Горбун усадил нас за стол в разнообразных пятнах, зажег бурлившую белым лампу с рефлектором (такие я уже видела), велел мне закатать рукав, долго разглядывал кожу сквозь увеличительное стекло, причмокивал и хмыкал, делал щекотные соскобы. Из вежливости я старалась глядеть в сторону, на выступавшие из темноты полки со всякими научными штуками. Он выпустил немного моей крови в чашку, капнул туда кислотой. Кровь задымилась.
Внутри меня все вскипело, но я не подала вида. Потом он мазал кровью зеркало, окуривал ее дымом и совершал другие непонятные манипуляции.
Наконец, изрек:
– Она – артвер, причем старый и какой-то недоделанный. Возможно, одно из первых созданий.
– В смысле – «артвер»? - спросил Микель.
– Искусственно созданный оборотень, – пояснил горбун. – Зверь, соединенный с человеком. Раньше этим увлекались, потом бросили. Артверы плохо управляемы.
Некоторое время, он задумчиво жевал губами, отчего волоски вокруг рта топорщились, потом сообщил:
– Пожалуй, я мог бы разъединить их. Да, это опасно. Все очень старое, проросло друг в друга. Девочка и монстр. Придется резать по живому. Одна из сущностей, а то и обе, могут погибнуть.
Я поглядела на Микеля. Он смотрел на меня с ужасом. Прекрасными родными зелеными глазами.
– Пожалуй, нам лучше уйти, – сказал он.
– Нет, – сказала я и почувствовала, как натянулись внутри невидимые струны.
Открывалась запертая дверь. Пробуждалось забытое. Я переставала быть собой. Точнее, нет, оставаясь собой, я соединялась с чем-то громадным. Стали внятны чувства и ощущения того существа, частью которого я всегда являлась, но которое отказывалась принять. Существо чуяло многое. Я ощутила страх Мигеля, раскаяние, что он привел меня сюда. Волнение старца.
Пути назад не было. Прежде девочка боялась монстра и от ужаса забывала все, связанное с ним. Жила короткими перебежками от превращения к превращению. Разумеется, имея такую короткую память, она оставалась ребенком. Теперь она, то есть я, стремительно взрослела.
Случилось неизбежное. Я встретила человека, которого не захотела забыть, и с ним заодно нечаянно запомнила себя. Ночная ипостась догнала дневную.
– Да, – сказала я старцу, и зажмурилась, будто шагая в пропасть.
– Спасайте девочку, – прошептал Микель. – Плевать на монстра.
Горбун потер ладони. Он увел меня в комнату с оцинкованным столом. Запер дверь, многослойно обитую войлоком, наложил засов.
– Ложись на спину.
Я послушно легла на столешницу. С боков ее свисали ремни Знакомое устройство. Здесь вдоль стен тоже тянулись полки с инструментами, уходя во тьму. Старик привязал мои руки и ноги, перетянул туловище в нескольких местах.
– Необходима фиксация, – пояснил он. – Операция предстоит весьма тонкая.
Длинные и чуткие пальцы тряслись от возбуждения – я чувствовала садистическое вожделение, не имевшее ничего общего с научным интересом.
Я удивилась бы полумраку в операционной, если бы думала, что он и в самом деле собирается оперировать меня. Но нет, он хотел насладиться моей болью, упиться ею, а потом объявить Микелю, что разъединение пошло неудачно – случай запущенный.
Со своей новой чувствительностью я воспринимала ужас и боль существ, лежавших здесь до меня. Собаки, собаки… Ай, бедняга-кот… Обезьянка.. или нет, неужели, младенец?!
Лезвие, коснувшись влажной кожи, вернуло меня в реальность.
Горбун сопел. Глазки его сияли. Лицо перекосилось. Он весь дрожал. Трудно представить, что еще недавно этот маньяк смотрел умно и проницательно. Вот оборотень еще похлеще меня.
Путы лопнули, как гнилые нитки. Четыре длинных лезвия – мои когти – прошли сквозь мягкую плоть, рассекли позвонки, и голова отвалилась, повиснув на остатках плоти. Медленно, слишком медленно (может быть, оттого, что сама я двигалась очень быстро) тело стало оседать под стол.
Не дожидаясь падения, я в прыжке вынесла раму и в несколько скачков взлетела на конек крыши, где и уселась.
В моем новом обличье не было ничего ужасного. Зря я так долго боялась. Моя другая часть – огромная поджарая кошка цвета ночных теней. Правда, когтистая и зубастая. Но теперь это были мои зубы и когти. Зверь дал мне чутье и силу, я ему – разум. Едва ли я теперь буду вслепую терзать кого-то, как ту несчастную шлюху. Кстати, я убила ее не из ревности – она обидела Микеля: напоила и обобрала. Мой простодушный пьяный друг хвастался выигрышем.
Город лежал подо мной. Я видела все, но выделяла нужное. За три улицы отсюда волочил ноги в тяжелых сапогах мой преследователь. Он перекладывал ружье, заряженное серебряными пулями, он с одного плеча на другое, и думал только, как бы поскорее добраться до одинокой кроватки в мансарде.
Несколькими перекрытиями ниже маялся Микель, ходил их угла в угол, ожидая конца операции. Любимый, погоди, сейчас я избавлюсь от старого зануды, чтоб больше не мешал нам, и вернусь.
Теперь я всегда буду с тобой. В облике девочки (зови меня Фелидой) или, если не получится, то – незримо - в облике зверя. Я отведу любую беду.
Потому что люблю тебя.
Внутри меня все вскипело, но я не подала вида. Потом он мазал кровью зеркало, окуривал ее дымом и совершал другие непонятные манипуляции.
Наконец, изрек:
– Она – артвер, причем старый и какой-то недоделанный. Возможно, одно из первых созданий.
– В смысле – «артвер»? - спросил Микель.
– Искусственно созданный оборотень, – пояснил горбун. – Зверь, соединенный с человеком. Раньше этим увлекались, потом бросили. Артверы плохо управляемы.
Некоторое время, он задумчиво жевал губами, отчего волоски вокруг рта топорщились, потом сообщил:
– Пожалуй, я мог бы разъединить их. Да, это опасно. Все очень старое, проросло друг в друга. Девочка и монстр. Придется резать по живому. Одна из сущностей, а то и обе, могут погибнуть.
Я поглядела на Микеля. Он смотрел на меня с ужасом. Прекрасными родными зелеными глазами.
– Пожалуй, нам лучше уйти, – сказал он.
– Нет, – сказала я и почувствовала, как натянулись внутри невидимые струны.
Открывалась запертая дверь. Пробуждалось забытое. Я переставала быть собой. Точнее, нет, оставаясь собой, я соединялась с чем-то громадным. Стали внятны чувства и ощущения того существа, частью которого я всегда являлась, но которое отказывалась принять. Существо чуяло многое. Я ощутила страх Мигеля, раскаяние, что он привел меня сюда. Волнение старца.
Пути назад не было. Прежде девочка боялась монстра и от ужаса забывала все, связанное с ним. Жила короткими перебежками от превращения к превращению. Разумеется, имея такую короткую память, она оставалась ребенком. Теперь она, то есть я, стремительно взрослела.
Случилось неизбежное. Я встретила человека, которого не захотела забыть, и с ним заодно нечаянно запомнила себя. Ночная ипостась догнала дневную.
– Да, – сказала я старцу, и зажмурилась, будто шагая в пропасть.
– Спасайте девочку, – прошептал Микель. – Плевать на монстра.
Горбун потер ладони. Он увел меня в комнату с оцинкованным столом. Запер дверь, многослойно обитую войлоком, наложил засов.
– Ложись на спину.
Я послушно легла на столешницу. С боков ее свисали ремни Знакомое устройство. Здесь вдоль стен тоже тянулись полки с инструментами, уходя во тьму. Старик привязал мои руки и ноги, перетянул туловище в нескольких местах.
– Необходима фиксация, – пояснил он. – Операция предстоит весьма тонкая.
Длинные и чуткие пальцы тряслись от возбуждения – я чувствовала садистическое вожделение, не имевшее ничего общего с научным интересом.
Я удивилась бы полумраку в операционной, если бы думала, что он и в самом деле собирается оперировать меня. Но нет, он хотел насладиться моей болью, упиться ею, а потом объявить Микелю, что разъединение пошло неудачно – случай запущенный.
Со своей новой чувствительностью я воспринимала ужас и боль существ, лежавших здесь до меня. Собаки, собаки… Ай, бедняга-кот… Обезьянка.. или нет, неужели, младенец?!
Лезвие, коснувшись влажной кожи, вернуло меня в реальность.
Горбун сопел. Глазки его сияли. Лицо перекосилось. Он весь дрожал. Трудно представить, что еще недавно этот маньяк смотрел умно и проницательно. Вот оборотень еще похлеще меня.
Путы лопнули, как гнилые нитки. Четыре длинных лезвия – мои когти – прошли сквозь мягкую плоть, рассекли позвонки, и голова отвалилась, повиснув на остатках плоти. Медленно, слишком медленно (может быть, оттого, что сама я двигалась очень быстро) тело стало оседать под стол.
Не дожидаясь падения, я в прыжке вынесла раму и в несколько скачков взлетела на конек крыши, где и уселась.
В моем новом обличье не было ничего ужасного. Зря я так долго боялась. Моя другая часть – огромная поджарая кошка цвета ночных теней. Правда, когтистая и зубастая. Но теперь это были мои зубы и когти. Зверь дал мне чутье и силу, я ему – разум. Едва ли я теперь буду вслепую терзать кого-то, как ту несчастную шлюху. Кстати, я убила ее не из ревности – она обидела Микеля: напоила и обобрала. Мой простодушный пьяный друг хвастался выигрышем.
Город лежал подо мной. Я видела все, но выделяла нужное. За три улицы отсюда волочил ноги в тяжелых сапогах мой преследователь. Он перекладывал ружье, заряженное серебряными пулями, он с одного плеча на другое, и думал только, как бы поскорее добраться до одинокой кроватки в мансарде.
Несколькими перекрытиями ниже маялся Микель, ходил их угла в угол, ожидая конца операции. Любимый, погоди, сейчас я избавлюсь от старого зануды, чтоб больше не мешал нам, и вернусь.
Теперь я всегда буду с тобой. В облике девочки (зови меня Фелидой) или, если не получится, то – незримо - в облике зверя. Я отведу любую беду.
Потому что люблю тебя.
