Нээле взвизгнула и, не смотря под ноги, помчалась прочь, успев пожалеть, что когда-то уехала из красивого нарядного городка у озера Айсу. А тори-ай… верно, с них все началось и ими закончится. Она забыла про амулет, да он, верно, не действовал, раз нежить смогла подойти столь близко.
А розово-черное платье мелькало то справа, то слева, иногда почти вплотную, иногда отставая, и Нээле не понимала, куда именно бежит, окажись перед носом обрыв, не заметила бы, кинулась вперед, надеясь промчаться по воздуху.
Что-то светлое мелькнуло меж сосен, и это не было страшной женщиной и не было вторым тори-ай. Человек.
Беззвучно приоткрывая рот, она в три шага одолела остаток пути, почти падая, нырнула вперед, пытаясь укрыться за незнакомцем. Но угодила в его подставленные руки, и невольно потянула его за собой, в рыжую хвою.
Как он поднял ее, вывел на свет из-под тяжелых темных ветвей, не помнила Нээле. Цеплялась, как утопающий за листья кувшинок, бестолково и опасно; чудо, что сумел ее не отпустить, не сразу, но перехватил так, что она не могла шевельнуться, случайно ударить его или себя, и говорил, говорил что-то.
И хорошо оказалось, что крепко держал, не клетка – надежное укрытие; постепенно слова начали доходить до слуха Нээле – мягкий и теплый голос, из тех, которых достаточно, чтобы вызвать доверие.
- Тише, тише, успокойся, маленькая, ее уже нет.
Только тут осознала в полной мере, за кого цепляется.
Да, его и хотела найти, но в этот миг только его не хватало! Вывернувшись – или он разжал руки? – вновь побежала, краем поляны; от быстроты и следа не осталось, к ногам и юбке словно привязали жернова, и в груди разожгли костерок.
Когда-то она уже пробовала спастись бегством, пора бы понять…
Он легко догнал ее и ухватил за руку, и, ее же движение используя, направил в мягкую траву, по которой девушка покатилась. Тут же оказался рядом, прижал к земле и несколько раз имя ее повторил, и голос был мягче здешней травы. Звук собственного имени не был угрозой, Нээле немного опомнилась. А он говорил еще что-то, словно ручей журчал неподалеку, и уже можно стало дышать.
Какое-то время она слабо пыталась вырваться, будто рыбка из горсти человека, потом замерла. На щеку ей упала тяжелая прядь; Нээле закрыла глаза.
Ничего не происходило, только его хватка стала заметно легче, уже и вовсе не держал, а едва прикасался. Тогда она отважилась посмотреть сквозь ресницы: только ткань серой безрукавки увидела, часть ворота, украшенного вышитой серебристой каймой.
- Нээле, тебе ничего не грозит, я тебе не враг.
Девушка все же вывернулась опять, но не бежала больше. Невольно повела глазами по сторонам, не мелькает ли где страшное, розово черное. Чуть отдышалась, приподнялась и проворно отодвинулась, затем и вовсе отползла, лишь бы не быть рядом с ним.
- Ты ненормальная, - сказал он, откидываясь назад и заправляя за ухо прядь волос. Это были совсем не те слова, которых могла ожидать.
- Что? – растерялась девушка.
- Сперва ты готова убегать от меня ночью в метель, придумываешь себе небылицы, под каким сугробом я собираюсь тебя прикончить. Сейчас, кажется, готова прыгнуть с обрыва, если попробую снова взять за руку… Что я тебе сделал?
- Ты выпустил эту нежить! – не сомневалась, что это так, он и не стал отпираться.
- Надо же мне хоть как-то с тобой поговорить, ты ведь кинулась бы от меня так же, как от нее, напролом через заросли. Это было жестоко, я знаю. Прощения не прошу, все равно не простишь.
И добавил почти виновато:
- А теперь ты хоть отвечаешь мне.
Нээле поднялась, опираясь на ствол, готовая в случае чего снова метнуться прочь. А он, напротив, уселся на траве поудобней. Их разделало сейчас шагов семь – одним махом даже ему не одолеть.
- Я знаю, кто ты! – выдохнула она, и пожалела о своей неосторожности. Энори только повел плечом:
- Ну, поняла и Лайэнэ, и что? Она в добром здравии, помогала мне связаться с мальчиком, моим воспитанником. И, видишь ли, я никому из них зла не желаю.
Ноги стали будто из ваты и потом совсем отказали, она снова села.
- Если ты управляешь этой тварью, то…
- Что? Еще скажи, нельзя для благого дела.
«Он знает», - похолодела девушка. Но нет же, откуда? А вдруг… Но знал он или нет, эти слова посеяли в ней некоторые сомнения. Она думала о том, что может многое ему рассказать в обмен, но, если этот рассказ запоздал…
- Пойдем, - видя ее колебания, но вряд ли правильно их расценив, он поднялся, подошел и подал ей руку. Не приказ – приглашение; в самом деле, не сидеть же весь век на краю этой поляны.
- Куда? С тобой?
- Здесь не лучшее место, скоро туман поползет. Хоть немного со мной наконец побудешь, так давно не было этого, - сказал он задумчиво и словно бы отстраненно. И капельку грустно. - Знаешь, мне тебя не хватало. Вышла не лучшая встреча, но я и ей рад…
- Ты меня не отпустишь?
- Я хочу поговорить, и не на бегу. Потом, надеюсь, и сама не будешь так торопиться. Нээле… ты очень многого не знаешь. Может, выслушаешь и меня? Я это не каждому предлагаю.
Упорно разглядывала жучка на травинке, пытаясь собраться с мыслями, но присутствие Энори ощущала, как и с закрытыми глазами чувствуют упавшую на лицо тень.
- А если бы она убила меня?
- Нет. И не думай больше о ней, теперь не у нее сила, а у тебя. Она только кошмар из прошлого. Это тебе повезло, а ей…
Только в лицо ему не смотреть, а то и вправду можно вообразить совсем не то, что на самом деле. Голоса и того довольно, такого искреннего, словно душа Энори чище родника, что бьет из пласта горного хрусталя. Нет уж, подумала она снова, и руки в ответ не дала, встала сама. Что ж, чем правдивее будут и ее чувства, тем больше надежды хоть на какой-то благополучный исход.
Пошла, не пытаясь запомнить дорогу – время убегать кончилось.
Если прикрыть глаза, мир не исчезает – напротив, его словно становится больше. Отчетливей проступают ощущения, запахи, звуки – не спрячешься.
Что делать дальше, было совсем непонятно. Первый порыв – сорваться в Осорэи – прошел, оставив вместо себя тоскливое бессилие. С ним сейчас десять человек, есть кого направить к верным Домам – ради Тагари и заслуг их рода верные окажут поддержку, и что? Бросить факел в костерок смуты. Молодец, ради этого, конечно, стоило возвращаться на родину…
В крупном селении, где остановились передохнуть, было людно – ярмарка в преддверии праздника. Вряд ли кто здесь мог узнать его в лицо, далеко все же от центрального округа, но мало ли. Надо бы подняться в комнаты, но он бродил у коновязей, разглядывая лошадей. Здесь сейчас не было никого.
Где-то в глубинах гостиницы пьяно смеялись, да упорно летала вокруг каменной лохани с водой красная стрекоза. Говорят, такие появляются возле домов к пожару…
Ариму возник за плечом, бесшумный и мрачный.
- За вами следят. Есть тут такой… хромает на левую ногу, глаза совиные. Помощник владельца гостиницы.
- Пусть следит. Смотри, какая интересная масть… не пятна, целые мазки - будто младенцу поручили покрасить лошадь. Белый и медный… Я бы такую завел, но получше статью, - он задумчиво и медленно провел рукой по конскому боку. - Лошади лучше людей. Говорят, по ту сторону морского залива, в глухих селениях золотых жеребят выращивают, как собственных детей, и нет вернее такого коня. И хозяин не расстается с ним. Из меня, к сожалению, хорошего хозяина не вышло.
- Да полно вам, в самом деле. Не все еще потеряно, - сказал Ариму, которого на куски разрывали сочувствие и бессилие. - Не время падать духом.
- Падать? Я как лист на реке в половодье – вертится то вправо, то влево, а все равно его несет течение. Знаешь, два века назад жил такой человек… он оставил свой прославленный род, богатый дом, отказался от почестей и пришел на берег реки, много дней смотрел на воду, не сходя с места, а потом умер. Он успел сказать тем, что пришли за ним, что даже простая река все время разная, и разное то, что плывет по ней, а весь мир и вовсе непознаваем…
Ариму глянул на господина и отвернулся. С ним рядом стоять – и то выть хочется, хотя вроде как улыбается даже. А уж он свои чувства скрывает как никто другой, что ж там на душе-то творится?
Краем глаза приметил темное, невольно подался в ту сторону.
- Что с тобой? Кого там выслеживаешь?
Ариму вздрогнул, ответил встревоженно-виновато:
- Вон, за углом притаился человек, о котором я говорил. И сюда заявился, так по пятам и ходит… Узнал, верно, негодяй эдакий. Нэйта не допустят вашего возвращения, и шпионы у них повсюду. Может, уедем прямо сейчас? Как бы всех не прирезали ночью.
- Пусть, если высшим силам угодно так. До утра я никуда отсюда не сдвинусь, пусть хоть сам Мэнго явится сюда с отрядом.
- Но лучше бы нам…
- Отстань уже, а? Нас десять.
- Достаточно что-то в воду добавить.
- Тебя бы моим врагам в советчики. И как ты хорошо думаешь о людях Тагари, совсем никого защитить не способны!
- А и не способны, - непреклонно ответил Ариму. – Они там, а вы тут, и толку в их защите?
- Я им велел остаться. Думаешь, не стоило слушаться?
- Эх, - слуга только рукой махнул. - Хоть певичку какую к себе позовите. Там, в зале, одна глазастенькая сидит, наигрывает для гостей, выглядит весьма хорошо…
- Себе забери, если хочешь. Но странный ты все же – то остерегаешь, то готов доверить меня незнакомой женщине. Вдруг у нее отравленная шпилька в рукаве?
- Да ну вас, - проворчал Ариму, отступая. – Какая там шпилька… я этих красоток перевидал, глаза честные, глупые, хлопают. Такую не подошлешь. И при ней не сунутся все же.
- Не подошлешь… - Кэраи метнул взгляд в сторону каменной лохани. Стрекоза исчезла, но красноватое зарево понемногу разливалось по небу, наползало на крыши.
Ариму бродил по комнате, опасаясь скрипнуть половицей, но и остановиться не мог. Господин уже, верно, видел десятый сон – и как может спать, зная, что каждый миг может стать последним? Не обязательно и убийц присылать, достаточно подсыпать яд в питье, или пропитать ядом ароматическую палочку, воткнув ее под дверь.
Господин изменился за время дороги, наметанный глаз это сразу ловил, а незнакомый ничего бы и не заметил. Далекий какой-то стал, чуть не полупрозрачный, хотя вот же, вполне живой, настоящий. Не надо было ему возвращаться из Столицы. Наверное, там мог бы уже подыскать себе хорошую жену, а в должности все и так хорошо было, и род остался бы по-прежнему в милости. Благое было намерение, что тут сказать… было, да.
Чуть задержавшись у окна, Ариму заметил: со двора, пригибаясь, проворно двигалась темная фигура. По легкой хромоте он опознал того самого любознательного помощника. Куда это мерзавец собрался ночью?
Ариму подался было к двери – проследить за подозрительным типом, но опомнился. Так выдать себя – проще некуда. Уж лучше остаться и быть наготове.
Ночью раздался стук в дверь. Охранник, спавший на пороге, вскочил.
- Кто там?
- Не гневайтесь, что побеспокоить осмелился, - из-за двери голос казался смазанным, - Только велели письмо передать, и не мешкая, не дожидаться утра.
В приоткрытую створку только письмо и пропустили; поднявшийся Ариму взял его из рук охранника, передал господину, лампу поближе поднес.
Тот мгновенно пробежал строчки глазами.
- Едем, - сказал Кэраи, вскакивая и одним движением приводя себя в подобающей для дороги вид. Наконец-то он вновь стал прежним, а то было… брр, лучше не вспоминать. Пусть лучше столкнется с врагами, с честью погибнет даже, хоть и негоже о таком думать, чем растает, потеряв смысл, стремления и волю к жизни.
А снаружи поднимался рассвет, посветлели и небо, и крыши, и дорога теперь лежала в рассветную сторону, хоть и по-прежнему опасная, но все же с какой-то надеждой.
Сказки кончились.
Словно пытаясь наверстать то, чего не успел в жизни, Тайрену расспрашивал ее о прошлом. Нет, не расспрашивал даже – велел говорить, и она вспоминала все, что могла рассказать, об уроках музыки, о том, как делали к праздникам цветы-фонарики, о том, какими становятся улицы с наступлением ночи. Только то говорила, что годилось для слуха ребенка, и, хоть старалась не открывать истинного рода занятий своих, это уже не имело значения. Он слушал ее с закрытыми глазами – наверное, представлял.
Кое-чему Тайрену улыбался, кивал – он знал это от Энори. И о праздничной россыпи огней ночью в летние праздники, и о цветочных лодочках на волне…
- Все привыкли, что это не для меня, и я думал также. А сейчас почему-то хочется, - пожаловался как-то, глядя в окно. Оно было темным, попробуй что-то увидеть через решетку через полкомнаты ночью, да еще если рядом лампа горит. Жизнь есть только в этой комнатке, думала Лайэнэ. Пока еще есть.
Стражников она уже не замечала, а те может и ждали, пока наконец мальчик умрет и женщина достанется им.
. Присланный новый врач Тайрену ничем не помог. И он все время боялся – вдруг именно его обвинят в смерти ценного заложника? Лайэнэ он невзлюбил сразу, невесть почему. К счастью, ночевал этот человек не с ними.
- Спать пора, маленький господин, завтра дорасскажу. Поздно уже, - молодая женщина, задумавшись, поднесла руку к пламени лампы – точь-в-точь как делал Энори, и обожглась разумеется, отдернула пальцы, слегка даже вскрикнув. Охрана насторожилась; через миг Лайэнэ поняла, что не ее вскрик тому причиной. Какие-то люди вошли в коридор, и не скрываются, идут по-хозяйски.
В железе и доспешной коже, высокие, темные; увидела их, когда резко отошла в сторону створка двери. Гости с охраной не церемонились: те едва успели схватиться за сабли – все же свои в доме! – как уже повалились на пол, и Лайэнэ, хоть ничего доброго о них сказать не могла, от души пожелала, чтоб только ранеными, не убитыми.
- Забирайте, - велел один из вошедших. Другой переступил через лежащее тело, подхватил на руки Тайрену. Лайэнэ вцепилась и в мужчину, и в мальчика одновременно. Тот дернул плечом, пытаясь ее отбросить, но первый – он, видно, был главнее – велел:
- Да заберем эту бабу тоже, господин разберется.
Двор, в отличие от сада, освещен был отлично, сверху подвешенными на цепях фонарями, по бокам факелами. И почти никого, а Лайэнэ казалось, тут должен торчать едва ли не целый гарнизон. Или с ними поступили, как со стражей в комнате?
Нескольких лошадей держали под уздцы слуги. У лошадей стояли четверо в дорожном, о чем-то разговаривали. Один из них, самый высокий, ладно скроенный, в темно-алой головной повязке, резко повернулся ей вслед и, кажется, присвистнул. Она с содроганием поняла, что знает этого человека. Хуже того… похоже, и ее тоже узнали.
Сейчас их везли не в деревянном коробе, а верхом, но по ночи Лайэнэ все равно ничего не разобрала. И сами скачущие были тенями в темноте.
То справа, то слева поднимались склоны холмов, порой вдалеке виднелись огни поселений. Раз копыта коней прогрохотали по деревянным доскам моста. Маленькая какая-то речка, в округе немало таких. Хотя уже неважно, куда именно привезут, все равно для Лайэнэ теперь пойдет игра по другим правилам. Если ей вообще позволят играть.
У дома, куда привезли, оказалась массивная, мохнатая живая изгородь в человеческий рост. Приметное поместье. Хотела попристальней разглядеть – не успела; всадники въехали во двор, мальчика сняли с седла и унесли куда-то, пока она еще выдыхала после скачки и озиралась по сторонам.
А розово-черное платье мелькало то справа, то слева, иногда почти вплотную, иногда отставая, и Нээле не понимала, куда именно бежит, окажись перед носом обрыв, не заметила бы, кинулась вперед, надеясь промчаться по воздуху.
Что-то светлое мелькнуло меж сосен, и это не было страшной женщиной и не было вторым тори-ай. Человек.
Беззвучно приоткрывая рот, она в три шага одолела остаток пути, почти падая, нырнула вперед, пытаясь укрыться за незнакомцем. Но угодила в его подставленные руки, и невольно потянула его за собой, в рыжую хвою.
Как он поднял ее, вывел на свет из-под тяжелых темных ветвей, не помнила Нээле. Цеплялась, как утопающий за листья кувшинок, бестолково и опасно; чудо, что сумел ее не отпустить, не сразу, но перехватил так, что она не могла шевельнуться, случайно ударить его или себя, и говорил, говорил что-то.
И хорошо оказалось, что крепко держал, не клетка – надежное укрытие; постепенно слова начали доходить до слуха Нээле – мягкий и теплый голос, из тех, которых достаточно, чтобы вызвать доверие.
- Тише, тише, успокойся, маленькая, ее уже нет.
Только тут осознала в полной мере, за кого цепляется.
Да, его и хотела найти, но в этот миг только его не хватало! Вывернувшись – или он разжал руки? – вновь побежала, краем поляны; от быстроты и следа не осталось, к ногам и юбке словно привязали жернова, и в груди разожгли костерок.
Когда-то она уже пробовала спастись бегством, пора бы понять…
Он легко догнал ее и ухватил за руку, и, ее же движение используя, направил в мягкую траву, по которой девушка покатилась. Тут же оказался рядом, прижал к земле и несколько раз имя ее повторил, и голос был мягче здешней травы. Звук собственного имени не был угрозой, Нээле немного опомнилась. А он говорил еще что-то, словно ручей журчал неподалеку, и уже можно стало дышать.
Какое-то время она слабо пыталась вырваться, будто рыбка из горсти человека, потом замерла. На щеку ей упала тяжелая прядь; Нээле закрыла глаза.
Ничего не происходило, только его хватка стала заметно легче, уже и вовсе не держал, а едва прикасался. Тогда она отважилась посмотреть сквозь ресницы: только ткань серой безрукавки увидела, часть ворота, украшенного вышитой серебристой каймой.
- Нээле, тебе ничего не грозит, я тебе не враг.
Девушка все же вывернулась опять, но не бежала больше. Невольно повела глазами по сторонам, не мелькает ли где страшное, розово черное. Чуть отдышалась, приподнялась и проворно отодвинулась, затем и вовсе отползла, лишь бы не быть рядом с ним.
- Ты ненормальная, - сказал он, откидываясь назад и заправляя за ухо прядь волос. Это были совсем не те слова, которых могла ожидать.
- Что? – растерялась девушка.
- Сперва ты готова убегать от меня ночью в метель, придумываешь себе небылицы, под каким сугробом я собираюсь тебя прикончить. Сейчас, кажется, готова прыгнуть с обрыва, если попробую снова взять за руку… Что я тебе сделал?
- Ты выпустил эту нежить! – не сомневалась, что это так, он и не стал отпираться.
- Надо же мне хоть как-то с тобой поговорить, ты ведь кинулась бы от меня так же, как от нее, напролом через заросли. Это было жестоко, я знаю. Прощения не прошу, все равно не простишь.
И добавил почти виновато:
- А теперь ты хоть отвечаешь мне.
Нээле поднялась, опираясь на ствол, готовая в случае чего снова метнуться прочь. А он, напротив, уселся на траве поудобней. Их разделало сейчас шагов семь – одним махом даже ему не одолеть.
- Я знаю, кто ты! – выдохнула она, и пожалела о своей неосторожности. Энори только повел плечом:
- Ну, поняла и Лайэнэ, и что? Она в добром здравии, помогала мне связаться с мальчиком, моим воспитанником. И, видишь ли, я никому из них зла не желаю.
Ноги стали будто из ваты и потом совсем отказали, она снова села.
- Если ты управляешь этой тварью, то…
- Что? Еще скажи, нельзя для благого дела.
«Он знает», - похолодела девушка. Но нет же, откуда? А вдруг… Но знал он или нет, эти слова посеяли в ней некоторые сомнения. Она думала о том, что может многое ему рассказать в обмен, но, если этот рассказ запоздал…
- Пойдем, - видя ее колебания, но вряд ли правильно их расценив, он поднялся, подошел и подал ей руку. Не приказ – приглашение; в самом деле, не сидеть же весь век на краю этой поляны.
- Куда? С тобой?
- Здесь не лучшее место, скоро туман поползет. Хоть немного со мной наконец побудешь, так давно не было этого, - сказал он задумчиво и словно бы отстраненно. И капельку грустно. - Знаешь, мне тебя не хватало. Вышла не лучшая встреча, но я и ей рад…
- Ты меня не отпустишь?
- Я хочу поговорить, и не на бегу. Потом, надеюсь, и сама не будешь так торопиться. Нээле… ты очень многого не знаешь. Может, выслушаешь и меня? Я это не каждому предлагаю.
Упорно разглядывала жучка на травинке, пытаясь собраться с мыслями, но присутствие Энори ощущала, как и с закрытыми глазами чувствуют упавшую на лицо тень.
- А если бы она убила меня?
- Нет. И не думай больше о ней, теперь не у нее сила, а у тебя. Она только кошмар из прошлого. Это тебе повезло, а ей…
Только в лицо ему не смотреть, а то и вправду можно вообразить совсем не то, что на самом деле. Голоса и того довольно, такого искреннего, словно душа Энори чище родника, что бьет из пласта горного хрусталя. Нет уж, подумала она снова, и руки в ответ не дала, встала сама. Что ж, чем правдивее будут и ее чувства, тем больше надежды хоть на какой-то благополучный исход.
Пошла, не пытаясь запомнить дорогу – время убегать кончилось.
Глава 14
Если прикрыть глаза, мир не исчезает – напротив, его словно становится больше. Отчетливей проступают ощущения, запахи, звуки – не спрячешься.
Что делать дальше, было совсем непонятно. Первый порыв – сорваться в Осорэи – прошел, оставив вместо себя тоскливое бессилие. С ним сейчас десять человек, есть кого направить к верным Домам – ради Тагари и заслуг их рода верные окажут поддержку, и что? Бросить факел в костерок смуты. Молодец, ради этого, конечно, стоило возвращаться на родину…
В крупном селении, где остановились передохнуть, было людно – ярмарка в преддверии праздника. Вряд ли кто здесь мог узнать его в лицо, далеко все же от центрального округа, но мало ли. Надо бы подняться в комнаты, но он бродил у коновязей, разглядывая лошадей. Здесь сейчас не было никого.
Где-то в глубинах гостиницы пьяно смеялись, да упорно летала вокруг каменной лохани с водой красная стрекоза. Говорят, такие появляются возле домов к пожару…
Ариму возник за плечом, бесшумный и мрачный.
- За вами следят. Есть тут такой… хромает на левую ногу, глаза совиные. Помощник владельца гостиницы.
- Пусть следит. Смотри, какая интересная масть… не пятна, целые мазки - будто младенцу поручили покрасить лошадь. Белый и медный… Я бы такую завел, но получше статью, - он задумчиво и медленно провел рукой по конскому боку. - Лошади лучше людей. Говорят, по ту сторону морского залива, в глухих селениях золотых жеребят выращивают, как собственных детей, и нет вернее такого коня. И хозяин не расстается с ним. Из меня, к сожалению, хорошего хозяина не вышло.
- Да полно вам, в самом деле. Не все еще потеряно, - сказал Ариму, которого на куски разрывали сочувствие и бессилие. - Не время падать духом.
- Падать? Я как лист на реке в половодье – вертится то вправо, то влево, а все равно его несет течение. Знаешь, два века назад жил такой человек… он оставил свой прославленный род, богатый дом, отказался от почестей и пришел на берег реки, много дней смотрел на воду, не сходя с места, а потом умер. Он успел сказать тем, что пришли за ним, что даже простая река все время разная, и разное то, что плывет по ней, а весь мир и вовсе непознаваем…
Ариму глянул на господина и отвернулся. С ним рядом стоять – и то выть хочется, хотя вроде как улыбается даже. А уж он свои чувства скрывает как никто другой, что ж там на душе-то творится?
Краем глаза приметил темное, невольно подался в ту сторону.
- Что с тобой? Кого там выслеживаешь?
Ариму вздрогнул, ответил встревоженно-виновато:
- Вон, за углом притаился человек, о котором я говорил. И сюда заявился, так по пятам и ходит… Узнал, верно, негодяй эдакий. Нэйта не допустят вашего возвращения, и шпионы у них повсюду. Может, уедем прямо сейчас? Как бы всех не прирезали ночью.
- Пусть, если высшим силам угодно так. До утра я никуда отсюда не сдвинусь, пусть хоть сам Мэнго явится сюда с отрядом.
- Но лучше бы нам…
- Отстань уже, а? Нас десять.
- Достаточно что-то в воду добавить.
- Тебя бы моим врагам в советчики. И как ты хорошо думаешь о людях Тагари, совсем никого защитить не способны!
- А и не способны, - непреклонно ответил Ариму. – Они там, а вы тут, и толку в их защите?
- Я им велел остаться. Думаешь, не стоило слушаться?
- Эх, - слуга только рукой махнул. - Хоть певичку какую к себе позовите. Там, в зале, одна глазастенькая сидит, наигрывает для гостей, выглядит весьма хорошо…
- Себе забери, если хочешь. Но странный ты все же – то остерегаешь, то готов доверить меня незнакомой женщине. Вдруг у нее отравленная шпилька в рукаве?
- Да ну вас, - проворчал Ариму, отступая. – Какая там шпилька… я этих красоток перевидал, глаза честные, глупые, хлопают. Такую не подошлешь. И при ней не сунутся все же.
- Не подошлешь… - Кэраи метнул взгляд в сторону каменной лохани. Стрекоза исчезла, но красноватое зарево понемногу разливалось по небу, наползало на крыши.
Ариму бродил по комнате, опасаясь скрипнуть половицей, но и остановиться не мог. Господин уже, верно, видел десятый сон – и как может спать, зная, что каждый миг может стать последним? Не обязательно и убийц присылать, достаточно подсыпать яд в питье, или пропитать ядом ароматическую палочку, воткнув ее под дверь.
Господин изменился за время дороги, наметанный глаз это сразу ловил, а незнакомый ничего бы и не заметил. Далекий какой-то стал, чуть не полупрозрачный, хотя вот же, вполне живой, настоящий. Не надо было ему возвращаться из Столицы. Наверное, там мог бы уже подыскать себе хорошую жену, а в должности все и так хорошо было, и род остался бы по-прежнему в милости. Благое было намерение, что тут сказать… было, да.
Чуть задержавшись у окна, Ариму заметил: со двора, пригибаясь, проворно двигалась темная фигура. По легкой хромоте он опознал того самого любознательного помощника. Куда это мерзавец собрался ночью?
Ариму подался было к двери – проследить за подозрительным типом, но опомнился. Так выдать себя – проще некуда. Уж лучше остаться и быть наготове.
Ночью раздался стук в дверь. Охранник, спавший на пороге, вскочил.
- Кто там?
- Не гневайтесь, что побеспокоить осмелился, - из-за двери голос казался смазанным, - Только велели письмо передать, и не мешкая, не дожидаться утра.
В приоткрытую створку только письмо и пропустили; поднявшийся Ариму взял его из рук охранника, передал господину, лампу поближе поднес.
Тот мгновенно пробежал строчки глазами.
- Едем, - сказал Кэраи, вскакивая и одним движением приводя себя в подобающей для дороги вид. Наконец-то он вновь стал прежним, а то было… брр, лучше не вспоминать. Пусть лучше столкнется с врагами, с честью погибнет даже, хоть и негоже о таком думать, чем растает, потеряв смысл, стремления и волю к жизни.
А снаружи поднимался рассвет, посветлели и небо, и крыши, и дорога теперь лежала в рассветную сторону, хоть и по-прежнему опасная, но все же с какой-то надеждой.
***
Сказки кончились.
Словно пытаясь наверстать то, чего не успел в жизни, Тайрену расспрашивал ее о прошлом. Нет, не расспрашивал даже – велел говорить, и она вспоминала все, что могла рассказать, об уроках музыки, о том, как делали к праздникам цветы-фонарики, о том, какими становятся улицы с наступлением ночи. Только то говорила, что годилось для слуха ребенка, и, хоть старалась не открывать истинного рода занятий своих, это уже не имело значения. Он слушал ее с закрытыми глазами – наверное, представлял.
Кое-чему Тайрену улыбался, кивал – он знал это от Энори. И о праздничной россыпи огней ночью в летние праздники, и о цветочных лодочках на волне…
- Все привыкли, что это не для меня, и я думал также. А сейчас почему-то хочется, - пожаловался как-то, глядя в окно. Оно было темным, попробуй что-то увидеть через решетку через полкомнаты ночью, да еще если рядом лампа горит. Жизнь есть только в этой комнатке, думала Лайэнэ. Пока еще есть.
Стражников она уже не замечала, а те может и ждали, пока наконец мальчик умрет и женщина достанется им.
. Присланный новый врач Тайрену ничем не помог. И он все время боялся – вдруг именно его обвинят в смерти ценного заложника? Лайэнэ он невзлюбил сразу, невесть почему. К счастью, ночевал этот человек не с ними.
- Спать пора, маленький господин, завтра дорасскажу. Поздно уже, - молодая женщина, задумавшись, поднесла руку к пламени лампы – точь-в-точь как делал Энори, и обожглась разумеется, отдернула пальцы, слегка даже вскрикнув. Охрана насторожилась; через миг Лайэнэ поняла, что не ее вскрик тому причиной. Какие-то люди вошли в коридор, и не скрываются, идут по-хозяйски.
В железе и доспешной коже, высокие, темные; увидела их, когда резко отошла в сторону створка двери. Гости с охраной не церемонились: те едва успели схватиться за сабли – все же свои в доме! – как уже повалились на пол, и Лайэнэ, хоть ничего доброго о них сказать не могла, от души пожелала, чтоб только ранеными, не убитыми.
- Забирайте, - велел один из вошедших. Другой переступил через лежащее тело, подхватил на руки Тайрену. Лайэнэ вцепилась и в мужчину, и в мальчика одновременно. Тот дернул плечом, пытаясь ее отбросить, но первый – он, видно, был главнее – велел:
- Да заберем эту бабу тоже, господин разберется.
Двор, в отличие от сада, освещен был отлично, сверху подвешенными на цепях фонарями, по бокам факелами. И почти никого, а Лайэнэ казалось, тут должен торчать едва ли не целый гарнизон. Или с ними поступили, как со стражей в комнате?
Нескольких лошадей держали под уздцы слуги. У лошадей стояли четверо в дорожном, о чем-то разговаривали. Один из них, самый высокий, ладно скроенный, в темно-алой головной повязке, резко повернулся ей вслед и, кажется, присвистнул. Она с содроганием поняла, что знает этого человека. Хуже того… похоже, и ее тоже узнали.
Сейчас их везли не в деревянном коробе, а верхом, но по ночи Лайэнэ все равно ничего не разобрала. И сами скачущие были тенями в темноте.
То справа, то слева поднимались склоны холмов, порой вдалеке виднелись огни поселений. Раз копыта коней прогрохотали по деревянным доскам моста. Маленькая какая-то речка, в округе немало таких. Хотя уже неважно, куда именно привезут, все равно для Лайэнэ теперь пойдет игра по другим правилам. Если ей вообще позволят играть.
У дома, куда привезли, оказалась массивная, мохнатая живая изгородь в человеческий рост. Приметное поместье. Хотела попристальней разглядеть – не успела; всадники въехали во двор, мальчика сняли с седла и унесли куда-то, пока она еще выдыхала после скачки и озиралась по сторонам.
