В Столице барышни и мальчики-подростки любят играть в снежки. А здесь? Не вспомнить…
А холод проникает даже в богатый дом, крестьянам в глуши, наверное, вовсе невыносимо. Хотя они привычны, привыкнет любой, если выбора нет. К чему угодно…
Словно мог прогнать холод, сделав вид, что его нет, он спустился в сад, остановился у заледеневшего пруда; тут совсем недавно еще играл Тайрену, отправлял в путешествие парусную лодку. Сейчас лед даже не хрустнул под каблуком; где-то в самом сердце пруда, возле дна спят его любимые красные рыбы. Спят глубоко, будто мертвые, но, скорее всего, по весне будут плавать как ни в чем не бывало…
На деревушку вышли случайно, когда искали удобный холм для новой ставки. Тут и местному нетрудно было заблудиться, если идти без дорог: одинаковые возвышенности, поросшие лесом, узкие петляющие ручейки, да глинистые проплешины с торчащими корнями – следы оползней.
Энори поехал с отрядом не потому, что в нем нуждались сейчас – просто так. Ка-Ян, который оставался с командиром, подозревал, что хуже горькой редьки надоели проводнику эти сражения, маневры и переходы. Для рухэй, не для него имело значение, что с каждым днем все тесней сжималось кольцо вокруг крепости, что уже две реки долины их трех воины Мэнго и У-Шена держали под прицелом своих лучников. Ему было надо что-то другое.
Что именно, молодой ординарец подозревал, но не был уверен, правильна ли его мысль. Все разрешится скоро, а пока пусть лучше ездит – а то, когда Энори в таком настроении, хоть и не говорит ничего, но кони волнуются, когда он проходит поблизости. Такая плата за волшебную силу…
А пока проводил взглядом пару десятков всадников на приземистых, горбоносых, мохнатых лошадках, и вернулся к командиру Вэй-Ши. Тот в последние дни был мрачен – не одобрял слишком радостных настроений в войске.
Деревушка выглядела скучной, невзрачной – такая же безликая для стороннего взгляда, как холмы и деревья вокруг. Была такой, пока с гиканьем не налетели на нее двадцать всадников, убивая людей и поджигая крыши домов. Амбары не трогали, припасы еще пригодятся войску. Напали с разных сторон, а жителей было всего раза в три больше, чем воинов – никто не ушел. Кто увернулся от сабли, того догнала стрела.
Вскоре клубы дыма потянулись вверх между холмами, верный сигнал, что еще одной деревне конец. Холмы уже почти позабыли такие свидетельства темной людской природы: больше полусотни лет тут царил мир.
- Уходим, - сказал старшина, морщась, когда горький дым потек в его сторону; добыча уже была погружена на лошадей. И взять-то оказалось почти нечего, видно, солдаты Хинаи тут уже побывали, оставив крестьянам едва-едва на прокорм.
Один из рухэй, здоровенный и плосколицый, краем глаза заметил движение – будто огромная крыса шмыгнула.
- Что еще за… - не шагнул – скорее, прыгнул ей вслед, и тут же сплюнул разочаровано. Девчонка почти ползком пыталась пробраться за обрушенной изгородью.
Сгреб ее за шиворот, поднял на ноги – она и не весила ничего. Лет шести-семи, испачканная сажей и пеплом, еще недавно, видно, ухоженная, неплохо одетая – может, дочь старосты. Юбка до колена разорвана, а само колено разбито.
Здоровяк был слегка раздосадован – у такой даже взять нечего, и сама ни на что не годна. Некоторые и от подобной мелочи не отказывались, но ему бы кого постарше. Саблю занес, прикончить на месте…
…Смерть ледяным порывом дохнула в лицо; как если бы вместо лепешки, которую уже приблизил ко рту, в руке оказалась ядовитая змея, словно вместо пола, ступая, ощутил пустоту с торчащими кольями.
Сердце остановилось на миг, клинок не успел опуститься, - а под ним уже не было никого.
Энори – взялся невесть откуда, за околицей же решил подождать - стоял в шаге от воина, держа перепуганную девчонку на согнутой руке, и выглядел разъяренным диким котом. А воин продышался уже, только где-то под ребрами будто ветер через дырочку сквозил.
- Да ты чего? – спросил старшина, мигом подоспев. – Что она тебе? Не первая, не последняя.
- Знаю…
Опустил руку, будто стряхнув ребенка на землю. Упала удачно, и сразу села, сжавшись в комочек. Что уж там думала, неизвестно, но, когда случайный защитник сделал было шаг в сторону, ухватила его за полу куртки. Вряд ли он казался перепуганной девочке безопасным, но других не было вовсе.
Собралось кольцо любопытных – темные, в волчьих куртках, на лицах недоумение – это что за малек тут остановил лодку?
Энори не двигался, будто не знал, как поступить. Никогда раньше не интересовался судьбой жителей деревень и мелких северных городишек, которые тут, в долине, лепились к торговым путям и рекам. Ни ценностями, ни женщинами; все, как и положено колдунам. Трупы уж тем более его не смущали, ни сгоревшие, ни безголовые или располовиненные. Проедет, посмотрит, если уж путь пролег – и ничего. Кто его укусил? – подумал старшина. Но сказал:
- Уходить нам пора, еще нагрянут хорьки эти зеленознаменные.
- А ее куда же?
- Толку оставлять? В постель рано, а тут все равно сдохнет.
- Толку…
Огляделся, прислушиваясь, сунул девчонку в руки одному из подоспевших зевак, велел так стоять, а сам исчез за полусгоревшей стеной. Несколько мгновений спустя позвал; замер у открытого подпола. Нагнулся, поднял упавший полог; под ним пряталась полуживая от страха женщина. Волосы распущены, одета в одну рубашку: верно, в кровати была, когда налетели.
- Помешанная, - сказал кто-то, встретив неподвижный и дикий взгляд. – И больная какая-то, может, заразная.
Энори его оборвал, велел вытащить женщину: от привычной мягкости ничего не осталось, и его послушались прежде, чем сообразили, почему это делают. Она не сопротивлялась, и оставалась в скорченной позе, будто не до конца ожила древесная колода.
- Не заразила бы, - заикнулся тот самый здоровяк, из-за которого все и началось. – Огня бы…
Проводник его, кажется, не услышал, присел рядом с женщиной, взял ее руки в свои и что-то говорил еле слышно. Она, поначалу неподвижная, шевельнулась, голову подняла. Почти явственно было видно, как страх разжимает погруженные в нее когти, отступает, блекнет. Пепелище вокруг, и сабли сверкают? неважно…
Энори поднялся, и женщину за собой поднял.
- Знаешь ее? – указал на девочку. Женщина закивала; но и без того было ясно – знакомы, ребенок выскользнул из рук державшего, совсем почти спрятался в складках ее широкой длинной рубашки.
- Дай куртку свою, - велел здоровяку, набросил на плечи женщине.
- Возьми, и уходите в холмы.
Подумал один миг, выхватил метательный нож из валявшегося рядом тела – не успели еще подобрать, - тоже вложил ей в руку. Женщина обвела собравшихся темным взглядом, сжала пальцы на рукояти. Но то ли раздумала, то ли невольно удержала девочка рядом – спрятала нож, побрела прочь, за плечо обнимая ребенка, прижимая к себе. По всей ее фигуре было видно – еще не верит в спасение, если вообще до конца осознает, что произошло.
- Пожалел? – спросил крепыш со шрамом на поллица, - Их волки в холмах догрызут уже вечером.
- Их дело, - сказал проводник до того равнодушно, будто и не задели его только что эти две жизни.
Говорят – попал в волчью стаю, своих порядков не ставь, только не все поговорки верны. Чужаку бы подобного вмешательства не простили, но он уже не был чужаком, и о случае рассказывали с уважением. Сами нашли объяснение и поверили в него: будто, убив тех двоих, навлекли бы на себя беду.
А с настоящими волками вышло занятно, хоть об этом в отряде никто не узнал. Спасенные поначалу не думали, куда бредут – вдруг в округе и вовсе никаких деревень не осталось? – а ближе к ночи неподалеку услышали вой, и все забирали в сторону, забирали… Поутру вышли к нетронутому селу. То ли защитила лесная хозяйка, то ли иная сила – беглянкам не до того было.
Крепость Трех Дочерей стояла в отрогах гор Юсен, возле реки именем Приемная Дочь. Эта река да часть озера, куда впадала река, еще были свободны, когда подошел большой отряд генерала Таэна. Он сумел оттеснить врага на северо-восток, теперь половина долины стряхнула с себя чужаков.
Те оставили за собой выжженный след, но мелкие поселения Тагари волновали мало. Спасать каждую деревушку – воинов не напасешься. Зазеленеет трава, отстроят новые. А пока успеют люди сбежать – их счастье. Не успеют… сейчас иных дел полно.
Было важнее выгнать рухэй из стратегически важных точек, но два их полководца тоже были не дураки, к этим точкам не подпускали, кружили по долине стаей злых шершней, кусали со всех сторон.
Но все-таки удавалось понемногу отодвигать их к границе. Важно было продержаться, пока не придет подмога из Лаи-Кен.
Пересилив свою гордость, обратился в Мелен за помощью, как некогда брат, но ответа пока не получил. Войска соседей стояли возле западных рубежей Хинаи, готовые сражаться за себя, если что, но не за других.
В крепость Тагари и не заглянул, как появился в долине; Ирувата с офицерами сам выезжал к нему в походный шатер.
- Я разделался бы с У-Шеном, но Мэнго понимает – это его последний шанс, - сказал генерал на военном совете. – Он не отступит, пока жив. Он хочет стать основателем новой династии, сместив этого их старика толона – а такое можно сделать, лишь победив.
Ради победы Мэнго спутался с нечистью, а то и с самими демонами – об этом ночами шептались солдаты в палатках. А как иначе объяснить то, что происходило? У армии Хинаи была конница, но лошадям – целыми десятками - временами будто снился кошмар – они храпели, дрожали и порывались убежать. Часть из них не могла оправиться вовремя и из сражения выбывала.
Другая напасть – исчезали гонцы. И ладно бы враг их захватывал, так нет же – пропадали на пути меж своими отрядами. Плохо это сказывалось на войске, поначалу лишь поговаривали, что лазутчики Мэнго повсюду. А затем начали находить разорванные тела… Простых солдат тела, не офицеров, но страху это не поубавило. Теперь говорили – на стороне захватчиков некая темная сила. Ладно если так, хуже, когда доносили сплетни – поговаривали у некоторых костров, что это от Хинаи отвернулось Небо. Или от самого генерала.
Любители слухов украсили собой деревья, но что делать, если таких становится больше и больше?
После совета Тагари отослал всех, даже своих личных слуг. Там, за плотными холщовыми стенами шатра, стояла весенняя ночь, звездная и безветренная. А ему казалось – каждая звезда это костер чужаков. Впервые в жизни задумался о поражении. И это после удачи в Долине! Скажи подобное кто из его офицеров, даже из высших, был бы сурово наказан.
Но самому себе сложно запретить мысли. Тагари защищает свою землю, родину, имя предков; Мэнго рвется к власти, к новым землям для своего народа. Пожалуй, что Небесам Тагари угоднее. Почему же так уверенно брат говорил о том, что прежние времена миновали? Неужто и вправду – Столица вложила ему другую душу?
Или он прав, и видит что-то, недоступное самому генералу…
Устал, как последняя кляча, но никак не мог опуститься на походное ложе. Сидел, смотрел на доспех, стоящий на подставке напротив.
С нагрудной бляхи скалилась рысь, но она была серебряной и слепой. Свечу приподнял – пламя заблестело в зрачках зверя, но отсвет упал так, что почудилось – полморды в крови.
В эту же ночь Мэнго было не до звезд, даже в обличье вражеских костров. Он понимал, что, если подойдут еще силы, их оттеснят в горы Эннэ, а там… ну, будет удачей, если отвоюют и оставят себе пару отрогов. Не за этим он положил столько своих воинов – рухэй нужна была земля, скал у них своих хватало.
Он давно задумал смелый шаг, такой смелый, что изумил даже молодого племянника – а уж тот, казалось бы, не в меру дерзок в желаниях.
Обойти бы эту проклятую крепость, да закрепиться в горах Юсен. Тогда оттуда сама их Заступница не выманит. И можно будет подумать о договоре – мы вам мир, вы нам часть долины. Плохо одно – горы Юсен – не Эннэ, там придется идти пусть не вслепую – были все же лазутчики – но кривым на один глаз.
- Хочешь, уважаемый дядюшка, приставить к делу это свое диво дивное? – спросил У-Шен без особой почтительности, широкими тяжелыми шагами меряя походный шатер. Он, хоть и прошел с Энори вдоль Ожерелья, колдуну этому до сих пор не верил. Хотя что уж не верить – вот она, долина, теперь все зависит не от проводника, а от войска и полководцев.
- Если это не наш шанс, то что же?
- Шанс, - согласился У-Шен. - Я первый готов туда отправиться. Или нас вышибут из долины, как хозяйка выливает помои. Я очень даже готов. Но предпочту на своих людей полагаться.
- Что с тех людей… Горы там страшные, и месяц будет дождливый, и после таких снегов потесчет все. Охота лишиться отряда, так берег озера близко - сходи к Тагари, он поможет с радостью.
В свете десятка свечей лица дяди и племянника очень казались похожи. Хотя Мэнго был некрасив, даже страшен – из-за шрама во многом, племянник же внешностью не был обижен. Все равно – два волка, вепря, две хищных птицы: пусть не во всем согласны, но понимают друг друга.
Энори, предатель, диво дивное, или, как его называли, «саарна-элэй»...
Сам Мэнго уже говорил с ним, и остался в задумчивости. Неизменное чутье на людей, помесь природного дара с уроками жизни, молчало.
Но не рискнуть полководец не мог – больше не выпадет подобного случая. Сейчас равнину Трех Дочерей им не удержать, надежда лишь на часть горной цепи на севере и востоке. Изначально и то было бы неплохо, а теперь так удачно сложилось… если сам и запретит выступать, У-Шен поступит по-своему. У него впереди вся жизнь, он хочет славы.
А Мэнго… желает большего.
Пришел, как обычно, ясный и светлый, на лице оттенки выражений меняются, будто рябь на воде – то насмешка, то радость, то ласковое внимание. Только страха никогда не видел на этом лице.
- Готов провести мои отряды под оползнями?
- Я смогу это сделать. Может быть, кто-то погибнет, но основную массу людей я доведу в целости. А обратно идти будет проще, все высохнет.
- Значит, хочешь покинуть ставку, - протянул полководец, - Вэй-Ши вчера с пеной у рта утверждал, что ты наш. Это он-то, который родной матери не доверяет. Что ты с ним сделал такое?
- Мы говорили мало. Но он смотрит на дела, не на происхождение.
- Я тоже смотрю на дела… Еще когда аталинец упомянул о тебе, это звучало интересно, и я был готов принять твою помощь. Но к тому, какой ты силой владеешь, какие о тебе слухи пойдут… - он провел пальцем по костяной рукоятке большого ножа, висевшего на поясе.
- Знаешь, что здесь изображено?
- Волчья охота.
- Не просто охота. Когда-то предок рухэй, дикий кабан, был маленьким, и на него охотились волки. Но кабан быстро бегал. И тогда главный волк сказал – я обернусь оленем, сделаем вид, что стая ловит меня, пробежим мимо, а потом набросимся. Так и поступили волки и олень-оборотень… Знаешь, чем все завершилось?
- Знаю, - рассмеялся проводник, - кабан притворился камнем, а свой облик придал валуну… Но все будет по-честному. Я зашел так далеко, что нет смысла перекидываться в кого-то еще.
- Хорошо, - ответил Мэнго, продолжая поглаживать рукоятку.
- Мне нужно время – все подготовить.
Только бровь дернулась, выдавая удивление:
- Что подготовить? Я думал, ты проведешь нас в горы…
А холод проникает даже в богатый дом, крестьянам в глуши, наверное, вовсе невыносимо. Хотя они привычны, привыкнет любой, если выбора нет. К чему угодно…
Словно мог прогнать холод, сделав вид, что его нет, он спустился в сад, остановился у заледеневшего пруда; тут совсем недавно еще играл Тайрену, отправлял в путешествие парусную лодку. Сейчас лед даже не хрустнул под каблуком; где-то в самом сердце пруда, возле дна спят его любимые красные рыбы. Спят глубоко, будто мертвые, но, скорее всего, по весне будут плавать как ни в чем не бывало…
***
На деревушку вышли случайно, когда искали удобный холм для новой ставки. Тут и местному нетрудно было заблудиться, если идти без дорог: одинаковые возвышенности, поросшие лесом, узкие петляющие ручейки, да глинистые проплешины с торчащими корнями – следы оползней.
Энори поехал с отрядом не потому, что в нем нуждались сейчас – просто так. Ка-Ян, который оставался с командиром, подозревал, что хуже горькой редьки надоели проводнику эти сражения, маневры и переходы. Для рухэй, не для него имело значение, что с каждым днем все тесней сжималось кольцо вокруг крепости, что уже две реки долины их трех воины Мэнго и У-Шена держали под прицелом своих лучников. Ему было надо что-то другое.
Что именно, молодой ординарец подозревал, но не был уверен, правильна ли его мысль. Все разрешится скоро, а пока пусть лучше ездит – а то, когда Энори в таком настроении, хоть и не говорит ничего, но кони волнуются, когда он проходит поблизости. Такая плата за волшебную силу…
А пока проводил взглядом пару десятков всадников на приземистых, горбоносых, мохнатых лошадках, и вернулся к командиру Вэй-Ши. Тот в последние дни был мрачен – не одобрял слишком радостных настроений в войске.
Деревушка выглядела скучной, невзрачной – такая же безликая для стороннего взгляда, как холмы и деревья вокруг. Была такой, пока с гиканьем не налетели на нее двадцать всадников, убивая людей и поджигая крыши домов. Амбары не трогали, припасы еще пригодятся войску. Напали с разных сторон, а жителей было всего раза в три больше, чем воинов – никто не ушел. Кто увернулся от сабли, того догнала стрела.
Вскоре клубы дыма потянулись вверх между холмами, верный сигнал, что еще одной деревне конец. Холмы уже почти позабыли такие свидетельства темной людской природы: больше полусотни лет тут царил мир.
- Уходим, - сказал старшина, морщась, когда горький дым потек в его сторону; добыча уже была погружена на лошадей. И взять-то оказалось почти нечего, видно, солдаты Хинаи тут уже побывали, оставив крестьянам едва-едва на прокорм.
Один из рухэй, здоровенный и плосколицый, краем глаза заметил движение – будто огромная крыса шмыгнула.
- Что еще за… - не шагнул – скорее, прыгнул ей вслед, и тут же сплюнул разочаровано. Девчонка почти ползком пыталась пробраться за обрушенной изгородью.
Сгреб ее за шиворот, поднял на ноги – она и не весила ничего. Лет шести-семи, испачканная сажей и пеплом, еще недавно, видно, ухоженная, неплохо одетая – может, дочь старосты. Юбка до колена разорвана, а само колено разбито.
Здоровяк был слегка раздосадован – у такой даже взять нечего, и сама ни на что не годна. Некоторые и от подобной мелочи не отказывались, но ему бы кого постарше. Саблю занес, прикончить на месте…
…Смерть ледяным порывом дохнула в лицо; как если бы вместо лепешки, которую уже приблизил ко рту, в руке оказалась ядовитая змея, словно вместо пола, ступая, ощутил пустоту с торчащими кольями.
Сердце остановилось на миг, клинок не успел опуститься, - а под ним уже не было никого.
Энори – взялся невесть откуда, за околицей же решил подождать - стоял в шаге от воина, держа перепуганную девчонку на согнутой руке, и выглядел разъяренным диким котом. А воин продышался уже, только где-то под ребрами будто ветер через дырочку сквозил.
- Да ты чего? – спросил старшина, мигом подоспев. – Что она тебе? Не первая, не последняя.
- Знаю…
Опустил руку, будто стряхнув ребенка на землю. Упала удачно, и сразу села, сжавшись в комочек. Что уж там думала, неизвестно, но, когда случайный защитник сделал было шаг в сторону, ухватила его за полу куртки. Вряд ли он казался перепуганной девочке безопасным, но других не было вовсе.
Собралось кольцо любопытных – темные, в волчьих куртках, на лицах недоумение – это что за малек тут остановил лодку?
Энори не двигался, будто не знал, как поступить. Никогда раньше не интересовался судьбой жителей деревень и мелких северных городишек, которые тут, в долине, лепились к торговым путям и рекам. Ни ценностями, ни женщинами; все, как и положено колдунам. Трупы уж тем более его не смущали, ни сгоревшие, ни безголовые или располовиненные. Проедет, посмотрит, если уж путь пролег – и ничего. Кто его укусил? – подумал старшина. Но сказал:
- Уходить нам пора, еще нагрянут хорьки эти зеленознаменные.
- А ее куда же?
- Толку оставлять? В постель рано, а тут все равно сдохнет.
- Толку…
Огляделся, прислушиваясь, сунул девчонку в руки одному из подоспевших зевак, велел так стоять, а сам исчез за полусгоревшей стеной. Несколько мгновений спустя позвал; замер у открытого подпола. Нагнулся, поднял упавший полог; под ним пряталась полуживая от страха женщина. Волосы распущены, одета в одну рубашку: верно, в кровати была, когда налетели.
- Помешанная, - сказал кто-то, встретив неподвижный и дикий взгляд. – И больная какая-то, может, заразная.
Энори его оборвал, велел вытащить женщину: от привычной мягкости ничего не осталось, и его послушались прежде, чем сообразили, почему это делают. Она не сопротивлялась, и оставалась в скорченной позе, будто не до конца ожила древесная колода.
- Не заразила бы, - заикнулся тот самый здоровяк, из-за которого все и началось. – Огня бы…
Проводник его, кажется, не услышал, присел рядом с женщиной, взял ее руки в свои и что-то говорил еле слышно. Она, поначалу неподвижная, шевельнулась, голову подняла. Почти явственно было видно, как страх разжимает погруженные в нее когти, отступает, блекнет. Пепелище вокруг, и сабли сверкают? неважно…
Энори поднялся, и женщину за собой поднял.
- Знаешь ее? – указал на девочку. Женщина закивала; но и без того было ясно – знакомы, ребенок выскользнул из рук державшего, совсем почти спрятался в складках ее широкой длинной рубашки.
- Дай куртку свою, - велел здоровяку, набросил на плечи женщине.
- Возьми, и уходите в холмы.
Подумал один миг, выхватил метательный нож из валявшегося рядом тела – не успели еще подобрать, - тоже вложил ей в руку. Женщина обвела собравшихся темным взглядом, сжала пальцы на рукояти. Но то ли раздумала, то ли невольно удержала девочка рядом – спрятала нож, побрела прочь, за плечо обнимая ребенка, прижимая к себе. По всей ее фигуре было видно – еще не верит в спасение, если вообще до конца осознает, что произошло.
- Пожалел? – спросил крепыш со шрамом на поллица, - Их волки в холмах догрызут уже вечером.
- Их дело, - сказал проводник до того равнодушно, будто и не задели его только что эти две жизни.
Говорят – попал в волчью стаю, своих порядков не ставь, только не все поговорки верны. Чужаку бы подобного вмешательства не простили, но он уже не был чужаком, и о случае рассказывали с уважением. Сами нашли объяснение и поверили в него: будто, убив тех двоих, навлекли бы на себя беду.
А с настоящими волками вышло занятно, хоть об этом в отряде никто не узнал. Спасенные поначалу не думали, куда бредут – вдруг в округе и вовсе никаких деревень не осталось? – а ближе к ночи неподалеку услышали вой, и все забирали в сторону, забирали… Поутру вышли к нетронутому селу. То ли защитила лесная хозяйка, то ли иная сила – беглянкам не до того было.
Глава 18
Крепость Трех Дочерей стояла в отрогах гор Юсен, возле реки именем Приемная Дочь. Эта река да часть озера, куда впадала река, еще были свободны, когда подошел большой отряд генерала Таэна. Он сумел оттеснить врага на северо-восток, теперь половина долины стряхнула с себя чужаков.
Те оставили за собой выжженный след, но мелкие поселения Тагари волновали мало. Спасать каждую деревушку – воинов не напасешься. Зазеленеет трава, отстроят новые. А пока успеют люди сбежать – их счастье. Не успеют… сейчас иных дел полно.
Было важнее выгнать рухэй из стратегически важных точек, но два их полководца тоже были не дураки, к этим точкам не подпускали, кружили по долине стаей злых шершней, кусали со всех сторон.
Но все-таки удавалось понемногу отодвигать их к границе. Важно было продержаться, пока не придет подмога из Лаи-Кен.
Пересилив свою гордость, обратился в Мелен за помощью, как некогда брат, но ответа пока не получил. Войска соседей стояли возле западных рубежей Хинаи, готовые сражаться за себя, если что, но не за других.
В крепость Тагари и не заглянул, как появился в долине; Ирувата с офицерами сам выезжал к нему в походный шатер.
- Я разделался бы с У-Шеном, но Мэнго понимает – это его последний шанс, - сказал генерал на военном совете. – Он не отступит, пока жив. Он хочет стать основателем новой династии, сместив этого их старика толона – а такое можно сделать, лишь победив.
Ради победы Мэнго спутался с нечистью, а то и с самими демонами – об этом ночами шептались солдаты в палатках. А как иначе объяснить то, что происходило? У армии Хинаи была конница, но лошадям – целыми десятками - временами будто снился кошмар – они храпели, дрожали и порывались убежать. Часть из них не могла оправиться вовремя и из сражения выбывала.
Другая напасть – исчезали гонцы. И ладно бы враг их захватывал, так нет же – пропадали на пути меж своими отрядами. Плохо это сказывалось на войске, поначалу лишь поговаривали, что лазутчики Мэнго повсюду. А затем начали находить разорванные тела… Простых солдат тела, не офицеров, но страху это не поубавило. Теперь говорили – на стороне захватчиков некая темная сила. Ладно если так, хуже, когда доносили сплетни – поговаривали у некоторых костров, что это от Хинаи отвернулось Небо. Или от самого генерала.
Любители слухов украсили собой деревья, но что делать, если таких становится больше и больше?
После совета Тагари отослал всех, даже своих личных слуг. Там, за плотными холщовыми стенами шатра, стояла весенняя ночь, звездная и безветренная. А ему казалось – каждая звезда это костер чужаков. Впервые в жизни задумался о поражении. И это после удачи в Долине! Скажи подобное кто из его офицеров, даже из высших, был бы сурово наказан.
Но самому себе сложно запретить мысли. Тагари защищает свою землю, родину, имя предков; Мэнго рвется к власти, к новым землям для своего народа. Пожалуй, что Небесам Тагари угоднее. Почему же так уверенно брат говорил о том, что прежние времена миновали? Неужто и вправду – Столица вложила ему другую душу?
Или он прав, и видит что-то, недоступное самому генералу…
Устал, как последняя кляча, но никак не мог опуститься на походное ложе. Сидел, смотрел на доспех, стоящий на подставке напротив.
С нагрудной бляхи скалилась рысь, но она была серебряной и слепой. Свечу приподнял – пламя заблестело в зрачках зверя, но отсвет упал так, что почудилось – полморды в крови.
***
В эту же ночь Мэнго было не до звезд, даже в обличье вражеских костров. Он понимал, что, если подойдут еще силы, их оттеснят в горы Эннэ, а там… ну, будет удачей, если отвоюют и оставят себе пару отрогов. Не за этим он положил столько своих воинов – рухэй нужна была земля, скал у них своих хватало.
Он давно задумал смелый шаг, такой смелый, что изумил даже молодого племянника – а уж тот, казалось бы, не в меру дерзок в желаниях.
Обойти бы эту проклятую крепость, да закрепиться в горах Юсен. Тогда оттуда сама их Заступница не выманит. И можно будет подумать о договоре – мы вам мир, вы нам часть долины. Плохо одно – горы Юсен – не Эннэ, там придется идти пусть не вслепую – были все же лазутчики – но кривым на один глаз.
- Хочешь, уважаемый дядюшка, приставить к делу это свое диво дивное? – спросил У-Шен без особой почтительности, широкими тяжелыми шагами меряя походный шатер. Он, хоть и прошел с Энори вдоль Ожерелья, колдуну этому до сих пор не верил. Хотя что уж не верить – вот она, долина, теперь все зависит не от проводника, а от войска и полководцев.
- Если это не наш шанс, то что же?
- Шанс, - согласился У-Шен. - Я первый готов туда отправиться. Или нас вышибут из долины, как хозяйка выливает помои. Я очень даже готов. Но предпочту на своих людей полагаться.
- Что с тех людей… Горы там страшные, и месяц будет дождливый, и после таких снегов потесчет все. Охота лишиться отряда, так берег озера близко - сходи к Тагари, он поможет с радостью.
В свете десятка свечей лица дяди и племянника очень казались похожи. Хотя Мэнго был некрасив, даже страшен – из-за шрама во многом, племянник же внешностью не был обижен. Все равно – два волка, вепря, две хищных птицы: пусть не во всем согласны, но понимают друг друга.
Энори, предатель, диво дивное, или, как его называли, «саарна-элэй»...
Сам Мэнго уже говорил с ним, и остался в задумчивости. Неизменное чутье на людей, помесь природного дара с уроками жизни, молчало.
Но не рискнуть полководец не мог – больше не выпадет подобного случая. Сейчас равнину Трех Дочерей им не удержать, надежда лишь на часть горной цепи на севере и востоке. Изначально и то было бы неплохо, а теперь так удачно сложилось… если сам и запретит выступать, У-Шен поступит по-своему. У него впереди вся жизнь, он хочет славы.
А Мэнго… желает большего.
Пришел, как обычно, ясный и светлый, на лице оттенки выражений меняются, будто рябь на воде – то насмешка, то радость, то ласковое внимание. Только страха никогда не видел на этом лице.
- Готов провести мои отряды под оползнями?
- Я смогу это сделать. Может быть, кто-то погибнет, но основную массу людей я доведу в целости. А обратно идти будет проще, все высохнет.
- Значит, хочешь покинуть ставку, - протянул полководец, - Вэй-Ши вчера с пеной у рта утверждал, что ты наш. Это он-то, который родной матери не доверяет. Что ты с ним сделал такое?
- Мы говорили мало. Но он смотрит на дела, не на происхождение.
- Я тоже смотрю на дела… Еще когда аталинец упомянул о тебе, это звучало интересно, и я был готов принять твою помощь. Но к тому, какой ты силой владеешь, какие о тебе слухи пойдут… - он провел пальцем по костяной рукоятке большого ножа, висевшего на поясе.
- Знаешь, что здесь изображено?
- Волчья охота.
- Не просто охота. Когда-то предок рухэй, дикий кабан, был маленьким, и на него охотились волки. Но кабан быстро бегал. И тогда главный волк сказал – я обернусь оленем, сделаем вид, что стая ловит меня, пробежим мимо, а потом набросимся. Так и поступили волки и олень-оборотень… Знаешь, чем все завершилось?
- Знаю, - рассмеялся проводник, - кабан притворился камнем, а свой облик придал валуну… Но все будет по-честному. Я зашел так далеко, что нет смысла перекидываться в кого-то еще.
- Хорошо, - ответил Мэнго, продолжая поглаживать рукоятку.
- Мне нужно время – все подготовить.
Только бровь дернулась, выдавая удивление:
- Что подготовить? Я думал, ты проведешь нас в горы…
