешние нравы были прямо глотком свежего воздуха.
Все равно простоты ни на грош, но вся мишура по большей части местных касалась. Камарена особо не трогали - что надеть, куда голову не повернуть...
По сравнению со Столицей - почти нормальные люди.
Особенности этикета Земель посланник знал хорошо, но все-таки не до тонкостей - для этого нужно было провести в стране как минимум десять весен, и не просто прожить в Столице, но каждодневно общаться с власть имущими. А этого не позволил бы никто. Хозяин провинции... хотя какой он хозяин, это в Риэсте половина земель принадлежит королю, половина - старинным родам.
А здесь владыка на самом деле один, и он далеко, в Столице. Как бы ни хотел правитель Риэсты такого же положения, идти к подобной власти еще долго придется.
Так вот, генерал Тагари Таэна по отзывам казался человеком не слишком приятным, но чем-то Камарену симпатичным. На его родине были такие - честные служаки, готовые жизнь отдать за то, во что веришь, и награды не просящие. Брат его - настоящая скальная ящерица, яркая и холодная.
- Они прячут заборы за живой изгородью, - говорил Ангет Пулан, сопровождая хозяина на прием. – Смотрите, везде прямо стены кустарника, будто и нет за ними ограды из дерева или камня… Красиво, но тоже ведь лицемерие – мол, все не так, как вам кажется…
- Зато на здешних улочках не заблудишься, да и чисто здесь, - весело отвечал посол, восседая на местной мохноногой лошадке. От паланкина отказался, намаявшись в долгом пути без движения. – У нас, признайся, улицы покривее будут…
Он бросил взгляд на узенький канал, мимо которого проезжали. Во всех больших городах этой страны они были то тут, то там, бессмысленные, но довольно красивые, выложенные камнем. Вода увлекала за собой то лепестки, то листья, то всякий сор, хотя, надо признать, оставалась вполне себе водой, а не помоями. В чем, в чем, а в аккуратности и дисциплине здешним не откажешь.
Приняли гостя в длинном и узком зале, отделанном черными деревянными плитами и белым камнем. Ни малейшего цветного пятна в убранстве зала - только светильники из того же черного дерева украшены золотом.
И одеяния местной знати – а тут собрали всю верхушку ее, и с наследниками - были слишком уж однотонны на взгляд Камарена: темно-синие с аметистовым у братьев Таэна, у других - сливовые и цвета старой хвои, мха и граната, с более бледным оттенком примерно того же для нижних одежд. Молодежь посветлее одета, но тоже не пестро. И узор чаще неяркий, хотя вышит причудливо. В Риэсте разрядились бы во все цвета радуги. Камарен в алом, белом, лимонном, оранжевом почувствовал себя некой заморской диковинкой. Почти все тут были одеты в шелк, а он – в льняное полотно и тонкую шерсть, и, несмотря на некоторое знакомство со страной, не оставляло ощущение, что находится среди текучих глянцевых змей или блестящих рыб.
