Глава 1. Глория
Глория стояла перед зеркалом и придирчиво рассматривала своё отражение. Непослушные тёмные волосы строптиво выбивались из строгого пучка. Обветренные, припухшие, будто от поцелуев, губы, решительно отвергали губную помаду. Худые локти и колени нелепо торчали из-под формы официантки, будто она кузнечик. Впрочем, аппетитная округлая грудь Глории тоже вырисовывалась под тонкой рубашкой, и эти округлости играли первую скрипку в оркестре её неординарной, вызывающей внешности. Глория показала себе язык, улыбнулась и вышла из уборной.
– Глория! Ну где ты ходишь?! У нас фуршет! Я ничего не успеваю! – требовательный голос напарницы Кэтрин вернул Глорию с небес на землю.
Кэтрин, грузная, низкорослая барменша с тёмным пушком над верхней губой, одним своим взглядом могла довести до обморока любого. Но предпочитала отрываться на Глории.
– Бери тряпку и бегом протирай столы! – Кэтрин всучила Глории мерзкую вонючую тряпку и продолжила протирать вечно мутные бокалы, которым, казалось, ничто уже не поможет.
Глория, стараясь не вдыхать в себя аромат ресторанных будней, принялась порхать между столами, как бабочка, у которой есть только один день, чтобы прожить целую жизнь.
В зале было пусто. Тяжёлый, натруженный город ещё не выпустил из себя усталых господ, не позволяя им утонуть в мягких глубоких креслах и, потягивая коктейли, скользить сальными взглядами по упругим бёдрам вечно улыбающихся официанток. Похлопывать их толстыми, как сосиски, пальцами, по мягким условно-доступным местам, оставляя на выглаженной одежде желто-сальные следы. Которые неизменно проигрывали циничную партию в покер обнадёживающе-хрустящим чаевыми.
В полумрак обеденного зала вошли двое. Глория, тайком вставив в уши наушники – этакие таблетки от реальности, находилась в своём собственном маленьком мирке и не замечала ничего вокруг. Она протирала ненавистные полированные поверхности бесконечных столов, покорно и методично, как юнга драит палубу корабля. И, только почувствовав, как её ягодица упёрлась во что-то большое и незыблемо-твёрдое, как скала, Глория изумлённо обернулась.
Прямо перед ней стоял Артур. Ох, не спрашивайте, откуда она знала его имя. Артура знали все. Это наглое, оскорбительно-красивое лицо с хищным голливудским оскалом и прищуром вечно оценивающих глаз…Эти волосы, упругой волной покоряющие высокий упрямый лоб…Эти губы, изогнутые в вечной усмешке, каждую минуту готовые впиться в женскую плоть…Это совершенство с утра до ночи взирало на унылых домохозяек, жёстких бизнес-леди и разнузданных светских львиц с экранов телевизоров, мерцающих мониторов и обложек фальшивого глянца.
Перед ней стоял Артур Дрейк. Суперзвезда, величайший актёр современности, заранее увековеченный везде, где только можно. Самый притягательный мужчина на свете.
И это в его могучий торс так нагло упиралась пятая точка Глории, обтянутая форменной юбкой. Отскочив, как ошпаренная, от нежданного гостя, Глория незаметно, как ей казалось, извлекла из ушей наушники, а изо рта – жвачку. Сжав запрещённый предметы в своей влажной ладони, она испуганно смотрела на Артура.
– Как необычно тут встречают гостей, – произнёс Артур с улыбкой. Его голос звучал так призывно, так уверенно и липко, что Глории показалось: он возьмёт её прямо сейчас, здесь, на этом залапанном сотнями жирных пальцев столе. И будет делать это до тех пор, пока столешница не станет идеально гладкой. Отполированной, как и сама Глория. Неожиданно, при мысли об этом, Глория почувствовала, как её сердце подкралось куда-то к горлу, а грудь под форменным фартуком собралась и сжалась, будто от холода. Но холода не было. Наоборот, снизу живота поднимался нестерпимый жар, как будто она погружалась в пульсирующие зыбучие пески, чтобы остаться там навсегда.
– Девушка! Вы так и будете тут стоять? – строгий женский голос, натянутый, как струна, вывел её из тумана, который окружал её, словно лодку, в океане бушующей плоти.
Глория перевела взгляд на даму, которая сопровождала Артура.
– Да. То есть нет. Простите, – неуверенно проблеяла Глория.
Дама закатила глаза. Вероятно, она имела удовольствие наблюдать подобное изо дня в день, без каких-либо отклонений от маршрута. Маршрута следования первобытной страсти между мужчиной и женщиной. Оставалось загадкой, почему она сама, эта женщина без возраста, похожая на птицу, не таяла от взглядов Артура и не замирала от его бархатного голоса. Может, он разбил ей сердце или она давно мертва?
– Прекратите на меня пялиться. Лучше принесите кофе! Эспрессо и латте! – потребовала незнакомка.
Глория растерянно удалилась.
Вернувшись, она застала сладкую парочку за отдельно стоящим столиком, рядом с которым журчал маленький искусственный прудик с карпами кои. Некоторые посетители думали, что их разводят для готовки, но персонал даже в шутку отвергал эту чудовищную мысль. Глория принесла кофейник, молочник со сливками, сахар и две крохотные чашечки. Как будто она снова вернулась в детство и устроила чаепитие в кукольном доме. Так Глория заставляла себя думать, чтобы отвлечься и не позволить себе снова поддаться бешеной энергетике этого самодовольного, разнузданного самца. С её щёк до сих пор не сошёл румянец, поэтому Глория изо всех сил старалась не смотреть на Артура и его спутницу, чтобы её не уличили в чрезмерном волнении.
Но Артур и не думал отпускать свою жертву. Он исподлобья наблюдал за приближающейся Глорией, а, когда она наклонилась, чтобы сервировать стол, он принял из её рук чашку и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Глория почувствовала мощный электрический разряд: он пронзил её тело, да так, что она прикусила язык. Руки перестали слушаться Глорию: еле-еле она водрузила на стол молочник и собралась уходить, но голос Артура отравленной стрелой пригвоздил её к месту.
– Девушка!
Глория замерла, а затем медленно обернулась, как кобра повинуется факиру.
– Пожалуйста, один сахар, - с улыбкой произнёс Артур.
Его насмешливый взгляд раздевал её с ног до головы, снимая один предмет одежды за другим. Ей хотелось прикрыться. Ей хотелось бежать. Ей хотелось отдаться ему прямо здесь и сейчас. Глорию разрывало от нахлынувших чувств. Никогда с ней такого не случалось. Даже в выпускном классе, когда Эндрю засунул язык ей в рот и этот её опыт, первый и единственный опыт близости ещё долго казался ей пиком сладострастия и разврата; даже тогда она так не изнывала от желания, как сейчас, рядом с этим жеребцом.
Дрожащими руками Глория взяла щипцы и погрузила их в сахарницу. После нескольких неловких попыток она извлекла наружу бесформенный кусок дорогого тростникового сахара и с победным видом бросила его в чашку. Артур продолжал на неё смотреть. Глория потянулась за ложкой, чтобы завершить свою миссию безупречного официанта. Но ложка лежала очень далеко от неё. Так далеко, что, даже если бы её пальцы вытянулись, как телескопическая указка профессора Уилса, она ни за что не дотянулась бы до этой блестящей штучки.
Но Глория была упряма. Мама всегда указывала ей на это, пока была жива. И папа с ней соглашался. Он всегда соглашался с мамой, потому что любил её. И до сих пор её любит, видя её отражение в их повзрослевшей, но такой же упрямой дочери.
Упрямство Глории, как всегда, сыграло с ней злую шутку. Забыв об осторожности, видя перед собой только сверкающую выпуклость кофейной ложки, Глория оступилась и, нелепо взмахнув конечностями, с визгом упала прямо в пруд с кои, подняв в воздух эффектное облако брызг.
Не прошло и мгновения, как она почувствовала сильные руки Артура на своём теле. Они были повсюду. Он что, прыгнул за ней? Глория решилась открыть глаза. Артур смотрел прямо на неё. Она зажмурилась, потому что лицо Артура было похоже на солнце. И, как только Глория зажмурилась, она погрузилась в плотную пелену его запаха, который окутал её со всех сторон, облепил, как кокон, сделав её своей. Теперь, где бы она ни была, вдохнув эту пряную дерзость с нотками просоленной кожи, сандала и кайенского перца; вдохнув эту квинтэссенцию жизни, она каждой порой ощутит настоящее счастье. Потому что он рядом.
– Глория! Что ты творишь?! – грубый окрик Кэтрин вернул Глорию в суровую реальность с выброшенными на берег кои и бесформенными лужами разлитого кофе.
Глория безропотно приняла эту реальность, потому что эта реальность принадлежала ей. Не поблагодарив своего спасителя и даже не взглянув на него, Глория на негнущихся ногах, оставляя за собой лужи воды, шла по дорогому, специально состаренному паркету, в свою обычную серую жизнь. Уходя, Глория не могла знать, что Артур задумчиво смотрит ей вслед, а на его губах вместо самодовольной ухмылки играет улыбка: нежная, как пламя вощёной свечи.
Глория стояла на улице и ждала автобус. Её зубы стучали от холода, потому что вымокшая одежда на ветру превратилась в парус, который ловил самый противный ветер и лишал её тело последних островков тепла. Отовсюду на неё смотрело лицо Артура Дрейка: с рекламных билбордов вдоль городского шоссе, с афиш на автобусной остановке, с футболок прыщавых поклонниц…
– Всё из-за тебя! – в сердцах прошептала Глория, глядя на замершую в пространстве, а оттого безопасную улыбку Артура. – Теперь у меня нет работы! Ненавижу!
Юная чирлидерша в мятой майке поправила сумку, отчего уголки губ Артура уныло поползли вниз. Глория победно улыбнулась.
К остановке подъехал автобус и, словно ржавый кит, равнодушно проглотил продрогшую Глорию.
В автобусе было теплее. Глория задремала, благодарно вслушиваясь в сытый рокот мотора. Из царства Морфея её вырвала назойливая трель телефона. Это звонил отец.
– Да, папуль! Привет! – от слов отца в телефонной трубке улыбка Глории тоже поползла вниз, как будто её лицо было всего-навсего мятой майкой. Из глаз Глории брызнули слёзы, а ногти впились в ладони, оставляя на нежной коже красные полумесяцы, похожие на кривые ухмылки.
– Нет! Нет, пожалуйста! Только не это! – закричала Глория в трубку, не обращая внимания на пассажиров, которые, никого не стесняясь, с жадным любопытством вглядывались в чужое горе.
Глава 2. Дар или проклятье?
Бабушка Розалин была совсем плоха. Её высохшие руки покоились поверх одеяла, как осенние листья – в парке, в ожидании ветра. Губы бабушки Розалин бормотали что–то в полузабытьи. На неё было больно смотреть. Когда Глория приблизилась к кровати, она не могла сдержать слёз. На неё нахлынули воспоминания: запах вишнёвого пирога, скрип натёртых до блеска полов, тихий голос бабушки Розалин, который в тысячный раз повторял внучке любимую ею сказку. О чём была эта сказка? Глория никак не могла вспомнить.
Из раздумий её выдернуло странное ощущение: как будто она погрузилась под воду и все звуки стихли. Даже старинные часы бабушки Розалин тикали мягче, ровнее и уже не так требовательно, как в детстве. Глория посмотрела перед собой и увидела, что бабушка Розалин внимательно за ней наблюдает.
– Бабушка?
Глория сжала её руки, похожие на сухие пергаментные свитки.
– Как ты, милая?
Бабушка молча улыбнулась Глории и сжала её руки в ответ. Неожиданно сильные пальцы бабушки Розалин цепко обхватили запястья Глории. Но Глория не пыталась вырваться, чтобы ненароком не обидеть ту, которой она сейчас была так нужна.
– Ты должна принять мой дар, – твёрдо сказала бабушка Розалин.
– Что? Что ты сказала?
– К этому нельзя быть готовой. Тебе будет больно. Твоё тело разорвётся на части и соединится снова. Но ты должна это сделать. Потому что ты – последняя ведьма.
– Я – кто? Бабушка, тебе лучше поспать! – твёрдо сказала Глория, намереваясь поправить одеяло у угасающей старушки.
– Не бойся, Глория. Помни: я всегда рядом, – тихо и нежно, совсем как в детстве, произнесла бабушка Розалин.
И в следующее мгновение началось нечто невообразимое. Резко и неожиданно на дом бабушки Розалин обрушился ураган. Он валил деревья, яростно вырывал целые клочья земли и метал их из стороны в сторону, как разбушевавшийся пропойца мечет стулья в трактире. Садовая утварь с грохотом летала повсюду. Крыша дома бабушки Розалин разверзлась, как пропасть, и ветер проник в дом. В доме начался хаос. Посуда со звоном слетала с полок, мебель хлопала дверцами, как испуганная птица – крыльями. Картины обрушивались вниз, едва успевая мазнуть по лицу Глории укоризненными взглядами её предков.
В этой круговерти незыблемым и неподвижным островком оставалась кровать бабушки Розалин, на которой сидела Глория. Глория не видела ничего вокруг. Только глаза бабушки Розалин, которые из выцветших васильков–сухоцветов превратились в чёрные пылающие угли и смотрели на неё, не мигая. Под этим тяжёлым взглядом тело Глории стало разламываться, как куриная тушка, которую разделывает равнодушный повар. Глория услышала страшный хруст и почувствовала невыносимую, разрывающую боль во всём теле. Будто что–то или кто–то разрывало её на части. Глория взвыла от боли, из глаз брызнули слёзы. Она попыталась вырваться из рук бабушки Розалин, но у неё ничего не вышло: цепкие жилистые пальцы были титанически сильны. У неё не было шансов. Рот бабушки Розалин приоткрылся и из него вырвалось чёрно–синее облако. Оно кружилось, и мерцало, и жило своей собственной жизнью. В следующее мгновение боль стала невыносимой и Глория закричала, подняв голову вверх. Чёрно–синее облако плотным шлейфом метнулось внутрь её рта. И в то же мгновение боль утихла. По телу Глории разлилось тепло. Ураган закончился. Тьма отступила. Хватка бабушки Розалин ослабла. Её глаза закрылись, а дыхание остановилось.
– Бабушка Розалин! Бабушка Розалин! – Глория не верила, что её больше нет. Она плакала, трясла бабушку за плечи, сжимала её пальцы. Но всё было тщетно. Осознав неизбежное, Глория принялась лихорадочно обдумывать свои дальнейшие действия, но вдруг стая чёрных птиц резко взметнулась с постели и исчезла в зияющем проёме несуществующей больше крыши. Вместо бабушки Розалин на кровати осталась пустая вмятина с очертаниями навсегда ушедшей старушки.
Глория вскочила на ноги и, в ужасе закрыв рот рукой, принялась сверлить взглядом всё, что осталось от бабушки Розалин. Как будто это что–то могло изменить.
– Здравствуй, сестра, – услышала Розалин глубокий, мелодичный голос. Она обернулась. Этот голос принадлежал женщине. Он был мягок, как вересковый мёд, и глубок, как соболиная муфта, способная отогреть безнадёжно озябшие пальцы.
На пороге стояла высокая блондинка в прямом белом платье, оттеняющем нежный бархат слегка загорелой кожи. Зелёные глаза насмешливо смотрели на Глорию. Нежные лепестки губ растянулись в тёплой, загадочной полуулыбке.
– Меня зовут Ноа, – сказала прекрасная незнакомка. – Я научу тебя всему.
Глория попятилась назад и упёрлась спиной в деревянную стену дома.
– Не надо меня ничему учить! – отрезала Глория.
– Ещё как надо! А иначе ты разнесёшь здесь всё к чертям!
Ноа засмеялась; её смех дразнил, обволакивал, как солнечный свет на берегу моря.
– Здесь и так всё…не очень, – Глория оглядела царящий вокруг них хаос.
