И за горами, и за морями такие же, как мы, люди живут. Жила-была в тридесятом царстве девушка по имени Анелька, уж такая красавица, что свататься к ней шли со всей округи: и с островов приплывали, и с гор спускались, и из самого города, бывало, приезжали, и всем Анеля от ворот поворот давала.
- Анелька, - пеняла ей матушка, - в кого ты уродилась, такая переборчивая! К царевичу аль королевичу какому в жены, что ль, ладишься? Гляди: засидишься в девках, никто тебя, перестарка, не возьмет - разве вдовец какой многодетный, аль хворый сыщется. Ох, девка, не ценишь ты своей молодости!
Отмахнулась от матушки Анелька, а сама задумалась. Думала, думала и придумала своей белокурой головушкой к ведьме пойти, на суженого погадать.
Никому Анеля о том не сказала, встала рано, нарядилась красиво и побежала в темный лес, где ведьма жила.
Думала, по ранней поре никого не встретит. Ан нет, идет навстречу по выгону с сетью на плече рыбак Петро - самый верный ее воздыхатель. Только Анелька этого самого Петро за жениха не считала: дескать, кому нужен парень, который с рассвета до заката в море пропадает, да весь рыбой пропах.
Увидел Анельку Петро – рассиялся.
- Анелюшка, милая, куда в такую рань собралась? Аль за ягодами? Ай да хозяюшка!
Ничего не ответила Анелька, носик точеный брезгливо вздернула, хотела мимо проскочить, но Петро за рукав придержал.
- Постой со мной, ненаглядная, поговори! Хочешь, про морские чудеса расскажу?
- Пусти, черт чумазый! Вишь, от твоей ручищи весь рукав в чешуе!
Вильнула алой юбкой, и побежала дальше, на Петро даже не оглянулась, а тот еще долго ей вслед смотрел.
Долго ли, коротко ли Анелька бежала, а добралась до ведьминой избушки. Кругом ели вековые стоят, мхи шаги заглушают, лишайники со стволов свисают. Лес древний, а избушка еще древнее. Вышла старуха, еще старше избушки.
- Знаю, красавица, зачем пришла! Всю правду тебе про суженого расскажу! Чем дело кончится, чем сердце успокоится…
Усадила Анельку за стол, в плошку воды плеснула, прищурилась хитро.
- Чем платить будешь?
Разжала Анелька кулачок – на ладошке золотой блестит. Рассердилась ведьма.
- На что мне в лесу твои деньги! За настоящее гадание по-другому расплачиваются. Да не трясись ты, дурашка, чай, не обижу, самую малость за работу возьму – то заберу, чего ты вовсе не ценишь.
Обрадовалась Анелька: вот здорово - и судьбу узнает, и золотой сбережет! Пусть колдунья забирает, что ей не нужно. Вот и все люди так: слышат то, что хотят услышать, а не то, что им говорят.
Открыла колдунья скляницу малую, капнула в воду каплю огненную. Капелька жучком по воде бегает, , а колдунья приговаривает:
- Смотри, девонька, хорошо смотри: сейчас увидишь суженого-ряженого, медового-сахарного, царевича-королевича.
А сама тем временем Анелькину косу расплела, кудри по плечам рассыпала, костяным гребнем чесать начала.
Смотрит Анелька в воду, смотрит, носом клюет; глазки у нее слипаются, крепко девица засыпает, видит во сне, как везет ее к расписному дворцу распрекрасный королевич на коне в яблоках.
Чешет ей ведьма волосы, а сама с каждым взмахом гребня моложе делается. Анелька же седеет на глазах, расческа целые клочья волос выдирает. Голова у бедняжки трясется, спина горбатится.
А ведьмины седые лохмы, наоборот, чернеют, кольцами завиваются; глаза янтарем загораются – чисто у змеюки какой, стан распрямляется, грудь наливается.
Глядь: стоит уже посередь избы златоглазая красавица – собой хоть куда, а рядом с ней над плошкой с водой старуха чахнет.
Усмехнулась ведьма коралловым ротиком, вставила в косы гребень с краденной молодостью, достала из сундука расшитое платье, надела, и пошла новую судьбу искать. Только ее и видели.
А Анелька в навеянной грезе, в сладких мечтах все ниже и ниже над плошкой склонялась, пока нос в воду не макнула. Тут, конечно, проснулась, с хрустом шею кое-как выпрямила, огляделась – в глазах темно, мошки какие-то мельтешат, ворожеи нет. Стала распрямляться: руки-ноги деревянные, спина не разгибается.
«Вот, - думает, - что бывает, если долго неподвижно в сырой избе сидеть».
Кое-как поднялась, до двери доковыляла, вытянула руку, чтоб открыть, а вместо белой рученьки – лапка костлявая!
Не успела Анелька испугаться как следует - раздались крики, удары, дверь с петель слетела, и ввалились в избушку мужики! Страшные, злые, с топорами, с вилами - среди них ее женихов половина, и Петро впереди – куда ж без него!
- Ведьма, - кричат – ведьма! Бей ее, жги, лихоманку! Говори, куда Анельку подевала?
- Да я и есть она, - говорит Анелька, только голосишко ее слабенький в реве мужиков, как писк чаенка в бурю: разве услышишь!
Схватили они Анельку, хотели на месте убить, да кто-то крикнул, что колдунью надо перед всей деревней сжечь, в назидание теткам, которые колдовать норовят. Понравилось это мужикам. Связали они Анельку, рот старым ведьминым фартуком заткнули, и потащили в деревню.
На околице мужики бедняжку к дереву привязали, а сами пошли все для казни готовить: кто – столб из старой мачты ладит, кто - дрова тащит, кто – народ созывает. Петро за сторожа при ведьме остался. Мужики-то, вишь ли, так злодейку казнить распалились, что про Анельку и думать забыли. А Петро Анелю сильно любил, думал у ведьмы напоследок что-нибудь про свою зазнобушку выведать.
Вот вытащил Петро изо рта у пленницы кляп, она сразу с облегчением волосы с лица сдула. А Петро, надо вам сказать, всякую Анелькину ухваточку, пусть самую малую, примечал, в душе хранил, в море милый образ вспоминал, и рыбу, из-за этого, случалось, не раз упускал.
Узнал Петро Анелин обычай волосы со лба сдувать! Пригляделся: родинка на морщинистой щеке там же, где и у Анели была. Глаза, хоть и выцветшие, но фиалковые, с надеждой прямо в душу смотрят. А как увидел на расшитом рукаве чешую, за которую от любимой недавно нагоняй получил – сразу все понял! Отняла ведьма молодость у Анелюшки!
Анелька-то над ведьминой миской, оказывается, не день и не два просидела, уж ее в селе потеряли, искать пошли, тут Петро и вспомнил, как она третьего дня к лесу шла, без корзинки. Народ сразу к ведьме и побежал.
Как понял Петро, что ведьма с Анелькой сделала, обмер, похолодел, спрашивает без дыхания, одними губами:
- Кто ты есть? Назовись!
- Петрик, миленький, Анеля я, аль не узнаешь? Заколдовала меня злая ведьма!
Сердцем понял правду Петро, но распаленным мужикам разве втолкуешь – скорее, их обоих сожгут, да потом раскаются, чем выслушают здравое слово. Достал он ножик, вмиг путы разрезал, кинул Анельку на плечо – и бегом к морю. Лодка у него на берегу стояла.
Греб так, что весла сгибались!
Был в тех местах один островок. Недобрая слава про него ходила, дескать, некогда жили там лихие люди, морские разбойники, да потом все как-то повывелись. Разное рассказывали – что змей-людоед их съел, что остров в волнах утонул, а потом, уж пустой, вынырнул. Правды никто не знал, но, на всякий случай, держались оттуда подальше. Петро в байки эти не шибко верил, считал, что разбойники сами друг дружку по жадности извели.
Вот на том острове-то, в пещере, и надумал Петро Анелю временно спрятать, пока мужики не остынут, а еще лучше – пока он не придумает, как ей молодость вернуть. Вот такая мысль в голове его засела..
Подплыли они к острову.
Стоит гора посреди моря, вся зеленью повитая, с дыркой на боку. Петро в дыру любимую на руках внес, трав и веток, какие попались, накидал, чтоб ей удобно сидеть-лежать было – старый все-таки человек, хоть и двадцати годов отроду. Оставил сухарей, баклажку с водой, какую рыбаки на случай беды с собой берут. Наказал на берег не выходить; вглубь пещеры не спускаться. И, напутствовав так, в город направился, потому что рассудил, что ведьма, скорее всего, туда подалась. Что ей, молодайке, в лесу делать! Да, опять же, среди людей спрятаться легче.
Доплыл Петро до города. Не раз он туда рыбу возил, знакомства имел. Идет, слышит: две кумушки болтают.
- Уж такая-то ворожея, - говорит одна, - сходи к ней, денег не пожалей. Все, как есть, растолкует, кто в твоих бедах виноват и что тебе делать надобно.
- А где живет она? - спрашивает другая.
- А вон – в домишке за маяком.
Подумал Петро, что в таком странном деле ловкая ворожея очень даже пригодится. Вот он и припустил со всех своих длинных ног, чтоб наперед кумушки в тот домик поспеть. А если бы он постоял подольше да послушал, а, еще лучше, расспросил бы, то узнал бы, что ловкая ворожея всего как три дня в городе объявилась, и, глядишь, понял бы, кто она есть.
А тем временем в деревне шум и гам поднялся! Мужики все для костра приготовили, за ведьмой пришли – батюшки светы! – ни узницы, ни сторожа! Одни веревки разрезанные под деревом валяются.
- Околдовала злыдня Петруху! – закричали. – Держи их, лови их!
Вот только в какую строну бежать – неясно!
Тут шел с лова один старичок – по старости лет он у берега промышлял.
- Видел я, ребятушки, Петро, - говорит. - Греб на закат, как чумной! Чего это с ним, не знаете? А что это за шум тут у вас?
Мужики старичку не ответили, на берег побежали, в лодки посигали, и давай грести скорей в закатную сторону.
Вскоре увидали проклятый остров. Боязно им туда причаливать, однако, толпа большая, перед соседом стыдно трусость показать. Высадились на берег.
Видят: трава по дороге к пещере примята. Значит, есть там кто-то.
Ну, схватили, кто - нож, кто - весло, а кто – сеть частую, пошли ведьму имать.
Как увидела Анелька страшных мужиков, ума решилась, кинулась в пещеру, в самую глубину, во тьму кромешную, в яму упала, в щель с перепугу забилась и поползла – только бы подальше от односельчан, которые ее же, Анельку, от злой ведьмы спасать пришли.
Мужики пошумели, хворосту в пещеру накидали, подожгли, полюбовались делом рук своих и поплыли довольные, восвояси – спалили-таки зловредную ведьму! Спасли деревню!
А Анелька на четвереньках, как зверь подземный, ползла, ползла. От страха у нее сил прибавились – даром, что старухой стала. Потом ход расширился, она в полный рост выпрямилась, ощупью пошла, и вдруг поняла, что руками шарить больше не надо: и без того дорогу видать. Сперва стало светло, как в звездную ночь, потом, как в месячную, потом, уж, как в полнолуние. А дальше словно солнышко встало, все засверкало, заискрилось - это она в зал вошла, где на стенах кристаллы горят, и так красиво, что ни в сказке сказать, а что касается «пером описать», так в той деревне все неграмотные были, включая Анелю.
Вдруг вылезает из-за самого большого кристалла чудище чешуйчатое. Рот – как два корыта, днищами наружу, когти по камням клацают. И смотрит это чудище на Анельку, что дите на праздничный пирог, и говорит:
- Ах, еда пришла. Славно-то как! А то у меня живот ко спине прирос!
- Не ешь меня! – просит Анелька. – Лучше пусти на лужок – я отъемся и потолще стану. А то, гляди, какая я старая – кожа да кости.
- Это ничего, - говорит ящер. – Ты годишься. Я и разбойничков едал, а они знаешь, какие жесткие да вонючие, да – ик! - проспиртованные.
Заплакала Анелька.
- Плачь, плачь, - говорит чудище, - солененькой станешь. Я солененьких, ух, как люблю! Сильнее плачь.
А Петро тем временем желтоглазой красавице свою беду изливал!
Ворожея сразу смекнула, кто к ней пожаловал. Слушала, охала, головой качала, языком цокала, а сама прикидывала, как бы ей половчее от прыткого парня с его старушкой-молодушкой избавиться.
Потом говорит:
- Это ты умно сделал, молодец, что ко мне пришел! Потому как есть у меня средство от вашей беды. Вот тебе малая скляница, в ней зелье чудесное. Как Анеля его выпьет, чары спадут, и станет она краше прежнего. Денег я с тебя не возьму, потому как душу ты мне разбередил - вот я тебе и сочувствую. Напротив, подарок тебе сделаю, волшебный: первые слова твои, с чувством сказанные, исполнятся, как по писаному!
Знала негодная, что с тех пор, как мир стоит, ни один человек еще не сумел таким подарком с пользой распорядится!
Петро на радостях не помнил, как до лодки добежал, веслами, словно крыльями замахал. Не знал простодушный, что везет он не спасение своей возлюбленной, а лютую смерть, ибо был в той склянице страшный яд.
Как доплыл до острова, как увидел черную подпалину вокруг пещеры – почернел сердцем!
В горелую пещеру вбежал, звал-окликал свою Анелюшку, да никто ему не отзывался, окромя эха. Метался туда-сюда парень по пещере, пока в ту же самую яму, куда Анелька упала, не провалился.
У него на поясе огниво висело. Оторвал он от рубахи кусок, запалил огонек. Видит: клочок алый, от Анелиной юбки, к камням пристал.
Полез Петро на карачках по узкому ходу. Светилка его скоро погасла, да уж нужды в ней не было, потому как вокруг стало светло, словно в звездную ночь, а потом – как в месячную, а потом – как в полнолуние. А тут будто и утро наступило.
Вошел Петро в сверкающую пещеру. Видит: сидит Анелюшка его ненаглядная за огромным кристаллом, прячется, а страшный ящер, чудище поганое, вонючее, беззаконное, на другом лежит, тощее пузо когтистой лапой гладит, да языком рыло облизывает.
Вынул Петро ножик свой рыбацкий, смотрит-прикидывает куда лучше чудище бить. Чешуйчатое оно, чудище-то, на манер рыбы, а с рыбами он сызмальства привык управляться.
- Ой-ей-ей! Вот свезло нынче мне, сиротинушке, – говорит чудище. – Сперва закусочка пришла, а теперь и обед пожаловал! Да еще столовый прибор с собой прихватил! Вот попирую, вот потешу брюшко свое!
Смотрит Петро: чудище хоть и тощее, а ухватистое, да когтистое; пасть, что трюмный люк на большом корабле.
«А ну, как, - думает парень, - съест оно меня? Ведь тогда Анелюшка не узнает, что спасение ее совсем рядом, в малой склянице!»
И перед тем, как на ящера идти, вынул он скляницу из-за пазухи и кинул девушке, крикнув:
- Анелька! Держи твою молодость!
Вздела Анелюшка морщинистые руки, почти поймала посудинку. Но мелькнул в воздухе чешуйчатый хвост и отбил скляницу прямо в зубастую пасть.
- Маловата баклажечка-то! – сказал ящер, перекатывая добычу по зубам. - Но уж какая есть. И на том спасибо! – И разжевал скляницу-то, только стекло хрустнуло.
Вмиг разорвало ящера на мелкие кусочки – такой страшный яд ведьма подсунула.
Подхватил Петро Анелю, понес прочь; сквозь полусвет лунной ночи, сквозь полумрак месячной, сквозь темноту звездной; в узкий темный лаз. А из ямы они, друг другу помогая, уж кое-как выбрались, на волю вышли.
Встали они на морском берегу, Петро Анелину руку сжал и горячо от всего сердца поклялся.
- Я не я буду, Анелюшка, в лепешку расшибусь, на дно морское спущусь, а тебя от ведьминых чар избавлю!
И тут сбылись его слова, как по-писаному. Перестал он быть собой. Стоял молодцем – лег рыбой, плоской, как лепешка, синей камбалой, живущей на дне морском. Слово у ведьмы было крепкое!
Испугалась Анелька, но как увидела, что рыба на воздухе бьется-задыхается, жабрами хлопает, отволокла ее за хвост в воду. Рыба из Петро получилась что надо: огромная, тяжелая, но благо тащить недалеко было.
Поплыл Петро в глубину, на дно морское, как сам себе пожелал, а Анеля на камень у воды села, плачет. Слезы по морщинам на щеках текут, на камень капают, по складкам на камне текут – вот-вот сольется с камнем девушка Анеля.
- Анелька, - пеняла ей матушка, - в кого ты уродилась, такая переборчивая! К царевичу аль королевичу какому в жены, что ль, ладишься? Гляди: засидишься в девках, никто тебя, перестарка, не возьмет - разве вдовец какой многодетный, аль хворый сыщется. Ох, девка, не ценишь ты своей молодости!
Отмахнулась от матушки Анелька, а сама задумалась. Думала, думала и придумала своей белокурой головушкой к ведьме пойти, на суженого погадать.
Никому Анеля о том не сказала, встала рано, нарядилась красиво и побежала в темный лес, где ведьма жила.
Думала, по ранней поре никого не встретит. Ан нет, идет навстречу по выгону с сетью на плече рыбак Петро - самый верный ее воздыхатель. Только Анелька этого самого Петро за жениха не считала: дескать, кому нужен парень, который с рассвета до заката в море пропадает, да весь рыбой пропах.
Увидел Анельку Петро – рассиялся.
- Анелюшка, милая, куда в такую рань собралась? Аль за ягодами? Ай да хозяюшка!
Ничего не ответила Анелька, носик точеный брезгливо вздернула, хотела мимо проскочить, но Петро за рукав придержал.
- Постой со мной, ненаглядная, поговори! Хочешь, про морские чудеса расскажу?
- Пусти, черт чумазый! Вишь, от твоей ручищи весь рукав в чешуе!
Вильнула алой юбкой, и побежала дальше, на Петро даже не оглянулась, а тот еще долго ей вслед смотрел.
Долго ли, коротко ли Анелька бежала, а добралась до ведьминой избушки. Кругом ели вековые стоят, мхи шаги заглушают, лишайники со стволов свисают. Лес древний, а избушка еще древнее. Вышла старуха, еще старше избушки.
- Знаю, красавица, зачем пришла! Всю правду тебе про суженого расскажу! Чем дело кончится, чем сердце успокоится…
Усадила Анельку за стол, в плошку воды плеснула, прищурилась хитро.
- Чем платить будешь?
Разжала Анелька кулачок – на ладошке золотой блестит. Рассердилась ведьма.
- На что мне в лесу твои деньги! За настоящее гадание по-другому расплачиваются. Да не трясись ты, дурашка, чай, не обижу, самую малость за работу возьму – то заберу, чего ты вовсе не ценишь.
Обрадовалась Анелька: вот здорово - и судьбу узнает, и золотой сбережет! Пусть колдунья забирает, что ей не нужно. Вот и все люди так: слышат то, что хотят услышать, а не то, что им говорят.
Открыла колдунья скляницу малую, капнула в воду каплю огненную. Капелька жучком по воде бегает, , а колдунья приговаривает:
- Смотри, девонька, хорошо смотри: сейчас увидишь суженого-ряженого, медового-сахарного, царевича-королевича.
А сама тем временем Анелькину косу расплела, кудри по плечам рассыпала, костяным гребнем чесать начала.
Смотрит Анелька в воду, смотрит, носом клюет; глазки у нее слипаются, крепко девица засыпает, видит во сне, как везет ее к расписному дворцу распрекрасный королевич на коне в яблоках.
Чешет ей ведьма волосы, а сама с каждым взмахом гребня моложе делается. Анелька же седеет на глазах, расческа целые клочья волос выдирает. Голова у бедняжки трясется, спина горбатится.
А ведьмины седые лохмы, наоборот, чернеют, кольцами завиваются; глаза янтарем загораются – чисто у змеюки какой, стан распрямляется, грудь наливается.
Глядь: стоит уже посередь избы златоглазая красавица – собой хоть куда, а рядом с ней над плошкой с водой старуха чахнет.
Усмехнулась ведьма коралловым ротиком, вставила в косы гребень с краденной молодостью, достала из сундука расшитое платье, надела, и пошла новую судьбу искать. Только ее и видели.
А Анелька в навеянной грезе, в сладких мечтах все ниже и ниже над плошкой склонялась, пока нос в воду не макнула. Тут, конечно, проснулась, с хрустом шею кое-как выпрямила, огляделась – в глазах темно, мошки какие-то мельтешат, ворожеи нет. Стала распрямляться: руки-ноги деревянные, спина не разгибается.
«Вот, - думает, - что бывает, если долго неподвижно в сырой избе сидеть».
Кое-как поднялась, до двери доковыляла, вытянула руку, чтоб открыть, а вместо белой рученьки – лапка костлявая!
Не успела Анелька испугаться как следует - раздались крики, удары, дверь с петель слетела, и ввалились в избушку мужики! Страшные, злые, с топорами, с вилами - среди них ее женихов половина, и Петро впереди – куда ж без него!
- Ведьма, - кричат – ведьма! Бей ее, жги, лихоманку! Говори, куда Анельку подевала?
- Да я и есть она, - говорит Анелька, только голосишко ее слабенький в реве мужиков, как писк чаенка в бурю: разве услышишь!
Схватили они Анельку, хотели на месте убить, да кто-то крикнул, что колдунью надо перед всей деревней сжечь, в назидание теткам, которые колдовать норовят. Понравилось это мужикам. Связали они Анельку, рот старым ведьминым фартуком заткнули, и потащили в деревню.
На околице мужики бедняжку к дереву привязали, а сами пошли все для казни готовить: кто – столб из старой мачты ладит, кто - дрова тащит, кто – народ созывает. Петро за сторожа при ведьме остался. Мужики-то, вишь ли, так злодейку казнить распалились, что про Анельку и думать забыли. А Петро Анелю сильно любил, думал у ведьмы напоследок что-нибудь про свою зазнобушку выведать.
Вот вытащил Петро изо рта у пленницы кляп, она сразу с облегчением волосы с лица сдула. А Петро, надо вам сказать, всякую Анелькину ухваточку, пусть самую малую, примечал, в душе хранил, в море милый образ вспоминал, и рыбу, из-за этого, случалось, не раз упускал.
Узнал Петро Анелин обычай волосы со лба сдувать! Пригляделся: родинка на морщинистой щеке там же, где и у Анели была. Глаза, хоть и выцветшие, но фиалковые, с надеждой прямо в душу смотрят. А как увидел на расшитом рукаве чешую, за которую от любимой недавно нагоняй получил – сразу все понял! Отняла ведьма молодость у Анелюшки!
Анелька-то над ведьминой миской, оказывается, не день и не два просидела, уж ее в селе потеряли, искать пошли, тут Петро и вспомнил, как она третьего дня к лесу шла, без корзинки. Народ сразу к ведьме и побежал.
Как понял Петро, что ведьма с Анелькой сделала, обмер, похолодел, спрашивает без дыхания, одними губами:
- Кто ты есть? Назовись!
- Петрик, миленький, Анеля я, аль не узнаешь? Заколдовала меня злая ведьма!
Сердцем понял правду Петро, но распаленным мужикам разве втолкуешь – скорее, их обоих сожгут, да потом раскаются, чем выслушают здравое слово. Достал он ножик, вмиг путы разрезал, кинул Анельку на плечо – и бегом к морю. Лодка у него на берегу стояла.
Греб так, что весла сгибались!
Был в тех местах один островок. Недобрая слава про него ходила, дескать, некогда жили там лихие люди, морские разбойники, да потом все как-то повывелись. Разное рассказывали – что змей-людоед их съел, что остров в волнах утонул, а потом, уж пустой, вынырнул. Правды никто не знал, но, на всякий случай, держались оттуда подальше. Петро в байки эти не шибко верил, считал, что разбойники сами друг дружку по жадности извели.
Вот на том острове-то, в пещере, и надумал Петро Анелю временно спрятать, пока мужики не остынут, а еще лучше – пока он не придумает, как ей молодость вернуть. Вот такая мысль в голове его засела..
Подплыли они к острову.
Стоит гора посреди моря, вся зеленью повитая, с дыркой на боку. Петро в дыру любимую на руках внес, трав и веток, какие попались, накидал, чтоб ей удобно сидеть-лежать было – старый все-таки человек, хоть и двадцати годов отроду. Оставил сухарей, баклажку с водой, какую рыбаки на случай беды с собой берут. Наказал на берег не выходить; вглубь пещеры не спускаться. И, напутствовав так, в город направился, потому что рассудил, что ведьма, скорее всего, туда подалась. Что ей, молодайке, в лесу делать! Да, опять же, среди людей спрятаться легче.
Доплыл Петро до города. Не раз он туда рыбу возил, знакомства имел. Идет, слышит: две кумушки болтают.
- Уж такая-то ворожея, - говорит одна, - сходи к ней, денег не пожалей. Все, как есть, растолкует, кто в твоих бедах виноват и что тебе делать надобно.
- А где живет она? - спрашивает другая.
- А вон – в домишке за маяком.
Подумал Петро, что в таком странном деле ловкая ворожея очень даже пригодится. Вот он и припустил со всех своих длинных ног, чтоб наперед кумушки в тот домик поспеть. А если бы он постоял подольше да послушал, а, еще лучше, расспросил бы, то узнал бы, что ловкая ворожея всего как три дня в городе объявилась, и, глядишь, понял бы, кто она есть.
А тем временем в деревне шум и гам поднялся! Мужики все для костра приготовили, за ведьмой пришли – батюшки светы! – ни узницы, ни сторожа! Одни веревки разрезанные под деревом валяются.
- Околдовала злыдня Петруху! – закричали. – Держи их, лови их!
Вот только в какую строну бежать – неясно!
Тут шел с лова один старичок – по старости лет он у берега промышлял.
- Видел я, ребятушки, Петро, - говорит. - Греб на закат, как чумной! Чего это с ним, не знаете? А что это за шум тут у вас?
Мужики старичку не ответили, на берег побежали, в лодки посигали, и давай грести скорей в закатную сторону.
Вскоре увидали проклятый остров. Боязно им туда причаливать, однако, толпа большая, перед соседом стыдно трусость показать. Высадились на берег.
Видят: трава по дороге к пещере примята. Значит, есть там кто-то.
Ну, схватили, кто - нож, кто - весло, а кто – сеть частую, пошли ведьму имать.
Как увидела Анелька страшных мужиков, ума решилась, кинулась в пещеру, в самую глубину, во тьму кромешную, в яму упала, в щель с перепугу забилась и поползла – только бы подальше от односельчан, которые ее же, Анельку, от злой ведьмы спасать пришли.
Мужики пошумели, хворосту в пещеру накидали, подожгли, полюбовались делом рук своих и поплыли довольные, восвояси – спалили-таки зловредную ведьму! Спасли деревню!
А Анелька на четвереньках, как зверь подземный, ползла, ползла. От страха у нее сил прибавились – даром, что старухой стала. Потом ход расширился, она в полный рост выпрямилась, ощупью пошла, и вдруг поняла, что руками шарить больше не надо: и без того дорогу видать. Сперва стало светло, как в звездную ночь, потом, как в месячную, потом, уж, как в полнолуние. А дальше словно солнышко встало, все засверкало, заискрилось - это она в зал вошла, где на стенах кристаллы горят, и так красиво, что ни в сказке сказать, а что касается «пером описать», так в той деревне все неграмотные были, включая Анелю.
Вдруг вылезает из-за самого большого кристалла чудище чешуйчатое. Рот – как два корыта, днищами наружу, когти по камням клацают. И смотрит это чудище на Анельку, что дите на праздничный пирог, и говорит:
- Ах, еда пришла. Славно-то как! А то у меня живот ко спине прирос!
- Не ешь меня! – просит Анелька. – Лучше пусти на лужок – я отъемся и потолще стану. А то, гляди, какая я старая – кожа да кости.
- Это ничего, - говорит ящер. – Ты годишься. Я и разбойничков едал, а они знаешь, какие жесткие да вонючие, да – ик! - проспиртованные.
Заплакала Анелька.
- Плачь, плачь, - говорит чудище, - солененькой станешь. Я солененьких, ух, как люблю! Сильнее плачь.
А Петро тем временем желтоглазой красавице свою беду изливал!
Ворожея сразу смекнула, кто к ней пожаловал. Слушала, охала, головой качала, языком цокала, а сама прикидывала, как бы ей половчее от прыткого парня с его старушкой-молодушкой избавиться.
Потом говорит:
- Это ты умно сделал, молодец, что ко мне пришел! Потому как есть у меня средство от вашей беды. Вот тебе малая скляница, в ней зелье чудесное. Как Анеля его выпьет, чары спадут, и станет она краше прежнего. Денег я с тебя не возьму, потому как душу ты мне разбередил - вот я тебе и сочувствую. Напротив, подарок тебе сделаю, волшебный: первые слова твои, с чувством сказанные, исполнятся, как по писаному!
Знала негодная, что с тех пор, как мир стоит, ни один человек еще не сумел таким подарком с пользой распорядится!
Петро на радостях не помнил, как до лодки добежал, веслами, словно крыльями замахал. Не знал простодушный, что везет он не спасение своей возлюбленной, а лютую смерть, ибо был в той склянице страшный яд.
Как доплыл до острова, как увидел черную подпалину вокруг пещеры – почернел сердцем!
В горелую пещеру вбежал, звал-окликал свою Анелюшку, да никто ему не отзывался, окромя эха. Метался туда-сюда парень по пещере, пока в ту же самую яму, куда Анелька упала, не провалился.
У него на поясе огниво висело. Оторвал он от рубахи кусок, запалил огонек. Видит: клочок алый, от Анелиной юбки, к камням пристал.
Полез Петро на карачках по узкому ходу. Светилка его скоро погасла, да уж нужды в ней не было, потому как вокруг стало светло, словно в звездную ночь, а потом – как в месячную, а потом – как в полнолуние. А тут будто и утро наступило.
Вошел Петро в сверкающую пещеру. Видит: сидит Анелюшка его ненаглядная за огромным кристаллом, прячется, а страшный ящер, чудище поганое, вонючее, беззаконное, на другом лежит, тощее пузо когтистой лапой гладит, да языком рыло облизывает.
Вынул Петро ножик свой рыбацкий, смотрит-прикидывает куда лучше чудище бить. Чешуйчатое оно, чудище-то, на манер рыбы, а с рыбами он сызмальства привык управляться.
- Ой-ей-ей! Вот свезло нынче мне, сиротинушке, – говорит чудище. – Сперва закусочка пришла, а теперь и обед пожаловал! Да еще столовый прибор с собой прихватил! Вот попирую, вот потешу брюшко свое!
Смотрит Петро: чудище хоть и тощее, а ухватистое, да когтистое; пасть, что трюмный люк на большом корабле.
«А ну, как, - думает парень, - съест оно меня? Ведь тогда Анелюшка не узнает, что спасение ее совсем рядом, в малой склянице!»
И перед тем, как на ящера идти, вынул он скляницу из-за пазухи и кинул девушке, крикнув:
- Анелька! Держи твою молодость!
Вздела Анелюшка морщинистые руки, почти поймала посудинку. Но мелькнул в воздухе чешуйчатый хвост и отбил скляницу прямо в зубастую пасть.
- Маловата баклажечка-то! – сказал ящер, перекатывая добычу по зубам. - Но уж какая есть. И на том спасибо! – И разжевал скляницу-то, только стекло хрустнуло.
Вмиг разорвало ящера на мелкие кусочки – такой страшный яд ведьма подсунула.
Подхватил Петро Анелю, понес прочь; сквозь полусвет лунной ночи, сквозь полумрак месячной, сквозь темноту звездной; в узкий темный лаз. А из ямы они, друг другу помогая, уж кое-как выбрались, на волю вышли.
Встали они на морском берегу, Петро Анелину руку сжал и горячо от всего сердца поклялся.
- Я не я буду, Анелюшка, в лепешку расшибусь, на дно морское спущусь, а тебя от ведьминых чар избавлю!
И тут сбылись его слова, как по-писаному. Перестал он быть собой. Стоял молодцем – лег рыбой, плоской, как лепешка, синей камбалой, живущей на дне морском. Слово у ведьмы было крепкое!
Испугалась Анелька, но как увидела, что рыба на воздухе бьется-задыхается, жабрами хлопает, отволокла ее за хвост в воду. Рыба из Петро получилась что надо: огромная, тяжелая, но благо тащить недалеко было.
Поплыл Петро в глубину, на дно морское, как сам себе пожелал, а Анеля на камень у воды села, плачет. Слезы по морщинам на щеках текут, на камень капают, по складкам на камне текут – вот-вот сольется с камнем девушка Анеля.
