…И говорит Царевна-лягушка: «Ложись-ка, Иван-царевич, спать-почивать. Утро вечера мудренее»… И проснулся Иван-царевич утром, и как начали они любиться-голубиться , что забыли и о лягушечьей шкуре, и о царском пире, и обо всем на свете! А маки да няньки крепко держали двери их светлицы, чтобы чада подросшие, то бишь ивано-лягушачьи дети, к родителям с утреца не ворвались и не увидели того, чего дитятям и знать-то не положено.
В тот вечер не задалось у них как-то. Забегались, родимые! Шутка ли, ковров натки, хлебов испеки, полотна побели… и что там еще в сказках делать положено? Царевич опять же на охоту неудачно сходил: третий раз медведя отпустить пришлось – уговаривает, пригожусь, мол, а сам в прошлом годе так меду и не принес, собака!
Да, непросто живется в сказке приличным людям. Одна радость — секс. Сказочный, волшебный секс, всё, как Баба Яга обещала. Без детей вольготно было, а нынче непросто: ни к печке прижаться, ни в сенях пошалить. Мамки да няньки — женщины уже в годах, все понимают, но справляться им все сложнее и сложнее, детки-то подрастают, вопросы разные задают, носы веснушчатые суют, куда не надо. Беда, одним словом, только и времечка осталось, что темной ночью. Ивану-царевичу, понятное дело, по барабану, когда и где, а вот Царевна-лягушка, хоть и на болте выросла, да с Кощеем якшалась, от работы не отлынивала. А что мамки да няньки за ее все по ночам делали – это напраслину злые люди возвели. Не было этого. Вернее, всего два раза. Или три? Да и как устоять, если коли в светлице шелка да бархаты постелены, икра заморская, баклажанная по плошкам разложена, зелено вино по кружкам разлито, перепела жареные так и дымятся, так итак и дымятся, да Кот-баюн с завязанными глазами серенады размурлыкивает…
Обычно ж все не так, обычно язык на плечо и к стенке и: «Отстань, Вань, голова болит, руки отваливаются». И тут начинается: «да я ж тебя из болота… А ты еще неизвестно чем с Кощеем занималась…» Ну уступит царевна, без всякого настроения поохает, поахает, лишь бы муженек к Марье-Искуснице не ускакал. У нее-то прозвище само за себя говорит, да семеро по лавкам не сидят, да царей в свекрах не водится. А тут весь день на имидж работаешь-работаешь, а удовольствия никакого!
Призадумалась тут Царевна-лягушка. Как-никак, женщина она видная, что называется – кровь с молоком. Вон Змей Горыныч, даром, что рептилия, и тот третьего дня одну свою шею свернул, когда она в речке белье полоскала. А Никита-Кожемяка, тот и вовсе в тридесятое царство убежать предлагал. Все рассказывал, почем нынче кожаные куртки.
Да только слово лягушечье крепче гранита. Вот и решила Царевна пойти за советом к Бабе-яге, давнему другу своему.
Повернулась избушка к лесу задом, к царевне передом. Баба-яга дверь скрипучую распахнула, давнюю подругу принимает пуще заморского гостя. По давней традиции, в баньке попарились, медовухи хлопнули, и пошла у них беседа-разговор про житье-бытье девичье. Плачется Царевна-лягушка: «Гнёт ломает меня кручина горькая – жизнь половая летит ко всем чертям, от благоверного ни сна, ни продыха!» Тут Баба-яга, как водится, достала блюдечко с яблочком и давай подружке сердечной картинки срамные заморские показывать. Отвела царевна белой рученькой блюдце в сторону: «Да не в том кручина, что фантазии не хватает, а в том, что надоело мне ночью миловаться. А Ваня, он же ранимый такой, у него организм оргазма требует. Вот и приходится уступать. Только и радости, что дети спят, не мешают мамке с тятькой.
Задумалась Баба-яга. Недолго сказка сказывается, да долго дело делается. Перебрала ведьма старая все варенья-снадобья, пару волос седых из бородавки выдернула — все не то! Тут топнула она ногой, взмахнула рукой, завертелась волчком: «Вот дура старая! Есть, красна девица, для тебя адекватное решение проблемы дисгармонии в супружеских отношениях! Утром нужно сексом заниматься! Утром! И он во все оружии, и тебе на целый день заряд бодрости!»
Не бежала — летела во родимую сторонушку Царевна-лягушка. Прибежала, а на небе зорька ясная занимается, подсолнухи к солнцу поворачиваются, пташки ранние просыпаются. Умылась ключевой водой красавица, сарафан скинула, да и в опочивальню, а там муж сонный, ко всему готовый, сладкий такой, аж скулы сводит, как съесть хочется. Царевна к Ивану-царевичу под бочок: «Откройся глазок, откройся другой, откройся третий! Тьфу! В смысле, вот она я — суженая твоя!» Ох, что тут было! Дубы столетние сотрясалися, куры рябые просыпалися, полы сосновые прогибалися…
Вот с тех самых пор стали царевич с царевною жить ладком. Выйдет, бывалоче, Царевна-лягушка во двор, на три стороны потянется, на утро летнее полюбуется, да за дело примется со рвением, доселе не виданным. И все у нее спорится, все ладится. И дом выметен, и коровы доены, и Сивка-Бурка в стойле овсом хрустит. Помолодела, похорошела. А Иван-царевич погрустил, да и привык. Шутка ли, жена довольна, в доме мир и покой. Стали они жить-поживать да добра наживать, да над сказками посмеиваться, где героиня герою говорит: «Утро вечера мудренее, любимый!»
В тот вечер не задалось у них как-то. Забегались, родимые! Шутка ли, ковров натки, хлебов испеки, полотна побели… и что там еще в сказках делать положено? Царевич опять же на охоту неудачно сходил: третий раз медведя отпустить пришлось – уговаривает, пригожусь, мол, а сам в прошлом годе так меду и не принес, собака!
Да, непросто живется в сказке приличным людям. Одна радость — секс. Сказочный, волшебный секс, всё, как Баба Яга обещала. Без детей вольготно было, а нынче непросто: ни к печке прижаться, ни в сенях пошалить. Мамки да няньки — женщины уже в годах, все понимают, но справляться им все сложнее и сложнее, детки-то подрастают, вопросы разные задают, носы веснушчатые суют, куда не надо. Беда, одним словом, только и времечка осталось, что темной ночью. Ивану-царевичу, понятное дело, по барабану, когда и где, а вот Царевна-лягушка, хоть и на болте выросла, да с Кощеем якшалась, от работы не отлынивала. А что мамки да няньки за ее все по ночам делали – это напраслину злые люди возвели. Не было этого. Вернее, всего два раза. Или три? Да и как устоять, если коли в светлице шелка да бархаты постелены, икра заморская, баклажанная по плошкам разложена, зелено вино по кружкам разлито, перепела жареные так и дымятся, так итак и дымятся, да Кот-баюн с завязанными глазами серенады размурлыкивает…
Обычно ж все не так, обычно язык на плечо и к стенке и: «Отстань, Вань, голова болит, руки отваливаются». И тут начинается: «да я ж тебя из болота… А ты еще неизвестно чем с Кощеем занималась…» Ну уступит царевна, без всякого настроения поохает, поахает, лишь бы муженек к Марье-Искуснице не ускакал. У нее-то прозвище само за себя говорит, да семеро по лавкам не сидят, да царей в свекрах не водится. А тут весь день на имидж работаешь-работаешь, а удовольствия никакого!
Призадумалась тут Царевна-лягушка. Как-никак, женщина она видная, что называется – кровь с молоком. Вон Змей Горыныч, даром, что рептилия, и тот третьего дня одну свою шею свернул, когда она в речке белье полоскала. А Никита-Кожемяка, тот и вовсе в тридесятое царство убежать предлагал. Все рассказывал, почем нынче кожаные куртки.
Да только слово лягушечье крепче гранита. Вот и решила Царевна пойти за советом к Бабе-яге, давнему другу своему.
Повернулась избушка к лесу задом, к царевне передом. Баба-яга дверь скрипучую распахнула, давнюю подругу принимает пуще заморского гостя. По давней традиции, в баньке попарились, медовухи хлопнули, и пошла у них беседа-разговор про житье-бытье девичье. Плачется Царевна-лягушка: «Гнёт ломает меня кручина горькая – жизнь половая летит ко всем чертям, от благоверного ни сна, ни продыха!» Тут Баба-яга, как водится, достала блюдечко с яблочком и давай подружке сердечной картинки срамные заморские показывать. Отвела царевна белой рученькой блюдце в сторону: «Да не в том кручина, что фантазии не хватает, а в том, что надоело мне ночью миловаться. А Ваня, он же ранимый такой, у него организм оргазма требует. Вот и приходится уступать. Только и радости, что дети спят, не мешают мамке с тятькой.
Задумалась Баба-яга. Недолго сказка сказывается, да долго дело делается. Перебрала ведьма старая все варенья-снадобья, пару волос седых из бородавки выдернула — все не то! Тут топнула она ногой, взмахнула рукой, завертелась волчком: «Вот дура старая! Есть, красна девица, для тебя адекватное решение проблемы дисгармонии в супружеских отношениях! Утром нужно сексом заниматься! Утром! И он во все оружии, и тебе на целый день заряд бодрости!»
Не бежала — летела во родимую сторонушку Царевна-лягушка. Прибежала, а на небе зорька ясная занимается, подсолнухи к солнцу поворачиваются, пташки ранние просыпаются. Умылась ключевой водой красавица, сарафан скинула, да и в опочивальню, а там муж сонный, ко всему готовый, сладкий такой, аж скулы сводит, как съесть хочется. Царевна к Ивану-царевичу под бочок: «Откройся глазок, откройся другой, откройся третий! Тьфу! В смысле, вот она я — суженая твоя!» Ох, что тут было! Дубы столетние сотрясалися, куры рябые просыпалися, полы сосновые прогибалися…
Вот с тех самых пор стали царевич с царевною жить ладком. Выйдет, бывалоче, Царевна-лягушка во двор, на три стороны потянется, на утро летнее полюбуется, да за дело примется со рвением, доселе не виданным. И все у нее спорится, все ладится. И дом выметен, и коровы доены, и Сивка-Бурка в стойле овсом хрустит. Помолодела, похорошела. А Иван-царевич погрустил, да и привык. Шутка ли, жена довольна, в доме мир и покой. Стали они жить-поживать да добра наживать, да над сказками посмеиваться, где героиня герою говорит: «Утро вечера мудренее, любимый!»
