В лабиpинте двух доpог
Ютар - планета, где происходят события
Северное полушарие Ютара (западная часть)
Южное полушарие Ютара (восточная часть), там находится материк - Юстерли.
Между ними океан. Путь от Северного материка из Харукана (или другого порта Хаурского моря) к Юстерли занимает от одного до 2-х месяцев в зависимости от ветров, направление с северо-запада на юго-восток через океан Гранд-Ладив.
На материке Юстерли фактически одна страна - Гарданс. Столица Гарданса - Дарлен. Рядом с Юстерли, через пролив Нагерат лежит остров Банранг с городом Порт-Морби.
В избе было тепло, хоть печь и не топили сегодня. Самый конец весны. Днем солнце вовсю пригревает. Хотан - плотник выглянул в слюдяное оконце.
- Эй, женка, глянь, кто в наш двор заворотил. Всадники, да в богатой одёже! Уж верно, от нашего господина к тебе. Больше некому. Вчерась в корчме слыхал: баронесса должна день ото дня разродиться. Наверное, время пришло.
Жена безучастно глядела в угол. Туда, где стояла опустевшая колыбель. Словно не слыша, обращенные к ней речи мужа, прошептала:
- Я ли не брала у нашей знахарки самолучшие снадобья? Я ли не молилась творцу? Как же отняли у меня радость мою единственную.
- Бог дал, бог взял, - привычно ответил муж, - не плачь, значицца, такова его воля! Еще родится дитё, не плачь, поди, вон дверь отвори.
Он был отнюдь не бессердечным человеком, просто мыслил, как многие деревенские мужчины, практически. Детей умирает много, но и рождается много, ежели по каждому слезы лить, да сердце рвать, так и умом двинешься. И жрецы говорят, мол, детки сразу в пресветлый рай попадают, а взрослые еще как посмотреть. Плотник хотел было высказать благоразумные увещевания своей жене, но тут в дверь заколотили.
Ахво не двинулась с места.
Хотан досадливо крякнул и сам пошёл открывать.
Вошедшие действительно оказались людьми барона Диблера. Прибыл сам управляющий и с ним двое солдат, без лишних разговоров потребовали повитуху в замок.
- Давай-ка, собирайся, милочка, помощь твоя нужна.
Ну что тут сделаешь, уважаемая Ахво Парпине и впрямь была одной из лучших повитух в округе. Еще в молодости училась в ближнем городке акушерскому делу, называли их всех, окончивших курсы – повивальными бабками. Хотя девки-то были молодые, в самом соку. У Ахво руки оказались золотые и бабы на нее нарадоваться не могли. Судьба послала ей и мужа хорошего, работящего и непьющего. И дом у них был справный и хозяйство. Живи и радуйся. Одного бог не давал – деток. А когда народилась малышка, так и года не прошло, забрали её из мира живых прямехонько в светлый мир ангелов. Она завидовала всем женщинам, у которых были дети, но зла не держала, искренне старалась помочь. Только не в этот раз. Раньше-то у нее не было ребеночка, однако, надежда была, подумаешь, у многих годков десять, а то и более проходит, пока не зачнется дитятко. А она всего пяток лет мужняя жена. Но сейчас все по-другому. Вот оно было, тоненько плакало, живое, теплое, сладкое, свой шелковый котеночек в руках. И вдруг – нет доченьки! Да как же это, чем прогневали они творца? Жить не хочется, тошно на душе, хоть волком вой, а никому дела нет. Иди обслуживай госпожу баронессу. Впрочем, долго раздумывать ей не дозволили. Сильные жесткие руки подхватили женщину с лавки, властный голос приказал собирать все необходимое. Поторапливали.
- Быстрей, быстрей, чего телишься, господин барон разгневается, мало не покажется тебе, глупая баба!
В покоях баронессы было жарко, окна закрыты. Духота, печь зачем-то дуры служанки натопили. Пока ехали, Ахво взяла себя в руки, хоть внутри тлели угли темной обиды. Вокруг госпожи баронессы служанки суетятся, одна питье подносит, другая шелковым платочком пот с лица утирает. Об акушерке никто не думает, а ведь она тоже живая душа, да господам дела до нее нет. Служи, знай! А что сердце у нее кровью плачет, никому это не нужно и неинтересно.
Знакомая горничная шепнула повитухе.
- За дохтуром в город послали. Нежданно у нашей хозяйки-то все началось. Думали – через седмицу родит, ан нет, поспешила! Криком кричит, бедняжка, все забегали, господин барон разгневался, а мы при чем? Тут наша старшая подсказала - ведь, почитай, рядышком с замком уж такая мастерица по женским делам, Парпине, плотникова жена, того самого мастера, что красивую резьбу в господском доме делает. Его милость управляющему и приказал, мол, гони коней, делай чего хошь, а ежли с госпожой неладное случится, на воротах повешу!
Ахво молча кивнула, сперва выгнала всех из комнаты, открыла окно, а то ведь роженице дышать нечем, велела принести чистых простыней, тряпок да корпии, воды горячей и просто теплой, мыльного раствора. Позволила остаться двум взрослым уже рожавшим женщинам, остальных – вон! Нечего тут толпиться, ишь коровищи, нашли себе развлечение, охают да таращатся.
Вскоре привезли и местную ведунью-знахарку, та выставила на столик снадобья – от боли, от страха и волнения, от спазмов. Ахво влила в полуоткрытый рот роженицы несколько капель от боли и, подумав, добавила ложечку успокоительного. Знахарка одобрительно угукнула, мол, правильно, много нельзя, а то заснет, схватки ослабнут.
Тетка была немолодая, знающая, Ахво ей доверяла. Вместе не раз принимали сложные роды.
За окнами стемнело, звезды зажглись на синем небе, а дитя все медлило, не желало явиться на белый свет. Текли часы, крики баронессы то затихали, то возобновлялись, ночная тьма сменилась утренней зарёй. Все устали, аж с ног валились и вот, наконец, с первыми лучами солнца на свет появился младенец – прехорошенькая малышка, головка у нее была почти лысая, но пушок на темени светлый.
- Блондинка будет, красотка! – Заключила довольная ведунья.
Мать умыли и переодели во все чистое, сменили постель, навели красоту, одним словом. Девочку тоже обмыли, завернули в расшитые узорами шелка и понесли к отцу. Вскоре барон и сам явился, поцеловал в лоб спящую жену, измученную первыми родами. Повторил несколько раз.
- Славно, славно.
Все, как полагается, сделал, положил дар на прикроватный столик – браслет и кольцо с драгоценным камнем. Самой повитухе – мешочек с золотыми, и знахарку не обидел.
Спросил, - все ли в порядке, как прошло, еще детки будут?
Пока Ахво соображала, понятливая ведунья низко поклонилась и быстро проговорила.
- И-и-и, ваша милость, как не быть, мальцов супруга вам ишшо нарожает, у госпожи все хорошо! Это счастье, что девчушка первая родилась, дальше дело-то легко пойдёт.
Барон просветлел лицом, широко улыбнулся.
- Мне бы домой, - тихо попросила повитуха, ей не хотелось быть среди этих счастливых людей, видеть довольные лица. Напряженная работа, требующая внимания, была окончена, и горечь потери вернулась к ней с прежней силой.
Барон с недовольным удивлением взглянул на нее. Видимо, хотел отказать, но встряла ведунья.
- Ваша милость, позвольте ей отдохнуть, пущай идет, бледная ажноть в синь! Видать, устала – ведь не отходила от госпожи с вечера и до утра. Всю ночь возле была. По женскому-то делу Ахво спроворила, порядок! А так, ежели что, я ведь рядом буду с госпожой, сколь прикажете.
- Пусть еще часок присмотрит за баронессой, а потом может идти.
Он обратился к акушерке.
- Сама дойдешь, или приказать отвезти? Сейчас за сеном поедут.
- Благодарю, господин. Ежли можно, я б на повозке пристроилась, дом у нас далече, на другом конце села.
Получив разрешение, повитуха стала собираться, промыла все инструменты, собрала их в полотняный мешочек и села передохнуть, внимательно вглядываясь в бледное лицо молодой женщины.
- Послед навроде не весь вышел? – размышляла она, вытирая неожиданные слёзы. - Что же, буду ждать, так дело не оставлю. Коли надо, то и задержусь.
Глухая боль и обида по-прежнему грызли ее. Почему так? Одним всё, другим ничего? У знатной дамы такая малышка чудесная народилась. А ведь госпожа и заниматься ею не будет. Сбросит на руки нянькам и кормилицам, и будет по гостям разъезжать.
На самом деле Сонтера Диблер вовсе не была легкомысленной свиристелкой, но повитухе хотелось так думать.
«Ах, если бы творец послал ей такое прелестное дитя, взамен того, что забрал себе, уж она бы его с рук не спускала, целовала и ласкала, заботилась бы, как о самом любимом сокровище. Оно, конечно, двуединого молить надо, а кто ж промысел творца знает, вдругорядь не пошлет ей дитятку? Пять лет дожидалась, самой уж тридцатник скоро стукнет. А ну как ждать еще невесть сколь придется?
Размышления Ахво прервала ведунья.
- Спущусь-ка я на кухню, выпью взвара горяченького да наливочки, там уж все собрались, языки чешут, обсуждают. Меня, поди, ждут. А тебе покамест пришлю пару девок. Пусть на подхвате будут. Сама через часок как раз вернусь.
- Не надо никого, - устало отказалась повитуха. - Ну их, только и могут болтать. Еще госпожу разбудят. Хочу в тишине побыть. Вот же шнурок от звонка. Нужно будет, позову, живо прибегут.
Дверь в покои захлопнулась, толстая, тяжелая, словно отрезала от всех. Благословенная тишина воцарилась кругом.
Текли минуты, у Ахво начала голова клониться на плечо, она переменила позу, поудобнее устраиваясь в кресле, решила подремать.
Вдруг роженица застонала и перевернулась на спину. После нескольких больших ложек успокоительного, она не могла полностью проснуться, но беспокойно засучила ногами, сбрасывая с себя одеяло. Повитуха проворно подскочила к ней и ахнула. Между широко раздвинутых ног баронессы показалась темная головка.
- Второе дитя, - Ахво схватилась за грудь, - охти, помоги творец. Неужто …
Она шагнула к звонку, но тут же бросилась обратно, осторожно стала массировать живот молодой матери. На удивление ребенок появился на свет быстро и столь тихо замяукал, будто и сам не хотел быть услышанным. Почти сразу вышел и послед. Ахво поспешила в соседнюю комнату, там на всякий случай были оставлены большой таз, полный всё еще теплой воды, и толстостенный глиняный кувшин с кипятком. В углу лежал мешок с тряпьем родильным. Ведунья не разрешила выбрасывать, сказала – сожжет с наговорами, и господин пусть сам это увидит. Тогда уж точно никакую порчу лихой завистник не сможет навести.
Выбежав из спальни роженицы, где лежал попискивающий младенчик, какие-то мгновения Ахво стояла неподвижно, хватая ртом воздух. Потом оцепенение прошло, и она принялась действовать быстро и решительно, не давая себе времени одуматься. Обтерла влажной пеленкой маленькое тельце и завернула его в чистую сухую тряпицу, о нет, не шелковую, обычную холстинную. Капнула в крошечный ротик чуток сонного снадобья. Затем, аккуратно перекатив набок молодую мать, вынула из-под нее пеленку с розовым кровянистым пятном и заменила на чистую, благо запас был большой, высокая стопка лежала рядышком. Госпожа недовольно забормотала что-то, и Ахво замерла в испуге. Но слава богам, та успокоилась, вновь накрытая одеялом, и тихо ровно засопела. Акушерка собрала тряпки и, неслышно ступая, выглянула в соседнюю комнату. Никого. Остаётся выбросить всё в мешок для костра. Кто там станет считать, сколько их, этих тряпок. Дрожа от волнения, повитуха одела свой балахон с множеством наружных и внутренних карманов и, недолго думая, поместила новорожденную девочку во внутренний, самый большой из них. Ребенок был столь мал, что заметить его было почти невозможно. Впрочем, удивляться нечему. Ахве по опыту знала, двойняшки обыкновенно бывают много-много мельче детей, рождающихся поодиночке. Задыхаясь, она потянула шнурок звонка. Думала, что придет служанка, и пока позовут знахарку, пройдет время. Не дай боги, малышка подаст голос. Однако, судьба была милостива, и повитуха расценила это как добрый знак. Знахарка явилась сразу и заявила, икнув.
- Там уж тебя ждут на дворе. Ну, ступай с богом, милая. Славно мы с тобою потрудились нонеча!
Не чуя под собою ног, Ахво спустилась по лестнице для прислуги, дощатый возок, скорее телега, стоял недалеко от ворот. Она притулилась подальше от возчика, там, где лежало немного сена. Уже решила, что едва спустятся с холма, так она пожалуется на тошноту, мол, с устатку, а пуще – от недосыпа, и пойдет дальше пешком по тропке вдоль реки. Поутру людей там совсем мало. Так и сделала. Флегматичный мужик и внимания не обратил. Баба с возу, кобыле легче. Ахво сразу свернула в низину, где протекала речушка, по берегу можно было сократить путь до плотникова дома, не проходя сквозь всю деревню.
От возбуждения она не чувствовала слабости и утомления, легко перебирая ногами в летних кожаных поршнях. Мягкая подошва делала ход неслышным. Тропку, укрытую зарослями ивняка, от ближайших огородов почти не видать. Сами берега служили пристанищем прачек, рыбаков да сельских ребятишек, но сейчас, на заре, места эти были пустынными. Да и встреться ей кто, разве что могли остановить и начать расспросы, мол, как там в замке, опросталась ли госпожа? Ништо, Ахво бы отговорилась сильной усталостью, не стала бы лясы точить. Девочка сладко спала, незаметная под широким балахоном. Пели птицы, сияло утреннее солнце, и душа у повитухи пела от радости. Даже странно, что в доме её радости не разделили.
- С ума сошла, дура стоеросовая, - почти визжал муж, брызгая слюной, - хоть понимаешь, чево с нами будет за эдакие твои дела? Всё, зараз беру дитенка баронского и обратно в замок несу.
- Неси, неси, - Ахво пожала плечами, - чаешь, благодарность скажут, али наградят? Вместе в петле болтаться будем. Назад уж не отмотаешь! Ежели барон узнает, нам несдобровать.
Хотан без сил опустился на лавку. Сроду он на женку руку не поднимал, мирно жили они, но тут захотелось вожжами отхлестать глупую бабу.
- Как быть таперича? – повторял он, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Я пока шла, все обдумала, - на удивление спокойно ответила жена, - чего ж думаешь, мне самой на каторгу аль на виселицу охота? Ты вроде сегодня хотел в город поехать, сам всем соседям сказывал, мол дерево доброе для резных полок и прочего, хочешь привезти, инструменты прикупить. Говорил?
- Ну, говорил, и заказы есть, - уныло вздохнул Хотан.
- Так и езжай, и младенчика сунь в повозку, я подушку на дно положу, поверху сеном его укрой.
Хотан выпучил глаза.
- С глузду двинулась, баба!
- Не шуми, а слушай дальше. Я дома останусь, пойду к соседке схожу за чем-нибудь, придумаю, неважно. Главное, чтобы видели меня, я скажу, что сейчас спать лягу, больше суток на ногах простояла. А с мужем, дескать, не успела повидаться, чуток разминулись. Он, видать, уехал в город, как обещался. И с тем пойду в избу. А ты езжай, не торопясь, дите не тряси. Пока запрягаешь, я покормлю её. Корову то на выпас отправил?
- Дык, ее не отправишь, как же, мимо стадо гнал пастух наш, Милка услыхала, как мычат буренки, давай мордой дверцу в хлеву толкать, чуть не вышибла.
Ютар - планета, где происходят события
Северное полушарие Ютара (западная часть)
Южное полушарие Ютара (восточная часть), там находится материк - Юстерли.
Между ними океан. Путь от Северного материка из Харукана (или другого порта Хаурского моря) к Юстерли занимает от одного до 2-х месяцев в зависимости от ветров, направление с северо-запада на юго-восток через океан Гранд-Ладив.
На материке Юстерли фактически одна страна - Гарданс. Столица Гарданса - Дарлен. Рядом с Юстерли, через пролив Нагерат лежит остров Банранг с городом Порт-Морби.
Глава 1
В избе было тепло, хоть печь и не топили сегодня. Самый конец весны. Днем солнце вовсю пригревает. Хотан - плотник выглянул в слюдяное оконце.
- Эй, женка, глянь, кто в наш двор заворотил. Всадники, да в богатой одёже! Уж верно, от нашего господина к тебе. Больше некому. Вчерась в корчме слыхал: баронесса должна день ото дня разродиться. Наверное, время пришло.
Жена безучастно глядела в угол. Туда, где стояла опустевшая колыбель. Словно не слыша, обращенные к ней речи мужа, прошептала:
- Я ли не брала у нашей знахарки самолучшие снадобья? Я ли не молилась творцу? Как же отняли у меня радость мою единственную.
- Бог дал, бог взял, - привычно ответил муж, - не плачь, значицца, такова его воля! Еще родится дитё, не плачь, поди, вон дверь отвори.
Он был отнюдь не бессердечным человеком, просто мыслил, как многие деревенские мужчины, практически. Детей умирает много, но и рождается много, ежели по каждому слезы лить, да сердце рвать, так и умом двинешься. И жрецы говорят, мол, детки сразу в пресветлый рай попадают, а взрослые еще как посмотреть. Плотник хотел было высказать благоразумные увещевания своей жене, но тут в дверь заколотили.
Ахво не двинулась с места.
Хотан досадливо крякнул и сам пошёл открывать.
Вошедшие действительно оказались людьми барона Диблера. Прибыл сам управляющий и с ним двое солдат, без лишних разговоров потребовали повитуху в замок.
- Давай-ка, собирайся, милочка, помощь твоя нужна.
Ну что тут сделаешь, уважаемая Ахво Парпине и впрямь была одной из лучших повитух в округе. Еще в молодости училась в ближнем городке акушерскому делу, называли их всех, окончивших курсы – повивальными бабками. Хотя девки-то были молодые, в самом соку. У Ахво руки оказались золотые и бабы на нее нарадоваться не могли. Судьба послала ей и мужа хорошего, работящего и непьющего. И дом у них был справный и хозяйство. Живи и радуйся. Одного бог не давал – деток. А когда народилась малышка, так и года не прошло, забрали её из мира живых прямехонько в светлый мир ангелов. Она завидовала всем женщинам, у которых были дети, но зла не держала, искренне старалась помочь. Только не в этот раз. Раньше-то у нее не было ребеночка, однако, надежда была, подумаешь, у многих годков десять, а то и более проходит, пока не зачнется дитятко. А она всего пяток лет мужняя жена. Но сейчас все по-другому. Вот оно было, тоненько плакало, живое, теплое, сладкое, свой шелковый котеночек в руках. И вдруг – нет доченьки! Да как же это, чем прогневали они творца? Жить не хочется, тошно на душе, хоть волком вой, а никому дела нет. Иди обслуживай госпожу баронессу. Впрочем, долго раздумывать ей не дозволили. Сильные жесткие руки подхватили женщину с лавки, властный голос приказал собирать все необходимое. Поторапливали.
- Быстрей, быстрей, чего телишься, господин барон разгневается, мало не покажется тебе, глупая баба!
В покоях баронессы было жарко, окна закрыты. Духота, печь зачем-то дуры служанки натопили. Пока ехали, Ахво взяла себя в руки, хоть внутри тлели угли темной обиды. Вокруг госпожи баронессы служанки суетятся, одна питье подносит, другая шелковым платочком пот с лица утирает. Об акушерке никто не думает, а ведь она тоже живая душа, да господам дела до нее нет. Служи, знай! А что сердце у нее кровью плачет, никому это не нужно и неинтересно.
Знакомая горничная шепнула повитухе.
- За дохтуром в город послали. Нежданно у нашей хозяйки-то все началось. Думали – через седмицу родит, ан нет, поспешила! Криком кричит, бедняжка, все забегали, господин барон разгневался, а мы при чем? Тут наша старшая подсказала - ведь, почитай, рядышком с замком уж такая мастерица по женским делам, Парпине, плотникова жена, того самого мастера, что красивую резьбу в господском доме делает. Его милость управляющему и приказал, мол, гони коней, делай чего хошь, а ежли с госпожой неладное случится, на воротах повешу!
Ахво молча кивнула, сперва выгнала всех из комнаты, открыла окно, а то ведь роженице дышать нечем, велела принести чистых простыней, тряпок да корпии, воды горячей и просто теплой, мыльного раствора. Позволила остаться двум взрослым уже рожавшим женщинам, остальных – вон! Нечего тут толпиться, ишь коровищи, нашли себе развлечение, охают да таращатся.
Вскоре привезли и местную ведунью-знахарку, та выставила на столик снадобья – от боли, от страха и волнения, от спазмов. Ахво влила в полуоткрытый рот роженицы несколько капель от боли и, подумав, добавила ложечку успокоительного. Знахарка одобрительно угукнула, мол, правильно, много нельзя, а то заснет, схватки ослабнут.
Тетка была немолодая, знающая, Ахво ей доверяла. Вместе не раз принимали сложные роды.
За окнами стемнело, звезды зажглись на синем небе, а дитя все медлило, не желало явиться на белый свет. Текли часы, крики баронессы то затихали, то возобновлялись, ночная тьма сменилась утренней зарёй. Все устали, аж с ног валились и вот, наконец, с первыми лучами солнца на свет появился младенец – прехорошенькая малышка, головка у нее была почти лысая, но пушок на темени светлый.
- Блондинка будет, красотка! – Заключила довольная ведунья.
Мать умыли и переодели во все чистое, сменили постель, навели красоту, одним словом. Девочку тоже обмыли, завернули в расшитые узорами шелка и понесли к отцу. Вскоре барон и сам явился, поцеловал в лоб спящую жену, измученную первыми родами. Повторил несколько раз.
- Славно, славно.
Все, как полагается, сделал, положил дар на прикроватный столик – браслет и кольцо с драгоценным камнем. Самой повитухе – мешочек с золотыми, и знахарку не обидел.
Спросил, - все ли в порядке, как прошло, еще детки будут?
Пока Ахво соображала, понятливая ведунья низко поклонилась и быстро проговорила.
- И-и-и, ваша милость, как не быть, мальцов супруга вам ишшо нарожает, у госпожи все хорошо! Это счастье, что девчушка первая родилась, дальше дело-то легко пойдёт.
Барон просветлел лицом, широко улыбнулся.
- Мне бы домой, - тихо попросила повитуха, ей не хотелось быть среди этих счастливых людей, видеть довольные лица. Напряженная работа, требующая внимания, была окончена, и горечь потери вернулась к ней с прежней силой.
Барон с недовольным удивлением взглянул на нее. Видимо, хотел отказать, но встряла ведунья.
- Ваша милость, позвольте ей отдохнуть, пущай идет, бледная ажноть в синь! Видать, устала – ведь не отходила от госпожи с вечера и до утра. Всю ночь возле была. По женскому-то делу Ахво спроворила, порядок! А так, ежели что, я ведь рядом буду с госпожой, сколь прикажете.
- Пусть еще часок присмотрит за баронессой, а потом может идти.
Он обратился к акушерке.
- Сама дойдешь, или приказать отвезти? Сейчас за сеном поедут.
- Благодарю, господин. Ежли можно, я б на повозке пристроилась, дом у нас далече, на другом конце села.
Получив разрешение, повитуха стала собираться, промыла все инструменты, собрала их в полотняный мешочек и села передохнуть, внимательно вглядываясь в бледное лицо молодой женщины.
- Послед навроде не весь вышел? – размышляла она, вытирая неожиданные слёзы. - Что же, буду ждать, так дело не оставлю. Коли надо, то и задержусь.
Глухая боль и обида по-прежнему грызли ее. Почему так? Одним всё, другим ничего? У знатной дамы такая малышка чудесная народилась. А ведь госпожа и заниматься ею не будет. Сбросит на руки нянькам и кормилицам, и будет по гостям разъезжать.
На самом деле Сонтера Диблер вовсе не была легкомысленной свиристелкой, но повитухе хотелось так думать.
«Ах, если бы творец послал ей такое прелестное дитя, взамен того, что забрал себе, уж она бы его с рук не спускала, целовала и ласкала, заботилась бы, как о самом любимом сокровище. Оно, конечно, двуединого молить надо, а кто ж промысел творца знает, вдругорядь не пошлет ей дитятку? Пять лет дожидалась, самой уж тридцатник скоро стукнет. А ну как ждать еще невесть сколь придется?
Размышления Ахво прервала ведунья.
- Спущусь-ка я на кухню, выпью взвара горяченького да наливочки, там уж все собрались, языки чешут, обсуждают. Меня, поди, ждут. А тебе покамест пришлю пару девок. Пусть на подхвате будут. Сама через часок как раз вернусь.
- Не надо никого, - устало отказалась повитуха. - Ну их, только и могут болтать. Еще госпожу разбудят. Хочу в тишине побыть. Вот же шнурок от звонка. Нужно будет, позову, живо прибегут.
Дверь в покои захлопнулась, толстая, тяжелая, словно отрезала от всех. Благословенная тишина воцарилась кругом.
Текли минуты, у Ахво начала голова клониться на плечо, она переменила позу, поудобнее устраиваясь в кресле, решила подремать.
Вдруг роженица застонала и перевернулась на спину. После нескольких больших ложек успокоительного, она не могла полностью проснуться, но беспокойно засучила ногами, сбрасывая с себя одеяло. Повитуха проворно подскочила к ней и ахнула. Между широко раздвинутых ног баронессы показалась темная головка.
- Второе дитя, - Ахво схватилась за грудь, - охти, помоги творец. Неужто …
Она шагнула к звонку, но тут же бросилась обратно, осторожно стала массировать живот молодой матери. На удивление ребенок появился на свет быстро и столь тихо замяукал, будто и сам не хотел быть услышанным. Почти сразу вышел и послед. Ахво поспешила в соседнюю комнату, там на всякий случай были оставлены большой таз, полный всё еще теплой воды, и толстостенный глиняный кувшин с кипятком. В углу лежал мешок с тряпьем родильным. Ведунья не разрешила выбрасывать, сказала – сожжет с наговорами, и господин пусть сам это увидит. Тогда уж точно никакую порчу лихой завистник не сможет навести.
Выбежав из спальни роженицы, где лежал попискивающий младенчик, какие-то мгновения Ахво стояла неподвижно, хватая ртом воздух. Потом оцепенение прошло, и она принялась действовать быстро и решительно, не давая себе времени одуматься. Обтерла влажной пеленкой маленькое тельце и завернула его в чистую сухую тряпицу, о нет, не шелковую, обычную холстинную. Капнула в крошечный ротик чуток сонного снадобья. Затем, аккуратно перекатив набок молодую мать, вынула из-под нее пеленку с розовым кровянистым пятном и заменила на чистую, благо запас был большой, высокая стопка лежала рядышком. Госпожа недовольно забормотала что-то, и Ахво замерла в испуге. Но слава богам, та успокоилась, вновь накрытая одеялом, и тихо ровно засопела. Акушерка собрала тряпки и, неслышно ступая, выглянула в соседнюю комнату. Никого. Остаётся выбросить всё в мешок для костра. Кто там станет считать, сколько их, этих тряпок. Дрожа от волнения, повитуха одела свой балахон с множеством наружных и внутренних карманов и, недолго думая, поместила новорожденную девочку во внутренний, самый большой из них. Ребенок был столь мал, что заметить его было почти невозможно. Впрочем, удивляться нечему. Ахве по опыту знала, двойняшки обыкновенно бывают много-много мельче детей, рождающихся поодиночке. Задыхаясь, она потянула шнурок звонка. Думала, что придет служанка, и пока позовут знахарку, пройдет время. Не дай боги, малышка подаст голос. Однако, судьба была милостива, и повитуха расценила это как добрый знак. Знахарка явилась сразу и заявила, икнув.
- Там уж тебя ждут на дворе. Ну, ступай с богом, милая. Славно мы с тобою потрудились нонеча!
Не чуя под собою ног, Ахво спустилась по лестнице для прислуги, дощатый возок, скорее телега, стоял недалеко от ворот. Она притулилась подальше от возчика, там, где лежало немного сена. Уже решила, что едва спустятся с холма, так она пожалуется на тошноту, мол, с устатку, а пуще – от недосыпа, и пойдет дальше пешком по тропке вдоль реки. Поутру людей там совсем мало. Так и сделала. Флегматичный мужик и внимания не обратил. Баба с возу, кобыле легче. Ахво сразу свернула в низину, где протекала речушка, по берегу можно было сократить путь до плотникова дома, не проходя сквозь всю деревню.
От возбуждения она не чувствовала слабости и утомления, легко перебирая ногами в летних кожаных поршнях. Мягкая подошва делала ход неслышным. Тропку, укрытую зарослями ивняка, от ближайших огородов почти не видать. Сами берега служили пристанищем прачек, рыбаков да сельских ребятишек, но сейчас, на заре, места эти были пустынными. Да и встреться ей кто, разве что могли остановить и начать расспросы, мол, как там в замке, опросталась ли госпожа? Ништо, Ахво бы отговорилась сильной усталостью, не стала бы лясы точить. Девочка сладко спала, незаметная под широким балахоном. Пели птицы, сияло утреннее солнце, и душа у повитухи пела от радости. Даже странно, что в доме её радости не разделили.
- С ума сошла, дура стоеросовая, - почти визжал муж, брызгая слюной, - хоть понимаешь, чево с нами будет за эдакие твои дела? Всё, зараз беру дитенка баронского и обратно в замок несу.
- Неси, неси, - Ахво пожала плечами, - чаешь, благодарность скажут, али наградят? Вместе в петле болтаться будем. Назад уж не отмотаешь! Ежели барон узнает, нам несдобровать.
Хотан без сил опустился на лавку. Сроду он на женку руку не поднимал, мирно жили они, но тут захотелось вожжами отхлестать глупую бабу.
- Как быть таперича? – повторял он, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Я пока шла, все обдумала, - на удивление спокойно ответила жена, - чего ж думаешь, мне самой на каторгу аль на виселицу охота? Ты вроде сегодня хотел в город поехать, сам всем соседям сказывал, мол дерево доброе для резных полок и прочего, хочешь привезти, инструменты прикупить. Говорил?
- Ну, говорил, и заказы есть, - уныло вздохнул Хотан.
- Так и езжай, и младенчика сунь в повозку, я подушку на дно положу, поверху сеном его укрой.
Хотан выпучил глаза.
- С глузду двинулась, баба!
- Не шуми, а слушай дальше. Я дома останусь, пойду к соседке схожу за чем-нибудь, придумаю, неважно. Главное, чтобы видели меня, я скажу, что сейчас спать лягу, больше суток на ногах простояла. А с мужем, дескать, не успела повидаться, чуток разминулись. Он, видать, уехал в город, как обещался. И с тем пойду в избу. А ты езжай, не торопясь, дите не тряси. Пока запрягаешь, я покормлю её. Корову то на выпас отправил?
- Дык, ее не отправишь, как же, мимо стадо гнал пастух наш, Милка услыхала, как мычат буренки, давай мордой дверцу в хлеву толкать, чуть не вышибла.
