По сути дела, планета СК-у112, в просторечии «Скука» - это гигантская капля жидкого водорода, висящая в пустоте. Наша станция плавает близко к поверхности. Где-то в глубине имеется твердое ядро, но нам до него нет дела. Мы изучаем океан.
У Скуки могучее и неровное излучение, напрочь вышибающее электронику. Поэтому, вместо того, чтоб окружать приборы хитроумными защитами, дублировать и троировать их, какому-то умнику пришло в голову просто послать на СК- у112 людей. Считается, что год пребывания на станции, экранированной от излучения, особого вреда здоровью не нанесет.
И вот я оказался на Скуке, выполняющим работу, с которой автомат справился бы лучше. Данные измерений, чтоб они ненароком не стерлись, полагалось заносить в бумажную тетрадь, настолько абсурдного музейного вида, что это как-то примиряло с нелепостью процесса!
Честно говоря, я полетел на Скуку писать музыку. Думал, что жизнь на краю Вселенной, одиночество – лучшие условия для создания Magnum opus.
Как бы не так! Запертый в герметичной коробке с горластыми жизнерадостными практикантами и стажерами, поставившими своей целью превратить каждый день в праздник, я только раздражался и чувствовал себя ворчливым стариканом.
Я поселился отдельно от всех, в «аппендиксе» станции, и в свободное время слушал великую музыку. А свободного времени было достаточно. Уже начинали звучать в душе темы будущего произведения
Жизнь как-то налаживалась, может, пара месяцев – и вдохновение снизойдет на меня!
Страшно раздражала инспекторша, тощая лысая дылда, которая дважды в сутки вваливалась с дозиметром и еще какими-то «метрами» и проверяла, насколько моя тушка находится в безопасности. Если бывают антимузы, то это она. Когда она входила, я старался отвернуться: притворялся спящим или захваченным творчеством, и потом еще долго не мог вернуться к работе.
Однажды во сне я ухватил за хвост главную музыкальную тему, и та распустилась божественными цветами среди звезд и галактик. Схватив карандаш, я принялся прямо поперек граф в толстой книге записывать ноты, потому что никак не мог в темноте найти и включить конвертер. Свет почему-то не зажигался. Что-то хрустело, скрипело и выло, звуки дивно ложились на тему. Мне оставалось только записывать.
Тут дверь отъехала вбок и в красном свете аварийного освещения возникла моя антимуза. Я едва успел одеялом прикрыться.
- Дождь! – вопила она. – Дождь! Надо спасаться!
Чего-то они там перебрали в кают-компании, или у бедняжки случился космический психоз – вот что я подумал первым делом, после того, как мысленно крепко выругался.
Оказалось, все не так.
В Центре до нашей лаборатории никому особенно не было дела, астрономическую обстановку не мониторили, бортовой же астроном увлекся написанием сценариев для капустников. В общем, неожиданно (ага, неожиданно: вообразите себе этих бездельников) многочисленные луны Скуки выстроились в парад, сгрудились с одного бока планеты, и начался гигантский, даже не прилив, а перенос массы. Жидкий водород из океана Скуки дождем полился на ближайшую луну.
Под напором океана наша станция треснула, персонал успел погрузиться в спасательные капсулы и улететь на орбиту. Про меня забыли все, кроме верной долгу инспекторши.
С драгоценной тетрадью подмышкой, я бросился в спасательный модуль, где с облегчением наконец прикрыл наготу скафандром. Мы погрузились в капсулу и вскоре в облаке капель водородного дождя стали падать на ужасающе близкий багровый лик луны.
Время было упущено. Луна валилась на нас. Ее бок в адском освещении напоминал занесенный огромный молот. Моя спасительница врубила двигатель на полную: больше от нас ничего не зависело. Кто перетянет: мощность двигателя или гравитация луны-переростка?
Инспекторша повернулась ко мне:
- Если мы сейчас погибнем, я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас. Я полюбила вас сразу, как увидела. Я люблю вашу музыку. Чтобы чаще видеть вас, я стала инспектором по безопасности. Ведь на эту должность никто не идет.
Через два стекла наших шлемов я видел серые глаза с тем рисунком радужки, который зовется «мраморным», изящный изгиб шеи, череп идеальной формы, маленький полуоткрытый рот. Какая чистота, какая самоотверженность в выражении лица! Где я был раньше?! Как мог не замечать этого совершенства?!
Я потянулся к ее губам, раздался звук, словно мы чокнулись бокалами или столкнулись стеклянными лбами, и мы засмеялись, снижая пафос минуты.
Тут двигатель прорвал невидимую преграду, ускорение вдавило нас в кресла, и капсула понеслась, чтоб занять свое место в созвездии других спасательных капсул, ждущих корабля.
Очень глупо было спрашивать у девушки имя, которое я за полгода так и не удосужился узнать. Она поняла это.
- Меня зовут Лианна, - сказала моя муза и склонилась над пультом , занятая маневрированием.
Симфония гремела у меня в ушах – великая песнь любви перед равнодушием времени и космоса. Не было нужды записывать – я и так знал, что не забуду ее.
У Скуки могучее и неровное излучение, напрочь вышибающее электронику. Поэтому, вместо того, чтоб окружать приборы хитроумными защитами, дублировать и троировать их, какому-то умнику пришло в голову просто послать на СК- у112 людей. Считается, что год пребывания на станции, экранированной от излучения, особого вреда здоровью не нанесет.
И вот я оказался на Скуке, выполняющим работу, с которой автомат справился бы лучше. Данные измерений, чтоб они ненароком не стерлись, полагалось заносить в бумажную тетрадь, настолько абсурдного музейного вида, что это как-то примиряло с нелепостью процесса!
Честно говоря, я полетел на Скуку писать музыку. Думал, что жизнь на краю Вселенной, одиночество – лучшие условия для создания Magnum opus.
Как бы не так! Запертый в герметичной коробке с горластыми жизнерадостными практикантами и стажерами, поставившими своей целью превратить каждый день в праздник, я только раздражался и чувствовал себя ворчливым стариканом.
Я поселился отдельно от всех, в «аппендиксе» станции, и в свободное время слушал великую музыку. А свободного времени было достаточно. Уже начинали звучать в душе темы будущего произведения
Жизнь как-то налаживалась, может, пара месяцев – и вдохновение снизойдет на меня!
Страшно раздражала инспекторша, тощая лысая дылда, которая дважды в сутки вваливалась с дозиметром и еще какими-то «метрами» и проверяла, насколько моя тушка находится в безопасности. Если бывают антимузы, то это она. Когда она входила, я старался отвернуться: притворялся спящим или захваченным творчеством, и потом еще долго не мог вернуться к работе.
Однажды во сне я ухватил за хвост главную музыкальную тему, и та распустилась божественными цветами среди звезд и галактик. Схватив карандаш, я принялся прямо поперек граф в толстой книге записывать ноты, потому что никак не мог в темноте найти и включить конвертер. Свет почему-то не зажигался. Что-то хрустело, скрипело и выло, звуки дивно ложились на тему. Мне оставалось только записывать.
Тут дверь отъехала вбок и в красном свете аварийного освещения возникла моя антимуза. Я едва успел одеялом прикрыться.
- Дождь! – вопила она. – Дождь! Надо спасаться!
Чего-то они там перебрали в кают-компании, или у бедняжки случился космический психоз – вот что я подумал первым делом, после того, как мысленно крепко выругался.
Оказалось, все не так.
В Центре до нашей лаборатории никому особенно не было дела, астрономическую обстановку не мониторили, бортовой же астроном увлекся написанием сценариев для капустников. В общем, неожиданно (ага, неожиданно: вообразите себе этих бездельников) многочисленные луны Скуки выстроились в парад, сгрудились с одного бока планеты, и начался гигантский, даже не прилив, а перенос массы. Жидкий водород из океана Скуки дождем полился на ближайшую луну.
Под напором океана наша станция треснула, персонал успел погрузиться в спасательные капсулы и улететь на орбиту. Про меня забыли все, кроме верной долгу инспекторши.
С драгоценной тетрадью подмышкой, я бросился в спасательный модуль, где с облегчением наконец прикрыл наготу скафандром. Мы погрузились в капсулу и вскоре в облаке капель водородного дождя стали падать на ужасающе близкий багровый лик луны.
Время было упущено. Луна валилась на нас. Ее бок в адском освещении напоминал занесенный огромный молот. Моя спасительница врубила двигатель на полную: больше от нас ничего не зависело. Кто перетянет: мощность двигателя или гравитация луны-переростка?
Инспекторша повернулась ко мне:
- Если мы сейчас погибнем, я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас. Я полюбила вас сразу, как увидела. Я люблю вашу музыку. Чтобы чаще видеть вас, я стала инспектором по безопасности. Ведь на эту должность никто не идет.
Через два стекла наших шлемов я видел серые глаза с тем рисунком радужки, который зовется «мраморным», изящный изгиб шеи, череп идеальной формы, маленький полуоткрытый рот. Какая чистота, какая самоотверженность в выражении лица! Где я был раньше?! Как мог не замечать этого совершенства?!
Я потянулся к ее губам, раздался звук, словно мы чокнулись бокалами или столкнулись стеклянными лбами, и мы засмеялись, снижая пафос минуты.
Тут двигатель прорвал невидимую преграду, ускорение вдавило нас в кресла, и капсула понеслась, чтоб занять свое место в созвездии других спасательных капсул, ждущих корабля.
Очень глупо было спрашивать у девушки имя, которое я за полгода так и не удосужился узнать. Она поняла это.
- Меня зовут Лианна, - сказала моя муза и склонилась над пультом , занятая маневрированием.
Симфония гремела у меня в ушах – великая песнь любви перед равнодушием времени и космоса. Не было нужды записывать – я и так знал, что не забуду ее.
