В ПЛЕНУ ЧУЖИХ ЧАР ИЛИ ТЕНЬ ДРАКОНА.
Огромная Дари своими отрогами обнимала цветущую долину. Вершину её покрывала снежная шапка, на северных склонах покоился длинный ледник. Талая вода струилась из-под ледника, с шумом падала с высоты, разлетаясь на тысячи искрящихся брызг и рождая прозрачное синее озеро - чистое и холодное. Из него вытекала быстрая пенистая речка, питающая долину.
Жители Дарьялы, занятые повседневным крестьянским трудом, нечасто поднимались высоко в горы, разве что травницы да охотники или пастухи. Однако этим утром трое людей упорно, час за часом преодолевали крутой подъем. У озера мужчина наполнил водой большие пробковые фляги, увязал их в мешок и путники двинулись дальше. Тропа вела к одному из скалистых гребней горы, у подножия которого лежала большая груда, скорее даже холм из камней и песка. Дальше, за осыпью росла целая поляна шиповника и несколько кустов дикого жасмина.
Здесь они и остановились. Вокруг царило спокойствие, лишь гул водопада нарушал тишину.
Пожилая женщина и девочка лет десяти, тяжело дыша, присели на траву. Мужчина, не тратя времени на отдых, принялся за работу. Он пересаживал цветущие растения, выкапывая их вместе с землей и опуская в углубления на холме. Отбирал молодые, едва достигшие локтя, с розовыми или белыми бутонами.
- Я закончил, Тимела, теперь твоя очередь
Женщина поднялась на ноги и, взяв флягу, щедро полила растения.
- Ну вот, - тихо произнесла она, - теперь могила твоих родителей, Алейса, всегда будет украшена цветами.
Мужчина достал из мешка маленькую фляжку и протянул девочке.
- Выпей, малышка, озерная водичка сладкая.
Встав на колени возле холма, пожилая женщина тихо плакала, бормоча молитву. Алейса прижалась к ней, обняла, целуя морщинистую щеку.
- Бабушка, не плачь, ты ведь сама говорила - они сейчас в прекрасном саду на небе! А у тебя есть я!
- Звездочка моя, солнышко, это счастье, что боги спасли тебя. Если бы не ты, нам оставалось бы лишь умереть от горя!
Ты ведь никогда не оставишь своих бабушку с дедушкой?
- Никогда! – охотно подтвердила девочка.
Мужчина вздохнул и с трудом, через силу выговорил.
- Не дело это, Тимела. Грех это.
Женщина с неожиданной для ее возраста прытью вскочила на ноги.
- Это была воля богов, - яростно закричала она, - кто ты такой, чтобы спорить с богами? Я верю, сам Светлый отец и его жена, Прекрасная Танис, сжалились над нами! Я верю, верю в милость богов, они посылают несчастным утешение! Молчи, Бакар, не смей перечить воле создателя! Это ты во всем виноват! Если бы ты не уехал в тот день, они бы не погибли! Ты мог предвидеть лавину!
- Я не прорицатель, - устало сказал мужчина.
Ничком упав на землю, пожилая женщина рыдала, не слушая мужа.
- Деда, значит, меня сама Танис спасла?
Услышав вопрос внучки, Тимела поднялась и, вытирая платком мокрое лицо, торопливо ответила.
- Да, милая, конечно! Большим камнем тебя отбросило в сторону, только ты сильно ударилась головой, ласточка моя. Но потом все прошло, дедушка вылечил свою любимую внучку. Он ведь хороший лекарь и Дар у него есть.
- Теперь мы пойдем домой? – Алейса не казалась особенно грустной, наверное, дети не в силах осознать полностью весь ужас смерти.
Старики шли молча, поддерживая друг друга, девочка же то прыгала на одной ножке, то замирала на месте и, подняв голову, беспечно любовалась лазурным небом и синими пиками гор, щурила глаза от ослепительных лучей солнца. Раз боги подарили ей жизнь, то подарят и счастье! Нужно только верить!
Место действия.
Дом купца Нарамди в прекраснейшем из городов – Катагерсе, столице Шеймила.
- А-а-айше!!! Айшеееее!
Ну до чего мерзкий голос у Калпаны. Терпеть не могу ни дядьку, ни её. Приторно улыбаясь при муже, она сюсюкает.
- Называй меня тетушкой, малышка.
Ага, разбежалась! Это просто жена Андхоя, толстая размалеванная дура! Зачем я опять ей понадобилась, интересно? Сижу себе на развилке огромного старого карагача, никого не трогаю, в подоле у меня полно спелых абрикосов, ем их и думаю, хорошо-то как! Никто не заставляет извиваться в танцах или колоть пальцы иглой, вышивая очередное покрывало для храма. В густой тенистой листве прохладно, щебечут птицы и никто не найдет, если сама не спущусь.
Ведь только покажись, они сразу накинутся, зажужжат в уши, мол, сестренка Файтиса, жемчужина красоты и доброго нрава, бери с нее пример, не то в жены достанешься лишь бедному рыбаку, а то и вообще будешь доживать век старой девой! Да уж, Файтиса – красавица,
с этим не поспоришь: пышная, черноволосая, румяная, с выхоленным белым лицом и яркими глазами цвета спелой вишни, всегда громко смеется, уверенно держится. А танцует так, что кровь у мужчин зажигается!
Ну, то есть, пока не зажигается, кто ж им даст глазеть на дочь уважаемого купца, пляшущую в одних шальварах да вышитом лифчике.
Но когда-нибудь она предстанет пред законным мужем и уж его-то зажгет! Так говорит наша учительница Гюльмехрэ, она довольна своей ученицей, а вот второй – совсем нет. Мне не нравятся танцы равнин, и не хочется им обучаться. Не вижу ничего хорошего в том, чтобы вилять задом, трясти животом и грудью, мелко дрожать плечами, тем более – трясти мне как бы нечем! Костями погреметь можно, но и только. Не думаю, что это кому-нибудь понравится. Да и музыка здесь тоскливая. Старый полуслепой зурначи, сидящий в соседней комнатке, играет один и тот же мотив – монотонный, заунывный и бесконечный. Мелодия вьется змейкой, повторяясь и вновь возвращаясь к началу: о-ли-ли, хо-ла-ла.
И под нее все извивается и вертится Файтиса, а мне становится до того скучно, что хочется выть волком. То ли дело горские танцы. У нас во время праздников юноши и девушки летят в джанге или хороводе, положив руки друг другу на плечи, высоко подпрыгивая и вытягивая носочки вниз. Отплясывают под звуки зурны, рокот больших барабанов, звон цимбал и бубнов.
Хоровод плавно течет по зеленой траве, мягкой, словно шелк, он похож на быструю змею: свивается и вновь разворачивается, меняя направление. У меня кружится голова от музыки и веселья! В Сариме вообще не принято, чтобы молодежь сторонилась друг друга. Девушки сроду не шарахаются от парней, свободно разговаривают с ними и даже танцуют. Как жаль, что горное княжество потеряло свободу больше века назад, войдя в состав Шеймила. Одно радует - нравы в нем, слава богам, изменились мало.
Мои размышления прервал визгливый голос, раздавшийся снизу.
- Вот ты где! Я маме сейчас скажу, что ты опять на дерево залезла и прячешься.
Это мой двоюродный брат Нурла. Младший и до того вредный, что я каждый раз с трудом удерживаюсь, чтобы за очередную пакость, втихомолку подстроенную паршивцем, не надрать ему уши. Ага, вот только Калпана после этого так отлупит меня плеткой, что мало не покажется. Она и без того недолюбливает племянницу, мягко говоря. На днях слышала, как тетка в очередной раз упрекала своего муженька.
- Зачем тратить на эту нищенку столько денег? Учителей нанимаешь для обеих, одеваешь ее не хуже родной дочери.
- Молчи, женщина, - лениво рыкнул в ответ Андхой, - учителям я за Алейшу не доплачиваю, а платья она носит после Файтисы. Дочь твоя ест с утра до вечера без передышки и пухнет, точно на дрожжах, скоро в дверь не пролезет, гляди, все курты и камисы малы стали.
- Это ж твоя родная кровь, как можно осуждать ребенка за хороший аппетит? Неужто мы так бедны, что в доме нет лишней чашки пилава для нашей девочки? Только посмотри, какая она у нас красавица, другой такой нет! Она принесет нам счастье! А если жаль денег, так вышвырни из дома эту уродину Айше! Вот кто доставит одни лишь неприятности, помяни моё слово!
- Кому сказано, молчи! Во-первых Алейша – дочь моего брата, а во-вторых, девчонку можно выдать замуж так выгодно, что тебе, дуре, и не снилось!
Калпана не унималась, видно ждала, пока Андхой не даст ей плюху, у шеймилцев оно легко.
- Это привидение выдать замуж? Да кто польстится на тощую лягушку? Ты еще сам заплатишь махр, лишь бы избавиться от дармоедки! О супруг мой, да она будет жить здесь до самой смерти!
Потом раздался звук пощечины и Калпана привычно и о-очень громко завыла!
Я сразу отпрянула от двери, спряталась за толстыми портьерами у окна, тётка протопала мимо. Уф, не заметила. Да, сознаюсь, люблю подслушивать и частенько занимаюсь этим недостойным делом. А что мне остается? Живу в доме на птичьих правах, надо же иметь информацию о происходящем вокруг и о том, какие планы добрейший дядюшка строит насчет меня. Ха, насчет его доброты у меня весьма серьёзные сомнения. Одного не могу понять, неужто он и правда считает, что сможет пристроить выгодно свою нищую племянницу? Не думаю, что Андхой согласится дать мне хорошее приданое, а кому нужна жена без единого тенге, и главное, без малейших признаков красоты? Или того, что считается здесь красотой. Вот если бы добрейший дядюшка отпустил меня учиться, например, в Реотану! Хотя чему? Магии-то у меня нет, а обычные шеймилки получают лишь домашнее образование.
Я бы с удовольствием предавалась и дальше мечтам, неспешно поедая абрикосы, однако Нурла не желает оставить меня в покое.
- Мама, - орет он пронзительно, - лягушка здесь, на дереве.
Делать нечего, слезаю, как раз к тому моменту, когда раскрасневшаяся от злости Калпана, пробежав по дорожке между подстриженных кустов, подлетает ко мне и дает пощечину. От неожиданности я падаю на землю, прямо на жесткий выгнутый корень карагача. Вот же не повезло! Кроме разбитой губы, кажется, ободрано бедро. Мне хочется плакать, но я молчу, так лучше. Если тетка или Нурла увидят слезы, то станут глумиться надо мной весь вечер. На самом деле я могла бы ответить Калпане таким ударом, что физиономия толстухи превратилась бы в один большой синяк. Но если я это сделаю, то боюсь, Андхой прикажет пороть меня до тех пор, пока не слезет шкура с моей спины. Можно наплевать на все и уйти, вот только куда? Я не знаю. Женщины в Шеймиле имеют очень мало свобод, работы для них никакой нет, и опекуны-мужчины вправе распоряжаться женами и детьми по своему усмотрению. К тому же я несовершеннолетняя, мне всего шестнадцать. Дядюшка заявит стражникам - гаровулам о пропаже, и меня быстро вернут домой.
Чтобы скрыть слезы, я поднимаю глаза к синему знойному небу. Даже облаков нет, не то, что у нас в Сариме. Как же я тоскую по горам! Живу здесь уже три года, но так и не привыкла, наоборот, все сильнее презираю равнинных жителей. Одно только море могло бы подарить хоть немножко радости, вот именно – могло! Меня к нему и близко не подпускают. Здесь не принято плавать. Даже парни не умеют, разве только моряки, а уж про девушек и говорить нечего. Остается глядеть издали. Если удается – пробираюсь утром, но чаще ночью, на плоскую крышу и радуюсь, что дом стоит на холме. Видно отсюда далеко-далеко. Утром смотрю на слепящую синеву, продолжающуюся в голубую бесконечность неба, ночью – дышу прохладой и любуюсь звездами. Их порой бывает так много, что отдельные серебряные точки сливаются в сверкающие большие пятна. Лежа на спине, я не отрываю глаз от них и чувствую, как текут по щекам слезы. Ночью плакать можно, никто не увидит. Я бы хотела стать звездочкой, счастливой и свободной и летать в небе!
К сожалению, ночь проходит быстро, а днем на крыше не посидишь, слишком палит солнце, да и прогонят сразу. Остается лишь сад, но там тоже душно и чересчур много цветов, заполняющих все вокруг приторными дурманящими ароматами. И ни ветерка! Сад и дом дяди обнесены высоченной стеной – дувалом, снаружи узкая улочка и соседский такой же огромный забор. Воздух стоит неподвижно, запертый среди этих стен.
Калпана тащит меня за руку к дому, я иду молча, не упираюсь, чтобы не схлопотать еще одну плюху. Она злобно визжит, брызжа слюной.
- Как же ты надоела мне, отродье шайтана! Вечером останешься без ужина, упрямая тварь!
Файтиса, попавшаяся нам в коридоре, насмешливо поднимает брови, оглядывая моё лицо. Понятно, видок еще тот - губа опухла, и это чувствуется.
- Где шлялась? - Недовольно бросает она. – Должна моего отца благодарить, что учат тебя, нищебродку, а ты бездельничаешь!
Странно, в открытую сестрица редко задевает меня, впрочем, и дружбы между нами нет. Ей на всех плевать, в том числе и на отца с матерью. Вот мужчинами, точнее их вниманием, она озабочена. Все мечты - о женихе и выгодном браке, притом ужасно боится прослыть перестарком. Ведь ей уже целых семнадцать. Мне – наоборот, ужасно не хочется замуж. Ведь это означает – стать рабой какого-нибудь мерзкого бородатого толстяка и сидеть безвылазно в хараме. Счастье в браке с равнинным жителем? Увольте! Сколько здесь живу, не видела ни одного нормального мужчину.
-Ты где была, - напускается на меня нянька Карука, - учитель давно пришел! Господин ему, небось, денежки-то платит за каждый час.
Она хмурится с показной строгостью, раздувает щеки и даже топает ногой. На самом деле Карука вовсе не злая и любит меня не меньше, а то и больше, чем Файтису, хотя о сестрице заботится уже много лет, а обо мне лишь три года. Однако перед хозяйкой она всегда демонстрирует суровость по отношению к младшей воспитаннице. Мы обе знаем, что это притворство, но делаем вид, что все взаправду: нянька бранится, питомица хнычет и боится.
Тетушка удовлетворенно хмыкает, напоследок сильно щиплет меня и уходит. Я вскрикиваю, больно, шайтан побери эту стерву!
Слышно, как где-то в комнатах сразу начинается её ор. Пошла руководить слугами.
Карука жалостливо цокает языком.
- Вот сколько тебе говорено, ежели госпожа зовет, так сразу надо идти. Ничего, намажем сейчас личико и скоро пройдет.
Хорошо, что у няньки есть ключ от шкафчика с лечебными мазями, да не простыми, а с толикой магии. Они много дороже обычных, и Калпана бережет их для своих детей, но Каруке, слава богам, доверяет.
Я морщусь, когда нянька набирает в ладонь зеленоватую полужидкую массу и осторожно втирает в мою опухшую щеку.
- Тише, ясонька, скажи спасибо, что у господина всего одна жена, а то и от второй доставалось бы на орехи.
В ответ на мою скептическую улыбку она поднимает брови.
- Думаешь, другая была бы к тебе добрее?
- Да я не о том. Просто дядька не собирается больше жениться.
- А ты откуда знаешь? Господин Андхой человек богатый - может две жены прокормить, оно и законом дозволено!
Я подмигиваю.
- Знаю. Калпана думает – он ее красавицу любит, потому другую не берет.
- А на самом деле? - С жадностью спрашивает нянька.
- Ха, законные наложницы много дешевле обходятся, поселил в приличной квартирке и будет довольна. К тому же временный брак он в любой момент разорвать может. Знаешь, как он говорил? Калпана хоть и дура, но дом неплохо ведет, махр большой принесла, детей рожает, нестарая еще, да и собой пока хороша. Криклива, но в целом послушна его воле, особенно после хорошей оплеухи. Зачем платить большой калым за вторую? Если нужно свежее тело, всегда можно взять красотку из бедной семьи и заключить временный брак.
Пролог.
Огромная Дари своими отрогами обнимала цветущую долину. Вершину её покрывала снежная шапка, на северных склонах покоился длинный ледник. Талая вода струилась из-под ледника, с шумом падала с высоты, разлетаясь на тысячи искрящихся брызг и рождая прозрачное синее озеро - чистое и холодное. Из него вытекала быстрая пенистая речка, питающая долину.
Жители Дарьялы, занятые повседневным крестьянским трудом, нечасто поднимались высоко в горы, разве что травницы да охотники или пастухи. Однако этим утром трое людей упорно, час за часом преодолевали крутой подъем. У озера мужчина наполнил водой большие пробковые фляги, увязал их в мешок и путники двинулись дальше. Тропа вела к одному из скалистых гребней горы, у подножия которого лежала большая груда, скорее даже холм из камней и песка. Дальше, за осыпью росла целая поляна шиповника и несколько кустов дикого жасмина.Здесь они и остановились. Вокруг царило спокойствие, лишь гул водопада нарушал тишину.
Пожилая женщина и девочка лет десяти, тяжело дыша, присели на траву. Мужчина, не тратя времени на отдых, принялся за работу. Он пересаживал цветущие растения, выкапывая их вместе с землей и опуская в углубления на холме. Отбирал молодые, едва достигшие локтя, с розовыми или белыми бутонами.
- Я закончил, Тимела, теперь твоя очередь
Женщина поднялась на ноги и, взяв флягу, щедро полила растения.
- Ну вот, - тихо произнесла она, - теперь могила твоих родителей, Алейса, всегда будет украшена цветами.
Мужчина достал из мешка маленькую фляжку и протянул девочке.
- Выпей, малышка, озерная водичка сладкая.
Встав на колени возле холма, пожилая женщина тихо плакала, бормоча молитву. Алейса прижалась к ней, обняла, целуя морщинистую щеку.
- Бабушка, не плачь, ты ведь сама говорила - они сейчас в прекрасном саду на небе! А у тебя есть я!
- Звездочка моя, солнышко, это счастье, что боги спасли тебя. Если бы не ты, нам оставалось бы лишь умереть от горя!
Ты ведь никогда не оставишь своих бабушку с дедушкой?
- Никогда! – охотно подтвердила девочка.
Мужчина вздохнул и с трудом, через силу выговорил.
- Не дело это, Тимела. Грех это.
Женщина с неожиданной для ее возраста прытью вскочила на ноги.
- Это была воля богов, - яростно закричала она, - кто ты такой, чтобы спорить с богами? Я верю, сам Светлый отец и его жена, Прекрасная Танис, сжалились над нами! Я верю, верю в милость богов, они посылают несчастным утешение! Молчи, Бакар, не смей перечить воле создателя! Это ты во всем виноват! Если бы ты не уехал в тот день, они бы не погибли! Ты мог предвидеть лавину!
- Я не прорицатель, - устало сказал мужчина.
Ничком упав на землю, пожилая женщина рыдала, не слушая мужа.
- Деда, значит, меня сама Танис спасла?
Услышав вопрос внучки, Тимела поднялась и, вытирая платком мокрое лицо, торопливо ответила.
- Да, милая, конечно! Большим камнем тебя отбросило в сторону, только ты сильно ударилась головой, ласточка моя. Но потом все прошло, дедушка вылечил свою любимую внучку. Он ведь хороший лекарь и Дар у него есть.
- Теперь мы пойдем домой? – Алейса не казалась особенно грустной, наверное, дети не в силах осознать полностью весь ужас смерти.
Старики шли молча, поддерживая друг друга, девочка же то прыгала на одной ножке, то замирала на месте и, подняв голову, беспечно любовалась лазурным небом и синими пиками гор, щурила глаза от ослепительных лучей солнца. Раз боги подарили ей жизнь, то подарят и счастье! Нужно только верить!
Глава 1.
Место действия.
Дом купца Нарамди в прекраснейшем из городов – Катагерсе, столице Шеймила.
- А-а-айше!!! Айшеееее!
Ну до чего мерзкий голос у Калпаны. Терпеть не могу ни дядьку, ни её. Приторно улыбаясь при муже, она сюсюкает.
- Называй меня тетушкой, малышка.
Ага, разбежалась! Это просто жена Андхоя, толстая размалеванная дура! Зачем я опять ей понадобилась, интересно? Сижу себе на развилке огромного старого карагача, никого не трогаю, в подоле у меня полно спелых абрикосов, ем их и думаю, хорошо-то как! Никто не заставляет извиваться в танцах или колоть пальцы иглой, вышивая очередное покрывало для храма. В густой тенистой листве прохладно, щебечут птицы и никто не найдет, если сама не спущусь.
Ведь только покажись, они сразу накинутся, зажужжат в уши, мол, сестренка Файтиса, жемчужина красоты и доброго нрава, бери с нее пример, не то в жены достанешься лишь бедному рыбаку, а то и вообще будешь доживать век старой девой! Да уж, Файтиса – красавица,
с этим не поспоришь: пышная, черноволосая, румяная, с выхоленным белым лицом и яркими глазами цвета спелой вишни, всегда громко смеется, уверенно держится. А танцует так, что кровь у мужчин зажигается! Ну, то есть, пока не зажигается, кто ж им даст глазеть на дочь уважаемого купца, пляшущую в одних шальварах да вышитом лифчике.
Но когда-нибудь она предстанет пред законным мужем и уж его-то зажгет! Так говорит наша учительница Гюльмехрэ, она довольна своей ученицей, а вот второй – совсем нет. Мне не нравятся танцы равнин, и не хочется им обучаться. Не вижу ничего хорошего в том, чтобы вилять задом, трясти животом и грудью, мелко дрожать плечами, тем более – трясти мне как бы нечем! Костями погреметь можно, но и только. Не думаю, что это кому-нибудь понравится. Да и музыка здесь тоскливая. Старый полуслепой зурначи, сидящий в соседней комнатке, играет один и тот же мотив – монотонный, заунывный и бесконечный. Мелодия вьется змейкой, повторяясь и вновь возвращаясь к началу: о-ли-ли, хо-ла-ла.И под нее все извивается и вертится Файтиса, а мне становится до того скучно, что хочется выть волком. То ли дело горские танцы. У нас во время праздников юноши и девушки летят в джанге или хороводе, положив руки друг другу на плечи, высоко подпрыгивая и вытягивая носочки вниз. Отплясывают под звуки зурны, рокот больших барабанов, звон цимбал и бубнов.
Хоровод плавно течет по зеленой траве, мягкой, словно шелк, он похож на быструю змею: свивается и вновь разворачивается, меняя направление. У меня кружится голова от музыки и веселья! В Сариме вообще не принято, чтобы молодежь сторонилась друг друга. Девушки сроду не шарахаются от парней, свободно разговаривают с ними и даже танцуют. Как жаль, что горное княжество потеряло свободу больше века назад, войдя в состав Шеймила. Одно радует - нравы в нем, слава богам, изменились мало.
Мои размышления прервал визгливый голос, раздавшийся снизу.
- Вот ты где! Я маме сейчас скажу, что ты опять на дерево залезла и прячешься.
Это мой двоюродный брат Нурла. Младший и до того вредный, что я каждый раз с трудом удерживаюсь, чтобы за очередную пакость, втихомолку подстроенную паршивцем, не надрать ему уши. Ага, вот только Калпана после этого так отлупит меня плеткой, что мало не покажется. Она и без того недолюбливает племянницу, мягко говоря. На днях слышала, как тетка в очередной раз упрекала своего муженька.
- Зачем тратить на эту нищенку столько денег? Учителей нанимаешь для обеих, одеваешь ее не хуже родной дочери.
- Молчи, женщина, - лениво рыкнул в ответ Андхой, - учителям я за Алейшу не доплачиваю, а платья она носит после Файтисы. Дочь твоя ест с утра до вечера без передышки и пухнет, точно на дрожжах, скоро в дверь не пролезет, гляди, все курты и камисы малы стали.
- Это ж твоя родная кровь, как можно осуждать ребенка за хороший аппетит? Неужто мы так бедны, что в доме нет лишней чашки пилава для нашей девочки? Только посмотри, какая она у нас красавица, другой такой нет! Она принесет нам счастье! А если жаль денег, так вышвырни из дома эту уродину Айше! Вот кто доставит одни лишь неприятности, помяни моё слово!
- Кому сказано, молчи! Во-первых Алейша – дочь моего брата, а во-вторых, девчонку можно выдать замуж так выгодно, что тебе, дуре, и не снилось!
Калпана не унималась, видно ждала, пока Андхой не даст ей плюху, у шеймилцев оно легко.
- Это привидение выдать замуж? Да кто польстится на тощую лягушку? Ты еще сам заплатишь махр, лишь бы избавиться от дармоедки! О супруг мой, да она будет жить здесь до самой смерти!
Потом раздался звук пощечины и Калпана привычно и о-очень громко завыла!
Я сразу отпрянула от двери, спряталась за толстыми портьерами у окна, тётка протопала мимо. Уф, не заметила. Да, сознаюсь, люблю подслушивать и частенько занимаюсь этим недостойным делом. А что мне остается? Живу в доме на птичьих правах, надо же иметь информацию о происходящем вокруг и о том, какие планы добрейший дядюшка строит насчет меня. Ха, насчет его доброты у меня весьма серьёзные сомнения. Одного не могу понять, неужто он и правда считает, что сможет пристроить выгодно свою нищую племянницу? Не думаю, что Андхой согласится дать мне хорошее приданое, а кому нужна жена без единого тенге, и главное, без малейших признаков красоты? Или того, что считается здесь красотой. Вот если бы добрейший дядюшка отпустил меня учиться, например, в Реотану! Хотя чему? Магии-то у меня нет, а обычные шеймилки получают лишь домашнее образование.
Я бы с удовольствием предавалась и дальше мечтам, неспешно поедая абрикосы, однако Нурла не желает оставить меня в покое.
- Мама, - орет он пронзительно, - лягушка здесь, на дереве.
Делать нечего, слезаю, как раз к тому моменту, когда раскрасневшаяся от злости Калпана, пробежав по дорожке между подстриженных кустов, подлетает ко мне и дает пощечину. От неожиданности я падаю на землю, прямо на жесткий выгнутый корень карагача. Вот же не повезло! Кроме разбитой губы, кажется, ободрано бедро. Мне хочется плакать, но я молчу, так лучше. Если тетка или Нурла увидят слезы, то станут глумиться надо мной весь вечер. На самом деле я могла бы ответить Калпане таким ударом, что физиономия толстухи превратилась бы в один большой синяк. Но если я это сделаю, то боюсь, Андхой прикажет пороть меня до тех пор, пока не слезет шкура с моей спины. Можно наплевать на все и уйти, вот только куда? Я не знаю. Женщины в Шеймиле имеют очень мало свобод, работы для них никакой нет, и опекуны-мужчины вправе распоряжаться женами и детьми по своему усмотрению. К тому же я несовершеннолетняя, мне всего шестнадцать. Дядюшка заявит стражникам - гаровулам о пропаже, и меня быстро вернут домой.
Чтобы скрыть слезы, я поднимаю глаза к синему знойному небу. Даже облаков нет, не то, что у нас в Сариме. Как же я тоскую по горам! Живу здесь уже три года, но так и не привыкла, наоборот, все сильнее презираю равнинных жителей. Одно только море могло бы подарить хоть немножко радости, вот именно – могло! Меня к нему и близко не подпускают. Здесь не принято плавать. Даже парни не умеют, разве только моряки, а уж про девушек и говорить нечего. Остается глядеть издали. Если удается – пробираюсь утром, но чаще ночью, на плоскую крышу и радуюсь, что дом стоит на холме. Видно отсюда далеко-далеко. Утром смотрю на слепящую синеву, продолжающуюся в голубую бесконечность неба, ночью – дышу прохладой и любуюсь звездами. Их порой бывает так много, что отдельные серебряные точки сливаются в сверкающие большие пятна. Лежа на спине, я не отрываю глаз от них и чувствую, как текут по щекам слезы. Ночью плакать можно, никто не увидит. Я бы хотела стать звездочкой, счастливой и свободной и летать в небе!
К сожалению, ночь проходит быстро, а днем на крыше не посидишь, слишком палит солнце, да и прогонят сразу. Остается лишь сад, но там тоже душно и чересчур много цветов, заполняющих все вокруг приторными дурманящими ароматами. И ни ветерка! Сад и дом дяди обнесены высоченной стеной – дувалом, снаружи узкая улочка и соседский такой же огромный забор. Воздух стоит неподвижно, запертый среди этих стен.Калпана тащит меня за руку к дому, я иду молча, не упираюсь, чтобы не схлопотать еще одну плюху. Она злобно визжит, брызжа слюной.
- Как же ты надоела мне, отродье шайтана! Вечером останешься без ужина, упрямая тварь!
Файтиса, попавшаяся нам в коридоре, насмешливо поднимает брови, оглядывая моё лицо. Понятно, видок еще тот - губа опухла, и это чувствуется.
- Где шлялась? - Недовольно бросает она. – Должна моего отца благодарить, что учат тебя, нищебродку, а ты бездельничаешь!
Странно, в открытую сестрица редко задевает меня, впрочем, и дружбы между нами нет. Ей на всех плевать, в том числе и на отца с матерью. Вот мужчинами, точнее их вниманием, она озабочена. Все мечты - о женихе и выгодном браке, притом ужасно боится прослыть перестарком. Ведь ей уже целых семнадцать. Мне – наоборот, ужасно не хочется замуж. Ведь это означает – стать рабой какого-нибудь мерзкого бородатого толстяка и сидеть безвылазно в хараме. Счастье в браке с равнинным жителем? Увольте! Сколько здесь живу, не видела ни одного нормального мужчину.
-Ты где была, - напускается на меня нянька Карука, - учитель давно пришел! Господин ему, небось, денежки-то платит за каждый час.
Она хмурится с показной строгостью, раздувает щеки и даже топает ногой. На самом деле Карука вовсе не злая и любит меня не меньше, а то и больше, чем Файтису, хотя о сестрице заботится уже много лет, а обо мне лишь три года. Однако перед хозяйкой она всегда демонстрирует суровость по отношению к младшей воспитаннице. Мы обе знаем, что это притворство, но делаем вид, что все взаправду: нянька бранится, питомица хнычет и боится.
Тетушка удовлетворенно хмыкает, напоследок сильно щиплет меня и уходит. Я вскрикиваю, больно, шайтан побери эту стерву!
Слышно, как где-то в комнатах сразу начинается её ор. Пошла руководить слугами.
Карука жалостливо цокает языком.
- Вот сколько тебе говорено, ежели госпожа зовет, так сразу надо идти. Ничего, намажем сейчас личико и скоро пройдет.
Хорошо, что у няньки есть ключ от шкафчика с лечебными мазями, да не простыми, а с толикой магии. Они много дороже обычных, и Калпана бережет их для своих детей, но Каруке, слава богам, доверяет.
Я морщусь, когда нянька набирает в ладонь зеленоватую полужидкую массу и осторожно втирает в мою опухшую щеку.
- Тише, ясонька, скажи спасибо, что у господина всего одна жена, а то и от второй доставалось бы на орехи.
В ответ на мою скептическую улыбку она поднимает брови.
- Думаешь, другая была бы к тебе добрее?
- Да я не о том. Просто дядька не собирается больше жениться.
- А ты откуда знаешь? Господин Андхой человек богатый - может две жены прокормить, оно и законом дозволено!
Я подмигиваю.
- Знаю. Калпана думает – он ее красавицу любит, потому другую не берет.
- А на самом деле? - С жадностью спрашивает нянька.
- Ха, законные наложницы много дешевле обходятся, поселил в приличной квартирке и будет довольна. К тому же временный брак он в любой момент разорвать может. Знаешь, как он говорил? Калпана хоть и дура, но дом неплохо ведет, махр большой принесла, детей рожает, нестарая еще, да и собой пока хороша. Криклива, но в целом послушна его воле, особенно после хорошей оплеухи. Зачем платить большой калым за вторую? Если нужно свежее тело, всегда можно взять красотку из бедной семьи и заключить временный брак.
