Сильно нервничала, это было видно по движению рук. Женщина то потирала ладонью о ладонь, то скрещивала руки, будто ей было зябко. Бабушка провела ее на кухню и налила горячий отвар шиповника.
Екатерина, отпив маленький глоточек, поставила чашку на стол, подняла на бабушку глаза и тихо произнесла:
- Я долго не решалась прийти, но скрывать эту тайну больше не могу. Мне страшно.
"Чтобы там ни было, а я боюсь данайцев, даже и дары приносящих"
Вергилий
- Пожалуйста, Пелагея Петровна, не примите меня за сумасшедшую, когда услышите мой рассказ. Уверенно заявляю, мне по силам доказать каждое сказанное слово. И теперь вам решать, что делать с этим знанием.
Мы с бабушкой переглянулись.
Стало как-то не по себе.
- Не могу точно сказать, когда это началось, - продолжила Екатерина, - полагаю, сразу после взрыва, но заметила я неладное дней десять назад. Когда я с вашими штабными провела ревизию в магазине, обратила внимание, что остатки товара по бухгалтерским книгам не бьются. Его было больше, чем указано в накладных. Спросить было не у кого, заведующая уехала в район и не вернулась, поэтому завела новую книгу и тщательно туда переписала правильные цифры. Все дни, продавая продукты жителям, я вела учет в этой книге. Так как осталась одна, то решила: буду сводить баланс раз в неделю. В назначенный день утром, еще до открытия магазина, я села считать. Представьте мое удивление, когда обнаружилось, что товара не убавилось. Я не поверила своим глазам. Еще раз пересчитала. Опять те же цифры. Как такое могло случиться? Для примера возьмем хозяйственное мыло. На день ревизии у меня значилось сто пятьдесят шесть брусков. За неделю было выдано пять брусков, значит, должен остаться сто пятьдесят один. Правильно?
Мы с ба одновременно кивнули.
- Пять раз пересчитала, их так и осталось сто пятьдесят шесть! Можете мне поверить, но к открытию магазина я чувствовала себя сумасшедшей. Все, что пересчитала на скорую руку, не убавилось! Будто я не торговала все эти семь дней!
У меня мороз пошел по коже.
Видимо бабушка тоже испугалась, потому что она смотрела на Екатерину широко раскрытыми глазами, а дрожащие пальцы поднесла ко рту. Если бы в этот момент кто-нибудь постучался в дверь, мы бы просто умерли от страха!
Волнуясь, Екатерина продолжила:
- Вечером, закрыв магазин, я взяла книгу и стала проверять, правильно ли делала записи в течение дня. И что я обнаружила? Было продано два куска мыла, значит, в коробке, согласно утренней проверке, должно остаться сто пятьдесят четыре куска. Правильно?
Мы опять кивнули. И даже наклонились к Екатерине ближе, чтобы не пропустить ни слова.
- В коробке было ровно сто пятьдесят четыре бруска!
От того, что мы ожидали иную цифру, облегчения выдохнули.
- Но! - громко сказала Екатерина. От этого "но" мы обе подпрыгнули. - Утром, когда я открыла магазин и пересчитала мыло, в коробке опять было сто пятьдесят шесть кусков!
Я закричала. Ба вздрогнув, тоже закричала. Видя такую реакцию, к нам присоединилась и Екатерина.
Накричавшись, мы потихоньку успокоились и сели на места, с которых соскочили в приступе страха.
Отпив глоток отвара шиповника и отдышавшись, продавщица устало завершила:
- Всю эти дни я считала, что продала, и всегда утром весь товар был на месте, цифры не менялись. Даже специально унесла домой бутылку подсолнечного масла. Утром в магазине она опять стояла на полке среди других бутылок. Я вернулась домой, проверила. Там тоже стояла бутылка с маслом. Признаюсь, я всю неделю носила домой продукты, вещи и то, на что положила глаз. А утром неизменно все находила на полках, в ящиках и мешках.
- А деньги? Деньги появлялись? - это уже я задала вопрос.
- А вот с деньгами почему-то не работало. После того, как заведующая уехала в район, в кассе оставалась только мелочь. Я всю выручку складывала сейф, и все цифры по кассе сходятся тютелька в тютельку. Что делать будем, Пелагея? Помогите, иначе я точно сума сойду. Ивану не решилась открыться, он мужик неглупый, но нерешительный, все ждет, когда ему район директиву спустит.
Екатерина с надеждой посмотрела на бабулю.
Ба не торопилась с ответом. Расправила юбку на коленях, которую оказывается мяла во время рассказа, глотнула шиповника, вздохнула и произнесла:
- Ну, и историю ты рассказала, Катюша. Действительно, в это трудно поверить. Поэтому предлагаю поступить так: сейчас мы идем в магазин, показываешь нам мыло, раз уж о нем все знаем... - бабуля еще отпила отвара из чашки и уточнила: - сегодня тоже продала его?
- Да, один кусок, - с готовностью ответила Екатерина.
- ...считаем мыло, опечатываем магазин, ключ отдаешь мне, и идем по домам. Утром встречаемся на крыльце и проверяем, что изменилось за ночь. Согласна? И если все сказанное тобой подтвердится (а я тебе верю, но хочу увидеть собственными глазами), будем решать, как распорядится этим счастьем. А я считаю, что это счастьем. Через него продовольственная нехватка будет решена. Но скажи мне, милая, случаем дома вкус масла не изменился? Живот не болел? Мыло мылилось?
Екатерина оторопело смотрела на бабушку. Ей такое и в голову не приходило.
- Да, вроде, нет. Все как обычно.
- Ну, ладно. Кира, собирайся, с нами пойдешь.
В магазине мы были недолго. Посмотрели продажу за день, посчитали выборочно бутылки, банки, куски мыла, закрыли магазин, наклеили на дверь бумажку и отправились по домам.
Утром я опять сидела в беседке. Помолчала с Диком, потом обошла свои владения, убедилась, что туман не сдвинулся и на пядь, и вернулась домой.
В это время у бабушки собрался штаб для экстренного совещания. В тетрадку событий сделали запись о магазине. Рассказ Екатерины подтвердился. После бурного обсуждения приняли решение опубликовать "тайну сельпо", но обязательно сделать НЗ. На случай, если манна небесная прекратится.
На поселковом собрании проголосовали за отмену денег и обеспечение продуктами сообразно нормам питания, а товар, количество которого ограничено, решили выдавать по спискам на день появления.
Люди заговорили об испытании модели коммунизма. Когда я из беседки посмотрела на рисунок спешащего в светлое будущее паровоза, подумала, что в нашем случае он уже долетел до станции Коммунизм. Кто бы мог подумать, что эта станция окажется в поселке "Старая мельница"?
Вечером на нашей площадке были организованы танцы, на которые пришел весь поселок. У людей было праздничное настроение, несмотря на то, что туман никуда не исчез, и солнце не показалось. Голод нам не грозил! Правда, было решено продолжать ловить рыбу, потому как запасов мяса в магазине никогда не держали, за ним ездили на станцию, где находилась мясная лавка.
...От всего сердца люблю я только одну жизнь и,
поистине, больше всего тогда, когда ненавижу ее!
Фридрих Ницше
На фоне этого, казалось бы, радостного события, мы совсем упустили из вида, что есть люди, не смирившиеся с тем, что их родные пропали и никто их не ищет - боятся заходить за туман.
Первым не выдержал младший близнец. Братья поссорились. Тарас кричал на Пахома, что он не любил маму, поэтому так легко сдался. В результате они крепко подрались, а утром Тарас исчез вместе с котомкой, бутылкой молока, краюхой хлеба, испеченной бабушкой накануне, и сменой портков. Пахом кинулся к арке и почти догнал брата, но тот, увидев погоню, припустился и проскочил границу. На зов не откликнулся и не вернулся.
Следующей пропала жена водителя Авдотькина. За день до этого она делилась с подругой, что без него нет жизни, поэтому хочет найти и вернуть в семью. А если у того и правда есть зазноба в районе, так хоть космы ей повыдергивать для восстановления душевного равновесия. Больше Авдотькину никто не видел.
Оба эти случая были записаны в тетрадь, которая получила у жителей название "Загадочная книга".
Вскоре поселок взбудоражило еще одно событие, которое напугало своей необъяснимостью.
- Пелагея Петровна, - крикнули с крыльца, - вы дома?
За дверью стояла пара молодоженов, на чьей свадьбе весь поселок гулял весной. У Василисы были заплаканные глаза, за спиной мялся муж. Я широким жестом показала направление куда им идти. Карповы нерешительно проследовали в комнату, где ба сучила козью шерсть. Увидев гостей, она остановила веретено и сняла с колен мешочек с пухом. Чета села на диван, Антон обнял жену за плечи. Та сгорбилась и заплакала.
- Кира, принеси воды, - сказала бабушка мне и тут же обратилась к гостье: - Василиса, перестань плакать, ребеночку вредно.
Тут женщина зарыдала в голос и сквозь слезы крикнула:
- Нет ребеночка, нет!
- Кира, захвати отвар валерианы и пустырника!
Я тут же достала бутыль и, зачерпнув воду в ведре, поспешила в комнату. Ба сидела на диване и утешала Василису. Налив четверть стакана отвара, разбавила его водой и протянула плачущей женщине. Та взяла его трясущимися руками и поднесла ко рту. Не сразу смогла выпить, прорывающиеся рыдания не позволяли сделать и глоток. Наконец, справившись с собой, глотнула.
Медленно, по чуть-чуть, Василиса осушила весь стакан. Тяжело вздохнула и в бессилии склонила голову на мужнее плечо. Тот погладил ее по руке и начал говорить.
- Мы так радовались, что у нас будет ребенок, он уже шевелился, и я даже смастерил ему кроватку.
- Говорила, говорила тебе, что не надо ничего заранее делать, примета плохая, - простонала Василиса.
Мужчина поморщился и продолжил.
- А он перестал шевелиться. Сначала мы думали, что это от испуга Василисы после взрыва, но теперь мы вообще не уверены, а была ли беременность?
Василиса опять заплакала.
- Как такое может быть, а?
Бабуля покачала головой:
- Не знаю. Если вы связываете это с взрывом и туманом, то нужно опросить женщин. В поселке были другие беременные.
Потом взяла тетрадку и сделала запись под номером 36: "28 августа 1941 г., Василиса Карпова, 20 лет, предполагает, что беременность прервалась (рассосалась)".
После обеда женщины штаба пошли в амбулаторию. Я увязалась с ними. Фельдшера не было, он еще до взрыва уехал в отпуск к родне и так и не вернулся. Мы нашли книгу с записями и вскоре выяснили, что в поселке должны быть еще три беременные, причем одна из них - жена аккордеониста.
Мы обошли всех по очереди. Картина была удручающая - ни у одной из них беременность не развивалась. По разным причинам они не стали делиться этим открытием, но когда мы рассказали, что они не одни такие, то получили исчерпывающую картину - не было кровотечения, ничего не болело, просто было ощущение, что кто-то пустил время вспять и беременность исчезла.
Так в бабулиной "Загадочной книге" появились еще три записи.
Лето заканчивалось, стало холодать. Не было дождей, просто ветер перестал быть теплым. Яблочки в нашем саду так и не вызрели, но мы их все равно собрали.
Появилась проблема, как быть с теплой одеждой. Постоянные жители поселка оказались в преимущественном положении, а вот приезжие "дачники" не имели ни обуви, ни пальто. В списках сельпо значились фуфайки в количестве пяти штук, демисезонное пальто мужское одна штука и женское - две штуки. Брюки, шаровары, сапоги кирзовые, яловые, боты, галоши, валенки тоже были на складе, но все в ограниченном количестве. Поэтому штаб сделал списки нуждающихся и каждое утро, как в магазине восстанавливалось количество выданного вчера, очередники получали свою одежду. Понятно, что размеры не изменялись, и все вещи перешивалось, переделывалось под конкретного человека. Вот с обувью дела обстояли сложнее, но и здесь находился выход, большое - не маленькое, носить можно.
Пробовали на ночь в магазине оставлять свои вещи, в надежде, что и они начнут появляться утром, как остальное, не получилось. Прирастало только то, что было в сельпо на момент взрыва.
Началась осень, и заговорили о том, что детям нужно учиться. Школа осталась за пределами тумана, поэтому в конторе поселкового совета сделали один класс, собрали туда все книги и учебники, карандаши и бумагу, которые нашли по домам и в магазине, переписали детей и собрали их по группам. Добровольцы из числа жителей вызвались преподавать школьные науки. Я тоже попала в список и теперь вставала еще раньше, чтобы до школы обойти владения и проверить границы тумана.
В беседку я ходила в любую погоду. Холодно, море штормит, ветер, обжигающий морозом до костей - ничто не могло мне помешать. Я и Дик, как часовые, несли свою вахту с пяти часов утра. Иногда не могла сидеть на каменных ледяных скамейках, тогда описывала круги, стараясь унять озноб. Но чаще я обнимала Дика, зарываясь руками в его шерсть. Собачье тепло не давало замерзнуть.
Бабушка знала о моих посиделках и переживала, что я заболею, но с этой боязнью пришло осознание еще одного чуда. За все время в поселке никто не захворал. Не было ни одного чиха! Даже старики не жаловались на ломоту в костях при смене погоды. Дед Матвей перестал хромать и брал клюку только для того, чтобы отгонять собак.
Зимними вечерами, когда серость рано превращалась в темноту, все поселковые разделялись на группы по интересам. У кого-то в доме пели. Песня "Катюша" - самая любимая. У аккордеониста устраивались танцы, но его небольшой дом вмещал слишком мало людей, поэтому там собиралась в основном молодежь. В нашем доме проводили вечера люди постарше. Бабушка откуда-то достала переносной патефон в виде чемоданчика и несколько граммофонных пластинок, с которыми обращалась очень бережно, как со стеклом. Заводился этот английский агрегат с помощью вращающейся ручки, и, благодаря этому, мы могли слушать песни и арии Шаляпина, Собинова и разную оркестровую музыку. "Эх, дубинушка, ухнем", - шипел, хрипел и орал патефон, громкость которого не регулировалась. Но зато летом, когда чемоданчик выставлялся на подоконник, вся улица могла танцевать под "Брызги шампанского".
Ты говорила,
Что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
"Синий платочек"
Музыка Ежи Петербургский, слова Яков Галицкий
Мы с бабушкой, как и большинство жителей поселка, старались быть занятыми делами, помогать людям, поддерживать и подбадривать нуждающихся в утешении. Некоторые отчаялись от извечной серости, безысходности. Солнца не хватало всем.
Иногда и нас с бабулей накрывало. Тогда мы плакали, скрываясь друг от друга, боясь вызвать ответную душевную боль. Особенно тосковали по маме. Если в первое время была надежда, что родители вот-вот появятся, то потом пришло понимание: если не смогли прорваться они, то никто этого не сделает. Мамина энергия и папины возможности раньше казались мне безграничными. Но, увы… Я страшилась думать, что родных нет в живых, как и тех, кто ушел из поселка. Какая сила могла сотворить такое? Но вопреки всему сердце верило - существует такой человек, который прорвет пелену тумана.
Сидя в беседке, я непроизвольно крутила в руках часы. Иногда представляла себе, что стрелка вдруг сдвинется, начнет отсчет времени, и в лучах восходящего солнца появится Он. Но нет, она намертво застряла на одном месте, как и солнце, спрятавшееся где-то там за горизонтом.
Я часто видела один и тот же сон. Он улыбался и смотрел на меня с такой нежностью, что замирало сердце.
Просыпаясь в слезах, я долго не могла успокоиться. Правда, не было уже ощущения горя и безвозвратной потери. Остались лишь тихая грусть и надежда.
Екатерина, отпив маленький глоточек, поставила чашку на стол, подняла на бабушку глаза и тихо произнесла:
- Я долго не решалась прийти, но скрывать эту тайну больше не могу. Мне страшно.
Глава 4
"Чтобы там ни было, а я боюсь данайцев, даже и дары приносящих"
Вергилий
- Пожалуйста, Пелагея Петровна, не примите меня за сумасшедшую, когда услышите мой рассказ. Уверенно заявляю, мне по силам доказать каждое сказанное слово. И теперь вам решать, что делать с этим знанием.
Мы с бабушкой переглянулись.
Стало как-то не по себе.
- Не могу точно сказать, когда это началось, - продолжила Екатерина, - полагаю, сразу после взрыва, но заметила я неладное дней десять назад. Когда я с вашими штабными провела ревизию в магазине, обратила внимание, что остатки товара по бухгалтерским книгам не бьются. Его было больше, чем указано в накладных. Спросить было не у кого, заведующая уехала в район и не вернулась, поэтому завела новую книгу и тщательно туда переписала правильные цифры. Все дни, продавая продукты жителям, я вела учет в этой книге. Так как осталась одна, то решила: буду сводить баланс раз в неделю. В назначенный день утром, еще до открытия магазина, я села считать. Представьте мое удивление, когда обнаружилось, что товара не убавилось. Я не поверила своим глазам. Еще раз пересчитала. Опять те же цифры. Как такое могло случиться? Для примера возьмем хозяйственное мыло. На день ревизии у меня значилось сто пятьдесят шесть брусков. За неделю было выдано пять брусков, значит, должен остаться сто пятьдесят один. Правильно?
Мы с ба одновременно кивнули.
- Пять раз пересчитала, их так и осталось сто пятьдесят шесть! Можете мне поверить, но к открытию магазина я чувствовала себя сумасшедшей. Все, что пересчитала на скорую руку, не убавилось! Будто я не торговала все эти семь дней!
У меня мороз пошел по коже.
Видимо бабушка тоже испугалась, потому что она смотрела на Екатерину широко раскрытыми глазами, а дрожащие пальцы поднесла ко рту. Если бы в этот момент кто-нибудь постучался в дверь, мы бы просто умерли от страха!
Волнуясь, Екатерина продолжила:
- Вечером, закрыв магазин, я взяла книгу и стала проверять, правильно ли делала записи в течение дня. И что я обнаружила? Было продано два куска мыла, значит, в коробке, согласно утренней проверке, должно остаться сто пятьдесят четыре куска. Правильно?
Мы опять кивнули. И даже наклонились к Екатерине ближе, чтобы не пропустить ни слова.
- В коробке было ровно сто пятьдесят четыре бруска!
От того, что мы ожидали иную цифру, облегчения выдохнули.
- Но! - громко сказала Екатерина. От этого "но" мы обе подпрыгнули. - Утром, когда я открыла магазин и пересчитала мыло, в коробке опять было сто пятьдесят шесть кусков!
Я закричала. Ба вздрогнув, тоже закричала. Видя такую реакцию, к нам присоединилась и Екатерина.
Накричавшись, мы потихоньку успокоились и сели на места, с которых соскочили в приступе страха.
Отпив глоток отвара шиповника и отдышавшись, продавщица устало завершила:
- Всю эти дни я считала, что продала, и всегда утром весь товар был на месте, цифры не менялись. Даже специально унесла домой бутылку подсолнечного масла. Утром в магазине она опять стояла на полке среди других бутылок. Я вернулась домой, проверила. Там тоже стояла бутылка с маслом. Признаюсь, я всю неделю носила домой продукты, вещи и то, на что положила глаз. А утром неизменно все находила на полках, в ящиках и мешках.
- А деньги? Деньги появлялись? - это уже я задала вопрос.
- А вот с деньгами почему-то не работало. После того, как заведующая уехала в район, в кассе оставалась только мелочь. Я всю выручку складывала сейф, и все цифры по кассе сходятся тютелька в тютельку. Что делать будем, Пелагея? Помогите, иначе я точно сума сойду. Ивану не решилась открыться, он мужик неглупый, но нерешительный, все ждет, когда ему район директиву спустит.
Екатерина с надеждой посмотрела на бабулю.
Ба не торопилась с ответом. Расправила юбку на коленях, которую оказывается мяла во время рассказа, глотнула шиповника, вздохнула и произнесла:
- Ну, и историю ты рассказала, Катюша. Действительно, в это трудно поверить. Поэтому предлагаю поступить так: сейчас мы идем в магазин, показываешь нам мыло, раз уж о нем все знаем... - бабуля еще отпила отвара из чашки и уточнила: - сегодня тоже продала его?
- Да, один кусок, - с готовностью ответила Екатерина.
- ...считаем мыло, опечатываем магазин, ключ отдаешь мне, и идем по домам. Утром встречаемся на крыльце и проверяем, что изменилось за ночь. Согласна? И если все сказанное тобой подтвердится (а я тебе верю, но хочу увидеть собственными глазами), будем решать, как распорядится этим счастьем. А я считаю, что это счастьем. Через него продовольственная нехватка будет решена. Но скажи мне, милая, случаем дома вкус масла не изменился? Живот не болел? Мыло мылилось?
Екатерина оторопело смотрела на бабушку. Ей такое и в голову не приходило.
- Да, вроде, нет. Все как обычно.
- Ну, ладно. Кира, собирайся, с нами пойдешь.
В магазине мы были недолго. Посмотрели продажу за день, посчитали выборочно бутылки, банки, куски мыла, закрыли магазин, наклеили на дверь бумажку и отправились по домам.
Утром я опять сидела в беседке. Помолчала с Диком, потом обошла свои владения, убедилась, что туман не сдвинулся и на пядь, и вернулась домой.
В это время у бабушки собрался штаб для экстренного совещания. В тетрадку событий сделали запись о магазине. Рассказ Екатерины подтвердился. После бурного обсуждения приняли решение опубликовать "тайну сельпо", но обязательно сделать НЗ. На случай, если манна небесная прекратится.
На поселковом собрании проголосовали за отмену денег и обеспечение продуктами сообразно нормам питания, а товар, количество которого ограничено, решили выдавать по спискам на день появления.
Люди заговорили об испытании модели коммунизма. Когда я из беседки посмотрела на рисунок спешащего в светлое будущее паровоза, подумала, что в нашем случае он уже долетел до станции Коммунизм. Кто бы мог подумать, что эта станция окажется в поселке "Старая мельница"?
Вечером на нашей площадке были организованы танцы, на которые пришел весь поселок. У людей было праздничное настроение, несмотря на то, что туман никуда не исчез, и солнце не показалось. Голод нам не грозил! Правда, было решено продолжать ловить рыбу, потому как запасов мяса в магазине никогда не держали, за ним ездили на станцию, где находилась мясная лавка.
Глава 5
...От всего сердца люблю я только одну жизнь и,
поистине, больше всего тогда, когда ненавижу ее!
Фридрих Ницше
На фоне этого, казалось бы, радостного события, мы совсем упустили из вида, что есть люди, не смирившиеся с тем, что их родные пропали и никто их не ищет - боятся заходить за туман.
Первым не выдержал младший близнец. Братья поссорились. Тарас кричал на Пахома, что он не любил маму, поэтому так легко сдался. В результате они крепко подрались, а утром Тарас исчез вместе с котомкой, бутылкой молока, краюхой хлеба, испеченной бабушкой накануне, и сменой портков. Пахом кинулся к арке и почти догнал брата, но тот, увидев погоню, припустился и проскочил границу. На зов не откликнулся и не вернулся.
Следующей пропала жена водителя Авдотькина. За день до этого она делилась с подругой, что без него нет жизни, поэтому хочет найти и вернуть в семью. А если у того и правда есть зазноба в районе, так хоть космы ей повыдергивать для восстановления душевного равновесия. Больше Авдотькину никто не видел.
Оба эти случая были записаны в тетрадь, которая получила у жителей название "Загадочная книга".
Вскоре поселок взбудоражило еще одно событие, которое напугало своей необъяснимостью.
- Пелагея Петровна, - крикнули с крыльца, - вы дома?
За дверью стояла пара молодоженов, на чьей свадьбе весь поселок гулял весной. У Василисы были заплаканные глаза, за спиной мялся муж. Я широким жестом показала направление куда им идти. Карповы нерешительно проследовали в комнату, где ба сучила козью шерсть. Увидев гостей, она остановила веретено и сняла с колен мешочек с пухом. Чета села на диван, Антон обнял жену за плечи. Та сгорбилась и заплакала.
- Кира, принеси воды, - сказала бабушка мне и тут же обратилась к гостье: - Василиса, перестань плакать, ребеночку вредно.
Тут женщина зарыдала в голос и сквозь слезы крикнула:
- Нет ребеночка, нет!
- Кира, захвати отвар валерианы и пустырника!
Я тут же достала бутыль и, зачерпнув воду в ведре, поспешила в комнату. Ба сидела на диване и утешала Василису. Налив четверть стакана отвара, разбавила его водой и протянула плачущей женщине. Та взяла его трясущимися руками и поднесла ко рту. Не сразу смогла выпить, прорывающиеся рыдания не позволяли сделать и глоток. Наконец, справившись с собой, глотнула.
Медленно, по чуть-чуть, Василиса осушила весь стакан. Тяжело вздохнула и в бессилии склонила голову на мужнее плечо. Тот погладил ее по руке и начал говорить.
- Мы так радовались, что у нас будет ребенок, он уже шевелился, и я даже смастерил ему кроватку.
- Говорила, говорила тебе, что не надо ничего заранее делать, примета плохая, - простонала Василиса.
Мужчина поморщился и продолжил.
- А он перестал шевелиться. Сначала мы думали, что это от испуга Василисы после взрыва, но теперь мы вообще не уверены, а была ли беременность?
Василиса опять заплакала.
- Как такое может быть, а?
Бабуля покачала головой:
- Не знаю. Если вы связываете это с взрывом и туманом, то нужно опросить женщин. В поселке были другие беременные.
Потом взяла тетрадку и сделала запись под номером 36: "28 августа 1941 г., Василиса Карпова, 20 лет, предполагает, что беременность прервалась (рассосалась)".
После обеда женщины штаба пошли в амбулаторию. Я увязалась с ними. Фельдшера не было, он еще до взрыва уехал в отпуск к родне и так и не вернулся. Мы нашли книгу с записями и вскоре выяснили, что в поселке должны быть еще три беременные, причем одна из них - жена аккордеониста.
Мы обошли всех по очереди. Картина была удручающая - ни у одной из них беременность не развивалась. По разным причинам они не стали делиться этим открытием, но когда мы рассказали, что они не одни такие, то получили исчерпывающую картину - не было кровотечения, ничего не болело, просто было ощущение, что кто-то пустил время вспять и беременность исчезла.
Так в бабулиной "Загадочной книге" появились еще три записи.
Лето заканчивалось, стало холодать. Не было дождей, просто ветер перестал быть теплым. Яблочки в нашем саду так и не вызрели, но мы их все равно собрали.
Появилась проблема, как быть с теплой одеждой. Постоянные жители поселка оказались в преимущественном положении, а вот приезжие "дачники" не имели ни обуви, ни пальто. В списках сельпо значились фуфайки в количестве пяти штук, демисезонное пальто мужское одна штука и женское - две штуки. Брюки, шаровары, сапоги кирзовые, яловые, боты, галоши, валенки тоже были на складе, но все в ограниченном количестве. Поэтому штаб сделал списки нуждающихся и каждое утро, как в магазине восстанавливалось количество выданного вчера, очередники получали свою одежду. Понятно, что размеры не изменялись, и все вещи перешивалось, переделывалось под конкретного человека. Вот с обувью дела обстояли сложнее, но и здесь находился выход, большое - не маленькое, носить можно.
Пробовали на ночь в магазине оставлять свои вещи, в надежде, что и они начнут появляться утром, как остальное, не получилось. Прирастало только то, что было в сельпо на момент взрыва.
Началась осень, и заговорили о том, что детям нужно учиться. Школа осталась за пределами тумана, поэтому в конторе поселкового совета сделали один класс, собрали туда все книги и учебники, карандаши и бумагу, которые нашли по домам и в магазине, переписали детей и собрали их по группам. Добровольцы из числа жителей вызвались преподавать школьные науки. Я тоже попала в список и теперь вставала еще раньше, чтобы до школы обойти владения и проверить границы тумана.
В беседку я ходила в любую погоду. Холодно, море штормит, ветер, обжигающий морозом до костей - ничто не могло мне помешать. Я и Дик, как часовые, несли свою вахту с пяти часов утра. Иногда не могла сидеть на каменных ледяных скамейках, тогда описывала круги, стараясь унять озноб. Но чаще я обнимала Дика, зарываясь руками в его шерсть. Собачье тепло не давало замерзнуть.
Бабушка знала о моих посиделках и переживала, что я заболею, но с этой боязнью пришло осознание еще одного чуда. За все время в поселке никто не захворал. Не было ни одного чиха! Даже старики не жаловались на ломоту в костях при смене погоды. Дед Матвей перестал хромать и брал клюку только для того, чтобы отгонять собак.
Зимними вечерами, когда серость рано превращалась в темноту, все поселковые разделялись на группы по интересам. У кого-то в доме пели. Песня "Катюша" - самая любимая. У аккордеониста устраивались танцы, но его небольшой дом вмещал слишком мало людей, поэтому там собиралась в основном молодежь. В нашем доме проводили вечера люди постарше. Бабушка откуда-то достала переносной патефон в виде чемоданчика и несколько граммофонных пластинок, с которыми обращалась очень бережно, как со стеклом. Заводился этот английский агрегат с помощью вращающейся ручки, и, благодаря этому, мы могли слушать песни и арии Шаляпина, Собинова и разную оркестровую музыку. "Эх, дубинушка, ухнем", - шипел, хрипел и орал патефон, громкость которого не регулировалась. Но зато летом, когда чемоданчик выставлялся на подоконник, вся улица могла танцевать под "Брызги шампанского".
Глава 6
Ты говорила,
Что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
"Синий платочек"
Музыка Ежи Петербургский, слова Яков Галицкий
Мы с бабушкой, как и большинство жителей поселка, старались быть занятыми делами, помогать людям, поддерживать и подбадривать нуждающихся в утешении. Некоторые отчаялись от извечной серости, безысходности. Солнца не хватало всем.
Иногда и нас с бабулей накрывало. Тогда мы плакали, скрываясь друг от друга, боясь вызвать ответную душевную боль. Особенно тосковали по маме. Если в первое время была надежда, что родители вот-вот появятся, то потом пришло понимание: если не смогли прорваться они, то никто этого не сделает. Мамина энергия и папины возможности раньше казались мне безграничными. Но, увы… Я страшилась думать, что родных нет в живых, как и тех, кто ушел из поселка. Какая сила могла сотворить такое? Но вопреки всему сердце верило - существует такой человек, который прорвет пелену тумана.
Сидя в беседке, я непроизвольно крутила в руках часы. Иногда представляла себе, что стрелка вдруг сдвинется, начнет отсчет времени, и в лучах восходящего солнца появится Он. Но нет, она намертво застряла на одном месте, как и солнце, спрятавшееся где-то там за горизонтом.
Я часто видела один и тот же сон. Он улыбался и смотрел на меня с такой нежностью, что замирало сердце.
Просыпаясь в слезах, я долго не могла успокоиться. Правда, не было уже ощущения горя и безвозвратной потери. Остались лишь тихая грусть и надежда.
