ГЛАВА 1
Долетел Финист до окна, ударился об острые ножи да об иглы и стекла, бился-бился, всю грудь изранил… Тогда Финист сказал громко: “Прощай, моя красная девица! Коли нужен я тебе, ты найдёшь меня, хоть и далеко я буду!”
Вот уж насколько не привечала с первого дня знакомства Улита Буслаевна ныне покойную сноху, но всегда за ней признавала: хороша всё же баба оказалась, повезло младшему брату с супружницей. И красотой женской вышла, и нравом. К старшей сестре мужа обращалась почтительно, дом вела умело, за хозяйство радела; брат ещё говаривал, что и советы дельные по торговым делам была горазда давать. Но в этом Улита уже сомневалась: бабское ли это дело - в негоциации разбираться. Брат вообще на жену свою надышаться не мог, всё ей в глаза заглядывал, единое желание предугадать спешил. Да только и у самого наилучшего яблока на кожуре червоточинка найдётся.
Но как ни хороша была Оляна, как ни приветлива, да всё же была она чужачкой с заморской стороны невесть какого роду-племени, а не местной девушкой, с хорошим приданым, одобренной матерью жениха, о которой всё наперёд известно. Когда только привёз Ждан молодую жену в отчий дом, Олянка честь по чести на все расспросы ответила, что, мол, сирота она круглая и родителей не помнит; бесприданница, потому жила в услужении у бабушки и ковры шёлковые ткала. С мужем так и встретилась, когда он в городе чужеземном диковинки искал, чтобы продать их подороже на земле родной. Да только не поверила в эту побасенку Улита. Ведь нет-нет да оговаривалась братова жена: там слово, тут намек, и совсем невероятная картина со временем стала складываться. У Улиты по всем догадкам выходило, что не приживалкой у старушки жила Оляна, а была богатой наследницей, которую держали под надзором чуть ли не в золотой клетке. И не по обычаю Ждан её сосватал, а купил за триста рублей. Хотя как богатую наследницу продать могли или замуж за простого парня отдать, Улита не представляла, как и не могла помыслить, что у брата, в то время ещё приказчика, нашлось целых три сотни рублей. Поэтому всем кумушкам рассказывала о брате, что увидал он на чужой стороне девицу пригожую да работящую и задумал её в жены взять. А коли ведёт она себя иногда не по чину, так это оттого, что без пригляда сиротой росла, да на чужбине, где всё всегда иначе делается. Рассказывала, а сама не верила. Не верила, но чужие разговоры окорачивала, когда при ней Оляну обсуждать принимались. Да и как не обсуждать: было что-то в ней ненашенское, непривычное, а как в глаза кому посмотрит, так словно в душу заглянет. Со временем пообвыклась Оляна, набралась повадок правильных, да и у шафурок [1]
Закрыть
новые причины языки чесать появились. Но как не пришлась Улите сноха по сердцу с самого начала, так до конца это и осталось.сплетницы
Ждан хоть и стал купцом с грамотой, часто сам с товарным поездом ездил. Был у него дар: умел диковинки разные по заказу находить. Коли кому что редкое требовалось, то к нему на поклон и шли. А так как не понесла Оляна мужу наследника, лишь трёх девочек-погодок родила, то была у Улиты ещё одна причина для недовольства. Хотя брат дочерям радовался, Улита же тайком хмурилась: за прошедшие годы разрослось у него дело, а передавать всё нажитое, получается, и некому будет. Разве что дочерей за нужных людей сговорить. Тем более, что сёстры красавицами росли, родителям на загляденье, пусть и нравом разные. Старшие две больше друг за дружку держались, а младшая – к матери льнула. Да и похожи они промеж собой были так, что могли друг в друга, как в отражение смотреться.
Настасья да Алёна, как подросли, часто в гости к тётке бегать стали, с братьями и сестрами двоюродными играть, а Оляна с Марьюшкой одни в доме оставались. Как сказывала потом Улите старая нянька, они то в куклы играли, то Оляна дочери сказки да былины своей родины рассказывала, а когда Марья подросла, то стали они сны обсуждать: что о чём означает, какую судьбу приснившееся готовит. И это тоже не нравилось Улите, так как она считала, что через сны нечистый бла'зит, а в вещие и подавно не верила; но в семью брата лезть не смела, лишь боялась, что об этом кто из чужих проведает.
Раз в особо суровую зиму Оляна так простудилась, что сгорела от горячки за несколько дней. Ждан страшно горевал, и Улита боялась, что брат вслед за покойной уйдёт, но обошлось. Слово, данное жене, его удержало: дочерей вырастить и в мир выпустить. Уж в каком довольстве жили дочери ранее, так после смерти матери они от отца и вовсе никакого запрета ни в чём не видели.
Со временем задумал брат взять на двор какую-нибудь бобылку половчее, нянюшка к тому времени совсем немощной стала, не успевала за всеми доглядывать. Но Марьюшка воспротивилась и сказала, что сама будет хозяйство вести. А брату что? Как будто мужик что-то в бабских домашних делах понимает? Ему лишь бы всё в доме как при жене было. И тут уж не удержалась Улита: ведь это против всех обычаев, чтобы младшая за хозяйством да за старшими сёстрами приглядывала. Но не стал её Ждан слушать, ведь смотрел он на младшенькую, а видел жену любимую, и ни в чём через это ей отказать не мог. А Настасья с Алёнкой и рады были от дел по дому лытать [2]
Закрыть
, да только что они в том возрасте понимать могли…бездельничать
Так и повелось с тех пор, что Марьюшка вместо матери дом вести стала. Да только какой там догляд поначалу выходил? Марья, хоть и была матерью выучена всему, что девица в её возрасте знать должна была, нет-нет да к Улите за подмогой и обращалась. А о том, чтобы у сестриц помощи попросить, или наставлять их или указывать им в чём, и речи не было. Старшие Настасья и Алёна день-деньской прихорашиваются, подарки отцовы перебирают, али в гости прохаживаются, пока младшая по хозяйству с нянюшкой гоношится. Но со времени всё у Марьюшки стало ладиться, Улита даже её в пример своим дочерям ставила. Младшая племянница, в отличие от старших сестёр, была нешумливой, не по годам серьёзной и спокойной. Отца почитала, а тётушкины советы всегда с уважением принимала.
Прошло сколько лет – заневестились сёстры. За эти годы уж отчаялась Улита до брата простую мысль донести: негоже девкам расти без женского догляду, особенно, когда они в самый возраст вошли. В эту пору им не сколько ласка материнская надобна, а строгость. Ведь кто, как не мудрая женщина уму-разуму научит, от ошибок убережет, верный путь укажет. Опять же, старшие отроковицы оказались норовистыми, несдержанными, что ни день – новая ссора. А у Улиты свои невесты да женихи выросли, ей не до племянниц. Настасья да Алёнка от безделья уж и не знали что придумать, о чём ещё отца попросить, каких только безделиц он им не привозил, а тем мало. Их бы замуж выдать, да вот беда; все уж знают, что не привычны эти девицы к женскому труду. Даже приданое не своими руками делали, а отцовыми подарками сундуки нагнетали. Вот и не стремятся на двор свахи, хоть у невест и богатое приданое, да на такой товар поди найди купца. А жадных и алчных Ждан сам не привечает.
А сегодня с утра пораньше прислали старшие племянницы весточку, прийти слезно просили, чего с роду за ними не водилось. Улита после завтрака мужа да сыновей на работу проводила, дочерям поручения по дому раздала и велела коляску запрягать. Пока доехала, испереживалась: не беда ли? Ждан как раз на позатой неделе вернулся после долгой отлучки, заезжал к ней с подарками, хвалился, что привёз Марьюшке гостинец, насилу отыскал.
К удивлению Улиты, на улице у ворот её встретил Ждан. Несмотря на дурные мысли, сестра в который раз братом залюбовалась: в юных годах он был нескладный, как жеребенок, и таким же игривым и ласковым, любому доброму слову верил. Но только сестра уже знала, что брат теперь только с дочерьми бывает добрым да ласковым, со всеми иными, даже со старшей сестрой, мог свой упрямый характер являть. С возрастом Ждан хоть и заматерел, но не потерял простодушного выражения лица, которое часто вводило в заблуждение тех, кто надеялся обмануть этакого лопуха. Да только более удачливого и прозорливого купца попробуй ещё найти. Красавец, на него многие бабёнки засматриваются, женой в его дом войти хотят, да только Ждан после смерти Оляны на других женщин и не смотрит. И вот сейчас этот взрослый и солидный мужчина со всех ног бросился помогать Улите выйти из коляски и при этом смотрел на неё с отчаянной надеждой, как в далёком детстве, когда он не справился с гусиной стаей и, растерянный и пощипанный до синяков, прибежал к ней за помощью. Тогда сестра легко выручила его из беды: наказала обидчиков с помощью крепкого прутика… И как-то при виде такого потерянного брата на сердце сразу отлегло, видать, ничего серьёзного не случилось, обычная недомолва между отцом и старшими дочерьми. Ждан всегда тяжело переживал их выкрутасы, которых в последнее время становилось всё больше и больше. Но окоротить девиц у брата так и не хватало духу, ведь Настасья и Алёнка при любом признаке отцова гнева начинали лить слёзы. Так что Улита ожидала нелёгкий, но необходимый разговор; не любила она больше нужного в семью брата лезть, как бы потом виновной не оказаться.
Вначале брат суетливо и со всею внимательностью проводил Улиту в горницу, попутно поминая добрым словом столяра, что мастерил на заказ не только резной стол и перемётные скамьи, но и вон тот поставец. Затем Ждан долго и обстоятельно расспрашивал о том, как живут-поживают его зять да племянники, что нового случилось на её дворе, разродилась ли кошка. Когда же челядинка накрыла стол к чаю, он принялся самолично потчевать сестру да расхваливать заморские угощения. При этом племянницы ко столу так и не вышли, очевидно размолвка была крупной, и им запретили покидать верхние покои, но вот отсутствие Марьюшки удивляло. Да и в доме было на удивление тихо, лишь в открытое окно со двора доносились обычные звуки и тяжелый, густой запах распустившейся черёмухи.
Улита с интересом обсудила узоры на спинках у скамей и даже спросила, на какой улице умелец обитает, терпеливо ответила на вопросы о здравии приблудной кошки и её выводке и отдала должное ароматному заморскому чаю и сахарным сладостям. Но вместе с содержимым чашки подошло к концу и её терпение.
- Помнишь, братик, ты в детстве очень любил сказку о Василисе и её волшебной куколке? Ну так вот: ты меня покормил – я покушала, теперь готова и о горе твоём послушать.
- Ну право слово, Улита, что ты со мной, как с маленьким, - обиженно прогудел Ждан и надолго замолчал.
Пока брат слова для серьезного разговора подбирал, Улита с интересом осматривала горницу; давно она в гостях не была. Увиденное ей пришлось по нраву, ведь по всему выходило, что дела у Ждана шли хорошо. На угловой поставец и в самом деле было любо-дорого смотреть: изукрашенный тонкой резьбой, на открытых полках красуется стеклянная цветная посуда, хрустальные рюмки да жестяные расписные блюда. Вместо половиков под ногами лежали заморские узорчатые ковры, пожалуй, и в лавках такие ещё не продавались. Вдругорядь Улита сама себе призналась: рачительной хозяюшкой Марья выросла, вон как сумела горницу обставить, и самим приятно жить, и кого нужного в гости не стыдно пригласить.
- С Марьюшкой беда.
От произнесённых Жданом слов Улита вся охолодела.
- И ты молчал… да как… да что приключилось-то… кто посмел?
- Да не об этом речь, тут другое, - замялся Ждан.
- Не об этом – это об чём? Да говори толком.
Улита, осердясь, так сильно топнула, что на столе не только чашки на блюдцах жалобно звякнули, но и самовар слегка подпрыгнул.
- Ты погоди, вуечка [3]
Закрыть
, я сейчас… Ты может чайку ещё…сестренка
- Жда-а-ан…
В голосе Улиты явственно слышался гнев, и, наученный на горьком детском опыте, брат принялся торопливо рассказывать:
- Я тебе уж жалился, что в последние разы, как за товаром ездил, по просьбе Марьюшки всё диковинку искал – пёрышко Ясного сокола. Насилу на третий раз нашёл.
- Было дело, говаривал.
- Ну так вот, только того я тебе не открыл, каким способом то пёрышко мне досталось.
- Неужто не купил, а что дурное сделал?
- Нет, сестра, не возводи напраслины. Я, чтобы доченьку порадовать, все места знаемые, да и незнаемые объездил, но так и не сыскал ничего. А когда на третий раз домой с пустыми руками возвращался, то прямо на дороге и встретил старичка ветхого. Он-то меня сам и спросил, дескать, о чём кручинюсь. А как я без утайки рассказал о моей безгоде, сам помог.
- Так уж и помог? Сам?
Судя по голосу, Улита уже не так сердилась, поэтому ободрённый Ждан уверенно продолжил:
- Сам, вуечка, сам. Я даже глазам своим не поверил, когда он коробочку мне протянул, а в коробочке той пёрышко лежало. С виду невзрачное, но я его из стороны в сторону повертал, так и убедился – соколиное. Да тут радостью меня и накрыло, что добыл я для Марьюшки диковинку на потребу. И только старичка собрался отблагодарить, как и вижу, что нет его, словно и не было.
Ждан на миг замолчал, переводя дух, а Улита стала прислушиваться к своему глухо забившемуся сердцу.
- Ну так вот, приехал я, дочери навстречу выскочили, обнимают, ластятся. А Марусенька в глаза так заглядывает, ну, понятное дело, волнуется. А я и не стал её мучить, прямо на дворе коробочку с пёрышком отдал. Она, словно драгоценность какую, коробочку эту целует, к груди прижимает, сама смеётся, от радости на месте кружится. А уж мне как на её счастье благостно смотреть было, словами не передашь. Да ты ж меня видела, я к вам приезжал тем вечером.
Улита на это лишь кивнула, сил сказать что у неё почему-то не было. Ждан всё же засуетился, потянулся к самовару.
- А через пару дней это и случилось.
- Что? – неверным голосом выдохнула Улита.
- Настасьюшка да Алёнушка ко мне с утречка пришли, - наливая в чашки чаю, обронил нахмурившийся Ждан. – Гомонят, друг друга перебивают, насилу утихомирил… Лучше бы и не слышал вовсе…
Брат с сестрой помолчали. Чай уже давно остыл и отдавал горечью, а может это нехорошее предчувствие перехватывало горло, Улита не знала. Но, как бы не хотелось ей не слышать, узнать, что случилось, было надобно. Она решительно поставила чашку и посмотрела на Ждана.
- Так нелепицу они пустозвонили, - понятливо продолжил он. – Будто слыхали, как у Марьюшки по ночам кто-то в тереме бывает, да разговоры с нею ведёт.
- А ты что? – Улита на груди руки свела, да на брата посмотрела пристально.
- А что я? – смутился он под её взором. – Отругал их, что напраслину на сестру возводят. Ну откуда в доме моём кому чужому быть, да ещё и ночью?..
- И это всё?
- Нет. Сегодня на утренней заре разбудили меня крики со двора, словно птицы переполошились. Я вначале подумал, что это дикий зверь к курям залез и резвится. Но когда спустился – так и нет никого, лишь кровь у завалинки виднеется. Да пару пестрых перышков ветер по земле гоняет. Там как раз всё черёмуховым цветом засыпано, и на белом хорошо видать. Я глаза-то поднял осмотреться, так и обомлел: на окошке в терем Марьюшки резные наличники ножами да осколышами стекла утыканы, а с них кровь на землю капает.
- И кто же это сотворил?
- Я девку-чернавку пытал, так и созналась, что Настасья с Алёнкой накануне велели ножей принести… Я тогда их принялся допрашивать, зачем так поступили, так не отвечают толком, лишь плачут. Да я их и запер… А вот как они тебе всё ж весточку отправили? Когда успели? - изумился Ждан. – Но хоть тут верно поступили, я итак собирался за тобою коляску посылать.
