ДОСТУП К ЧТЕНИЮ ОТКРЫТ ДЛЯ ВСЕХ!!! Неважно, что стоит "для одобренных".
Всем приятного чтения!!!
Дарите добро друг другу, поддерживайте друг друга и берегите себя. Здоровья вам!!!
«Когда я читала записки моего пра-пра-пра дедушки М. А. Аргамакова, размышляла вновь, как бы хотелось противостоять тому знанию, что жизнь наша коротка, как время пролетает, а мы, многие из нас, как думается,... не видим то, что здесь, рядом, не ценим!» – записала Катя в свой дневник. – «Сколько бы бед избежали, если бы правильно взглянули на то или иное, если б увидели, что имеем, чем дорожим... Перечитывая записки, поняла, учусь я, учусь любить всё, что есть у меня. Потому что именно это и делает меня счастливой: но ведь об этом думают лишь те, кто просто живёт, кто просто счастлив. А иные спорят вечно о войне, своём благе, о боге... Я спорить не буду...»
«Да что там они», – читала Катя записки дальше. – «Не по зубам оказались наши русские крепости хвалёному английскому флоту! Не сдали крепости, выстояли с таким достоинством, что враг ушёл!»
Казалось бы, война та (Крымская) прекратилась. Ни одна из воюющих сторон не желала делать первых шагов, чтобы заключить этот мир. Но это всё же случилось: 18 марта 1856 года. Франция стала миролюбивой, когда Англия решила поставить целью войны восстановление Польши.
Освободиться русским от англичан было сложнее всего в самом Крыму. Понадобилось целых два года для этого. Да, состояние артиллерийской части не было всегда удовлетворительным. Чугун, из которого отливались орудия, был недоброкачественный. Многие орудия при стрельбе после нескольких выстрелов просто разрывались. Мало того, было отсутствие у военных и практики в боевой стрельбе...
«И как же нам недостаёт
Науки той российской,
Когда моряк в поход идёт,
Корнет гардемаринский.
Он, навигации знаток,
Державу чтит родную,
Крестовый флаг, родной флагшток,
Судьбу не ждёт иную.
Прочтите, мальчики России,
Про ваших давних предков,
Они для вас, наши родные,
Страну слагали крепко.
Теперь морей досталось нам
Уж меньше, чем бывало.
И нынче это нужно вам,
Чтоб море сушу сберегало.»**
«Божией милостью жили, выживали и шли дальше», – читала Катя дальше записки Михаила. Да, тогда порой только и оставалось, что надеяться лишь на бога. И надеялись, верили, защищая не только свои взгляды, но и царя, опираясь на Всевышнего.
Пока читала записки Михаила, изучала подробнее и историю. Таким образом, Катя наткнулась на письма Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Он тогда, как раз к тем событиям, которые происходили с 1848 года, написал: «Кажется, теперь только слепой или намеренно-смежающий очи может не видеть, что самый лучший образ правления есть самодержавие. Но в то же время нельзя не убедиться, что самодержавие может быть только там, где — Православие».
Простой русский человек всегда смотрел на власть с православной точки зрения, видел в царе правителя, который был поставлен богом. Тому подтверждением являются и пословицы: «Один Бог, один Государь»; «Бог на небе, Царь на земле»; «Никто против Бога да против Царя»; «Всё во власти Божией да Государевой»; «Никто как Бог да Государь»; «Всё Божье — да Государево»; «Ведает Бог да Царь» и т. д.
Да, были всегда и те, кто против Государя, и те, кто за. Вечный спор. Вечные попытки что-то кому-то доказать, но видеть ближнего, дать добро: «Мало есть добродающих. Но я рад, что встречал множество достойнейших людей России!» – писал Михаил. – «А каково было моему Никите да Андрею Карташеву участвовать в воспитании мичманов, гардемаринов!...»
Юные сердца обожали государя и сердечно скорбели, горевали по его кончине 18 февраля (по юлианскому календарю) 1855 года. По воспоминаниям их да Михаила, Катя могла судить лишь о том, что молодые видели в государе отца. Он же любил их, как своих верных и преданных слуг армии, показывал отеческое понимание и заботу. Такова была среда воспитания: твёрдые основы товарищества и любовь к императору...
Такую любовь видели и за рубежом, когда встречали русские корабли. Так, в 1853 году с дипломатической миссией прибыл в Японию фрегат «Паллада». Когда же настало 9 сентября 1853, японцы смогли лицезреть, как празднуется русскими день рождения Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича:
«Когда, после молебна, стали садиться на шлюпки, в эту минуту по свистку извились кверху по снастям свёрнутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере. Едва катер тронулся с места, флаги всех наций мгновенно развернулись на обоих судах и ярко запестрели на солнце. Вместе с гимном «Боже, Царя храни» грянуло троекратное ура. Все бывшие на шлюпках японцы, человек до пятисот, на минуту оцепенели, потом, в свою очередь, единодушно огласили воздух криком изумления и восторга»*.
Любовь — вот что правит всеми... Она разная, управляет по-разному и не покинет никогда: любовь ли к Родине, иль к матери, иль к ближнему... Читая записки Михаила дальше, Катя вновь погружалась в его жизнь, любовь и мысли, гордилась каждым его словом: «Мы — Русские, а таковые не сдадутся, веру не потеряют и будут стремиться лишь к лучшему... Я верю в это...»»
* – рассказ автора «Фрегата «Паллады» И. А. Гончарова
** – из книги Золотарева В. А. «Три столетия Российского флота, XIX — начало XX века»
Получив в мае тысяча восемьсот пятьдесят шестого года письмо, в котором сообщалась пренеприятнейшая новость, Михаил Аргамаков ещё некоторое время сидел в своём кабинете и плакал. Первым же делом, когда он поделился той новостью с супругой, было — взять отпуск. И потом, встретившись вновь со своими давними друзьями, он отправился с ними и супругой отдохнуть на своей даче в Гунгербурге*...
Гунгербург... Он уже тогда славился природными богатствами, спокойствием и чистотой того воздуха, что оказывает целительные действия. Благоухание соснового леса и моря, грибы, ловля рыбы, купания — всё звало к себе, чтобы расслабиться, отдохнуть и зарядиться той энергией, которой часто не хватает, чтобы собраться исполнять свой долг: жить...
– Год назад, пятнадцатого мая, – рассказывал Михаил, сидя с друзьями в саду дачи за столиком. – И только сейчас узнали о его кончине... Как вот закрутилось, упустили?
Алексей Нагимов, Александр Герасимов и Дмитрий Тихонов — близкие его друзья сидели перед ним в первый вечер на даче. На столе стояли наполненные водкой рюмки, но их пока никто не трогал. Они все смотрели на лежащий перед глазами открытый лист письма...
– Вот и не стало нашего Николя... Оставил этот мир, совершив едва ли кому-либо известный подвиг истинного человеколюбия. Да, это именно он... Наш Николя, наш дорогой учитель, Николай Александрович Бестужев, – не мог поверить в происходящее Алексей Нагимов. – Я уже давно не следил за вестями и вот... Упустили, что произошло.
– И я не узнал, – сказал с сожалением Дмитрий. – Надо Розенам сообщить... Они уже в Изюмском уезде Харьковской губернии?
– Да, уехали к сыну, – подтвердил Алексей. – Так и жизнь уходит...
Взяв вновь в руки письмо, Михаил зачитал:
– Возвращаясь в марте из Иркутска в Селенгинск, он нагнал на Байкале двух пеших старушек-странниц, при постепенно усиливавшейся метели. Он вышел из своей повозки, усадил в неё этих старушек, а сам сел на козлы и так продолжал переправу через Байкал. При этом он простудился... Приехав в Селенгинск, слёг в постель и через несколько дней скончался, как праведник.
– Что ж, – взял рюмку водки Александр. – Помянем...
Друзья взглянули в глаза друг друга. Как показалось каждому из них, они тут же увидели всю промелькнувшую их жизнь до этого момента: и встречи, и расставания, и понимание, и верность дружбы, любовь, беды — вновь увидели всё****...
– И я уйду в отставку, – сообщил вдруг Михаил, отставив пустую рюмку и взяв стоящую у ног бутылку водки.
– Вот это новость! – неприятно был удивлён Алексей. – Как же ты без моря?!
– Море я видеть смогу каждый день, – улыбнулся тот и кивнул в сторону соснового леса. – Вон,... оно тут уже и плещет! Не слышно?
– Слышно, – усмехнулся Алексей. – Обидно... Жизнь прошла.
– Да ладно вам всем! Приуныли! – воскликнул Дмитрий, забрав от Михаила бутылку и налив в рюмки друзей ещё водки. – Давайте-ка, ещё разок,... а там вдохнём полной грудью и с новыми силами.
– Вечный оптимист! – улыбнулся Александр, указывая на Дмитрия. – И верно, я только благодаря ему смог пережить утрату... Анастасия и сейчас со мной, – заблестели его глаза слезами тоски.
Друзья опустошили рюмки. В тот момент из дома вышла супруга Михаила. Кутаясь в вязаную шаль, она взглянула в их сторону и покачала головой. Она точно так же страдала душою за всё происходящее, жалея, тоскуя: «Да что же мы? Жизнь же продолжается! Мишенька мой,... ненаглядный», – одарила она улыбкой супруга, взглянувшего в её сторону, и вернулась в дом.
– Ну, пусть флотом занимается молодёжь, – попробовал поддержать желание Михаила уйти в отставку Алексей.
– Флотом, – мрачно повторил тот слово и опустил взгляд, крутя в руках пустую рюмку. – Нет никакого флота уже... Жестокая оказалась Крымская война. Вон, молодёжь и жаль. Севастополь так разрушен, не дай бог... Одни развалины остались. Прежде, чем уйти, хочется помочь, а чем, как?
– А вот и дельце появилось! – хлопнул в ладоши обрадовавшийся Дмитрий и пригрозил пальцем взглянувшим с удивлением друзьям. – Аккурат не зря столько нам лет! Опыт есть, да людей добрых, вон, сколько знаем!
– Ты о чём? – не понимал пока Михаил. – На что намекаешь, аль перепил?
– Флоту досталось на этот раз, – вспоминал Александр. – А мы с тобой, Димка, и Ириной Яковлевной здесь были. К Розенам приезжали... И Гунгербург оказался захваченным этой войной.
– Да, не спокойно было Англо-франкам ограничиться лишь Чёрным морем. Им всё подавай! – проворчал Алексей и кивнул Дмитрию. – Разливай! Допьём уже!
– Нет, – закрыл тот бутылку. – Хватит нюни распускать. Вот уж гляжу на вас и уверяюсь, что состарились! Где былая вера?! Где стремление заступиться за честь, за Родину?!
– Не помнишь?! А я помню! В тот день, шестого июня**, здесь раздались сигналы общей тревоги. Забыл страх в глазах жены?! – воскликнул Александр. – А я дух своей жены видел! Тогда как заштормило, аж видно было, что злые силы потешаются! Увидел её, погладила она меня да исчезла с ливнем... Видел её, как вас всех сейчас! – окинул он друзей тревожным взглядом. – А потом начался артиллерийский обстрел прям на берегу. Враги ж близко подошли со своими крейсерами да лодками.
– Не канючь***, – кисло улыбнулся Дмитрий. – Соберёмся, может, все вместе? Вместе займёмся какой благотворительностью, душа и рада будет!
– Я за, – вдруг будто очнувшись, молвил Михаил. – Но одни сим делом заниматься не сможем.
– У нас есть хорошие знакомые, да не только в России! – подхватил Дмитрий. – Приглашаю на днях посетить местного барона... Штиглица.
– Становится интересно, – появилась улыбка на лице Алексея и остальных...
* – Гунгербург – ныне город Нарва-Йыэсуу, Эстония.
** – 1855 год.
– Простите, Илья Сергеевич, – отложив книгу на столик рядом, вздохнула Мария.
Она вновь сидела в инвалидной коляске у окна, а доктор, так и навещающий, помогающий ей, сидел напротив и слушал её красивое чтение.
– Простите, – покачала она головой. – Не могу я больше читать обо всём этом... И слышать даже не хочу. Всё не так. Нет той красочности, любви. Нет.
– Что с вами, Мария Алексеевна? – насторожился тот, и взгляд его переменился с любующегося на встревоженный.
– Ах, не успокаивайте меня боле. Сон я видела намедни, – взглянула прослезившаяся Мария. – Смерть за мной приходила. Но была она такой красивой! Я даже сначала не поняла, что это смерть... Теперь знаю.
– Нет, – улыбнулся Илья Сергеевич. – Я не отдам вас ей.
Он поднялся и протянул руки:
– Я упрямо буду заставлять вас подниматься, сам поднимать, заставлять делать упражнения. Я не верю, что у вас карцинома!
– Если бы вы не были доктор, – чуть расслабившись и полностью ему доверяя, Мария положила свои руки в его. – Я бы прогнала вас тот час же, – ласково улыбнулась она. – Ваши лекарства помогают мне забывать о боли, но она возвращается.
– Значит, – потянул доктор за руку, другой рукой помогая вставать, поддерживая вокруг талии. – Не будем терять времени... и... Встанем, – только успел он произнести, как Мария чуть не потеряла равновесие и встретилась с ним глазами.
Испуг, страх и тут же спокойствие пробежали. Она вновь стояла. Пусть пока и в объятиях доктора, в его крепких, заботливых руках, но стояла. Каждый раз это был самый эмоциональный момент для Марии. И сейчас она вновь, как иногда, не выдержала и заплакала...
– Ну же, – держа её, еле стоящую в руках, Илья Сергеевич прижал к себе.
Уткнувшись в его плечи, Мария обвила руками и плакала.
– Простите мне,... это не позволительно, – взглянула она в его глаза, будто опомнившись.
Их взгляды вновь встретились... Словно молили молчать, они ласкали теплом из души, которая осторожно тянула быть ближе и ближе и... в конце концов слиться в единстве губ... С нарастающим вкусом давно желанной страсти они целовались всё смелее, откровеннее...
Всем приятного чтения!!!
Дарите добро друг другу, поддерживайте друг друга и берегите себя. Здоровья вам!!!
Глава - Вступление
«Когда я читала записки моего пра-пра-пра дедушки М. А. Аргамакова, размышляла вновь, как бы хотелось противостоять тому знанию, что жизнь наша коротка, как время пролетает, а мы, многие из нас, как думается,... не видим то, что здесь, рядом, не ценим!» – записала Катя в свой дневник. – «Сколько бы бед избежали, если бы правильно взглянули на то или иное, если б увидели, что имеем, чем дорожим... Перечитывая записки, поняла, учусь я, учусь любить всё, что есть у меня. Потому что именно это и делает меня счастливой: но ведь об этом думают лишь те, кто просто живёт, кто просто счастлив. А иные спорят вечно о войне, своём благе, о боге... Я спорить не буду...»
«Да что там они», – читала Катя записки дальше. – «Не по зубам оказались наши русские крепости хвалёному английскому флоту! Не сдали крепости, выстояли с таким достоинством, что враг ушёл!»
Казалось бы, война та (Крымская) прекратилась. Ни одна из воюющих сторон не желала делать первых шагов, чтобы заключить этот мир. Но это всё же случилось: 18 марта 1856 года. Франция стала миролюбивой, когда Англия решила поставить целью войны восстановление Польши.
Освободиться русским от англичан было сложнее всего в самом Крыму. Понадобилось целых два года для этого. Да, состояние артиллерийской части не было всегда удовлетворительным. Чугун, из которого отливались орудия, был недоброкачественный. Многие орудия при стрельбе после нескольких выстрелов просто разрывались. Мало того, было отсутствие у военных и практики в боевой стрельбе...
«И как же нам недостаёт
Науки той российской,
Когда моряк в поход идёт,
Корнет гардемаринский.
Он, навигации знаток,
Державу чтит родную,
Крестовый флаг, родной флагшток,
Судьбу не ждёт иную.
Прочтите, мальчики России,
Про ваших давних предков,
Они для вас, наши родные,
Страну слагали крепко.
Теперь морей досталось нам
Уж меньше, чем бывало.
И нынче это нужно вам,
Чтоб море сушу сберегало.»**
«Божией милостью жили, выживали и шли дальше», – читала Катя дальше записки Михаила. Да, тогда порой только и оставалось, что надеяться лишь на бога. И надеялись, верили, защищая не только свои взгляды, но и царя, опираясь на Всевышнего.
Пока читала записки Михаила, изучала подробнее и историю. Таким образом, Катя наткнулась на письма Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Он тогда, как раз к тем событиям, которые происходили с 1848 года, написал: «Кажется, теперь только слепой или намеренно-смежающий очи может не видеть, что самый лучший образ правления есть самодержавие. Но в то же время нельзя не убедиться, что самодержавие может быть только там, где — Православие».
Простой русский человек всегда смотрел на власть с православной точки зрения, видел в царе правителя, который был поставлен богом. Тому подтверждением являются и пословицы: «Один Бог, один Государь»; «Бог на небе, Царь на земле»; «Никто против Бога да против Царя»; «Всё во власти Божией да Государевой»; «Никто как Бог да Государь»; «Всё Божье — да Государево»; «Ведает Бог да Царь» и т. д.
Да, были всегда и те, кто против Государя, и те, кто за. Вечный спор. Вечные попытки что-то кому-то доказать, но видеть ближнего, дать добро: «Мало есть добродающих. Но я рад, что встречал множество достойнейших людей России!» – писал Михаил. – «А каково было моему Никите да Андрею Карташеву участвовать в воспитании мичманов, гардемаринов!...»
Юные сердца обожали государя и сердечно скорбели, горевали по его кончине 18 февраля (по юлианскому календарю) 1855 года. По воспоминаниям их да Михаила, Катя могла судить лишь о том, что молодые видели в государе отца. Он же любил их, как своих верных и преданных слуг армии, показывал отеческое понимание и заботу. Такова была среда воспитания: твёрдые основы товарищества и любовь к императору...
Такую любовь видели и за рубежом, когда встречали русские корабли. Так, в 1853 году с дипломатической миссией прибыл в Японию фрегат «Паллада». Когда же настало 9 сентября 1853, японцы смогли лицезреть, как празднуется русскими день рождения Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича:
«Когда, после молебна, стали садиться на шлюпки, в эту минуту по свистку извились кверху по снастям свёрнутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере. Едва катер тронулся с места, флаги всех наций мгновенно развернулись на обоих судах и ярко запестрели на солнце. Вместе с гимном «Боже, Царя храни» грянуло троекратное ура. Все бывшие на шлюпках японцы, человек до пятисот, на минуту оцепенели, потом, в свою очередь, единодушно огласили воздух криком изумления и восторга»*.
Любовь — вот что правит всеми... Она разная, управляет по-разному и не покинет никогда: любовь ли к Родине, иль к матери, иль к ближнему... Читая записки Михаила дальше, Катя вновь погружалась в его жизнь, любовь и мысли, гордилась каждым его словом: «Мы — Русские, а таковые не сдадутся, веру не потеряют и будут стремиться лишь к лучшему... Я верю в это...»»
* – рассказ автора «Фрегата «Паллады» И. А. Гончарова
** – из книги Золотарева В. А. «Три столетия Российского флота, XIX — начало XX века»
Глава 1
Получив в мае тысяча восемьсот пятьдесят шестого года письмо, в котором сообщалась пренеприятнейшая новость, Михаил Аргамаков ещё некоторое время сидел в своём кабинете и плакал. Первым же делом, когда он поделился той новостью с супругой, было — взять отпуск. И потом, встретившись вновь со своими давними друзьями, он отправился с ними и супругой отдохнуть на своей даче в Гунгербурге*...
Гунгербург... Он уже тогда славился природными богатствами, спокойствием и чистотой того воздуха, что оказывает целительные действия. Благоухание соснового леса и моря, грибы, ловля рыбы, купания — всё звало к себе, чтобы расслабиться, отдохнуть и зарядиться той энергией, которой часто не хватает, чтобы собраться исполнять свой долг: жить...
– Год назад, пятнадцатого мая, – рассказывал Михаил, сидя с друзьями в саду дачи за столиком. – И только сейчас узнали о его кончине... Как вот закрутилось, упустили?
Алексей Нагимов, Александр Герасимов и Дмитрий Тихонов — близкие его друзья сидели перед ним в первый вечер на даче. На столе стояли наполненные водкой рюмки, но их пока никто не трогал. Они все смотрели на лежащий перед глазами открытый лист письма...
– Вот и не стало нашего Николя... Оставил этот мир, совершив едва ли кому-либо известный подвиг истинного человеколюбия. Да, это именно он... Наш Николя, наш дорогой учитель, Николай Александрович Бестужев, – не мог поверить в происходящее Алексей Нагимов. – Я уже давно не следил за вестями и вот... Упустили, что произошло.
– И я не узнал, – сказал с сожалением Дмитрий. – Надо Розенам сообщить... Они уже в Изюмском уезде Харьковской губернии?
– Да, уехали к сыну, – подтвердил Алексей. – Так и жизнь уходит...
Взяв вновь в руки письмо, Михаил зачитал:
– Возвращаясь в марте из Иркутска в Селенгинск, он нагнал на Байкале двух пеших старушек-странниц, при постепенно усиливавшейся метели. Он вышел из своей повозки, усадил в неё этих старушек, а сам сел на козлы и так продолжал переправу через Байкал. При этом он простудился... Приехав в Селенгинск, слёг в постель и через несколько дней скончался, как праведник.
– Что ж, – взял рюмку водки Александр. – Помянем...
Друзья взглянули в глаза друг друга. Как показалось каждому из них, они тут же увидели всю промелькнувшую их жизнь до этого момента: и встречи, и расставания, и понимание, и верность дружбы, любовь, беды — вновь увидели всё****...
– И я уйду в отставку, – сообщил вдруг Михаил, отставив пустую рюмку и взяв стоящую у ног бутылку водки.
– Вот это новость! – неприятно был удивлён Алексей. – Как же ты без моря?!
– Море я видеть смогу каждый день, – улыбнулся тот и кивнул в сторону соснового леса. – Вон,... оно тут уже и плещет! Не слышно?
– Слышно, – усмехнулся Алексей. – Обидно... Жизнь прошла.
– Да ладно вам всем! Приуныли! – воскликнул Дмитрий, забрав от Михаила бутылку и налив в рюмки друзей ещё водки. – Давайте-ка, ещё разок,... а там вдохнём полной грудью и с новыми силами.
– Вечный оптимист! – улыбнулся Александр, указывая на Дмитрия. – И верно, я только благодаря ему смог пережить утрату... Анастасия и сейчас со мной, – заблестели его глаза слезами тоски.
Друзья опустошили рюмки. В тот момент из дома вышла супруга Михаила. Кутаясь в вязаную шаль, она взглянула в их сторону и покачала головой. Она точно так же страдала душою за всё происходящее, жалея, тоскуя: «Да что же мы? Жизнь же продолжается! Мишенька мой,... ненаглядный», – одарила она улыбкой супруга, взглянувшего в её сторону, и вернулась в дом.
– Ну, пусть флотом занимается молодёжь, – попробовал поддержать желание Михаила уйти в отставку Алексей.
– Флотом, – мрачно повторил тот слово и опустил взгляд, крутя в руках пустую рюмку. – Нет никакого флота уже... Жестокая оказалась Крымская война. Вон, молодёжь и жаль. Севастополь так разрушен, не дай бог... Одни развалины остались. Прежде, чем уйти, хочется помочь, а чем, как?
– А вот и дельце появилось! – хлопнул в ладоши обрадовавшийся Дмитрий и пригрозил пальцем взглянувшим с удивлением друзьям. – Аккурат не зря столько нам лет! Опыт есть, да людей добрых, вон, сколько знаем!
– Ты о чём? – не понимал пока Михаил. – На что намекаешь, аль перепил?
– Флоту досталось на этот раз, – вспоминал Александр. – А мы с тобой, Димка, и Ириной Яковлевной здесь были. К Розенам приезжали... И Гунгербург оказался захваченным этой войной.
– Да, не спокойно было Англо-франкам ограничиться лишь Чёрным морем. Им всё подавай! – проворчал Алексей и кивнул Дмитрию. – Разливай! Допьём уже!
– Нет, – закрыл тот бутылку. – Хватит нюни распускать. Вот уж гляжу на вас и уверяюсь, что состарились! Где былая вера?! Где стремление заступиться за честь, за Родину?!
– Не помнишь?! А я помню! В тот день, шестого июня**, здесь раздались сигналы общей тревоги. Забыл страх в глазах жены?! – воскликнул Александр. – А я дух своей жены видел! Тогда как заштормило, аж видно было, что злые силы потешаются! Увидел её, погладила она меня да исчезла с ливнем... Видел её, как вас всех сейчас! – окинул он друзей тревожным взглядом. – А потом начался артиллерийский обстрел прям на берегу. Враги ж близко подошли со своими крейсерами да лодками.
– Не канючь***, – кисло улыбнулся Дмитрий. – Соберёмся, может, все вместе? Вместе займёмся какой благотворительностью, душа и рада будет!
– Я за, – вдруг будто очнувшись, молвил Михаил. – Но одни сим делом заниматься не сможем.
– У нас есть хорошие знакомые, да не только в России! – подхватил Дмитрий. – Приглашаю на днях посетить местного барона... Штиглица.
– Становится интересно, – появилась улыбка на лице Алексея и остальных...
* – Гунгербург – ныне город Нарва-Йыэсуу, Эстония.
** – 1855 год.
*** – канючить – плакаться, жаловаться на что-либо; ныть.
*** – «Правильный выбор» и «Мне рассказала лилия долин», Татьяна Ренсинк
Глава 2
– Простите, Илья Сергеевич, – отложив книгу на столик рядом, вздохнула Мария.
Она вновь сидела в инвалидной коляске у окна, а доктор, так и навещающий, помогающий ей, сидел напротив и слушал её красивое чтение.
– Простите, – покачала она головой. – Не могу я больше читать обо всём этом... И слышать даже не хочу. Всё не так. Нет той красочности, любви. Нет.
– Что с вами, Мария Алексеевна? – насторожился тот, и взгляд его переменился с любующегося на встревоженный.
– Ах, не успокаивайте меня боле. Сон я видела намедни, – взглянула прослезившаяся Мария. – Смерть за мной приходила. Но была она такой красивой! Я даже сначала не поняла, что это смерть... Теперь знаю.
– Нет, – улыбнулся Илья Сергеевич. – Я не отдам вас ей.
Он поднялся и протянул руки:
– Я упрямо буду заставлять вас подниматься, сам поднимать, заставлять делать упражнения. Я не верю, что у вас карцинома!
– Если бы вы не были доктор, – чуть расслабившись и полностью ему доверяя, Мария положила свои руки в его. – Я бы прогнала вас тот час же, – ласково улыбнулась она. – Ваши лекарства помогают мне забывать о боли, но она возвращается.
– Значит, – потянул доктор за руку, другой рукой помогая вставать, поддерживая вокруг талии. – Не будем терять времени... и... Встанем, – только успел он произнести, как Мария чуть не потеряла равновесие и встретилась с ним глазами.
Испуг, страх и тут же спокойствие пробежали. Она вновь стояла. Пусть пока и в объятиях доктора, в его крепких, заботливых руках, но стояла. Каждый раз это был самый эмоциональный момент для Марии. И сейчас она вновь, как иногда, не выдержала и заплакала...
– Ну же, – держа её, еле стоящую в руках, Илья Сергеевич прижал к себе.
Уткнувшись в его плечи, Мария обвила руками и плакала.
– Простите мне,... это не позволительно, – взглянула она в его глаза, будто опомнившись.
Их взгляды вновь встретились... Словно молили молчать, они ласкали теплом из души, которая осторожно тянула быть ближе и ближе и... в конце концов слиться в единстве губ... С нарастающим вкусом давно желанной страсти они целовались всё смелее, откровеннее...
