- Я объясню.
Собственный эгоизм теперь кажется мне ужасной ошибкой. Но я действительно думала, что так будет лучше. Он ведь не хотел ребёнка. Мы о таком и не говорили. Я представляла, как сообщаю ему о том, что беременна, и считала, он поступит, как Рома: попросит никогда его не беспокоить и разбираться с проблемой самостоятельно.
Обернувшись, смотрю на отца и Ксению, они ждут меня. И беспокоятся.
- Я скажу родным, что уеду, ладно? – смахиваю слёзы, а потом иду к папе.
- Пожалуйста, извинитесь перед Костей и Викой за меня. Хорошо? Я буду дома.
В любом случае, не могу вернуться на свадьбу и веселиться с гостями в таком состоянии. И Демьян ждёт объяснений.
Ксения обнимает меня.
- Машулькин, всё нормально, - гладит по волосам.
- Звони на сотовый, если что, - папа целует в щёку, а потом они уходят в кафе, а я возвращаюсь к Дёме.
Это хорошо, что они не стали задавать лишних вопросов, хотя отец, наверняка, всё понял. Я искренне благодарна за такую незаслуженную деликатность.
- Мы можем поехать в отцовскую квартиру, - говорю Демьяну и снова всхлипываю, когда его ладонь ложится мне на спину, и он ведёт меня через улицу к машине.
Открывает дверцу молча, и я усаживаюсь. Подсказываю, куда ехать. Знаю, Дёма старается вести себя спокойно. На лице у него штиль, ноль эмоций, но уверена, внутри гуляет буря.
- В магазине мне сказали, что дети владельца женятся, - вдруг произносит Демьян, видимо, ожидая ответа.
Это лишь первый вопрос в череде многих, которые последуют дальше.
Господи, что я наделала? Я ведь его довела… почти уничтожила. Он приехал из Питера в нашу Тмутаракань, чтобы увидеться с моим отцом. Чтобы выяснить, что со мной случилось. Я думала, ему будет плевать, если исчезну. В каком аду он жил последние четыре месяца? Мне становится ещё больше не по себе. Дёма думал, я тут выхожу замуж за Рому. И всё равно приехал на банкет, чтобы увидеться. Боже… Боже… Боже…
- Ну… это свадьба Кости, сына Ксении, а поскольку Ксения с моим отцом женаты, то… вот… - в горле такой ком, что я даже предложение закончить не могу.
Ладони мокрые от пота, я опускаю их на живот, чтобы вытереть о платье, и замираю, замечая, как пристально Дёма наблюдает за моими движениями.
- Прости… Я… я просто не смогла сделать аборт.
Не то чтобы я их ярая противница, просто знаю, что это не для меня. И я уже люблю своего сына, хотя до нашей встречи ещё три месяца.
Челюсть Дёмы напрягается. Когда он смотрит мне в глаза, я чувствую гнев.
- Я бы тебя никогда и не попросил об этом.
Он отворачивается и смотрит на дорогу, а я – на его руки, сжимающие руль. На его лице жуткое выражение, будто я в него плюнула или что-то в этом духе. Понимаю, что он крайней оскорблён моим предположением. Но как… как мне знать, что он думает о детях, если мы ни разу такие вопросы не обсуждали?
Я напугана собственными ошибками.
- Сюда, - показываю на трёхэтажную панельку.
Мы паркуемся и медленно идём к подъезду. Дёма пропускает меня первой. Поднимаюсь на этаж и отпираю дверь. Зажигаю свет в прихожей. Мы раздеваемся, двигаемся, будто в вакууме. Оба заторможенные.
- Почему ты уверена, что отец - не Рома? Я думал, вы спали друг с другом, разве нет?
Тон у Демьяна ледяной, и от его слов я чувствую себя ещё большей шлюхой, чем раньше.
Да, я спала с ними двумя, и даже не важно, что с Ромой это было пару раз в месяц, вот ни капли не важно.
- Он не может иметь детей. Поэтому не было надобности пить противозачаточные.
Я сразу это объясняю, потому что, думаю, данный вопрос всплывёт позднее, лучше сейчас поясню.
- Что значит: не может иметь детей?
Мы по-прежнему стоим в коридоре лицом друг к другу. Понимаю, почему он не выдерживает и начинает сыпать вопросами, когда мы даже не доходим до комнаты. Должно быть, они сводят его с ума.
Объясняю, как умею, о причинах бесплодия Ромы.
Мы снова молчим, пока Демьян переваривает информацию. Он станет отцом, а я хотела это скрыть. Я ужасный человек, это ведь и не обсуждается.
Разворачиваюсь и иду в гостиную, Дёма следует за мной, я сажусь на диван, а он стоит.
- Маш, как ты могла, а? – его голос хриплый, с надломом.
И выглядит он так, будто из него откачали всю имеющуюся энергию.
- Я… Я не собиралась беременеть. Мне очень жаль… Очень… Я знаю, как музыка важна для тебя… и твоя карьера… И я понимаю, это не твоя проблема. Я не собиралась её вешать на тебя. Дём, я никогда тебя ни о чём не попрошу. Обещаю. Никогда. И никогда никому не скажу, что ребёнок твой.
Мне кажется, это именно то, что он хочет услышать.
Хотя внутренний голос буквально вопит другие слова.
«Мне жаль, что я ничего не сказала. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, обними. Пожалуйста, останься. Пожалуйста, будь всегда рядом. Люби меня. Люби нашего сына», - вот что я хочу сказать на самом деле. Умолять его. Я бы всё отдала за это. Всё.
- Ты думаешь… - он вздыхает, и я слышу, как гнев возвращается в его голос.
Я опускаю взгляд на пол, рассматривая ёлочку паркета. Сижу, крепко сжав ладони от страха.
- Думаешь, карьера настолько важна для меня? Важнее тебя? – теперь в его голосе боль. – Важнее… сына?
Закрываю глаза, когда он называет ребёнка сыном. Слёзы прорываются из-под век. Я благодарна, что он не спрашивает – были ли у меня другие связи, другие мужчины. А ведь мог бы.
- Не могу поверить, что ты решила молчать.
Разочарование в его голосе я слышу отчётливо.
- Прости, я думала… боялась, что ты меня возненавидишь за… беременность, - прошептала, бросая короткий взгляд.
Его ответный полон боли, но Дёма подходит и садится рядом. Закрываю глаза, вздыхаю рвано, когда его рука гладит меня по волосам, обнимает за плечи и привлекает ближе.
- Я никогда тебя не возненавижу, просто не смогу… Я люблю тебя. Больше всего на свете. Очень сильно, Маш. Очень.
Сердце пропускает удар, когда я слышу эти слова, с трудом сглатываю, чтобы ответить.
- Я тоже тебя люблю.
Я не заслуживаю этого ощущения счастья. Не заслуживаю его любви.
Наблюдаю, как Дёма опускает взгляд на мой живот. Кладёт руку сверху, и я накрываю его ладонь своею. Большим пальцем он выводит круги поверх ткани платья.
Рыдания разрывают голос, когда он опускает голову и мягко целует мой живот. Зажмуриваюсь, пытаюсь проморгаться, почти захлёбываюсь в собственных слезах, когда Дёма стирает их со щёк и всматривается в моё лицо. Мы так близко. Наши губы близко. Поцелуй очень нежный, полный боли и горечи, соли и разочарования, но и лёгкости тоже. И надежды.
- Прости, - шепчу, когда Демьян на секунду отрывается от моих губ, чтобы поцеловать глубже. И крепче.
Он обнимает меня, притягивает ближе. В его объятьях так хорошо. Так спокойно. Надёжно. Цепляюсь за его футболку, прячу лицо у него на груди, выплакивая месяцами копившуюся внутри сердца боль. Демьян гладит меня по спине и плечам, целует и шепчет, что всё будет хорошо. И я ему верю.
Какое-то время мы обнимаемся, но Дёма, видя, что я измотана эмоциями, говорит, что надо прилечь. Беру его за руку, потому что страшно его отпускать от себя даже на секунду, и веду в свою комнату.
На пороге он замирает, подмечая, что комната частично заполнена вещами для ребёнка. Видит коробку с кроваткой, которая придвинута к стене. Отец ещё не собирал её, и теперь, видимо, Дёма сделает это сам.
Он подходит к комоду, берёт в руки мягкого медвежонка-гитариста. У меня дыхание перехватывает от вида Демьяна, его мысли буквально материальны, я могу их прочесть. Остаётся надеяться, что я не сломала всё окончательно своим поведением, что для нас есть шанс и надежда.
Наконец, Демьян тянет меня к кровати, и мы ложимся. С тихим усталым стоном я кладу голову ему на плечо, а Дёма гладит мои руки и целует в макушку.
- Прости, - у меня новая волна раскаяния. – Я была в корне неправа. Я не хотела тебя расстраивать. Пожалуйста, пойми.
Мне нужно прощение. Это как рубеж, перейдя который, не совершу больше подобных ошибок. И ещё я устала ненавидеть себя.
* * *
Маша продолжает захлёбываться в слезах и извинениях. Пытаюсь убедить её, что всё будет хорошо, но из неё исходит всё, что копилось месяцами. Правда в том, что я не могу её ненавидеть, не могу разочароваться в ней, она – всё, что мне надо. Смысл моего существования. Теперь я это осознаю особенно чётко. И сам чувствую себя дураком, что так долго тянул с конкретикой. Мне стоило ещё летом, если не раньше, настоять, чтобы она была со мной. Наплевать на все условности, забрать её в тур, не отпускать обратно в Москву. Или самому не улетать, остаться в России дольше.
Мы бы договорились, как нам быть дальше. Она бы доучилась, летала бы ко мне время от времени, и я брал бы перерывы, возвращаясь к Маше. Пожили бы на колёсах эти несколько месяцев, но мы были бы вместе.
- Маш, знаешь, с тех пор, как понял, что люблю тебя, я постоянно искал причину, чтобы ты была со мной… и вот… ребёнок – это своеобразный выход. Я очень сильно люблю тебя. Очень. Это не на день и не на два, это гораздо глубже, милая. Обещаю, что всегда буду рядом. Главное, чтоб у тебя никаких глупых идей в голове не рождалось. Говори мне правду, пожалуйста. Не решай за двоих.
Она начинает плакать сильнее, и я крепче держу её, позволяя излить всю боль в моих объятьях. Её страдания не доставляют мне никакого удовольствия, я лишь чувствую, как плохо ей было от собственных решений, которые она считала правильными.
Кладу ладонь ей на живот, и она накрывает её своей рукой.
Сегодня точно самый безумный день в моей жизни. И самый счастливый. Я ожидал худшего, а Маша, оказывается, уехала домой, чтобы прятаться и вынашивать моего ребёнка. Моего сына.
Отчасти мне понятны её мотивы, ведь когда любишь, эгоизм отступает, она решила не мешать моей карьере, потому что считала: это важно для меня. Но куда важнее другое.
Ни за что её не оставлю, она не будет ни в чём нуждаться. И сделаю так, чтобы все её сомнения развеялись. Маша должна понять, что всегда будет на первом месте, она и ребёнок.
Нам пора научиться разговаривать друг с другом: честно, откровенно, вдумчиво. Смотреть в будущее, не оглядываться назад, где остаётся так много неправильных поступков, которых мы оба наворотили сполна.
Я уже не злюсь. Знаю, она напугана и винит себя. Любовь стирает гнев. А малыш, который скоро у нас появится, самый лучший подарок.
Никогда раньше не думал о детях, но у меня ни тени сомнения нет, что я хочу этого ребёнка. Я ведь достаточно взрослый, чтобы создать семью. И постараюсь стать самым лучшим отцом на свете.
- А что с Ромой? – чувствую, что надо и об этом спросить: пусть Маша выскажется.
Она мой родной и любимый человек, это уже не изменить, не смотря на её ошибки и неправильные поступки. Я ведь тоже был хорош, медлил, когда надо было действовать.
- Я его предала, он даже не представлял, что я могу так поступить.
Глажу Машу по волосам и говорю то, что ей надо слышать.
- Это жизнь, Маш, и он справится. Всё к лучшему. Не ругай себя.
Всхлипы затихают, теперь мы лежим в тишине, и я держу ладонь на её круглом животе. Целую в макушку, повторяя, что всё будет хорошо, и Маша кивает.
Взгляд падает на её сладкий рот, и мне хочется потратить годы на поцелуи с Машей.
- Теперь самое главное – это мы, - улыбаюсь, прежде чем поцеловать.
Она обнимает меня за шею и придвигается ближе.
- Мне очень хотелось, чтобы ты был рядом. Каждый день об этом думала, - признаётся Маша, отстраняясь, чтобы сделать вдох.
Мои глаза округляются, когда чувствую самую потрясающую вещь – небольшое движение под рукой, короткое, но чувствительное. Маша смеётся, вздыхает.
- Кажется, кто-то проснулся и сказал привет своему папе.
У меня голова кругом от её слов.
Папе… Это же… очень серьёзно.
Да, я волнуюсь. И даже не понимаю, что такое – быть отцом. У самого не лучший пример перед глазами, а отчим появился в нашей семье, когда я был уже подростком. Но я очень постараюсь не накосячить.
- Привет, малыш, - говорю, чувствуя непонятный ком в горле.
Всё так странно. Необычно.
Смотрю, как вздымается и опадает при дыхании грудь Маши под тонкой тканью платья. Касаюсь его подола и поднимаю вопросительно брови.
- Можно?
Маша кивает, а я откидываю ткань, чтобы провести рукой по обнажённой коже живота и посмотреть, как изменилось её прекрасное тело, в котором растёт наш ребёнок.
- Тебе беременность к лицу. Выглядишь настоящей красавицей.
Наверное, она таких слов и не слышала. Мне хочется поддержать её, тем более это истинная правда. Она красивая. Расцвела от макушки до пяток.
Маша смущённо краснеет. А перемещаюсь чуть ниже, чтобы поцеловать круглый животик. Он пока небольшой, но впереди ещё три месяца, её тело будет меняться.
- Моя красавица, - повторяю, и Маша ныряет пальцами в мои волосы.
У нас впереди долгий путь. Я никогда больше её не оставлю. Их не оставлю. Ни на секунду без себя.
Следующие три месяца пролетают, как один. Наш сын рождается в Омске, мы специально договариваемся никуда не уезжать, быть поближе к Машиной семье, к её дому. Я снимаю квартиру в том же подъезде на втором этаже, и мы перебираемся туда.
Артём Демьянович получается очень серьёзным и сдержанным парнем. Улыбается много, плачет редко, с самого рождения проявляет интерес к женской груди. Ну тут я с ним полностью солидарен.
Светлые волосы, с которыми он рождается, по цвету напоминают Машины, и я надеюсь, они не поменяются, хотя, возможно, всё, что угодно. Моя мама, приехавшая помогать с внуком, говорит, что Тёма выглядит прямо как я в детстве.
Так что помощников у Маши - вагон и маленькая тележка. Она купается в любви и заботе, и так должно быть. А малыш быстро становится всеобщим любимцем. Такого ангелочка всем хочется оберегать и защищать.
Мы с Машей решаем, что поедем в Питер, когда Тёма немного окрепнет. Я уже присматриваю нам жильё. На счетах достаточно денег, чтобы купить квартиру и осесть. Мне хочется чего-то в черте города, недалеко от моих родных, но удобного для жизни с детьми. Потому что, став отцом, я вдруг осознаю, что на одном сыне останавливаться не намерен. Мне хочется большую семью, и Маше, судя по разговорам, тоже. Не сразу, конечно, но в перспективе.
Её отец какое-то время присматривается ко мне, но, видя, что Маша счастлива и спокойна, принимает.
Ребята из группы берут перерыв, пока я рядом с Машей до родов и после. У одного из парней подруга тоже беременна, так что не я один готовлюсь стать родителем. Кажется, многое меняется.
* * *
Я провожу по струнам гитары, напевая семимесячному Тёме что-то лирическое. Этот красавец смотрит на меня во все глаза, лёжа на кровати между мной и Машей.
Мы приехали из тура по Европе, последние два месяца были в Праге. Я очень рад, что моя семья смогла присоединиться. Мне, правда, приходилось время от времени уезжать в другие города, но ненадолго.
Смотрю на Машу, она выглядит сексуально. Очки сдвинуты на кончик носа, на коленках ноут – печатает что-то. Работает над статьёй. На губах лёгкая улыбочка. Заметила, небось, что я за ней подглядываю.
- Не останавливайся. Люблю, когда ты играешь, - коротко смотрит на меня.
На этих словах сын тянется к гитаре, хватаясь за гриф.
Маша закрывает ноут, ставит его на тумбочку, а потом наклоняется ко мне, чтобы поцеловать.
- Повторяет за своим папочкой. Не останавливайся, продолжай подавать пример, вырастим очередного музыканта.
Собственный эгоизм теперь кажется мне ужасной ошибкой. Но я действительно думала, что так будет лучше. Он ведь не хотел ребёнка. Мы о таком и не говорили. Я представляла, как сообщаю ему о том, что беременна, и считала, он поступит, как Рома: попросит никогда его не беспокоить и разбираться с проблемой самостоятельно.
Обернувшись, смотрю на отца и Ксению, они ждут меня. И беспокоятся.
- Я скажу родным, что уеду, ладно? – смахиваю слёзы, а потом иду к папе.
- Пожалуйста, извинитесь перед Костей и Викой за меня. Хорошо? Я буду дома.
В любом случае, не могу вернуться на свадьбу и веселиться с гостями в таком состоянии. И Демьян ждёт объяснений.
Ксения обнимает меня.
- Машулькин, всё нормально, - гладит по волосам.
- Звони на сотовый, если что, - папа целует в щёку, а потом они уходят в кафе, а я возвращаюсь к Дёме.
Это хорошо, что они не стали задавать лишних вопросов, хотя отец, наверняка, всё понял. Я искренне благодарна за такую незаслуженную деликатность.
- Мы можем поехать в отцовскую квартиру, - говорю Демьяну и снова всхлипываю, когда его ладонь ложится мне на спину, и он ведёт меня через улицу к машине.
Открывает дверцу молча, и я усаживаюсь. Подсказываю, куда ехать. Знаю, Дёма старается вести себя спокойно. На лице у него штиль, ноль эмоций, но уверена, внутри гуляет буря.
- В магазине мне сказали, что дети владельца женятся, - вдруг произносит Демьян, видимо, ожидая ответа.
Это лишь первый вопрос в череде многих, которые последуют дальше.
Господи, что я наделала? Я ведь его довела… почти уничтожила. Он приехал из Питера в нашу Тмутаракань, чтобы увидеться с моим отцом. Чтобы выяснить, что со мной случилось. Я думала, ему будет плевать, если исчезну. В каком аду он жил последние четыре месяца? Мне становится ещё больше не по себе. Дёма думал, я тут выхожу замуж за Рому. И всё равно приехал на банкет, чтобы увидеться. Боже… Боже… Боже…
- Ну… это свадьба Кости, сына Ксении, а поскольку Ксения с моим отцом женаты, то… вот… - в горле такой ком, что я даже предложение закончить не могу.
Ладони мокрые от пота, я опускаю их на живот, чтобы вытереть о платье, и замираю, замечая, как пристально Дёма наблюдает за моими движениями.
- Прости… Я… я просто не смогла сделать аборт.
Не то чтобы я их ярая противница, просто знаю, что это не для меня. И я уже люблю своего сына, хотя до нашей встречи ещё три месяца.
Челюсть Дёмы напрягается. Когда он смотрит мне в глаза, я чувствую гнев.
- Я бы тебя никогда и не попросил об этом.
Он отворачивается и смотрит на дорогу, а я – на его руки, сжимающие руль. На его лице жуткое выражение, будто я в него плюнула или что-то в этом духе. Понимаю, что он крайней оскорблён моим предположением. Но как… как мне знать, что он думает о детях, если мы ни разу такие вопросы не обсуждали?
Я напугана собственными ошибками.
- Сюда, - показываю на трёхэтажную панельку.
Мы паркуемся и медленно идём к подъезду. Дёма пропускает меня первой. Поднимаюсь на этаж и отпираю дверь. Зажигаю свет в прихожей. Мы раздеваемся, двигаемся, будто в вакууме. Оба заторможенные.
- Почему ты уверена, что отец - не Рома? Я думал, вы спали друг с другом, разве нет?
Тон у Демьяна ледяной, и от его слов я чувствую себя ещё большей шлюхой, чем раньше.
Да, я спала с ними двумя, и даже не важно, что с Ромой это было пару раз в месяц, вот ни капли не важно.
- Он не может иметь детей. Поэтому не было надобности пить противозачаточные.
Я сразу это объясняю, потому что, думаю, данный вопрос всплывёт позднее, лучше сейчас поясню.
- Что значит: не может иметь детей?
Мы по-прежнему стоим в коридоре лицом друг к другу. Понимаю, почему он не выдерживает и начинает сыпать вопросами, когда мы даже не доходим до комнаты. Должно быть, они сводят его с ума.
Объясняю, как умею, о причинах бесплодия Ромы.
Мы снова молчим, пока Демьян переваривает информацию. Он станет отцом, а я хотела это скрыть. Я ужасный человек, это ведь и не обсуждается.
Разворачиваюсь и иду в гостиную, Дёма следует за мной, я сажусь на диван, а он стоит.
- Маш, как ты могла, а? – его голос хриплый, с надломом.
И выглядит он так, будто из него откачали всю имеющуюся энергию.
- Я… Я не собиралась беременеть. Мне очень жаль… Очень… Я знаю, как музыка важна для тебя… и твоя карьера… И я понимаю, это не твоя проблема. Я не собиралась её вешать на тебя. Дём, я никогда тебя ни о чём не попрошу. Обещаю. Никогда. И никогда никому не скажу, что ребёнок твой.
Мне кажется, это именно то, что он хочет услышать.
Хотя внутренний голос буквально вопит другие слова.
«Мне жаль, что я ничего не сказала. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, обними. Пожалуйста, останься. Пожалуйста, будь всегда рядом. Люби меня. Люби нашего сына», - вот что я хочу сказать на самом деле. Умолять его. Я бы всё отдала за это. Всё.
- Ты думаешь… - он вздыхает, и я слышу, как гнев возвращается в его голос.
Я опускаю взгляд на пол, рассматривая ёлочку паркета. Сижу, крепко сжав ладони от страха.
- Думаешь, карьера настолько важна для меня? Важнее тебя? – теперь в его голосе боль. – Важнее… сына?
Закрываю глаза, когда он называет ребёнка сыном. Слёзы прорываются из-под век. Я благодарна, что он не спрашивает – были ли у меня другие связи, другие мужчины. А ведь мог бы.
- Не могу поверить, что ты решила молчать.
Разочарование в его голосе я слышу отчётливо.
- Прости, я думала… боялась, что ты меня возненавидишь за… беременность, - прошептала, бросая короткий взгляд.
Его ответный полон боли, но Дёма подходит и садится рядом. Закрываю глаза, вздыхаю рвано, когда его рука гладит меня по волосам, обнимает за плечи и привлекает ближе.
- Я никогда тебя не возненавижу, просто не смогу… Я люблю тебя. Больше всего на свете. Очень сильно, Маш. Очень.
Сердце пропускает удар, когда я слышу эти слова, с трудом сглатываю, чтобы ответить.
- Я тоже тебя люблю.
Я не заслуживаю этого ощущения счастья. Не заслуживаю его любви.
Наблюдаю, как Дёма опускает взгляд на мой живот. Кладёт руку сверху, и я накрываю его ладонь своею. Большим пальцем он выводит круги поверх ткани платья.
Рыдания разрывают голос, когда он опускает голову и мягко целует мой живот. Зажмуриваюсь, пытаюсь проморгаться, почти захлёбываюсь в собственных слезах, когда Дёма стирает их со щёк и всматривается в моё лицо. Мы так близко. Наши губы близко. Поцелуй очень нежный, полный боли и горечи, соли и разочарования, но и лёгкости тоже. И надежды.
- Прости, - шепчу, когда Демьян на секунду отрывается от моих губ, чтобы поцеловать глубже. И крепче.
Он обнимает меня, притягивает ближе. В его объятьях так хорошо. Так спокойно. Надёжно. Цепляюсь за его футболку, прячу лицо у него на груди, выплакивая месяцами копившуюся внутри сердца боль. Демьян гладит меня по спине и плечам, целует и шепчет, что всё будет хорошо. И я ему верю.
Какое-то время мы обнимаемся, но Дёма, видя, что я измотана эмоциями, говорит, что надо прилечь. Беру его за руку, потому что страшно его отпускать от себя даже на секунду, и веду в свою комнату.
На пороге он замирает, подмечая, что комната частично заполнена вещами для ребёнка. Видит коробку с кроваткой, которая придвинута к стене. Отец ещё не собирал её, и теперь, видимо, Дёма сделает это сам.
Он подходит к комоду, берёт в руки мягкого медвежонка-гитариста. У меня дыхание перехватывает от вида Демьяна, его мысли буквально материальны, я могу их прочесть. Остаётся надеяться, что я не сломала всё окончательно своим поведением, что для нас есть шанс и надежда.
Наконец, Демьян тянет меня к кровати, и мы ложимся. С тихим усталым стоном я кладу голову ему на плечо, а Дёма гладит мои руки и целует в макушку.
- Прости, - у меня новая волна раскаяния. – Я была в корне неправа. Я не хотела тебя расстраивать. Пожалуйста, пойми.
Мне нужно прощение. Это как рубеж, перейдя который, не совершу больше подобных ошибок. И ещё я устала ненавидеть себя.
* * *
Маша продолжает захлёбываться в слезах и извинениях. Пытаюсь убедить её, что всё будет хорошо, но из неё исходит всё, что копилось месяцами. Правда в том, что я не могу её ненавидеть, не могу разочароваться в ней, она – всё, что мне надо. Смысл моего существования. Теперь я это осознаю особенно чётко. И сам чувствую себя дураком, что так долго тянул с конкретикой. Мне стоило ещё летом, если не раньше, настоять, чтобы она была со мной. Наплевать на все условности, забрать её в тур, не отпускать обратно в Москву. Или самому не улетать, остаться в России дольше.
Мы бы договорились, как нам быть дальше. Она бы доучилась, летала бы ко мне время от времени, и я брал бы перерывы, возвращаясь к Маше. Пожили бы на колёсах эти несколько месяцев, но мы были бы вместе.
- Маш, знаешь, с тех пор, как понял, что люблю тебя, я постоянно искал причину, чтобы ты была со мной… и вот… ребёнок – это своеобразный выход. Я очень сильно люблю тебя. Очень. Это не на день и не на два, это гораздо глубже, милая. Обещаю, что всегда буду рядом. Главное, чтоб у тебя никаких глупых идей в голове не рождалось. Говори мне правду, пожалуйста. Не решай за двоих.
Она начинает плакать сильнее, и я крепче держу её, позволяя излить всю боль в моих объятьях. Её страдания не доставляют мне никакого удовольствия, я лишь чувствую, как плохо ей было от собственных решений, которые она считала правильными.
Кладу ладонь ей на живот, и она накрывает её своей рукой.
Сегодня точно самый безумный день в моей жизни. И самый счастливый. Я ожидал худшего, а Маша, оказывается, уехала домой, чтобы прятаться и вынашивать моего ребёнка. Моего сына.
Отчасти мне понятны её мотивы, ведь когда любишь, эгоизм отступает, она решила не мешать моей карьере, потому что считала: это важно для меня. Но куда важнее другое.
Ни за что её не оставлю, она не будет ни в чём нуждаться. И сделаю так, чтобы все её сомнения развеялись. Маша должна понять, что всегда будет на первом месте, она и ребёнок.
Нам пора научиться разговаривать друг с другом: честно, откровенно, вдумчиво. Смотреть в будущее, не оглядываться назад, где остаётся так много неправильных поступков, которых мы оба наворотили сполна.
Я уже не злюсь. Знаю, она напугана и винит себя. Любовь стирает гнев. А малыш, который скоро у нас появится, самый лучший подарок.
Никогда раньше не думал о детях, но у меня ни тени сомнения нет, что я хочу этого ребёнка. Я ведь достаточно взрослый, чтобы создать семью. И постараюсь стать самым лучшим отцом на свете.
- А что с Ромой? – чувствую, что надо и об этом спросить: пусть Маша выскажется.
Она мой родной и любимый человек, это уже не изменить, не смотря на её ошибки и неправильные поступки. Я ведь тоже был хорош, медлил, когда надо было действовать.
- Я его предала, он даже не представлял, что я могу так поступить.
Глажу Машу по волосам и говорю то, что ей надо слышать.
- Это жизнь, Маш, и он справится. Всё к лучшему. Не ругай себя.
Всхлипы затихают, теперь мы лежим в тишине, и я держу ладонь на её круглом животе. Целую в макушку, повторяя, что всё будет хорошо, и Маша кивает.
Взгляд падает на её сладкий рот, и мне хочется потратить годы на поцелуи с Машей.
- Теперь самое главное – это мы, - улыбаюсь, прежде чем поцеловать.
Она обнимает меня за шею и придвигается ближе.
- Мне очень хотелось, чтобы ты был рядом. Каждый день об этом думала, - признаётся Маша, отстраняясь, чтобы сделать вдох.
Мои глаза округляются, когда чувствую самую потрясающую вещь – небольшое движение под рукой, короткое, но чувствительное. Маша смеётся, вздыхает.
- Кажется, кто-то проснулся и сказал привет своему папе.
У меня голова кругом от её слов.
Папе… Это же… очень серьёзно.
Да, я волнуюсь. И даже не понимаю, что такое – быть отцом. У самого не лучший пример перед глазами, а отчим появился в нашей семье, когда я был уже подростком. Но я очень постараюсь не накосячить.
- Привет, малыш, - говорю, чувствуя непонятный ком в горле.
Всё так странно. Необычно.
Смотрю, как вздымается и опадает при дыхании грудь Маши под тонкой тканью платья. Касаюсь его подола и поднимаю вопросительно брови.
- Можно?
Маша кивает, а я откидываю ткань, чтобы провести рукой по обнажённой коже живота и посмотреть, как изменилось её прекрасное тело, в котором растёт наш ребёнок.
- Тебе беременность к лицу. Выглядишь настоящей красавицей.
Наверное, она таких слов и не слышала. Мне хочется поддержать её, тем более это истинная правда. Она красивая. Расцвела от макушки до пяток.
Маша смущённо краснеет. А перемещаюсь чуть ниже, чтобы поцеловать круглый животик. Он пока небольшой, но впереди ещё три месяца, её тело будет меняться.
- Моя красавица, - повторяю, и Маша ныряет пальцами в мои волосы.
У нас впереди долгий путь. Я никогда больше её не оставлю. Их не оставлю. Ни на секунду без себя.
Глава 11
Следующие три месяца пролетают, как один. Наш сын рождается в Омске, мы специально договариваемся никуда не уезжать, быть поближе к Машиной семье, к её дому. Я снимаю квартиру в том же подъезде на втором этаже, и мы перебираемся туда.
Артём Демьянович получается очень серьёзным и сдержанным парнем. Улыбается много, плачет редко, с самого рождения проявляет интерес к женской груди. Ну тут я с ним полностью солидарен.
Светлые волосы, с которыми он рождается, по цвету напоминают Машины, и я надеюсь, они не поменяются, хотя, возможно, всё, что угодно. Моя мама, приехавшая помогать с внуком, говорит, что Тёма выглядит прямо как я в детстве.
Так что помощников у Маши - вагон и маленькая тележка. Она купается в любви и заботе, и так должно быть. А малыш быстро становится всеобщим любимцем. Такого ангелочка всем хочется оберегать и защищать.
Мы с Машей решаем, что поедем в Питер, когда Тёма немного окрепнет. Я уже присматриваю нам жильё. На счетах достаточно денег, чтобы купить квартиру и осесть. Мне хочется чего-то в черте города, недалеко от моих родных, но удобного для жизни с детьми. Потому что, став отцом, я вдруг осознаю, что на одном сыне останавливаться не намерен. Мне хочется большую семью, и Маше, судя по разговорам, тоже. Не сразу, конечно, но в перспективе.
Её отец какое-то время присматривается ко мне, но, видя, что Маша счастлива и спокойна, принимает.
Ребята из группы берут перерыв, пока я рядом с Машей до родов и после. У одного из парней подруга тоже беременна, так что не я один готовлюсь стать родителем. Кажется, многое меняется.
* * *
Я провожу по струнам гитары, напевая семимесячному Тёме что-то лирическое. Этот красавец смотрит на меня во все глаза, лёжа на кровати между мной и Машей.
Мы приехали из тура по Европе, последние два месяца были в Праге. Я очень рад, что моя семья смогла присоединиться. Мне, правда, приходилось время от времени уезжать в другие города, но ненадолго.
Смотрю на Машу, она выглядит сексуально. Очки сдвинуты на кончик носа, на коленках ноут – печатает что-то. Работает над статьёй. На губах лёгкая улыбочка. Заметила, небось, что я за ней подглядываю.
- Не останавливайся. Люблю, когда ты играешь, - коротко смотрит на меня.
На этих словах сын тянется к гитаре, хватаясь за гриф.
Маша закрывает ноут, ставит его на тумбочку, а потом наклоняется ко мне, чтобы поцеловать.
- Повторяет за своим папочкой. Не останавливайся, продолжай подавать пример, вырастим очередного музыканта.
