Пролог
На землю опустились сумерки. Свет ещё брезжил сквозь серые полотна облаков, но уже не отбрасывал тени от высоких сосен и бредущего в одиночестве человека. Вечерняя прохлада заставляла кутаться в длинный плащ маленькую хрупкую фигурку. Накинув капюшон на голову, путница торопливо бежала через темнеющий лес. Редкие звуки, заставляли её вздрагивать и ускорять шаг. Тропинка, которая и при свете дня была неприметна, в сгущающихся сумерках вовсе терялась из виду. Но человек уверенно петлял между вековых сосен, словно проходил здесь много раз. Лес кончился внезапно крутым обрывом, упирающимся в каменную ограду. Путница остановилась и вздохнула. Конец пути совпал с ночной мглой, которая окутала всё вокруг. Лишь полная луна мерцала серебристым светом, освещая старинный замок, укрытый высокими дубами.
– Дома, – нежный женский голосок раздался из-под глубокого капюшона, и облако пара растаяло в прохладном воздухе.
Девушка припустилась вниз по крутому склону обрыва, скользя по мокрой от росы траве. От земли начал подниматься молочный туман, заволакивая овраг. Но путница не замечала, что ноги теряются в клубящемся киселе. Дрожащей рукой она прикоснулась к шершавой стене, поросшей мхом, и слушала громкий стук собственного сердца. Глубоко вдохнув, странница торопливым шагом обогнула ограду и остановилась у заросшей вьюном калитки.
– Я вернулась, – прошептала она, доставая из кармана массивный ключ, какого не увидишь сегодня, и вставила в замочную скважину.
Старый ржавый замок возмущённо захрустел, не желая открываться, но изящные пальчики упрямо крутили ключ. Калитка, скрипнув, всё же отворилась, впуская путницу в заброшенный сад, но тут же резко захлопнулась за её спиной. Девушка остановилась и глубоко вдохнула прохладный воздух, наполненный ароматами леса. Вокруг царила мгла. Бледный лунный свет не мог пробиться сквозь густую листву высоченных дубов. Их было ровно пятнадцать, по количеству хозяек, когда-то живших в этом месте. Внезапно пронзительный крик разорвал тишину. Раскинув крылья, с ветки опускалась хищная птица.
– Гарольд, – улыбнулась девушка, подставляя руку. Мощные когтистые лапы обхватили тонкое запястье. – Ты вовремя, мой друг. Здесь ничего не видно.
Птица щёлкнула клювом и взмахнула огромными крыльями. Она низко полетела вперёд, издавая ворчливые звуки и указывая путь. Девушка спешила за ней по заросшей травой дорожке, когда-то вымощенной булыжником. Вот и порог. Гарольд уже сидел на выступе каменной стены и нетерпеливо бормотал.
– Знаю-знаю. Ты заждался, но не радуйся раньше времени, потому что сегодня здесь отобедать будет нечем.
Гарольд высокомерно поднял клюв, давая понять, что позаботился о себе. Его спутница выглядела куда более жалко, чем он. Девушка достала очередной ключ, кованный и тяжёлый, с красивыми вензелями, и вставила в чернеющую дыру замка. На сей раз ключ легко щёлкнул три раза, и крепкая дубовая дверь отворилась, держась на огромных петлях. Из глубины проёма дыхнуло сырым спёртым воздухом, послышалось хлопанье крыльев и возмущённый громкий писк. Семейство летучих мышей удивлённо встрепенулось, встречая нежданных гостей. Они хозяйничали здесь не одно столетие и решительно не хотели покидать насиженное место.
– Гарольд, разберись, – ничуть не пугаясь ночных тварей, сказала девушка и зажгла факел, который торчал из крюка, вбитого в стену возле самой двери.
Блики пламени осветили часть огромного холла, по которому проносился стремительный сапсан. Его резкий крик эхом разлетался по всему замку, достигая высоких башен. Мышей он не любил, но был сыт и попросту выгнал неприятных соседей из дома. Гарольд знал, что хозяйка вернулась и его место рядом с ней, сколько бы она не прожила. Как и Фрейя, он существовал не первую жизнь, но всегда был рядом с ней. Чаще в образе кошки – существе, которое с незапамятных времён ластилось к людям. Но последний раз, чувствуя угрозу, Гарольд соединился с сапсаном, и ему понравилось летать высоко в небе, стремительно срываться вниз, хватая на лету добычу. Хотя в душе, он всё равно оставался кошкой, и видимо, поэтому не выносил мышей ни бегающих по полу, ни висящих под потолком. Он плавно спустился из северной башни, и его тень в свете колеблющихся факелов грозно промелькнула на стенах.
– Гарольд, – Фрейя скинула чёрный походный плащ. – Наконец, всё по-старому. И я почти такая, как и тогда. Завтра мы оживим наш родовой склеп и превратим его в уютный дом.
Гарольд устроился на спинке высокого стула, недоверчиво поглядывая на хозяйку, которая разжигала огонь в старом, забитом сажей камине. От того как радостно плясали языки пламени становилось веселее и уютнее дожидаться рассвета в сыром каменном мешке, в котором повсюду висела липкая серая паутина, точно кокон, оплетая каждый предмет. Триста лет дом простоял в полном одиночестве, ожидая воскрешения из небытия. Его толстые каменные стены хранили традиции старинного рода. Каждый камень был свидетелем мрачных тайн. Гарольд пристально смотрел на последнюю представительницу семейства Посадских ведьм. Да, сейчас она выглядела почти так же, как и триста лет назад, но лишённая удивительных способностей казалась беззащитной. Стройная, гибкая и невероятно привлекательная девушка гордо сидела в покрытом слоем пыли кресле перед камином. Её изящная рука цепко держала тяжёлую кочергу и по-хозяйски ворочала поленья. При скудном свете бледная кожа лица напоминала гладкий мрамор. В тёмных глазах отражались красные языки пламени, а налитые кровью губы выделялись алым пятном. Длинная шея терялась в современной рубашке, иначе сразу бросилось бы в глаза природное совершенство девушки. Нелепые узкие джинсы портили аристократичный вид хозяйки, и Гарольд возмущённо сопел. Он-то помнил её в роскошных шёлковых платьях с глубоким декольте, оголёнными плечами, по которым струились змеями жгучие чёрные волосы. В ней текла кровь многих поколений ведьм, разбавленная силой отца, ставшего причиной падения старинного рода. Фрейя обернулась, поставив аккуратно кочергу на место.
– Ах, милый друг, – она подошла к стулу, на котором восседал сапсан. – Осталось мало времени, а мы так долго добирались сюда. Отчего мне не хочется становиться ведьмой, отчего так горько на сердце?
Она коснулась тонкими пальцами гладких перьев, очертив голову птицы, и посмотрела в центр необъятного холла. На полу темнели осколки старинного зеркала. Завтра предстоял трудный день, собрать все кусочки жизни в единый лист. Но возможно ли это после стольких лет забвения и беспамятства? Кто поможет оживить прошлое и соединить его с настоящим?
Глава 1. Проклятие
По размытой осенними дождями дороге катились, громыхая на всю округу, повозки, набитые соломой. На них между тюков жались друг к другу многочисленные представители кочующего племени цыган. Их крики были слышны задолго до появления пёстрой вереницы. Коренастые лошади тянули тяжёлый груз, опустив головы и неторопливо перебирая ногами. Копыта утопали в грязи. Рядом шли черноволосые смуглые мужчины в тёплых тулупах, подбадривая уставших животных.
– Рамир, пора бы остановиться, – женщина в цветастой юбке ловко спрыгнула с повозки и подбежала к высокому цыгану, пытаясь подстроиться под его широкий шаг. – Давай заночуем в том лесу.
Она протянула руку в сторону темнеющего леса.
– Ты что не слышала, глупая женщина, о Ведьмином овраге? В том городишке, в Посаде, только об этом на базарной площади и толковали.
– И ты веришь, Рамир? О нас тоже толкуют невесть что. Откуда здесь ведьмам взяться? Сказки всё это, – цыганка улыбнулась широкой улыбкой. Её смешили небылицы.
– Не скажи. Давеча попали мы с Яношем в лавку, так хозяин бледный как смерть сидел. Сказывал, что ведьмы заходили за товаром. Понабрали всякого добра, золотом расплатились, а как ушли не помнит.
– Он от страха, поди, забыл, как его самого зовут, – женщина хрипло рассмеялась.
Она была уже не молода, но в смоляных волосах не блестело ни единого седого волоса, на опалённом солнцем обветренном лице не таилось ни морщинки. И всё же возраст чувствовался в пристальном взгляде, в горделивой осанке и сильных руках с выступающими венами.
– Напрасно смеёшься, женщина. Они, конечно, не растворились в воздухе, но верхом проскакали по всему городу не хуже, чем Янош на скачках. Распугали весь люд. Говорят, если путник к ним забредает, то уже назад не возвращается, – хмуро сказал Рамир. Его настроение было под стать тучам, плывущим по небу.
– Так ты тоже ко мне как прилип, так и не отстал. Вот и они наверняка там поселились.
– Садись в повозку, женщина, и прикуси свой язычок. Не ровён час, отвалится. Сказано, в лес не поедем и точка.
– Да разве не видишь, дурья башка, дождь не прекращается, – цыганка покачала головой и послушно запрыгнула в повозку. – Так хоть под деревьями укроемся. Детей жалко, вымокнут насквозь. Теплее, Рамир, уже не будет.
– Сколько успеем, столько проедем до ночи. А там посмотрим, – цыган причмокнул губами, понукая лошадь.
Ветер задувал сильнее, и поднятый воротник постоянно отгибался в сторону, открывая чёрные кудри и золотую серьгу в ухе. Мужчина робел перед слухами. Сколько путей и дорог они исколесили, в каких местах только не жили, но нигде не было столько разговоров о ведьмах. А в этом убогом городишке с покосившейся церквушкой у мутной реки, только о них и судачат. Мужики на базаре сказывали, что живут ведьмы в замке каменном о четырёх башнях и растут у них в саду не яблони, а дубы громадные, и сидят на них чёрные вороны. А вокруг замка белые стены упираются в небо зубчатыми краями. Коль попал за них, назад пути нет. Говорили ещё, что если ночью гром да молнии, значит, душа несчастного гостя оставила и улетела на небеса. Рамир вздрогнул и поёжился, почувствовав затаившуюся вдалеке угрозу. Но хоть и боялись люди ведьм, да взгляд оторвать от них не могли. Слух шёл, что красоты эти женщины неземной: кожа, как из гладкого мрамора высечена, глаза жгучие, губы алые, волосы чёрные, точно крылья на лету развеваются.
«Вот хоть мою Араксию взять, – думал цыган. – Точно ведьма. Приворожила так, что вздохнуть без неё не могу. Детей каждый год приносит и всё мальчики, один другого краше. Старшему сыну уже двадцатый год пошёл, сколько девок вокруг, а подходящей найти не может, всё при матери».
Хотел цыган или нет, но дорога сама повернула в лес. Густые лапы елей и сосен кивали на разбитую колею, тяжелея от выпавших дождей. От непогоды стемнело раньше обычного, и цыган погнал лошадь на ближайшую поляну. Вскоре уже повозки стояли кругом у большого костра. Мелкий осенний дождь прекратился, и потянуло холодом. Животные грелись бок о бок с людьми. Дети, устав в пути, жались друг к другу, закопавшись в сено с головой. Им было не до разговоров. Сон сморил их, едва они проглотили по краюхе хлеба с луком. Нет людей счастливее на свете, чем младенцы и отроки. Только и заботы: ешь, пей да родителей слушай. А как славно танцевать на больших базарах – люди денежку в шапку кидают, иной раз сладкий кренделёк подадут или петушка прозрачного на палочке. Коли зазеваются, маленькие ловкие ручки незаметно стянут набитый кошель. Да так, что и не почувствуешь. Кочуют за родителями, пока не вырастут. А нынче в лесу свежий воздух погнал в сон.
– Говоришь, они одни живут? – спросила Араксия, подсаживаясь поближе к огню, и потёрла руки. Мысль о ведьмах не выходила из головы.
– Это не я говорю, а народ городской. Они больше ни о чём не бают, только о ведьмах.
– Что же не перебьют их, когда они в город наведываются?
– Ха, то ж сам Пётр повелел не трогать их во веки веков.
– Какой Пётр? – послышался робкий голос.
Молодой цыган давно прислушивался к разговору, вот и сейчас прижался к матери и навострил уши. Парень хоть и был росту богатырского, а подле неё всегда, как малое дитя становился.
– Царь-батюшка, – оглядываясь, чуть слышно произнёс Рамир и отчего-то поднял указательный палец вверх.
– Брешешь, – цыганка махнула рукой.
– То не я брешу, а народ. Говорят, в прошлом году объезжал он места здешние на предмет древесины. Вот и попал к ведьмам на огонёк.
– А говорил, что никого не отпускают, – довольно хохотнула Араксия, хитро прищурив глаза, и покачала головой, подловив мужа на слове.
– Так, то ж царь, женщина, – цыган постучал кулаком себе по лбу. – Он у них ночь скоротал, а наутро сам в город явился. Глаза бешеные, шагами землю мерил, топором махал точно мельница. Думали, с ума сошёл, ан, нет. Силы-то в нём прибавилось, вот и не знал куда деть. Повелел он с тех пор обходить Ведьмин овраг стороной, хозяек не трогать, препятствий им не чинить. А кто ослушается, того в острог.
– Не врёт Рамир, – подтвердил старый цыган и подкинул веток в огонь. Мужчина был худ, с впалых щёк свисала кудрявая борода. – Сам слышал.
– Ты, Янош, глухой стал последнее время, – Араксия похлопала его по спине. – Вон, Стефан у тебя лошадь увёл, а ты не приметил.
– А Стефана никто не приметит, – улыбнулся старик. – Хитёр твой сын, Араксия.
– Хитер, да молод ещё, – она взглянула на своего первенца, и глаза заволокло слезой, до чего он был красив. – Шёл бы ты спать, сын, до утра далеко.
Стефан кивнул и побрёл к дальней повозке. Глаза слипались, а из головы ведьмы не выходили. А ну как если это не сказки. Ему хотелось взглянуть, хоть одним глазком, удостовериться, что замок существует. Парень оказался не робкого десятка: подвязал тулуп потуже, взял рогатину и пошёл, куда глаза глядят. К тому времени облака на небе рассеялись, и луна осветила верхушки сосен. Стефан сам не заметил, как лес кончился, и ноги сорвались с высокой кручи. Парень кубарем скатился по мокрой траве в густой кустарник.
– Ох, угораздило ж так упасть, чёртова дыра, – чертыхнулся он, потирая ушибленный лоб, и встал. Но как только глаза упёрлись в высокую каменную стену, тут же опять сел на землю и удивлённо посмотрел перед собой. – Ох, ничего себе!
«Значит, не врут люди, коль стена белая существует», – подумал Стефан.
Он поднялся и пошёл вдоль высокой каменной ограды, которую венчали частые зубцы, в надежде отыскать калитку. Сердце трепетало, и дух захватывало от тревожного предчувствия. Никаких звуков не раздавалось вокруг, кроме шелеста травы под ногами. Какой-то первобытный страх накатывал волнами, бросая то в жар, то в холод. Вот и дверца. Стефан провёл пальцами по резным доскам, отполированным временем. Против воли вырвался вздох восхищения. Странный узор раскинулся по калитке: не цветы и не звери, а непонятные символы собрались в круг. Парень толкнул её легонько, и та беззвучно отворилась. Взору предстала блестящая в лунном свете дорожка из гладких камней, дышавших и переливавшихся после дождя. Она убегала вглубь сада, скрываясь под ветвями дубов, которые настороженно замерли в ожидании гостя, боясь спугнуть своей мощью и великолепием. Их широкие стволы и массивные кроны внушали почтение и страх. Но вопреки предчувствию, что закралось в сердце, Стефан протиснулся в проём и осторожно ступил на камни, ощутив промозглый холод под ногами, поднимавшийся из глубины земли сквозь влажную твердь. Тело сковалось наползающим ужасом и остановилось на месте.
– Потерялся? – неожиданно пропел над ухом невыносимо сладкий, бархатный голос, от которого засвербело в груди, и парень вздрогнул, держась за сердце, которое едва не выскочило от испуга.
