Месть сирен.
Мое лицо овевал горячий ветер с ароматом южного моря, близкой земли, соли и запахом преющих на обжигающем солнце водорослей, выброшенных на берег недавним прибоем.
Впереди виднелся брошенный корабль, некогда гордый своей силой и мощью. Кулак армады, уверенный, что его никогда не оставят, принявший команду и выкладывающийся до конца под руками капитана. Но годы идут…
Гниет даже насквозь просоленное дерево. Время не помнит о прошлых заслугах, забывает, что даже дерево имеет гордость и память.
Ветры свистят в щелях, треплют выцветшие полуистлевшие паруса, которые уже никогда не наполнятся воздушными потоками, не сдвинут корабль с места и не вытащат из беспощадной ловушки. Не выдержав жгучего солнца и штормов великого моря, сломались мачты. Во время отливов от палуб до дна обнажаются все раны боевого корабля – дыры в обшивке от пушечных ядер, рубцы от абордажных крюков.
На носу корабля давно погибла русалка, бесстрашно встречавшая обнаженной грудью все невзгоды, выпадавшие на долю "Мести Ундины". Ее некогда рыжие волосы выцвели и облезли, половина хвоста была обломлена, будто ее отгрызла акула, а рука, воинственно сжимающая трезубец, истлела и отломилась.
Но корабль спит… Убаюканный мерным шелестом волн, не видящий, как восходит солнце над соленой водой, как искрятся его лучи в синей морской глубине. Он грезит о новой жизни. О воскрешении… Но, к сожалению, его мечтам не суждено сбыться.
От корабля по желто-белому песку тянется цепочка множественных следов, оставленных искателями сокровищ, что некогда перевозились на этом поверженном исполине. Его капитан был знаменитым корсаром, при жизни сыскавшим славу грозы всех морей. "Месть Ундины" боялись торговцы, ненавидели военные и уважали морские волки. Когда фрегат был еще на плаву, его команда была самой удачливой, справедливой и одновременно кровожадной из всех существовавших ранее.
Я сидела на камне и бездумно смотрела, как морской прибой своим мокрым языком слизывал с песка следы, с тихим шипением унося их в море. Мне было грустно и одиноко, как и брошенному кораблю. Я не знала какая участь меня ждет. Что решат разочарованные и обманутые пираты? Какую судьбу изберут для бедной двенадцатилетней сиротки?
За спиной я слышала громкие выкрики и перешептывания. Пираты уже целый час спорили, что теперь со мной делать. Капитан молчал и хмурился, изредка бросая косые взгляды на мою сгорбленную фигурку. Я специально ушла, чтобы не слышать предложения жестоких членов пиратского судна, разозленных неудачей в поисках сокровищ Генри Хейса. Но кто же виноват, что клад давно уже найден? Или нет? Может быть, его просто кто-то умело перепрятал?
На миг я перестала дышать, боясь спугнуть невероятную мысль. Но чем больше старалась вспомнить сказку, которую рассказывал пятилетней мне отец, тем больше казалось, что я на правильном пути.
– Что-то хочешь мне сказать, прежде чем мы вынесем приговор? – на мое плечо легла горячая мозолистая ладонь капитана.
Я подняла голову и, щурясь от яркого солнца, тихо призналась:
– Мне кажется, что папа спрятал сокровища капитана Хейса где-то на острове Мари-Галант. Он еще шутил, что Галантный рыцарь выбрал куртизанку Мари, а не гордую аристократку Гваделупу.
– Очень интересно, – жестом приказывая мне следовать за ним, темноволосый корсар направился к шлюпке, на которой мы приплыли на этот дикий остров с заброшенным кораблем. По левую руку тихо шептало море, по правую – раскинулись недружелюбные настороженные джунгли. Не так давно туда ушло четыре пирата, чтобы поймать какую-нибудь дичь (если она здесь вообще водилась) или собрать фруктов.
Я еще несколько секунд сидела и с растерянностью смотрела на стремительно удаляющуюся спину капитана, прежде чем боцман – его лучший друг – подкрался незаметно со спины и вздернул меня на ноги, больно толкнув в спину, чтобы поторапливалась.
– Но я не все рассказала, – начала взволнованно я, когда все находящиеся на пляже пираты взобрались в лодку.
– Потом, – холодно бросил серьезный кэп, отворачиваясь лицом к кораблю, виднеющемуся неподалеку. Затем резко скомандовал через плечо: – Сели на весла, грозой пахнет.
Я посмотрела вперед. На небе не было ни одного облачка, солнце нещадно палило, золотистыми зайчиками отражаясь в небольших волнах, что мягко неслись к берегу. Ничего не предвещало непогоды. Но бывалые морские волки даже не усомнились в правоте слов своего капитана. Они молча и угрюмо налегали на весла и с ожесточением гребли в сторону корвета.
– А к-к-как же остальные? – с напускным беспокойством кинул взгляд боцман на оставленную на берегу вторую лодку.
– Догонят, – произнес отрывисто довольно молодой, по меркам моряков, капитан. Затем тряхнул темной головой и, посмотрев на берег, скомандовал: – Джек, Стив, вернитесь и поторопите наших друзей.
В воду тут же прыгнуло двое пиратов. Они ловко и быстро гребли к берегу, благо мы не успели далеко уплыть.
– На-на-надеюсь, что парни смогли хоть кого-то пой-пой-поймать, – с надеждой в голосе сказал заикающийся боцман. – А то лу-лу-луковая похлебка уже поперек го-го-горла стоит.
– Но ведь она вкусная, – с упреком посмотрел на друга капитан.
– Не спо-по-порю, но третью неделю уже едим ее. На-на-надоело! – сплюнул за борт коренастый низкий пират. – А фрукты Бе-бе-безе выдает по четвертинкам в день. Не-не-не понимаю, неужели мы так мало их заку-ку-купили в Синт-Маартене?
– Фанан, ты же знаешь, что в порту Филипсбурга фруктов и овощей всегда в недостатке, – вновь взглянув на линию горизонта, ответил капитан – Ричард Данн. Затем тихо пробормотал себе под нос, но так как я сидела близко, расслышала: – Слишком близко этот остров находится к испанским островам и к пиратскому поселению. А нашему брату только дай волю.
– Наши вышли из джунглей, кэп, – выкрикнул радостно кто-то из матросов, сидящих на веслах.
– Как раз вовремя, – с облегчением выдохнул капитан.
Когда мы достигли корвета, вторая лодка уже была на полпути к кораблю. Не желая возвращаться в одну из клеток, что находились в трюме корабля, где не было окон и поэтому вонь была просто невыносимая, я бросилась к Ричарду Данну.
– Можно я останусь на палубе? – взмолилась, глядя в голубые глаза капитана. – Обещаю, что не сбегу. И не буду мешать.
– Нет! – немного подумав, отказал Ричард. Затем насмешливо сказал уже стоящему за моей спиной боцману: – Фанан, отведи леди в ее апартаменты.
Меня больно схватили за плечо и повели в трюм. Там было сыро, темно, пахло протухшей рыбой, старой блевотиной и чем-то сладковато-приторным, словно что-то или кто-то гнил заживо. Вот от последнего запаха меня временами выворачивало желчью, так как кормили меня редко. И то, для того, чтобы раньше времени не умерла.
Спускаясь на подрагивающих от усталости ногах, я молила всех богов, что есть на свете, чтобы не споткнуться. Ведь если упаду, то точно сверну себе шею. И никто не огорчится моей гибелью. Меня грубо втолкнули в узкую клетку, от чего ноги все-таки не выдержали, и я больно ударилась копчиком о липкий давно не мытый пол.
– Б-б-будешь надоедать Ричарду и он отдаст тебя ко-ко-команде, – сально усмехнулся желтыми зубами боцман. Он был некрасив в отличие от своего друга. Низкий коренастый, с кудрявыми темными давно немытыми волосами, сломанным носом и взглядом исподлобья, постоянно заикающийся он походил на стервятника. Боцман всегда со всеми шутил. Но когда никто не видел, он с завистью и ненавистью смотрел на своего более красивого и успешного друга. И всегда тихо подкрадывался со спины ко всем, готовый в любой момент ударить. Пираты уже привыкли к нему и его чудачествам. Но когда я за ним скрытно наблюдала, видела, что его тяготит роль друга и правой руки капитана. Он хотел бы быть на его месте. – У нас у всех да-да-давно уже не было женщин.
Я промолчала, лишь свернулась калачиком на полу, в который раз уже ругая себя самыми грязными словами. Вот зачем я решила сбежать в тот вечер из приюта?
Я воспитывалась в сиротском приюте в одном из портовых городков Барбадоса. Боюсь, его название вам ничего не скажет – настолько он был маленьким.
В тот злополучный день госпожа Крассо – наша настоятельница, хотя она уже давно перестала служить в церкви – опять оставила меня без ужина, за плохо зашитое ее выходное платье. А задира Джек, которому все спускалось с рук, так как он был подлизой и любимчиком госпожи, вновь сильно ударил в живот и обидно дернул за косу. Можно было все это пережить в своей каморке и дальше существовать спокойно, зная, что через несколько месяцев приплывет капитан Дон Хуан и отвезет к моей бабушке со стороны матери. С ним я сама договорилась, отдав все с трудом накопленные втайне от настоятельницы нашего приюта медяки.
Пусть дедушка, мамин отец, отказался от дочери и от меня, не простив ей замужества с англичанином! Но бабушка, как я недавно узнала от госпожи Крассо, по-своему заботилась обо мне. Именно тогда я впервые сбежала из приюта. Поймав меня уже у пристани, госпожа Крассо высекла розгами прямо там же. А когда волокла за волосы обратно, рассказала, что если я сбегу от нее, то настоятельница больше не будет получать за меня скудное жалованье от моей бабушки. С ее слов, я узнала, что родственница посылала настоятельнице несколько монет в месяц с капитанами испанских судов, чтобы меня прилично кормили, содержали и воспитывали, как леди. Ведь моя мама была из богатой семьи испанских аристократов. Но бабушка не могла знать, что сама госпожа Крассо была далеко не леди. К моему сожалению, я не смогла выяснить имени своей родственницы, только фамилию – Эрнест. Настоятельнице имя моей благодетельницы было неинтересно, лишь бы монеты вовремя падали в ее шелковой кошель, что постоянно висел на ее необъятных размеров талии. А капитаны, привозившие сумму на мое содержание, молчали.
В тот злополучный вечер мне было особенно обидно и больно, поэтому я потихоньку выбралась из своей каморки и по дереву, стоящему за окном, спустилась в сад, что раскинулся за домом. Госпожа Крассо вместе с Джеком ушла на базар продавать фрукты и овощи, которые ее воспитанники выращивали с таким трудом. Мы – нас было у настоятельницы всего трое – с утра до вечера пололи, копали, рыхлили, сажали, поливали и собирали спелый урожай, а сами питались впроголодь. За съеденный ненароком плод нас жестоко наказывали.
Мне почти удалось дойти до дикого пляжа, где я любила сидеть, мечтая о встрече с бабушкой, когда на мою голову что-то опустилось.
