В этот дом мы переехали почти десять лет назад. Я тогда была еще совсем маленькая и почти ничего не помню. Но одно я все-таки запомнила на всю жизнь.
Соседи по площадке нам попались добродушные и в общении приятные. Но все же из всех особенно выделялся один старичок. Жил он один в однокомнатной квартире. Всех знал, но близкой дружбы ни с кем не водил, родных не имел. Потому-то и не ходил к нему никто.
Известно о нем также было то, что звали его Иван Олегович, и что некогда работал он трактористом.
И вот однажды я вынуждена была коротать время на лестнице, ждать, когда родители вернуться с работы. А все потому, что ключи от квартиры я с утра забыла на столике в прихожей. Знакомых из числа соседей не было дома, податься мне было некуда. Сначала я хотела пойти на улицу, но мороз как назло стоял очень сильный, так что вернулась на площадку.
Впрочем, от безделья и скуки я мучилась недолго. Хлопнула входная дверь. Послышались шаги. Тяжелые, медленные, с пришаркиванием. Через некоторое время я увидела их обладателя. На площадку, доставая ключи из кармана потрепанного пальто, поднялся Иван Олегович.
- Что сидишь, школьница? - спросил он меня. Голос у старика был бодрый, но слегка охрипший.
- Да вот - ключи забыла, - ответила я. – Родителей жду.
Он медленно подошел к своей квартире и вставил ключ в замок.
- А родители скоро вернуться? – поинтересовался он.
Я взглянула на часы.
- Часа через полтора.
Он слегка покачал головой и открыл дверь. Осторожно переступил через невысокий порожек квартиры. Ноги у него, видимо, болели, и поднимал он их с трудом.
Из квартиры навстречу Ивану Олеговичу выбежала кошка. Самая обыкновенная, какую можно встретить в любом дворе. Она покосилась на меня, не то с укором, не то с опаской. Потерлась о ноги хозяина.
- Ну, здравствуй, милая. Здравствуй, - прошептал Иван Олегович и ласково погладил по спине.
Потом сосед поставил сумку на табуретку, стоявшую у входа, и вновь обратил внимание на меня.
- А что ты здесь сидеть будешь? - сказал он. – Заходи в гости. Вдвоем веселее коротать время. А? Мурка, ты не будешь против?
Кошка в ответ ничего не мурлыкнула, молча убежала внутрь. Честно говоря, заходить к нему мне не хотелось. Начнет, думала я, сейчас жаловаться на болезни, да на маленькую пенсию. Но сидеть на лестнице хотелось еще меньше. Поэтому я встала, отряхнулась и осторожно вошла в квартиру.
Иван Олегович показал мне, где оставить одежду, и велел проходить в комнату.
Квартира его выглядела бедной и старой, под стать одинокому обитателю жилища. Обои в коридоре почти все отклеились и из-под них виднелись старые пожелтевшие газеты, пол скрипел, дверцы на шкафу-прихожей заметно покосились, обивка на пуфике протерлась по углам.
Осторожно я прошла в комнату. Здесь было чисто и светло. Из мебели присутствовали старый шкаф и кованая кровать, произведенная, наверное, еще в начале века. На полу сиротливо лежал тканый коврик.
Но самыми примечательными в комнате были стены, от пола до потолка увешанные фотографиями. В основном на черно-белых карточках были изображены военные, но бросалось в глаза также лицо девочки лет десяти. Черноволосая, смуглолицая – она, должно быть, стала настоящей красавицей. Лишь шрам над правой бровью портил милое личико.
- Что? Интересно молодому поколению посмотреть на жизнь старших? – раздался за спиной голос.
Я обернулась. Иван Олегович уже успел переодеться в вязанный спортивный костюм. И теперь стоял посреди комнаты с самоваром в руках. Самовар был электрическим, но даже от появления такого нагревательного прибора перед моим взором, брови поползли вверх.
Иван Олегович едва заметно усмехнулся. Грустным взглядом скользнул по фотографиям на стене.
- Вам, молодым, теперь не понять нас, - вздохнул старик. - Но лучше и не надо. Наше поколение было странным.
Он поставил самовар на небольшой круглый стол у окна.
- Садись. Будем чай пить. Ты должно быть замерзла? Вот и погреешься.
Он сел на стул, опасно скрипнувший при этом, и налил чаю.
Голова Ивана Олеговича была уже вся седая, лицо покрыто морщинами, но глаза его были молоды. Веселые, голубые глаза, которые с интересом смотрели на меня.
- Нравится тебе у меня? – спросил он.
Занятая поглощением чая, я молча кивнула головой.
- Мне тоже нравится… - протянул он, но в глазах его при этом появилась легкая печаль.
Немного помолчали, только кошка мурлыкала, свернувшись клубком на коврике.
- Больше полувека уж прошло с тех пор, - вдруг заговорил Иван Олегович, погруженный в свои мысли. – Мне тогда около тридцати было. Помню, стояли мы где-то на Украине. Представить страшно, а вспомнить стыдно. Просыпаемся с утра, а вокруг нас немцы.
Он улыбнулся. Но в этой улыбке не было веселья.
- Как-то получилось, что немцы меняли позиции, да и перенесли свой лагерь аккурат вокруг нас.
Я удивленно подняла глаза.
- А разве может такое быть?
- Может, наверное, раз было. Мы-то с группой на их территории находились. Опорный пункт врага метрах в пятисот от нас был. Вечером к ним поближе подобрались, да и остановились на ночь в лесочке. А они возьми этот лесочек и отгороди от наших войск. Поначалу забавно было, а потом страшно. Еды нет, воды нет, да еще Оксанка к нам прибилась. Девчонка лет десяти. Она в тот лесок по грибы ходила, да видно заночевать решила.
Он снова посмотрел на фотографии.
- Вон она. А это группа наша. Почти все погибли, когда к своим прорывались.
- Как же вы прорывались? – спросила я, очень заинтересованная рассказом.
- Да так и прорывались. Три дня прождали: думали, наступление будет. Ждали приказа какого-нибудь. А его все не было и не было. С голоду все ягоды в окрестностях поели. Только у немцев под носом и остались кустики. Но туда мы соваться боялись. Ничего нам больше не оставалось, как только прорываться с боем.
Иван Олегович вздохнул. Допил чай и налил себе еще.
- Оксанку мы спрятали в канаве заросшей, а сами в бой пошли, - старик вздохнул. – Автоматов было мало. А у собак этих, как назло, много. Почти все полегли… Я остался, да еще пара ребят. А остальные, кто в госпитале, кто в том же лесу...
Он замолчал. Долго сидел молча, потом едва слышно продолжил.
- Меня ранило. Последнее, что я помню: в лужу упал. А кругом стрельба, крики и плач. Как в аду.
Повисла тишина.
- А что потом было? – осторожно поинтересовалась я.
- Потом? Потом в госпитале я очнулся. Открываю глаза, а Оксанка на меня смотрит и улыбается. А у самой голова перевязана. «Привет, - говорит. - А вы все-таки выбрались». И убежала. Я тогда еще подумал, если ничья она, удочерить бы можно было.
Через четыре года после того разговора Иван Олегович скончался. Хоронили его всем подъездом. Ни родных старика, ни его друзей так и не нашли.
Кошку Ивана Олеговича я уговорила родителей к себе взять. И в тот день, когда история получила продолжение, она мирно посапывала возле моих ног, убаюканная шумом дождя за окном.
Вдруг раздался звонок в дверь. Я осторожно встала и пошла открывать.
На площадке стояла красивая, но уже не молодая женщина. Одета она была просто. Волосы чуть влажные, но аккуратно откинутые назад.
- Добрый день, - сказала она.
- Добрый, - отозвалась я.
- Я Ивана Олеговича хотела бы повидать, но он не открывает.
- Он умер несколько дней назад, - вынуждена была я огорчить ее. - А вы его знакомая? – не слишком тактично поинтересовалась я.
- Я… Оксана, - она неловко дернула головой, и я заметила шрам над правой бровью. - Я много лет искала его. Нашла. О встрече договорились... Они мне жизнь ведь спасли.
- Подождите, я сейчас ключи принесу.
Вернувшись, я обнаружила, что Мурка крутится вокруг гостьи, мурчит, трется о ее ноги, будто родного человека встретила.
Оксана открыла дверь в квартиру Ивана Олеговича и медленно вошла внутрь. Мурка юркнула за ней. Я компанию им составлять не стала: не хотела мешать.
Женщина пробыла в квартире несколько минут. Вышла заплаканная, прижимая к груди свою детскую фотографию и кошку, с влажной от слез шерстью на боку.
- Это ведь кошка Ивана Олеговича? – спросила Оксана.
- Да.
- Можно я ее заберу?
К Мурке за несколько дней я успела привязаться. Но в лукавых зеленых глазах отчетливо читалась просьба согласиться.
- Забирайте, - кивнула я.
Оксана поблагодарила меня, вернула ключи и, покрепче прижав свое богатство, стала спускаться вниз.
После ее ухода на душе было тоскливо. Будто одна из тех ниточек, что связывают прошлое, настоящее и будущее, оборвалась на моих глазах.
А ведь так, в сущности, оно и было.
Соседи по площадке нам попались добродушные и в общении приятные. Но все же из всех особенно выделялся один старичок. Жил он один в однокомнатной квартире. Всех знал, но близкой дружбы ни с кем не водил, родных не имел. Потому-то и не ходил к нему никто.
Известно о нем также было то, что звали его Иван Олегович, и что некогда работал он трактористом.
И вот однажды я вынуждена была коротать время на лестнице, ждать, когда родители вернуться с работы. А все потому, что ключи от квартиры я с утра забыла на столике в прихожей. Знакомых из числа соседей не было дома, податься мне было некуда. Сначала я хотела пойти на улицу, но мороз как назло стоял очень сильный, так что вернулась на площадку.
Впрочем, от безделья и скуки я мучилась недолго. Хлопнула входная дверь. Послышались шаги. Тяжелые, медленные, с пришаркиванием. Через некоторое время я увидела их обладателя. На площадку, доставая ключи из кармана потрепанного пальто, поднялся Иван Олегович.
- Что сидишь, школьница? - спросил он меня. Голос у старика был бодрый, но слегка охрипший.
- Да вот - ключи забыла, - ответила я. – Родителей жду.
Он медленно подошел к своей квартире и вставил ключ в замок.
- А родители скоро вернуться? – поинтересовался он.
Я взглянула на часы.
- Часа через полтора.
Он слегка покачал головой и открыл дверь. Осторожно переступил через невысокий порожек квартиры. Ноги у него, видимо, болели, и поднимал он их с трудом.
Из квартиры навстречу Ивану Олеговичу выбежала кошка. Самая обыкновенная, какую можно встретить в любом дворе. Она покосилась на меня, не то с укором, не то с опаской. Потерлась о ноги хозяина.
- Ну, здравствуй, милая. Здравствуй, - прошептал Иван Олегович и ласково погладил по спине.
Потом сосед поставил сумку на табуретку, стоявшую у входа, и вновь обратил внимание на меня.
- А что ты здесь сидеть будешь? - сказал он. – Заходи в гости. Вдвоем веселее коротать время. А? Мурка, ты не будешь против?
Кошка в ответ ничего не мурлыкнула, молча убежала внутрь. Честно говоря, заходить к нему мне не хотелось. Начнет, думала я, сейчас жаловаться на болезни, да на маленькую пенсию. Но сидеть на лестнице хотелось еще меньше. Поэтому я встала, отряхнулась и осторожно вошла в квартиру.
Иван Олегович показал мне, где оставить одежду, и велел проходить в комнату.
Квартира его выглядела бедной и старой, под стать одинокому обитателю жилища. Обои в коридоре почти все отклеились и из-под них виднелись старые пожелтевшие газеты, пол скрипел, дверцы на шкафу-прихожей заметно покосились, обивка на пуфике протерлась по углам.
Осторожно я прошла в комнату. Здесь было чисто и светло. Из мебели присутствовали старый шкаф и кованая кровать, произведенная, наверное, еще в начале века. На полу сиротливо лежал тканый коврик.
Но самыми примечательными в комнате были стены, от пола до потолка увешанные фотографиями. В основном на черно-белых карточках были изображены военные, но бросалось в глаза также лицо девочки лет десяти. Черноволосая, смуглолицая – она, должно быть, стала настоящей красавицей. Лишь шрам над правой бровью портил милое личико.
- Что? Интересно молодому поколению посмотреть на жизнь старших? – раздался за спиной голос.
Я обернулась. Иван Олегович уже успел переодеться в вязанный спортивный костюм. И теперь стоял посреди комнаты с самоваром в руках. Самовар был электрическим, но даже от появления такого нагревательного прибора перед моим взором, брови поползли вверх.
Иван Олегович едва заметно усмехнулся. Грустным взглядом скользнул по фотографиям на стене.
- Вам, молодым, теперь не понять нас, - вздохнул старик. - Но лучше и не надо. Наше поколение было странным.
Он поставил самовар на небольшой круглый стол у окна.
- Садись. Будем чай пить. Ты должно быть замерзла? Вот и погреешься.
Он сел на стул, опасно скрипнувший при этом, и налил чаю.
Голова Ивана Олеговича была уже вся седая, лицо покрыто морщинами, но глаза его были молоды. Веселые, голубые глаза, которые с интересом смотрели на меня.
- Нравится тебе у меня? – спросил он.
Занятая поглощением чая, я молча кивнула головой.
- Мне тоже нравится… - протянул он, но в глазах его при этом появилась легкая печаль.
Немного помолчали, только кошка мурлыкала, свернувшись клубком на коврике.
- Больше полувека уж прошло с тех пор, - вдруг заговорил Иван Олегович, погруженный в свои мысли. – Мне тогда около тридцати было. Помню, стояли мы где-то на Украине. Представить страшно, а вспомнить стыдно. Просыпаемся с утра, а вокруг нас немцы.
Он улыбнулся. Но в этой улыбке не было веселья.
- Как-то получилось, что немцы меняли позиции, да и перенесли свой лагерь аккурат вокруг нас.
Я удивленно подняла глаза.
- А разве может такое быть?
- Может, наверное, раз было. Мы-то с группой на их территории находились. Опорный пункт врага метрах в пятисот от нас был. Вечером к ним поближе подобрались, да и остановились на ночь в лесочке. А они возьми этот лесочек и отгороди от наших войск. Поначалу забавно было, а потом страшно. Еды нет, воды нет, да еще Оксанка к нам прибилась. Девчонка лет десяти. Она в тот лесок по грибы ходила, да видно заночевать решила.
Он снова посмотрел на фотографии.
- Вон она. А это группа наша. Почти все погибли, когда к своим прорывались.
- Как же вы прорывались? – спросила я, очень заинтересованная рассказом.
- Да так и прорывались. Три дня прождали: думали, наступление будет. Ждали приказа какого-нибудь. А его все не было и не было. С голоду все ягоды в окрестностях поели. Только у немцев под носом и остались кустики. Но туда мы соваться боялись. Ничего нам больше не оставалось, как только прорываться с боем.
Иван Олегович вздохнул. Допил чай и налил себе еще.
- Оксанку мы спрятали в канаве заросшей, а сами в бой пошли, - старик вздохнул. – Автоматов было мало. А у собак этих, как назло, много. Почти все полегли… Я остался, да еще пара ребят. А остальные, кто в госпитале, кто в том же лесу...
Он замолчал. Долго сидел молча, потом едва слышно продолжил.
- Меня ранило. Последнее, что я помню: в лужу упал. А кругом стрельба, крики и плач. Как в аду.
Повисла тишина.
- А что потом было? – осторожно поинтересовалась я.
- Потом? Потом в госпитале я очнулся. Открываю глаза, а Оксанка на меня смотрит и улыбается. А у самой голова перевязана. «Привет, - говорит. - А вы все-таки выбрались». И убежала. Я тогда еще подумал, если ничья она, удочерить бы можно было.
***
Через четыре года после того разговора Иван Олегович скончался. Хоронили его всем подъездом. Ни родных старика, ни его друзей так и не нашли.
Кошку Ивана Олеговича я уговорила родителей к себе взять. И в тот день, когда история получила продолжение, она мирно посапывала возле моих ног, убаюканная шумом дождя за окном.
Вдруг раздался звонок в дверь. Я осторожно встала и пошла открывать.
На площадке стояла красивая, но уже не молодая женщина. Одета она была просто. Волосы чуть влажные, но аккуратно откинутые назад.
- Добрый день, - сказала она.
- Добрый, - отозвалась я.
- Я Ивана Олеговича хотела бы повидать, но он не открывает.
- Он умер несколько дней назад, - вынуждена была я огорчить ее. - А вы его знакомая? – не слишком тактично поинтересовалась я.
- Я… Оксана, - она неловко дернула головой, и я заметила шрам над правой бровью. - Я много лет искала его. Нашла. О встрече договорились... Они мне жизнь ведь спасли.
- Подождите, я сейчас ключи принесу.
Вернувшись, я обнаружила, что Мурка крутится вокруг гостьи, мурчит, трется о ее ноги, будто родного человека встретила.
Оксана открыла дверь в квартиру Ивана Олеговича и медленно вошла внутрь. Мурка юркнула за ней. Я компанию им составлять не стала: не хотела мешать.
Женщина пробыла в квартире несколько минут. Вышла заплаканная, прижимая к груди свою детскую фотографию и кошку, с влажной от слез шерстью на боку.
- Это ведь кошка Ивана Олеговича? – спросила Оксана.
- Да.
- Можно я ее заберу?
К Мурке за несколько дней я успела привязаться. Но в лукавых зеленых глазах отчетливо читалась просьба согласиться.
- Забирайте, - кивнула я.
Оксана поблагодарила меня, вернула ключи и, покрепче прижав свое богатство, стала спускаться вниз.
После ее ухода на душе было тоскливо. Будто одна из тех ниточек, что связывают прошлое, настоящее и будущее, оборвалась на моих глазах.
А ведь так, в сущности, оно и было.
