Табличка на двери была очень старая и практически нечитаемая, но кабинет на этаже был единственным и ошибиться было невозможно. Я постучала.
- Входите! - раздалось по ту сторону.
Я дёрнула за ручку, потянув её на себя, но ничего не получилось. Попробовала в другую сторону. Тот же неуспех. Может там забыли отпереть замок? Я снова постучала.
- Да входите же!
Почувствовав себя полной дурой, приблизила лицо к щели между дверью и косяком и как можно громче сказала:
- Не получается! У вас закрыто!
- Конечно закрыто! - ответил голос с той стороны. - Вы входите, входите!
Мои мысли на мгновение остановились, пытаясь осмыслить услышанное. И вдруг совершенно неожиданно прямо из закрытой двери высунулось лицо женщины в очках-кошках.
- Ну что же вы стоите? Работы по горло!
Женская рука, появившаяся вслед за головой, схватила мою руку и дёрнула прямо на дверь.
- Ааа, дверь....
Я ждала удара по лбу, но мы "просочились". Я выдохнула, а по венам побежал адреналин, заставляя сердце немного ускорить ритм.
- Ну дверь, и что? Дверей никогда не видели? - деловито произнесла женщина и указала мне на стул.
Стул стоял возле стола, стол возле по-прежнему закрытой двери, а последняя являлась входом в огромное, несопоставимое с размерами самого здания, помещение. Словно баскетбольный мяч в шарике для пинг-понга. Ну или курица в яйце. Или... Из размышлений меня выдернул довольно резкий возглас. Но я привыкла, знаю за собой подобные зависания в процессе мысленных экспериментов.
- Ну вы долго там будете стоять, милочка?
- Ой, простите, - промямлила я, но продолжила стоять и смотреть на высоченные шкафы, битком набитые пряжей.
Белая, оранжевая, шерстяная, шёлковая, в мотках, в бобинах, с блестящими бирками, распущенная и перемотанная заново, с пайетками и без. Хорошее освещение вкупе со светлыми оттенками мебели делали кабинет похожим на дорогой итальянский магазин. Моточек к моточку, клубочек к клубочку, бобинка к бобинке - идеальный порядок, радость перфекциониста. Кое-где на полках, вместо пряжи полусидели-полулежали девушки и с увлечением вязали. И выглядело это на столько естественно и правильно, что можно было только удивляться.
Но внизу наблюдалась несколько иная картина. Пол был заставлен коробками с папками, стопками книг на разных языках, открытыми тубусами со спицами и крючками, баночками с бисером, стеклярусом и деревянными бусинами. Апофеозом хаоса служила большая высокая корзина в центре, до половины заполненная небольшими клубочками.
- Проходи сюда.
Женщина подхватила меня за руку и довольно бесцеремонно потащила за собой к большому, на вид очень удобному дивану лимонного цвета. Я осторожно присела на краешек и замерла, смотря на женщину. Та посмотрела в потолок, цокнула, словно вспомнив что-то важное и перегнулась через подлокотник. Поискав там что-то некоторое время, она с гордостью протянула мне моток тёмно-коричневого цвета с весьма характерным запахом.
- Спицы с собой есть?
- Нет, - честно призналась я, совершенно не подозревавшая, что на собеседовании они мне понадобятся. Да, это моё хобби, но всё же домашнее хобби. Вообще-то, я пришла сюда устраиваться консультантом.
- Бери общие и вперёд, - она выхватила из ближайшего тубуса две спицы среднего диаметра, примерно шести миллиметров, с большими ограничителями в виде деревянных отполированных шариков.
- Простите? - я взяла спицы и с недоумением воззрилась на собеседницу.
- Шарф, можешь с рисунком, можешь без, на твоё усмотрение, хотя лучше без. Свяжешь сто семьдесят сантиметров - держи - добавь красный цвет, рядов на пять-семь. На длине два - два с половиной остановись и оборви нить. Тебе все понятно, милая?
Я посмотрела на моток, на женщину и неуверенно кивнула. Может, здесь вязание это необходимый социальный обряд?
- Отлично! Тебе какой чай, чёрный или зелёный?
Никогда раньше я не вязала из подобной дубовой пряжи. Она кололась, воняла овцой и ложилась неровными петлями по всей длине. Когда настала пора красной нитки, я откровенно выдохнула: мягкая, с добавлением кашемира, она просто просилась остаться подольше. Пятнадцать рядов. Когда я клала её обратно в большую корзину, то в поле моего зрения попался крохотный моток нежно розовой пряжи. Я протянула к нему руку и остановилась. Мне сказали только красный.
- Бери, бери, - раздался шепот.
Я подняла глаза, ища хозяйку голоса, разрешившую немного посвоевольничать.
- За это не ругают, - девушка, сидевшая на полке в шкафу у меня за спиной, озорно подмигнула и вернулась к своей работе. У неё в руках было что-то невообразимо большое и непонятное, но я решила не уточнять, что именно.
Подхватив клубок, я провязала пару рядов. Да, так лучше. Определённо.
- Ну или не всегда, - снова раздалось сверху.
Я невольно вскинула голову и с легким упрёком посмотрела на девушку. И зачем было "разрешать"?
Она подняла палец и покачала его.
- Вяжи. Распускать нельзя.
Очень интересно. Это почему же? Но вслух решила вопрос не задавать. Я вообще не очень люблю говорить, и на первой встрече, как показывал мой жизненный опыт, лучше особо не болтать. И впечатление можешь создать не то, и сболтнуть лишнее.
Вернув в работу противную колючую шерсть я тяжко вздохнула. Никогда не понимала, для чего работать с неприятным материалом. Никакого удовольствия в процессе, и вряд ли оно появится в использовании, так зачем все эти мучения? Например, зачем вязать из дешёвого акрила, если можно взять нежнейшую мериносовую шерсть австралийской овечки?
Я громко чихнула и отклонив голову назад, немного поморгала. Да, чувствуется натуральность продукта.
- Ещё чаю?
В поле зрения материализовалась дама в очках. Вот досада, я ведь даже не знаю, как её зовут. Да и сама я не представилась. Вдруг они меня не за того соискателя приняли?
- Да, пожалуйста, - я таки решила спросить про вакансию. - Хотела уточнить...
- Зефирки, шоколадки, конфетки, мармеладки, макароны? - женщина просто не дала мне шанса этого сделать, перебив и даже ни капельки не смутившись при этом.
- Макарони, - решила спросить про работу позже, раз тут угощают сладким.
- Макароны, - она качнула головой.
- Макароны? Правда?
Женщина повернулась и ушла, чтобы вернуться через пару минут с тарелкой ещё полыхающих жаром макарон типа ракушки, густо политых томатным соусом. Листик зелёного базилика одиноко венчал углеводную горку.
- О...
А я то на долю секунды вообразила хрустящую поверхность...
- Я тоже спутала в первый раз, - усмехнулась девушка сверху.
Она опустила своё вязание, мгновенно оценила объём моей работы и дала совет:
- Тебе ещё нить обрывать, особо не увлекайся разглядыванием еды.
- А что в этом сложного? - я подхватила ложку и аккуратно размещала соус.
- Увидишь, - ответила она и вернулась к своей работе.
Примерно часа через четыре я закончила. Хотелось вытереть лоб, произнести аллилуйя и выкинуть к чертовой матери этот шарф. От шерсти чесались руки, слезились глаза, а спина просто отказывалась быть прямой.
- Ты закончила?
Очки-кошки вовсю разглядывали шарф, пальцы женщины бежали по полотну, губы беззвучно считали ряды.
- Хорошо, - наконец удовлетворённо произнесла она. - Теперь обрывай.
Я потянулась за ножницами на столе, но мою руку перехватили.
- Руками обрывай.
Я пожала плечами, подхватила нитку обеими ладонями и со всей силы потянула в разные стороны. Шерсть натянулась, с еле слышным звуком оборвалась, а передо мной вспыхнул яркий, слепящий глаза свет. От неожиданности я сначала замерла, а потом попыталась вдохнуть. И от вдоха этого мои лёгкие пронзила такая боль, что я закричал.
Да, я именно закричал. Потому что был маловесным, недоношенным, нежеланным ребенком мужского пола, минуту назад появившемся в городской больнице небольшого европейского города. Женщина, родившая меня, покинула больницу уже через два часа, а я провёл в её стенах два месяца, пока медсестра, ухаживающая за мной, официально не усыновила меня. У неё я прожил недолго, лет пять. Она умерла от туберкулёза, а я попал в работный дом.
Всё, что было дальше, напоминало бесконечный серый дождливый день, изредка сменяемый просто пасмурным небом. Я не знал игр, подарков, школы. Сколько помню себя, всегда одна только работа. Работа за еду и место для сна. О том, что за работу можно получать ещё и деньги, я узнал лет в четырнадцать. Месяц спустя, когда в кармане появилась первая монетка, я купил мороженое. Съесть его у меня тогда не получилось, отобрали старшие по дому. С тех пор я ничего не покупал, а только прятал всё заработанное. Думал, что когда стану взрослым, на все заработанные деньги куплю дом и никому и никогда не удастся отобрать у меня ни цента. Так я думал. Пока не встретил её. Девушку, озарившую мою жизнь светом.
Она смеялась так, что я забывал обо всём. Нежно, мягко, словно птичка по весне. Дочь мороженщика, она была не очень красива, имела редкие волосы цвета меди, её нестройная фигура совсем не притягивала взгляд, но как она смеялась! Я готов был вечно слушать этот смех, этот голос и даже мысленно видел его обладательницу в своём будущем доме. Как то раз я даже остановился возле ювелирного магазина и долго-долго смотрел на маленькие ободки жёлтого металла.
Я жил - именно жил, а не существовал - целых полгода, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. Я мечтал, любил и строил планы.
А потом случилась война. Провожая меня на фронт, на перроне перед поездом она призналась, что ждёт ребенка. Я обрадовался и просил непременно меня дождаться. Если бы я только знал, куда я еду...
Мне казалось, будто моя жизнь, та, которая в работном доме, была сера и беспросветна. Я был неправ. Она была безопасной. И с тех пор, как я оказался на войне, жизнь стала серой, беспросветной и небезопасной.
Первая бомбёжка случилась уже на следующий день после прибытия в полк. Нас, необученных, наспех собранных солдат, накрыло взрывной волной прямо в казармах. Из всех новеньких, выжило только двое, я и ещё один деревенский, и только благодаря тому, что задержались на кухне, вымывая пол. Мы успели спрятаться под стол. Глядя на изувеченные взрывом тела тех, с кем ещё вчера шутил в поезде, я понял, насколько жизнь хрупкая штука.
День за днём, выживая на этой войне, я видел, как умирают простые солдаты, как гибнут командиры, как кричит земля, когда в неё попадали бомбы. Иногда казалось, будто из этого ужаса нет выхода. Сердце черствело, приспосабливаясь к окружающей реальности, разум тупел, стараясь отрешиться от боли. Весточку от любимой я получил лишь однажды. В коротком письме она написала, что успешно разрешилась дочкой, но дожидаться меня не будет. Отец отдал её в жены фермеру-вдовцу, и теперь у неё дом, семья и трое детей. Просила не держать на неё зла.
А через пару месяцев я получил ранение, с которым провалялся в госпитале без малого четыре месяца. Оттуда я вышел без ноги, без семьи и без дома.
Через два года меня пырнул ножом бездомный мальчишка и отобрал две монеты, что лежали в кармане. Я лежал в сером переулке, хрипел, пытаясь вдохнуть воздух проткнутым лёгким и думал о том, что это всё уже когда-то было, так же больно было дышать, вот только когда? Мелькнули перед глазами медные волосы, в воздухе зазвенел такой знакомый и родной смех, я улыбнулся, последний раз выдохнул и погрузился во тьму.
Всё вокруг звенело и шумело, было нечетким и дрожащим, словно марево тумана. Вся жизнь этого мужчины, полная горестей и страданий, пронеслась передо мной в одно мгновение. Беспросветная, несчастная, колючая как эта дурацкая нитка, из которой был связан шарф. Сколько он прожил? Двадцать один год? Двадцать один ужасный год? Да если бы не дочь мороженщика, нечего и было бы вспоминать перед смертью.
- Эй, слышишь?
Звуки вокруг меня обретали ясность, по мере того, как глаза сфокусировались на очках-кошках и их обладательнице.
- Вернулась? Отлично! А теперь...
- Это что вообще такое было?! - крикнула я громче, чем хотела. - Не трогайте меня! Уберите руки, говорю!
Я попятилась на диване от неё и её наманикюренных хищных ногтей в сторону, промахнулась с направлением и шмякнулась на пол, задев небольшую корзину с маленькими обвязанными бусинами. Разноцветные шарики прыснули во всё стороны, разбегаясь подобно мышам.
- Осторожно! Это же детки! - заворчал старческий голос.
- Извините, - пробормотала я себе под нос и рванула к двери, по пути задевая ещё с пару таких корзин и вдруг останавливаясь. - Стоп, какие дети?!
- Какие-какие, нерожденные, какие же ещё? Ходют тут всякие...
Тощая как трость, с длинным носом и глубокими морщинами на лице, старуха, одетая во всё чёрное, опустилась на колени и начала бережно собирать рассыпанные шарики. Нерожденные? Да что тут происходит?! Что это за место?!!
- Ай, что ты натворила! - закричали за моей спиной.
Я действительно натворила, наступив на длинную вязанную тунику и вырвала её из рук мастерицы, нечаянно распустив несколько рядов.
- Простите, ради бога..., - меня начала накрывать паника.
Я чувствовала как сердце начало рваться в разные стороны, воздух вокруг становился плотным и непригодным для дыхания. Да, паническая атака, она такая. Беспристрастная и жестокая.
- От богини слышу, ненормальная! Ты хоть знаешь, что сейчас будет?!
Черт, только не сейчас. Забиваться в угол и умирать от ужаса здесь совсем не импонировало.
- Я честно не хотела...
Я подняла голову и увидела, что все внимание было приковано ко мне и взгляды это не сулили мне ничего хорошего. Лишь та девушка с верхней полке улыбалась и махала мне рукой. Внезапно я наступила на что-то, поскользнулась и полетела на пол. И всё бы ничего, если бы рядом не сидела ещё одна вязальщица. Потому как падая, я инстинктивно схватилась за что-то и это была нить. Шерстяной треск, коллективное "Держи!!!" и....
Я распахнула глаза и схватилась за сердце, колотящееся со скоростью локомотива. Пока глаза привыкали к настольной лампе, а моторчик успокаивался, я заметила на коленях начатый мною несколько дней назад свитер со древнегреческими мотивами.
- Мама дорогая!
Я приложила руку к груди, замерла на секунду. Это просто сон, никаких ниток, детей и чужих жизней. И никаких панических атак. Отложив свитер в сторону, я допила остывший чай из кружки, встала с кресла и подошла к окну. Прислонившись разгоряченным лбом к холодному окну, приказала себе успокоиться.
- Приснится же...
Утром я вытащила из ящика корреспонденцию и из вороха рекламы на пол упал простой белый конверт. На нём было моё имя и значился отправитель - Mo.I.Ra Corp.
Внутри был всего один лист, на котором было напечатано всего несколько слов:
"Испытательный срок в одну жизнь пройден. Вы приняты."
ЗЫ: останется ли это рассказом или выльется в большое произведение... вот кроме этих дамочек, никто и не знает. В любом случае, я вас внимательно слушаю :-))
- Входите! - раздалось по ту сторону.
Я дёрнула за ручку, потянув её на себя, но ничего не получилось. Попробовала в другую сторону. Тот же неуспех. Может там забыли отпереть замок? Я снова постучала.
- Да входите же!
Почувствовав себя полной дурой, приблизила лицо к щели между дверью и косяком и как можно громче сказала:
- Не получается! У вас закрыто!
- Конечно закрыто! - ответил голос с той стороны. - Вы входите, входите!
Мои мысли на мгновение остановились, пытаясь осмыслить услышанное. И вдруг совершенно неожиданно прямо из закрытой двери высунулось лицо женщины в очках-кошках.
- Ну что же вы стоите? Работы по горло!
Женская рука, появившаяся вслед за головой, схватила мою руку и дёрнула прямо на дверь.
- Ааа, дверь....
Я ждала удара по лбу, но мы "просочились". Я выдохнула, а по венам побежал адреналин, заставляя сердце немного ускорить ритм.
- Ну дверь, и что? Дверей никогда не видели? - деловито произнесла женщина и указала мне на стул.
Стул стоял возле стола, стол возле по-прежнему закрытой двери, а последняя являлась входом в огромное, несопоставимое с размерами самого здания, помещение. Словно баскетбольный мяч в шарике для пинг-понга. Ну или курица в яйце. Или... Из размышлений меня выдернул довольно резкий возглас. Но я привыкла, знаю за собой подобные зависания в процессе мысленных экспериментов.
- Ну вы долго там будете стоять, милочка?
- Ой, простите, - промямлила я, но продолжила стоять и смотреть на высоченные шкафы, битком набитые пряжей.
Белая, оранжевая, шерстяная, шёлковая, в мотках, в бобинах, с блестящими бирками, распущенная и перемотанная заново, с пайетками и без. Хорошее освещение вкупе со светлыми оттенками мебели делали кабинет похожим на дорогой итальянский магазин. Моточек к моточку, клубочек к клубочку, бобинка к бобинке - идеальный порядок, радость перфекциониста. Кое-где на полках, вместо пряжи полусидели-полулежали девушки и с увлечением вязали. И выглядело это на столько естественно и правильно, что можно было только удивляться.
Но внизу наблюдалась несколько иная картина. Пол был заставлен коробками с папками, стопками книг на разных языках, открытыми тубусами со спицами и крючками, баночками с бисером, стеклярусом и деревянными бусинами. Апофеозом хаоса служила большая высокая корзина в центре, до половины заполненная небольшими клубочками.
- Проходи сюда.
Женщина подхватила меня за руку и довольно бесцеремонно потащила за собой к большому, на вид очень удобному дивану лимонного цвета. Я осторожно присела на краешек и замерла, смотря на женщину. Та посмотрела в потолок, цокнула, словно вспомнив что-то важное и перегнулась через подлокотник. Поискав там что-то некоторое время, она с гордостью протянула мне моток тёмно-коричневого цвета с весьма характерным запахом.
- Спицы с собой есть?
- Нет, - честно призналась я, совершенно не подозревавшая, что на собеседовании они мне понадобятся. Да, это моё хобби, но всё же домашнее хобби. Вообще-то, я пришла сюда устраиваться консультантом.
- Бери общие и вперёд, - она выхватила из ближайшего тубуса две спицы среднего диаметра, примерно шести миллиметров, с большими ограничителями в виде деревянных отполированных шариков.
- Простите? - я взяла спицы и с недоумением воззрилась на собеседницу.
- Шарф, можешь с рисунком, можешь без, на твоё усмотрение, хотя лучше без. Свяжешь сто семьдесят сантиметров - держи - добавь красный цвет, рядов на пять-семь. На длине два - два с половиной остановись и оборви нить. Тебе все понятно, милая?
Я посмотрела на моток, на женщину и неуверенно кивнула. Может, здесь вязание это необходимый социальный обряд?
- Отлично! Тебе какой чай, чёрный или зелёный?
Никогда раньше я не вязала из подобной дубовой пряжи. Она кололась, воняла овцой и ложилась неровными петлями по всей длине. Когда настала пора красной нитки, я откровенно выдохнула: мягкая, с добавлением кашемира, она просто просилась остаться подольше. Пятнадцать рядов. Когда я клала её обратно в большую корзину, то в поле моего зрения попался крохотный моток нежно розовой пряжи. Я протянула к нему руку и остановилась. Мне сказали только красный.
- Бери, бери, - раздался шепот.
Я подняла глаза, ища хозяйку голоса, разрешившую немного посвоевольничать.
- За это не ругают, - девушка, сидевшая на полке в шкафу у меня за спиной, озорно подмигнула и вернулась к своей работе. У неё в руках было что-то невообразимо большое и непонятное, но я решила не уточнять, что именно.
Подхватив клубок, я провязала пару рядов. Да, так лучше. Определённо.
- Ну или не всегда, - снова раздалось сверху.
Я невольно вскинула голову и с легким упрёком посмотрела на девушку. И зачем было "разрешать"?
Она подняла палец и покачала его.
- Вяжи. Распускать нельзя.
Очень интересно. Это почему же? Но вслух решила вопрос не задавать. Я вообще не очень люблю говорить, и на первой встрече, как показывал мой жизненный опыт, лучше особо не болтать. И впечатление можешь создать не то, и сболтнуть лишнее.
Вернув в работу противную колючую шерсть я тяжко вздохнула. Никогда не понимала, для чего работать с неприятным материалом. Никакого удовольствия в процессе, и вряд ли оно появится в использовании, так зачем все эти мучения? Например, зачем вязать из дешёвого акрила, если можно взять нежнейшую мериносовую шерсть австралийской овечки?
Я громко чихнула и отклонив голову назад, немного поморгала. Да, чувствуется натуральность продукта.
- Ещё чаю?
В поле зрения материализовалась дама в очках. Вот досада, я ведь даже не знаю, как её зовут. Да и сама я не представилась. Вдруг они меня не за того соискателя приняли?
- Да, пожалуйста, - я таки решила спросить про вакансию. - Хотела уточнить...
- Зефирки, шоколадки, конфетки, мармеладки, макароны? - женщина просто не дала мне шанса этого сделать, перебив и даже ни капельки не смутившись при этом.
- Макарони, - решила спросить про работу позже, раз тут угощают сладким.
- Макароны, - она качнула головой.
- Макароны? Правда?
Женщина повернулась и ушла, чтобы вернуться через пару минут с тарелкой ещё полыхающих жаром макарон типа ракушки, густо политых томатным соусом. Листик зелёного базилика одиноко венчал углеводную горку.
- О...
А я то на долю секунды вообразила хрустящую поверхность...
- Я тоже спутала в первый раз, - усмехнулась девушка сверху.
Она опустила своё вязание, мгновенно оценила объём моей работы и дала совет:
- Тебе ещё нить обрывать, особо не увлекайся разглядыванием еды.
- А что в этом сложного? - я подхватила ложку и аккуратно размещала соус.
- Увидишь, - ответила она и вернулась к своей работе.
Примерно часа через четыре я закончила. Хотелось вытереть лоб, произнести аллилуйя и выкинуть к чертовой матери этот шарф. От шерсти чесались руки, слезились глаза, а спина просто отказывалась быть прямой.
- Ты закончила?
Очки-кошки вовсю разглядывали шарф, пальцы женщины бежали по полотну, губы беззвучно считали ряды.
- Хорошо, - наконец удовлетворённо произнесла она. - Теперь обрывай.
Я потянулась за ножницами на столе, но мою руку перехватили.
- Руками обрывай.
Я пожала плечами, подхватила нитку обеими ладонями и со всей силы потянула в разные стороны. Шерсть натянулась, с еле слышным звуком оборвалась, а передо мной вспыхнул яркий, слепящий глаза свет. От неожиданности я сначала замерла, а потом попыталась вдохнуть. И от вдоха этого мои лёгкие пронзила такая боль, что я закричал.
Да, я именно закричал. Потому что был маловесным, недоношенным, нежеланным ребенком мужского пола, минуту назад появившемся в городской больнице небольшого европейского города. Женщина, родившая меня, покинула больницу уже через два часа, а я провёл в её стенах два месяца, пока медсестра, ухаживающая за мной, официально не усыновила меня. У неё я прожил недолго, лет пять. Она умерла от туберкулёза, а я попал в работный дом.
Всё, что было дальше, напоминало бесконечный серый дождливый день, изредка сменяемый просто пасмурным небом. Я не знал игр, подарков, школы. Сколько помню себя, всегда одна только работа. Работа за еду и место для сна. О том, что за работу можно получать ещё и деньги, я узнал лет в четырнадцать. Месяц спустя, когда в кармане появилась первая монетка, я купил мороженое. Съесть его у меня тогда не получилось, отобрали старшие по дому. С тех пор я ничего не покупал, а только прятал всё заработанное. Думал, что когда стану взрослым, на все заработанные деньги куплю дом и никому и никогда не удастся отобрать у меня ни цента. Так я думал. Пока не встретил её. Девушку, озарившую мою жизнь светом.
Она смеялась так, что я забывал обо всём. Нежно, мягко, словно птичка по весне. Дочь мороженщика, она была не очень красива, имела редкие волосы цвета меди, её нестройная фигура совсем не притягивала взгляд, но как она смеялась! Я готов был вечно слушать этот смех, этот голос и даже мысленно видел его обладательницу в своём будущем доме. Как то раз я даже остановился возле ювелирного магазина и долго-долго смотрел на маленькие ободки жёлтого металла.
Я жил - именно жил, а не существовал - целых полгода, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. Я мечтал, любил и строил планы.
А потом случилась война. Провожая меня на фронт, на перроне перед поездом она призналась, что ждёт ребенка. Я обрадовался и просил непременно меня дождаться. Если бы я только знал, куда я еду...
Мне казалось, будто моя жизнь, та, которая в работном доме, была сера и беспросветна. Я был неправ. Она была безопасной. И с тех пор, как я оказался на войне, жизнь стала серой, беспросветной и небезопасной.
Первая бомбёжка случилась уже на следующий день после прибытия в полк. Нас, необученных, наспех собранных солдат, накрыло взрывной волной прямо в казармах. Из всех новеньких, выжило только двое, я и ещё один деревенский, и только благодаря тому, что задержались на кухне, вымывая пол. Мы успели спрятаться под стол. Глядя на изувеченные взрывом тела тех, с кем ещё вчера шутил в поезде, я понял, насколько жизнь хрупкая штука.
День за днём, выживая на этой войне, я видел, как умирают простые солдаты, как гибнут командиры, как кричит земля, когда в неё попадали бомбы. Иногда казалось, будто из этого ужаса нет выхода. Сердце черствело, приспосабливаясь к окружающей реальности, разум тупел, стараясь отрешиться от боли. Весточку от любимой я получил лишь однажды. В коротком письме она написала, что успешно разрешилась дочкой, но дожидаться меня не будет. Отец отдал её в жены фермеру-вдовцу, и теперь у неё дом, семья и трое детей. Просила не держать на неё зла.
А через пару месяцев я получил ранение, с которым провалялся в госпитале без малого четыре месяца. Оттуда я вышел без ноги, без семьи и без дома.
Через два года меня пырнул ножом бездомный мальчишка и отобрал две монеты, что лежали в кармане. Я лежал в сером переулке, хрипел, пытаясь вдохнуть воздух проткнутым лёгким и думал о том, что это всё уже когда-то было, так же больно было дышать, вот только когда? Мелькнули перед глазами медные волосы, в воздухе зазвенел такой знакомый и родной смех, я улыбнулся, последний раз выдохнул и погрузился во тьму.
Всё вокруг звенело и шумело, было нечетким и дрожащим, словно марево тумана. Вся жизнь этого мужчины, полная горестей и страданий, пронеслась передо мной в одно мгновение. Беспросветная, несчастная, колючая как эта дурацкая нитка, из которой был связан шарф. Сколько он прожил? Двадцать один год? Двадцать один ужасный год? Да если бы не дочь мороженщика, нечего и было бы вспоминать перед смертью.
- Эй, слышишь?
Звуки вокруг меня обретали ясность, по мере того, как глаза сфокусировались на очках-кошках и их обладательнице.
- Вернулась? Отлично! А теперь...
- Это что вообще такое было?! - крикнула я громче, чем хотела. - Не трогайте меня! Уберите руки, говорю!
Я попятилась на диване от неё и её наманикюренных хищных ногтей в сторону, промахнулась с направлением и шмякнулась на пол, задев небольшую корзину с маленькими обвязанными бусинами. Разноцветные шарики прыснули во всё стороны, разбегаясь подобно мышам.
- Осторожно! Это же детки! - заворчал старческий голос.
- Извините, - пробормотала я себе под нос и рванула к двери, по пути задевая ещё с пару таких корзин и вдруг останавливаясь. - Стоп, какие дети?!
- Какие-какие, нерожденные, какие же ещё? Ходют тут всякие...
Тощая как трость, с длинным носом и глубокими морщинами на лице, старуха, одетая во всё чёрное, опустилась на колени и начала бережно собирать рассыпанные шарики. Нерожденные? Да что тут происходит?! Что это за место?!!
- Ай, что ты натворила! - закричали за моей спиной.
Я действительно натворила, наступив на длинную вязанную тунику и вырвала её из рук мастерицы, нечаянно распустив несколько рядов.
- Простите, ради бога..., - меня начала накрывать паника.
Я чувствовала как сердце начало рваться в разные стороны, воздух вокруг становился плотным и непригодным для дыхания. Да, паническая атака, она такая. Беспристрастная и жестокая.
- От богини слышу, ненормальная! Ты хоть знаешь, что сейчас будет?!
Черт, только не сейчас. Забиваться в угол и умирать от ужаса здесь совсем не импонировало.
- Я честно не хотела...
Я подняла голову и увидела, что все внимание было приковано ко мне и взгляды это не сулили мне ничего хорошего. Лишь та девушка с верхней полке улыбалась и махала мне рукой. Внезапно я наступила на что-то, поскользнулась и полетела на пол. И всё бы ничего, если бы рядом не сидела ещё одна вязальщица. Потому как падая, я инстинктивно схватилась за что-то и это была нить. Шерстяной треск, коллективное "Держи!!!" и....
Я распахнула глаза и схватилась за сердце, колотящееся со скоростью локомотива. Пока глаза привыкали к настольной лампе, а моторчик успокаивался, я заметила на коленях начатый мною несколько дней назад свитер со древнегреческими мотивами.
- Мама дорогая!
Я приложила руку к груди, замерла на секунду. Это просто сон, никаких ниток, детей и чужих жизней. И никаких панических атак. Отложив свитер в сторону, я допила остывший чай из кружки, встала с кресла и подошла к окну. Прислонившись разгоряченным лбом к холодному окну, приказала себе успокоиться.
- Приснится же...
Утром я вытащила из ящика корреспонденцию и из вороха рекламы на пол упал простой белый конверт. На нём было моё имя и значился отправитель - Mo.I.Ra Corp.
Внутри был всего один лист, на котором было напечатано всего несколько слов:
"Испытательный срок в одну жизнь пройден. Вы приняты."
ЗЫ: останется ли это рассказом или выльется в большое произведение... вот кроме этих дамочек, никто и не знает. В любом случае, я вас внимательно слушаю :-))
