Глава 1
В больнице пахло отвратительно. Вечный запах медикаментов смешивался в непроницаемое, тошнотворное облако с сердцевиной из боли, страха и отчаянья, со сладостно-гнилой верхней нотой из напрасных надежд.
Я столько времени провела в этом здании, что и сейчас могла по памяти нарисовать план со всеми входами-выходами и эвакуационными ходами, которые, конечно же, были негодны. Как и всё в этом чёртовом мире.
Настроение было прескверным, и не без причины.
Уже четвёртый час я буравила взглядом дверь с отвратительной отделкой: несимметричной, смешавшей в бредовом кошмаре элементы трёх совершенно разных стилей – неудавшаяся претензия на постмодернизм. Эта омерзительная дверь вела в операционную.
Не первый год отец вёл непрекращающуюся борьбу со смертью.
Эта операция была его последним боем.
Врачи, отец и я – мы все это знали.
Потому, когда началась беспокойная беготня медсестер и ассистентов под доносившийся тонкий механический писк ушедшей жизни, я даже не удивилась.
Глаза застилала дымка, а неприлично громкий вопль отчаянья, вырвавшийся из моего горла, заглушила сирена.
Во мне была пустота. Я не осознавала ничего. Не видела суетящихся и бегущих в панике людей, не чувствовала запаха гари – ещё более мерзостного, чем обычный медикаментозный, не понимала, что в удивительно прохладный летний день стало уж слишком жарко, а рёв противопожарной сирены принимала за свой крик души.
Наконец, сквозь пелену захлестнувшей меня боли, проступили очертания реального мира.
– Пожар, девушка!
Меня подхватили под локоть и грубо дёрнули вверх, отрывая от стула. Бумаги, лежавшие на моих коленях, вспорхнули испуганной стайкой белых птиц.
– Что? – прохрипела я и закашлялась от дыма.
– Горим! Беги!
Меня толкнули в спину с такой силой, что я почти свалилась на пол, чудом сохранив вертикальное положение. Но вместо того, чтоб, как обычно, огрызнуться на такое поведение, мысленно возблагодарила своего спасителя и ринулась в указанном толчком направлении.
Спаситель, увидев что я очнулась от своего транса, больше не стал со мной возиться и ринулся вперёд. Дым становился гуще, и я всё чаще на бегу врезалась в острые углы и стены.
Столкновение на полном ходу со стеной в том месте, где должен был быть проход к эвакуационной лестнице, вышибло из меня дух.
Тихонько сползла по стене вниз.
Тупик.
Пришла мысль что это даже иронично – в один день никого из Оресовых не станет.
Пришла и ушла.
Волосы противно липли к взмокшему лбу, и я тряхнула головой. Внизу дышалось ощутимо легче, но это не надолго. Ползком отправилась дальше по этажу, к обычной лестнице.
Кажется, я была последней выбирающейся из огня, и по дороге мне никто не встретился. Мимолётное облегчение вспыхнуло в моей душе. Даже не представляла, что бы стала делать в иной ситуации – спасать чью-то жизнь или свою.
Находясь в сознании только лишь из чистого упрямства, кубарем скатилась по лестнице. Ухватившись за дверной косяк, с усилием поднялась на ноги. Дверь на улицу была плотно прикрыта и ощущалась какой-то чересчур тяжёлой, когда я её толкнула и наконец выбралась наружу.
Жадно вдохнув чистый воздух, тут же закашлялась.
Когда приступ прошёл, стала дышать более мелко и осторожно.
Глаза слезились, и в первый момент показалось, что они подводят меня. И во второй момент тоже. И во все последующие.
Вместо улочки, которую я прискорбно хорошо знала, перед моим взором предстало нечто, что иначе как галлюцинацией не назовёшь. Впрочем, ничего внеземного не увидела. Пока ещё.
Зато увидела вместо спокойного спального района с серыми многоэтажками оживлённую узкую пешеходную улочку с двухэтажными разноцветными домиками. Обернувшись, убедилась в своей догадке: из одного такого же я только что и вывалилась. Из яркого такого, голубенького.
Решив не стоять на месте, а выяснить, что произошло, я пошла по направлению к основному потоку людей, наплевательски топча чей-то любовно подстриженный газон. С людьми заговаривать откровенно боялась: а вдруг я действительно умом тронулась и это тут же обнаружится? Дальше в моей фантазии меня незамедлительно увозила белая машинка с огоньками и добрыми докторами. Нет уж, хватит с меня машин с докторами!
На меня странно косились прохожие, заставляя привычно прятать исписанные чернилами руки в рукава, но это не особо помогало. Чернила змеились нестираемым клеймом и по моей шее, и по ладоням, и по пальцам – всему, что было не скрыто одеждой.
Впрочем, к такому мне не привыкать. Обстановка новая, а взгляды старые. Ничего необычного.
По крайней мере, они не тыкали пальцами и не заговаривали со мной – и на том спасибо.
Следуя за людьми, вышла на открытую площадь – видимо, центр города. Она была круглая, окружённая со всех сторон рядом домов, между которыми змеились дорожки вглубь города. По одной такой же только что пришла и я.
Площадь была вымощена красивыми белыми камнями, что, казалось бы, должны стать отвратительно-серыми, грязными, под столькими подошвами. Но нет, они сверкали чистотой и какой-то даже торжественностью. В середине камни меняли свой цвет, выстраиваясь в какой-то рисунок, символ, что казался удивительно знакомым...
Неверяще, дрожащими пальцами потянула рукав немного выше и уставилась на собственное запястье. Символ был там же, где и сегодня с утра. И был точной копией того громадного каменного рисунка мостовой.
На мгновение даже словно забыла как дышать. Что происходит?
Символ на моём запястье сдвинулся вверх и резво скрылся под рукавом. Ну уж нет, я ещё не всё выяснила! Обнажив руку насколько позволял рукав, тот самый символ я не обнаружила. Зато остальные уже хаотично передвигались, изменяя своё положение.
На запястье выплыл новый символ и замер там. Тут же движение остальных прекратилось.
Разочаровано вздохнула и опустила рукав обратно. После стала оглядываться, рассматривая подробнее странную площадь странного городка в своей странной галлюцинации.
Только теперь я обратила более пристальное внимание на дома вокруг площади. Все они, видимо, были не жилыми, а помещениями под рестораны и магазины. Над входом даже имелись вывески, на каждой из которых было по одному лишь символу. И каждый из этих символов был на моей коже.
Обомлев, я замерла на несколько мгновений. Вокруг меня сновали люди, негромко ведя свои разговоры, жизнь их шла своим чередом. Пахло попкорном и сладкой ватой, как в парках развлечений. Рядом с домами росли фигурно подстриженные деревья с глубоко-зелёной, переходящей в синеву, листвой. Дуновение ветра принесло маленький розовый цветок, похожий на сакуру, прямо в мою подставленную ладонь.
Каким-то образом этот цветок привёл меня в чувство. Нужно разобраться куда и каким образом я попала. А стоя на месте этого не сделаешь. Вот только куда именно мне идти?
Решение пришло быстро: я пересекла площадь и приблизилась к дому со знаком, выплывшим пару минут назад на моё запястье. Этот путь казался не хуже и не лучше других.
Так, теперь куда?
Решив руководствоваться тем же безумным принципом, подняла рукав, чтоб посмотреть рядом стоящие символы, но меня снова ожидала смена конфигурации.
К тому, что мои чернила бесконтрольно бегают по всему телу кроме, разве что, лица, я давно привыкла. Но никогда они не бегали так резво.
Когда чернила замерли, выставив новый одинокий символ мне на запястье, я пожала плечами и, отыскав такую же вывеску, двинулась в ту сторону.
В доказательство того, что поступаю правильно, на запястье снова выплыл новый символ.
С таким «компасом» на руке я прошагала, наверное, пол города, так и не найдя никаких ответов. Все надписи, на которые я натыкалась, состояли из одного из символов с моей кожи.
Я не знала, сколько прошло времени. Внутренние ощущения говорили что вечность, потихоньку клонящийся к закату диск дневного светила – что скоро вечер.
Тяжело вздохнула и поняла, что жутко устала. Нет, больше я никуда не пойду. Больше не последую за своей кожей, куда бы она меня не вела. Всё, хватит. Я выдохлась.
День выдался слишком трудным, слишком насыщенным, слишком безумным. Всё слишком.
Я как раз дошла до какого-то парка и тяжело опустилась на ярко-зелёную лужайку. Следом за этим поставила локти на согнутые колени и опустила резко потяжелевшую голову на руки.
Никаких других символов любого из известных мне языков за весь день я не встретила.
А языка с моей кожи не было на Земле.
Волей-неволей приходилось признать, что я каким-то образом попала... в другой мир.
Сколько я себя помнила, эти символы бегали по моей коже. Чернильно-чёрные, вёрткие словно мушки и всегда непонятные. Они собирались в строки, спирали, в неведомые мне последовательности.
Отец учил меня скрывать их.
Мы много переезжали, я не ходила по врачам и лечилась дома, не могла ни с кем общаться – ведь каждый раз так или иначе заходила речь о моей коже, испещрённой чернилами. И что я могла сказать? Что понятия не имею, что это? Не знаю ни значения этих надписей, ни того, почему и как они появились на моём младенческом ещё теле?
В детстве, обучаясь на дому, я каждый раз получала выговор за то, что изрисовала своё тело ручкой. Получал такие выговоры и отец, вместе с просьбами помыть, наконец, свою дочь. Отец не обращал на это внимания, а я, веря учителям, скребла кожу до крови, но символы стереть так и не смогла.
И всё же, ни смотря на мою «хромающую дисциплину», я была отличной ученицей, и учителя, тяжело вздыхая и качая головой, никуда больше не сообщали о моих странностях.
На улице я появлялась только замотанная в ткань с головы до пят. Длинные рукава, джинсы, перчатки и шарф даже в самую сильную жару – стоит ли упоминать, что меня по праву считали чудаковатой?
Когда мне исполнилось шестнадцать, я влилась в компанию панков. Я выкрасила половину своих чёрных, длинных волос в фиолетовый, гуляла с бунтарями и хулиганами, одевалась в потрёпанные, модно-рваные вещи.
Впрочем, не сказала бы чтоб мне это не нравилось и служило лишь прикрытием.
Благодаря той компании я наконец перестала скрывать руки и шею, стала открыто, даже демонстративно, носить свои символы и звала их татуировками. Тогда я наконец стала дышать свободно, не боясь, что меня упекут в больницу, исследовательский центр, зоопарк в конце-концов.
Люди всегда глазели на меня, но я стала лишь бунтаркой-панком, татуированной фиолетоволосой чудачкой, не более. И меня это устраивало.
Теперь же... Я попала в мир, где эти символы что-то значат. Но я не знаю что. И я не знаю как защитить себя от участи экспериментального объекта, чудика, которого следует изучить, желательно препарировав при этом.
От тяжёлых мыслей меня отвлёк детский смех, прозвеневший прямо над ухом. Девчонка лет семи пронеслась мимо мрачной чудачки, сидящей на газоне, и бросилась на шею отцу. Тот радостно закружил её под ставший ещё звонче смех. Поставив на ноги, он достал спрятанный за спиной подарок – яркого воздушного змея.
Как заворожённая, я смотрела на них во все глаза. На то, как они вместе разматывают верёвку с катушки; как в детском нетерпении девочка постукивала ножкой в ожидании ветра; как они вдвоём подбрасывали змея, а тот падал наземь, не успев взлететь; и как наконец появился достаточно сильный порыв ветра и змей взмыл вверх, быстро-быстро разматывая верёвку и взлетая всё выше и выше. На то, какими счастливыми и сияющими выглядели они оба.
Тот факт, что я всё знала и была ко всему готова, что утром даже не представляла, увижу ли отца ещё раз, не означало, что всё далось мне безболезненно. Самая сильная связь, связь родителя и ребёнка, с громким треском разорвалась сегодня безвозвратно.
Мне не хватало его. Очень.
– Манэрра, с вами всё в порядке?
Засмотревшись на дочь с отцом, лишь краем глаза заметила что рядом со мной кто-то опустился на траву, но не придала этому значения. После этих слов пришлось обратить внимание на говорившего.
Рядом со мной прямо на траве сидел пожилой мужчина в элегантном светлом костюме. Так по-наплевательски относилась к своей одежде только я. Удивительно.
– Да, конечно, всё хорошо, – соврала ему.
Ещё днём я отметила, что, хоть символы и не понимаю, зато разговоры прохожих звучали на моём языке.
– Мне так не кажется, – покачал головой собеседник и указал на мои руки, покрытые чернилами.
– Что?
– Ваши символы. Они открыты постороннему взору, неподконтрольны вам. Что с вами произошло?
В глазах мужчины читалось волнение и желание помочь. Я же в ответ нахмурилась.
Что значит «неподконтрольны»? Они всю жизнь такие. Разве их можно контролировать?
Впрочем, от этого мира можно ожидать что угодно.
Главное теперь провернуть всё правильно, извернуться в словах и узнать всё нужное мне, не подвергая себя опасности. Конечно, может тут и между мирами ходить – нормально, но что если нет?
– Я... Я не знаю, как их контролировать, – предельно честно ответила мужчине. Затем, покривив душой, добавила банальную ложь: – Я потеряла память.
На лице моего собеседника отразилось сомнение. Да знаю я, что отговорка глупая! Ничего больше в голову не пришло, а затягивать паузу ещё больше было бы решением ещё глупее.
– Ла-адно, – протянул мужчина. – Ладно. Я могу вам помочь, если позволите.
– Что нужно сделать?
– Закройте глаза.
Я насторожено покосилась на мужчину. Волосы у него были светло-серые, но не седые, коротко и аккуратно стриженые. Светло-карие глаза за круглыми очками в золотой оправе смотрели на меня открыто и ожидающе.
Он напоминал скорее чьего-то любящего доброго дедушку, чем человека, способного мне навредить.
И я решила довериться ему.
– Хорошо. Теперь сделайте глубокий вдох и выдох. Следуйте размеренному темпу. Да, вот так. Вдох. Выдох. Вдох... Теперь представьте чистый лист бумаги. Белый, новый, шуршащий. Белоснежный настолько, что почти режет глаза. Вдох. Выдох...
Когда ощутила через рукав сначала тепло, а затем и прикосновение на своём предплечье, я смогла сдержать дрожь неожиданности. Зато через пару секунд дрожь сотрясла всё моё тело.
Я потрясённо распахнула глаза. Концентрации как не бывало.
– Вот и всё, – сказал мне мужчина и убрал руку.
А я в неверии уставилась на свои ладони. Резко дёрнула рукава вверх, затем, не боясь выглядеть странно, закатила штанины джинсов до колен. Я бы подняла их и выше, да только эластичная ткань сопротивлялась этому моему неприличному рвению. Но мне хватило и увиденного.
Чернил.
Нигде.
Не было.
Впервые в жизни видела свою кожу чистой. Обычной. Сливочно-белой, и впрямь как бумага – я ведь никогда в жизни не загорала.
От необычности происходящего, от неожиданности, от нервного потрясения – от всего и сразу – на моих глазах выступили слёзы.
Двадцать два года я мучилась, двадцать два года стыдилась и ненавидела свою кожу, чтоб в другом мире всё можно было исправить за пару минут!
– Всё хорошо, манэрра. Всё прошло. Вы молодец! – Как маленькую успокаивал меня мужчина. Разве что по голове не погладил, чтоб уж совсем как в детстве.
– Я... Я сейчас, – всхлипнула в ответ и стала вытирать слёзы.
Быстро вернув контроль над своими чувствами, поблагодарила мужчину.
Это было просто невероятно! Да если б на Земле я могла избавиться от чернил, вся бы жизнь изменилась! При чём в лучшую сторону!
– Вы правда потеряли память? – спросил у меня мой спаситель. – Я могу сопроводить вас к целителю. Сейчас, конечно, далеко не приёмные часы, но... Он не откажет старому другу.
