Ищи в темноте
Аня-Айна
Уж не знаю, что творилось в ее больной голове! Чокнутая прижалась к стене и по-кошачьи уставилась в пустоту неподвижными глазами. В полумраке они казались странно прозрачными.
Глупо, но мы заблудились. Кто же знал, что под Замком окажется чертова уйма переходов.
На самом деле это место только называлось Замком. Взрослые говорили, что это остатки военного укрепления времен Первой мировой. Но ведь замок и есть военное укрепление, так?
Выглядел он как холм, весь в крапиве. Сбоку – квадратная дыра, обрамленная ржавым железом – двери кто-то давно спер. За дырой – комната. Обычная заброшка. Стены изрисованы. На полу – кострища. Кто-то притащил бревно, чтоб сидеть. Мусор, наверное, копился тут со времен Первой мировой. Не знаю, чего хорошего тусоваться на помойке! Однако все сюда ходили: и наши, и дачники.
В следующую комнату почти не лазили: попасть туда можно было только сквозь щель в намертво застрявшей железной двери. Старшие ребята не могли протиснуться в щелку, ну, и младшие, значит, не ходили; да и делать там было нечего. Темно и воняло. Если посветить фонариком, можно разглядеть пол из осыпающихся бетонных блоков, весь в дырах и торчащей арматуре – больше ничего.
Вот, в одну из этих дыр я и ухнула.
Вначале я долго протискивалась сквозь дверную щель. В прошлое лето пролезалось гораздо легче. Хоть лифчик у меня А, грудь больно сплющивалась, я гримасничала, но даже пыхтеть не могла, потому что выдохнула весь воздух, стала плоской, как раздавленная лягушка, зато кое-как пропихивалась. Тут я подумала, что если застряну, то не смогу вдохнуть и умру. От ужаса рванулась, ободрав спину, выпала в комнату и сразу полетела в пустоту. Не успела ахнуть, как благополучно свалилась на мягкое и сырое. Оно подалось вниз – наверное, голова у меня закружилась от полета. Я зашарила в темноте, ища улетевший телефон.
Как нашла, сразу включила фонарик.
Ух ты! Вот это да! Настоящее подземелье – как же про него до сих пор никто не знал?! Я первая нашла его! На полу топорщился бесцветный мох, как мокрый ковер, сбоку – бетонная стена, совершенно чистая, без надписей и картинок, а дальше – полная, ужасающая тьма!
Я поскорее перевела свет наверх, переполошив тени. До потолка было метра два. Не фига себе! Как же это я с такой высоты ухнула и даже не ушиблась ни чуточки! Я подпрыгнула под потолочной дырой, и почти достала до края блока. Сантиметров пять не хватило. Поискала, на что бы можно влезть, и чуть не умерла со страху.
Рядом стояло привидение!
Через секунду дошло, что это чокнутая.
Аутистка, что жила у Зотовых. Откуда она взялась? Сегодня, когда я шла мимо их дома, чокнутая бросила возиться с грязью, подошла к забору, просунула пальцы в ячейки рабицы и стала смотреть на меня. Пальцы у нее были удивительно длинные, бледные и грязные. Я помахала ей, а когда оглянулась, она все так же стояла и пялилась мне вслед круглыми глазищами, тихая, как растение.
Потом я увидела ее на опушке. Чокнутая кралась за мной. Только дурочки мне сейчас не хватало! Я замахала на нее, затопала и прогнала.
И вот – здрасте! – теперь она каким-то образом оказалась тут. Как ее звать-то? Не помню – может, и не знала никогда. Но раз она здесь, значит, где-то вошла. Вот здорово будет, когда я покажу нашим не только подземелье, но и новый вход в него!
– Ты как сюда попала? – спросила я дурочку и откашлялась, чтоб взбодрить севший голос.
Она помотала головой. Ну да, не умеет говорить, а я чего хотела?
Я снова попыталась допрыгнуть до края дыры и опять – фиг вам. Вот если бы подсадить дурочку наверх, чтобы подала мне руку, но как объяснить ей это? К тому же, скорее я сдерну ее вниз, чем она меня вытащит.
Лучше поискать выход, чем прыгать, как мартышке из анекдота.
– Выход там, так? – спросила я, показывая аутистке за спину.
Она ничего не ответила, но послушно тронулась следом, когда я прошла мимо, светя телефоном. Совершенно бесшумно – ну, призрак призраком.
Жутковатая спутница, но я и такой рада. Одной мне, если честно, было бы сейчас гораздо страшнее. А ее бояться нечего – это же просто мелкая внучка тети Нины Зотовой.
Мы шли по темному тоннелю, но выход все не попадался и не попадался. Мы уходили во тьму, мох здесь уже не рос, свет фонарика отражался в лужах на щербатом бетоне и блестел на мокрых стенах. Тонкие сосульки, что висели на потолке, отбрасывали огромные подвижные тени, похожие на щупальца. Наши тени напоминали чудовищ. Звук моих шагов растекался по стенам и отлипал с влажным шорохом. А дурочка кралась совершенно бесшумно. Я постоянно оглядывалась на нее: не потерялась ли.
Я даже забыла про Голос со всеми этими приключеньками.
Рассказывают, что в дальней комнате живет Голос. Если задать вопрос правильно, он ответит. Я пришла спросить.
Говорят, та девочка с новых дач, что утонула в позапрошлом году, спрашивала Голос, что ее погубит – ничего себе вопросик, а? – и услышала в ответ «лопата». Она сразу перестала помогать бабушке в огороде – вдруг поранится, а там столбняк или еще что, хотя, любой на ее месте подумал бы про « рыжего-конопатого». Но она утонула. Оказывается, Голос сказал «лопаста». Ей к речке не надо было ходить, вот что! А она не поняла, потому что городская была и не знала, что лопастами у нас зовут водяных чудовищ. Я каждое лето приезжаю к бабушке и знаю тут все. Хотя, если честно, ни в каких лопаст не верю. Людям мало того, что беда стряслась, накручивают еще всякое для интересности.
Еще говорят, что девочка зря спросила про свою гибель, спрашивать
надо про хорошее: что спросишь, то и сбудется. Юрчик пустил слух, будто он в прошлом году ходил к Голосу узнавать, поступит ли в МГУ, и поступил! Юрчик тощий и гнется во все стороны, так что в щелку он пролезть мог – тут я ему верю. А в универ он и так попал бы – кто бы сомневался. Он учебники по программированию с пятого класса читает. Так что, я думаю, Юрчик врал про Голос – просто хотел казаться круче, чем есть. Вот чучело!
Ходило еще много историй, но начинались они, как страшилки для мелких: «одна девочка пошла», «один пацан решил узнать» – сразу видно, что выдуманные.
Зато Генкин дед как-то пришел к сараю, где мы сидели вечерами, и рассказал, что будто его бабка в молодости приворожила его при помощи Голоса. Дед основательно датый был, поэтому я ему поверила.
И пошла сюда.
Одна, конечно. Спрашивать надо в одиночку. Может, Голос иначе не заговорит, а может, просто никто не хочет откровенничать прилюдно. Я, например, не хочу: боюсь, что ребята меня оборжут. А потом начнут завывать по-всякому, изображая Голос, и окончательно все испортят.
Может, кому-то мой вопрос покажется глупым, но мне важно знать ответ, и я теряюсь, когда надо мной смеются.
Родителям хочется, чтоб я стала кем-нибудь серьезным: ну, там экономистом, юристом. А меня тошнит от этого. Они говорят: ладно, тогда скажи, кем бы ты хотела стать? А я не знаю. Я много чего люблю. Как-то попыталась для себя сформулировать, получилось: жить. Но ведь за это деньги не платят. Мама с папой говорят, что пора стать серьезнее, что главное – начать заниматься, а там – увлекусь. Не знаю, не знаю. Я чувствую, что погублю жизнь, если займусь их «серьезными вещами». Вот я и пришла узнать, что мне делать после школы.
Даша-Дари
Я беседовала с Дамой-что-живет- в-ракушке, когда Айна прошагала мимо. Она шла прямо во тьму. Ее душа носила имя Айна, хотя она, конечно, этого пока не знала. Девочка мне нравилась – она замечала меня, и мы улыбались друг другу. Она была старой душой, еще не понявшей своего предназначения. Я же сразу родилась Хранителем Дараинны, обители семян и юных корней, сестрицей милых крошек, что пестуют ростки. За все в мире надо платить, поэтому я хорошо понимаю жизнь растений, и плохо – людей.
Мы обсуждали с Дамой-из-ракушки, кого лучше попросить о холодных ночах, когда начнется засуха, чтоб роса обильно выпадала и поила корни. Но до засухи было еще далеко, и мы просто мирно беседовали.
Айна прошагала мимо, и ее намерение перечеркнуло наш покой, как самолетный след перечеркивает небо.
– Она идет к безымянному! – вскричала я. – Простите, Дама-из-ракушки, но я должна ее оберечь.
– Дари, ты с ума сошла! – ужаснулась Дама-из-ракушки. – Ты слишком слаба. Ты не поможешь ей.
– Я не оставлю ее одну! Она же слепа, как спящее семечко!
Устроив ракушку в лопухах, я попросила калитку не скрипеть, выскользнула из сада, и побежала за Айной. Я знала, что Ба, не найдя меня, расстроится, будет плакать и пить таблетки, но оберечь Айну сейчас было важнее всего.
Ой, она была слепее крота – только на опушке почувствовала, что я иду следом. А я ведь всю дорогу кричала мысленно: «Вернись, Айна, вернись»! Умоляла, руки тянула, просила травы не пускать ее, сквозь забор пыталась остановить взглядом – думала, поймет, но Айна не услышала, и даже не оглянулась. Увидев меня, затрясла руками, как дерево на ветру – пришлось переместиться в подземелье и ждать там, хоть я очень боюсь безымянного. Но я точно знала, куда она придет.
Давным-давно, когда я жила свою первую жизнь, несчастные люди держали в этом тоннеле других несчастных: пленных и раненных. Их боль скопилась во тьме – так получилось безымянное: смесь страха, злобы и страданий. Люди ушли, а оно осталось. Питалось звериной болью, а когда зверей стало мало, пробавлялось болью деревьев, гнилых, вырубаемых, источенных короедами. Вволю наедалось только при пожарах. Растительной пищи не хватало, и оно научилось подманивать людей – все больше человеческих детенышей, любопытных и доверчивых. Тянулось древней темнотой к темноте в их душах, звало, завораживало, а потом – пугало. Заставляло ссориться и пожирало их злость, обиды и страхи. Если могло – убивало. И растекалось все шире – как вода в половодье. Росло под землей без смысла, без имени – единственно, чтобы существовать.
Страшно подумать, как оно усилится, добравшись до старой спящей души по имени Айна. Может быть, даже обретет подобие ума и плоти.
Аня-Айна
Вспомнив о Голосе, я уже не могла перестать думать о нем. Он сам заговорит или надо позвать? Я прислушивалась, но слышала лишь шепот шагов. Может быть, он из-за чокнутой не является? Но тут уж я ничего поделать не могла.
А коридор все тянулся. И выхода не было. Похоже, я ошиблась.
Чем дальше я шла, тем большей идиоткой себе казалась! Правильно говорят родители, что во мне детство играет. Надо же! Влезть в заброшку, чтоб узнать будущее, потому что кто-то когда-то что-то сказал, и провалиться в дыру! Ну, не дура ли? Такую еще поискать! Зато я представила, как вечером расскажу ребятам, где побывала: ха, разинут рты, и поймут, кто тут самый крутой! Мы добудем лом, раздолбаем к чертям собачьим эту дверь, спрыгнем в подземелье и хорошенько его исследуем. И бояться будем только для веселья. Это будет сенсация лета! А пока лучше скорее выбраться отсюда. Но как?
Я повернулась к дурочке. Она смотрела испуганно.
– Так, меняем план: идем обратно и вылезаем, там, где вошли, ясно?
Дурочка замотала головой, затрясла белобрысыми лохмушками.
– Не хочешь? Думаешь, надо идти дальше? Выход рядом? – Я наклонилась, чтоб быть с ней вровень и проговорила раздельно, глядя в глаза. – Рас-скажи, где ты вош-ла.
Она опять замотала головой. Ой, ну кого я спрашиваю! Наверное, ей просто понравилось ходить по коридору с фонариком.
– Ничего, ничего, – сказала я, – назад тоже со светом пойдем.
Еще треть батарейки осталась, даже больше.
Я повернула назад, и дурочка, вздохнув вместе с эхом, потащилась следом.
Мне показалось, что обратно мы шли гораздо дольше. Ну, в незнакомых местах так всегда кажется. Особенно, в экстремальных условиях.
Вдруг луч света высветил кучу камней. Рука у меня дрогнула, тени дернулись, и показалось, что из кучи кто-то лезет. Нет, конечно! Куча как лежала и лежит.
Только вот раньше тут никакой кучи не было. Откуда она взялась? Обвал мы услышали бы. Ерунда какая-то! Мне захотелось сесть на пол, закрыть глаза, а открыть уже дома. И за каким фигом я сюда полезла? Это ведь не сон, не кино и не игра – здесь все по-настоящему. В голове не помещается! И выбираться придется по-настоящему. Никто за мной не придет. А если я не смогу выбраться…
Я позвонила Ксю, но телефон под землей не брал. И геолокация, ясное дело, тоже не определялась. Самое умное – вернуться под комнату, дождаться, когда кто-нибудь придет, и позвать. А они, дураки, убегут: подумают – Голос. И не факт, что кто-то вообще придет на этой неделе. Сколько времени человек может прожить без еды? Ну, вляпалась! Бред какой-то!
Дурочка стояла впритык ко мне, беленькая и тихая, как одуванчик, и чуть заметно дрожала.
– Ничего, – прошептала я, – норм. Просто мы где-то не там свернули. Все отлично.
Мы пошли назад, и действительно, скоро я увидела другой коридор. Он отходил вбок под острым углом. Наверное, пока мы шли мимо, я смотрела в сторону, вот мы и промахнулись. Мы заспешили по правильному коридору. Надо вернуться под комнату, пока батарейка жива. Фонарик так и жрет энергию. Я хотела взять дурочку за руку, но она увильнула. Тогда я пошла, оглядываясь на каждом шагу – она не отставала, подпрыгивала сзади, как пушинка.
Вдруг коридор опять раздвоился. Что за бред?! Откуда взялась новая развилка? Или мы снова идем не туда?
Я наклонилась к дурочке.
– Ты вошла сюда с другого входа, так?
Дурочка кивнула. Похоже, она собралась зареветь. Тут я сообразила, что свечу фонариком ей прямо в лицо, как на допросе, а она даже не отворачивается – такая смирная. Я перевела луч вверх.
– Ну, вспоминай, как ты шла?
Она снова затрясла лохматой головой. Не знает. О, боже! Но ведь как-то она сюда попала!
Я похлопала ресницами, чтоб сморгнуть слезы.
Глупости, в пригородном лесу, в двух шагах от деревни, люди не пропадают. Пропадают только в байках, которые специально придумывают, чтоб пугаться.
Единственная реальная опасность, что нам грозит – обвал. Но эти тоннели стояли сотню лет, всю войну простояли, при взрывах. В старину строили прочно. Кто знает, откуда взялась куча камней. Мы крадемся, как мышки: не орем, не прыгаем – почему что-то должно обвалиться?
Так, ладно. Я вспомнила способ выходить из лабиринтов. Надо вести правой рукой по стене, и когда обойдешь весь лабиринт, то обязательно найдешь выход. Или левой рукой? Наверное, без разницы! Главное – не менять рук. А здесь даже не лабиринт – простые технические коридоры. Мне с перепугу показалось, что мы заблудились.
– Не бойся, – сказала я дурочке, – я знаю безотказный способ. Скоро мы выйдем.
И вздохнула, представив, что придется обходить каждый закоулок. Вдруг там скелеты с войны остались? И батарейка, пока мы бродим, точно сядет. Но без света – никак. Надеюсь, подземелье, все-таки, не слишком большое.
Лучшего плана у меня не было.
Даша-Дари
Безымянное почуяло страх Айны – она же была еще просто девочкой, как самый большой дуб поначалу бывает беззащитным желудем, который может съесть любой кабан или белка – и заиграло с нами. Разветвило переходы пустыми корнями. Девочка боялась. И безымянное слепо потекло на лакомый корм, как корни тянутся к теплу и влаге. А я ничем не могла помочь. Могла только быть рядом и умолять Айну проснуться.
Аня-Айна
Уж не знаю, что творилось в ее больной голове! Чокнутая прижалась к стене и по-кошачьи уставилась в пустоту неподвижными глазами. В полумраке они казались странно прозрачными.
Глупо, но мы заблудились. Кто же знал, что под Замком окажется чертова уйма переходов.
На самом деле это место только называлось Замком. Взрослые говорили, что это остатки военного укрепления времен Первой мировой. Но ведь замок и есть военное укрепление, так?
Выглядел он как холм, весь в крапиве. Сбоку – квадратная дыра, обрамленная ржавым железом – двери кто-то давно спер. За дырой – комната. Обычная заброшка. Стены изрисованы. На полу – кострища. Кто-то притащил бревно, чтоб сидеть. Мусор, наверное, копился тут со времен Первой мировой. Не знаю, чего хорошего тусоваться на помойке! Однако все сюда ходили: и наши, и дачники.
В следующую комнату почти не лазили: попасть туда можно было только сквозь щель в намертво застрявшей железной двери. Старшие ребята не могли протиснуться в щелку, ну, и младшие, значит, не ходили; да и делать там было нечего. Темно и воняло. Если посветить фонариком, можно разглядеть пол из осыпающихся бетонных блоков, весь в дырах и торчащей арматуре – больше ничего.
Вот, в одну из этих дыр я и ухнула.
Вначале я долго протискивалась сквозь дверную щель. В прошлое лето пролезалось гораздо легче. Хоть лифчик у меня А, грудь больно сплющивалась, я гримасничала, но даже пыхтеть не могла, потому что выдохнула весь воздух, стала плоской, как раздавленная лягушка, зато кое-как пропихивалась. Тут я подумала, что если застряну, то не смогу вдохнуть и умру. От ужаса рванулась, ободрав спину, выпала в комнату и сразу полетела в пустоту. Не успела ахнуть, как благополучно свалилась на мягкое и сырое. Оно подалось вниз – наверное, голова у меня закружилась от полета. Я зашарила в темноте, ища улетевший телефон.
Как нашла, сразу включила фонарик.
Ух ты! Вот это да! Настоящее подземелье – как же про него до сих пор никто не знал?! Я первая нашла его! На полу топорщился бесцветный мох, как мокрый ковер, сбоку – бетонная стена, совершенно чистая, без надписей и картинок, а дальше – полная, ужасающая тьма!
Я поскорее перевела свет наверх, переполошив тени. До потолка было метра два. Не фига себе! Как же это я с такой высоты ухнула и даже не ушиблась ни чуточки! Я подпрыгнула под потолочной дырой, и почти достала до края блока. Сантиметров пять не хватило. Поискала, на что бы можно влезть, и чуть не умерла со страху.
Рядом стояло привидение!
Через секунду дошло, что это чокнутая.
Аутистка, что жила у Зотовых. Откуда она взялась? Сегодня, когда я шла мимо их дома, чокнутая бросила возиться с грязью, подошла к забору, просунула пальцы в ячейки рабицы и стала смотреть на меня. Пальцы у нее были удивительно длинные, бледные и грязные. Я помахала ей, а когда оглянулась, она все так же стояла и пялилась мне вслед круглыми глазищами, тихая, как растение.
Потом я увидела ее на опушке. Чокнутая кралась за мной. Только дурочки мне сейчас не хватало! Я замахала на нее, затопала и прогнала.
И вот – здрасте! – теперь она каким-то образом оказалась тут. Как ее звать-то? Не помню – может, и не знала никогда. Но раз она здесь, значит, где-то вошла. Вот здорово будет, когда я покажу нашим не только подземелье, но и новый вход в него!
– Ты как сюда попала? – спросила я дурочку и откашлялась, чтоб взбодрить севший голос.
Она помотала головой. Ну да, не умеет говорить, а я чего хотела?
Я снова попыталась допрыгнуть до края дыры и опять – фиг вам. Вот если бы подсадить дурочку наверх, чтобы подала мне руку, но как объяснить ей это? К тому же, скорее я сдерну ее вниз, чем она меня вытащит.
Лучше поискать выход, чем прыгать, как мартышке из анекдота.
– Выход там, так? – спросила я, показывая аутистке за спину.
Она ничего не ответила, но послушно тронулась следом, когда я прошла мимо, светя телефоном. Совершенно бесшумно – ну, призрак призраком.
Жутковатая спутница, но я и такой рада. Одной мне, если честно, было бы сейчас гораздо страшнее. А ее бояться нечего – это же просто мелкая внучка тети Нины Зотовой.
Мы шли по темному тоннелю, но выход все не попадался и не попадался. Мы уходили во тьму, мох здесь уже не рос, свет фонарика отражался в лужах на щербатом бетоне и блестел на мокрых стенах. Тонкие сосульки, что висели на потолке, отбрасывали огромные подвижные тени, похожие на щупальца. Наши тени напоминали чудовищ. Звук моих шагов растекался по стенам и отлипал с влажным шорохом. А дурочка кралась совершенно бесшумно. Я постоянно оглядывалась на нее: не потерялась ли.
Я даже забыла про Голос со всеми этими приключеньками.
Рассказывают, что в дальней комнате живет Голос. Если задать вопрос правильно, он ответит. Я пришла спросить.
Говорят, та девочка с новых дач, что утонула в позапрошлом году, спрашивала Голос, что ее погубит – ничего себе вопросик, а? – и услышала в ответ «лопата». Она сразу перестала помогать бабушке в огороде – вдруг поранится, а там столбняк или еще что, хотя, любой на ее месте подумал бы про « рыжего-конопатого». Но она утонула. Оказывается, Голос сказал «лопаста». Ей к речке не надо было ходить, вот что! А она не поняла, потому что городская была и не знала, что лопастами у нас зовут водяных чудовищ. Я каждое лето приезжаю к бабушке и знаю тут все. Хотя, если честно, ни в каких лопаст не верю. Людям мало того, что беда стряслась, накручивают еще всякое для интересности.
Еще говорят, что девочка зря спросила про свою гибель, спрашивать
надо про хорошее: что спросишь, то и сбудется. Юрчик пустил слух, будто он в прошлом году ходил к Голосу узнавать, поступит ли в МГУ, и поступил! Юрчик тощий и гнется во все стороны, так что в щелку он пролезть мог – тут я ему верю. А в универ он и так попал бы – кто бы сомневался. Он учебники по программированию с пятого класса читает. Так что, я думаю, Юрчик врал про Голос – просто хотел казаться круче, чем есть. Вот чучело!
Ходило еще много историй, но начинались они, как страшилки для мелких: «одна девочка пошла», «один пацан решил узнать» – сразу видно, что выдуманные.
Зато Генкин дед как-то пришел к сараю, где мы сидели вечерами, и рассказал, что будто его бабка в молодости приворожила его при помощи Голоса. Дед основательно датый был, поэтому я ему поверила.
И пошла сюда.
Одна, конечно. Спрашивать надо в одиночку. Может, Голос иначе не заговорит, а может, просто никто не хочет откровенничать прилюдно. Я, например, не хочу: боюсь, что ребята меня оборжут. А потом начнут завывать по-всякому, изображая Голос, и окончательно все испортят.
Может, кому-то мой вопрос покажется глупым, но мне важно знать ответ, и я теряюсь, когда надо мной смеются.
Родителям хочется, чтоб я стала кем-нибудь серьезным: ну, там экономистом, юристом. А меня тошнит от этого. Они говорят: ладно, тогда скажи, кем бы ты хотела стать? А я не знаю. Я много чего люблю. Как-то попыталась для себя сформулировать, получилось: жить. Но ведь за это деньги не платят. Мама с папой говорят, что пора стать серьезнее, что главное – начать заниматься, а там – увлекусь. Не знаю, не знаю. Я чувствую, что погублю жизнь, если займусь их «серьезными вещами». Вот я и пришла узнать, что мне делать после школы.
Даша-Дари
Я беседовала с Дамой-что-живет- в-ракушке, когда Айна прошагала мимо. Она шла прямо во тьму. Ее душа носила имя Айна, хотя она, конечно, этого пока не знала. Девочка мне нравилась – она замечала меня, и мы улыбались друг другу. Она была старой душой, еще не понявшей своего предназначения. Я же сразу родилась Хранителем Дараинны, обители семян и юных корней, сестрицей милых крошек, что пестуют ростки. За все в мире надо платить, поэтому я хорошо понимаю жизнь растений, и плохо – людей.
Мы обсуждали с Дамой-из-ракушки, кого лучше попросить о холодных ночах, когда начнется засуха, чтоб роса обильно выпадала и поила корни. Но до засухи было еще далеко, и мы просто мирно беседовали.
Айна прошагала мимо, и ее намерение перечеркнуло наш покой, как самолетный след перечеркивает небо.
– Она идет к безымянному! – вскричала я. – Простите, Дама-из-ракушки, но я должна ее оберечь.
– Дари, ты с ума сошла! – ужаснулась Дама-из-ракушки. – Ты слишком слаба. Ты не поможешь ей.
– Я не оставлю ее одну! Она же слепа, как спящее семечко!
Устроив ракушку в лопухах, я попросила калитку не скрипеть, выскользнула из сада, и побежала за Айной. Я знала, что Ба, не найдя меня, расстроится, будет плакать и пить таблетки, но оберечь Айну сейчас было важнее всего.
Ой, она была слепее крота – только на опушке почувствовала, что я иду следом. А я ведь всю дорогу кричала мысленно: «Вернись, Айна, вернись»! Умоляла, руки тянула, просила травы не пускать ее, сквозь забор пыталась остановить взглядом – думала, поймет, но Айна не услышала, и даже не оглянулась. Увидев меня, затрясла руками, как дерево на ветру – пришлось переместиться в подземелье и ждать там, хоть я очень боюсь безымянного. Но я точно знала, куда она придет.
Давным-давно, когда я жила свою первую жизнь, несчастные люди держали в этом тоннеле других несчастных: пленных и раненных. Их боль скопилась во тьме – так получилось безымянное: смесь страха, злобы и страданий. Люди ушли, а оно осталось. Питалось звериной болью, а когда зверей стало мало, пробавлялось болью деревьев, гнилых, вырубаемых, источенных короедами. Вволю наедалось только при пожарах. Растительной пищи не хватало, и оно научилось подманивать людей – все больше человеческих детенышей, любопытных и доверчивых. Тянулось древней темнотой к темноте в их душах, звало, завораживало, а потом – пугало. Заставляло ссориться и пожирало их злость, обиды и страхи. Если могло – убивало. И растекалось все шире – как вода в половодье. Росло под землей без смысла, без имени – единственно, чтобы существовать.
Страшно подумать, как оно усилится, добравшись до старой спящей души по имени Айна. Может быть, даже обретет подобие ума и плоти.
Аня-Айна
Вспомнив о Голосе, я уже не могла перестать думать о нем. Он сам заговорит или надо позвать? Я прислушивалась, но слышала лишь шепот шагов. Может быть, он из-за чокнутой не является? Но тут уж я ничего поделать не могла.
А коридор все тянулся. И выхода не было. Похоже, я ошиблась.
Чем дальше я шла, тем большей идиоткой себе казалась! Правильно говорят родители, что во мне детство играет. Надо же! Влезть в заброшку, чтоб узнать будущее, потому что кто-то когда-то что-то сказал, и провалиться в дыру! Ну, не дура ли? Такую еще поискать! Зато я представила, как вечером расскажу ребятам, где побывала: ха, разинут рты, и поймут, кто тут самый крутой! Мы добудем лом, раздолбаем к чертям собачьим эту дверь, спрыгнем в подземелье и хорошенько его исследуем. И бояться будем только для веселья. Это будет сенсация лета! А пока лучше скорее выбраться отсюда. Но как?
Я повернулась к дурочке. Она смотрела испуганно.
– Так, меняем план: идем обратно и вылезаем, там, где вошли, ясно?
Дурочка замотала головой, затрясла белобрысыми лохмушками.
– Не хочешь? Думаешь, надо идти дальше? Выход рядом? – Я наклонилась, чтоб быть с ней вровень и проговорила раздельно, глядя в глаза. – Рас-скажи, где ты вош-ла.
Она опять замотала головой. Ой, ну кого я спрашиваю! Наверное, ей просто понравилось ходить по коридору с фонариком.
– Ничего, ничего, – сказала я, – назад тоже со светом пойдем.
Еще треть батарейки осталась, даже больше.
Я повернула назад, и дурочка, вздохнув вместе с эхом, потащилась следом.
Мне показалось, что обратно мы шли гораздо дольше. Ну, в незнакомых местах так всегда кажется. Особенно, в экстремальных условиях.
Вдруг луч света высветил кучу камней. Рука у меня дрогнула, тени дернулись, и показалось, что из кучи кто-то лезет. Нет, конечно! Куча как лежала и лежит.
Только вот раньше тут никакой кучи не было. Откуда она взялась? Обвал мы услышали бы. Ерунда какая-то! Мне захотелось сесть на пол, закрыть глаза, а открыть уже дома. И за каким фигом я сюда полезла? Это ведь не сон, не кино и не игра – здесь все по-настоящему. В голове не помещается! И выбираться придется по-настоящему. Никто за мной не придет. А если я не смогу выбраться…
Я позвонила Ксю, но телефон под землей не брал. И геолокация, ясное дело, тоже не определялась. Самое умное – вернуться под комнату, дождаться, когда кто-нибудь придет, и позвать. А они, дураки, убегут: подумают – Голос. И не факт, что кто-то вообще придет на этой неделе. Сколько времени человек может прожить без еды? Ну, вляпалась! Бред какой-то!
Дурочка стояла впритык ко мне, беленькая и тихая, как одуванчик, и чуть заметно дрожала.
– Ничего, – прошептала я, – норм. Просто мы где-то не там свернули. Все отлично.
Мы пошли назад, и действительно, скоро я увидела другой коридор. Он отходил вбок под острым углом. Наверное, пока мы шли мимо, я смотрела в сторону, вот мы и промахнулись. Мы заспешили по правильному коридору. Надо вернуться под комнату, пока батарейка жива. Фонарик так и жрет энергию. Я хотела взять дурочку за руку, но она увильнула. Тогда я пошла, оглядываясь на каждом шагу – она не отставала, подпрыгивала сзади, как пушинка.
Вдруг коридор опять раздвоился. Что за бред?! Откуда взялась новая развилка? Или мы снова идем не туда?
Я наклонилась к дурочке.
– Ты вошла сюда с другого входа, так?
Дурочка кивнула. Похоже, она собралась зареветь. Тут я сообразила, что свечу фонариком ей прямо в лицо, как на допросе, а она даже не отворачивается – такая смирная. Я перевела луч вверх.
– Ну, вспоминай, как ты шла?
Она снова затрясла лохматой головой. Не знает. О, боже! Но ведь как-то она сюда попала!
Я похлопала ресницами, чтоб сморгнуть слезы.
Глупости, в пригородном лесу, в двух шагах от деревни, люди не пропадают. Пропадают только в байках, которые специально придумывают, чтоб пугаться.
Единственная реальная опасность, что нам грозит – обвал. Но эти тоннели стояли сотню лет, всю войну простояли, при взрывах. В старину строили прочно. Кто знает, откуда взялась куча камней. Мы крадемся, как мышки: не орем, не прыгаем – почему что-то должно обвалиться?
Так, ладно. Я вспомнила способ выходить из лабиринтов. Надо вести правой рукой по стене, и когда обойдешь весь лабиринт, то обязательно найдешь выход. Или левой рукой? Наверное, без разницы! Главное – не менять рук. А здесь даже не лабиринт – простые технические коридоры. Мне с перепугу показалось, что мы заблудились.
– Не бойся, – сказала я дурочке, – я знаю безотказный способ. Скоро мы выйдем.
И вздохнула, представив, что придется обходить каждый закоулок. Вдруг там скелеты с войны остались? И батарейка, пока мы бродим, точно сядет. Но без света – никак. Надеюсь, подземелье, все-таки, не слишком большое.
Лучшего плана у меня не было.
Даша-Дари
Безымянное почуяло страх Айны – она же была еще просто девочкой, как самый большой дуб поначалу бывает беззащитным желудем, который может съесть любой кабан или белка – и заиграло с нами. Разветвило переходы пустыми корнями. Девочка боялась. И безымянное слепо потекло на лакомый корм, как корни тянутся к теплу и влаге. А я ничем не могла помочь. Могла только быть рядом и умолять Айну проснуться.
