«Убей барона!» – приказала она. Хоть здоровяк лучше всего умел подчиняться приказам и убивать, он заколебался, но Яри подавила сопротивление в зародыше. После гибели Ясика она не узнавала себя - ее несло как пушинку, подхваченную ураганом, и сила урагана стала ее силой. Может быть, так повлияло пребывание в теле обученного, не знающего сомнений, убийцы.
Барон сидел во главе стола, сплошь уставленного дорогой посудой и снедью. По правую руку возвышался одноглазый жилистый громила, с лицом, исковерканным жутким шрамом. Слева сидела девушка, однолеток Яры. В белом, точно сугроб в ледяных кружевах, платье, в драгоценных ожерельях, в жемчужных понизях по сторонам очень бледного, нежного и очень грустного лица.
Пару вздохов Яра не могла отвести от нее очарованного взгляда.
Остальные сотрапезники – приближенные барона, заволновались, едва здоровяк вошел.
Он шел, как мертвец, поднятый из могилы черным колдовством, тяжко и мерно ступая, с окровавленной алебардой наперевес.
- Что? – недовольно спросил барон. Великан справа от него остался неподвижен, однако весь подобрался, как рысь перед прыжком. Белоснежная красавица прижала пальчики к губам. Глаза ее сделались огромными.
«Когда барон умрет, я стану ею», - решила Яра.
Опрокидывая скамьи, едоки повскакали, но здоровяк мимоходом откинул их алебардой, действуя лезвием, как смерть – косой. Люди с другой стороны стола, полезли, давя блюда, выставив ножи, которым только что резали мясо.
«Не отвлекайся! Убей барона!» - потребовала Яри. Она видела перед собой только перекошенное, бессмысленное, красное жирное баронское лицо.
«Убей его!»
Отмахнувшись от баронских приспешников, делающих вид, что нападают, воин, ведомый волей Яри, дошел, наконец, до барона. Великан позорно отступил назад. Здоровяк поднял алебарду, чтобы опустить ее на голову человека, обрекшего на смерть народ Яри.
И тут, великан, почти не шевельнувшись, воткнул в живот здоровяка огромный нож и провел снизу вверх до нагрудных пластин.
Тот зашатался, захрипел.
«Убей!» - вне себя завизжала Яри. Здоровяк из последних сил поднял секиру выше, но его хватило лишь на то, чтоб шагнуть вперед, упасть, сползти, цепляясь за парчовый баронский камзол, за жирную руку в перстнях и скатиться под стол, заливая все кровью.
- Уберите его, кто там целый! - дернул головой барон. – Благодарю, мой верный Губер. С тобой я в безопасности, как орел в небесах.
«Как бы не так! – злорадно подумала Яри, успевшая перебраться в тело барона. – «Орел в небесах»! Сейчас ты у меня полетаешь!»
Она приказала барону подняться на высокую замковую башню и броситься вниз, забыв в горячке, что вместе с ним наверняка погибнет и сама. Но барон был не из тех, кто подчиняется чужим приказам – он привык командовать сам. Управлять им оказалось не легче, чем каменным конем (был в родном лесу такой камень в форме лошадиного тела, по поверью, помогающий женщинам понести). Барон просто не замечал приказов Яри. Она билась в нем, как муха в крынке.
Яри попыталась успокоиться. Она отчетливо представила, как рука барона медленно вытягивает из поросячьей ноги нож за драгоценную рукоять, медленно подносит к горлу и режет, как только что резала свинину.
И рука барона взяла нож, вытянула на длину лезвия, подняла и… бросила на тарелку.
- Тьфу, Губерт, - сказал он. – Пора на охоту. Томно мне. Дурь какая-то в башку лезет. Никак, болотное колдовство! И мертвяк этот с секирой неспроста ввалился. Поехали, покончим с ними. Эй! – крикнул он приспешникам, - Живой кто остался? Собирайтесь!
«Поднимись на башню! – отчетливо думала Яри. – Посмотри: приближается болотное войско!». И вообразила тысячное войско на конях с флагами, какого у ее маленького мирного народа сроду не было, и быть не могло.
- Взглянуть разве с башни, не едет ли кто? – сказал барон, и тут же потер рукой лоб. – Фу, что это я, опять морок!
Тут он заметил, что пальцы его перемазаны то ли кровью, то ли соусом, и повернулся к печальной красавице.
- Струхнула, дурочка? – и вытер руку об ее белоснежный рукав, задев пальчики. Яри мигом перелетела в девушку, сама не поняв, зачем.
Но в следующий миг поняла. По ее приказу ручка красавицы сдернула с груди барона драгоценную подвеску в виде овальной коробочки с портретом на крышке. С золотой цепью в два пальца толщиной ей бы не справиться, а вот портрет в рамке из камешков-искорок, болтающийся на ней, поддался легко.
«На башню!» - приказала Яри послушной красавице, надеясь, что та знает входы-выходы в замке.
Та метнулась к гобелену с изображением башни.
Яри мысленно застонала.
Но за гобеленом оказалась узкий проем с винтовой лестницей. Часто-часто стуча вышитыми башмачками, красавица побежала наверх.
- Стой, дура! Отдай ладанку, - заорал барон, бросаясь в погоню. Чем-то вещица была дорога барону. «Хоть бы посмотреть, кто там нарисован! – думала Яри. - Как верно я рассчитала!»
Яри слышала, как шуршат о стены парчовые рукава барона, лезущего по узкому проходу следом за красавицей. Кто она ему? Жена, наверное!
Следом протискивался еще кто-то, конечно, верный Губерт. Но тому совсем тяжко приходилось в узкой норке.
Восторг, охвативший баронессу, передался Яри! Наконец-то бедняжка смогла досадить мужу! Отомстить тирану за все издевательства и унижения! Устремления Яри и ее прекрасной хозяюшки совпадали.
Белым перышком красавица взлетела на верхнюю площадку башни. Она хотела вскочить на зубец, что бы броситься вниз, едва постылый приблизится, но Яри не пустила ее. Не хотела она злой судьбы для печальной девочки.
Баронесса остановилась подле зубца. Рядом пол обрывался в пустоту. Замок был построен сурово, без нежностей. Голова барона высунулась из дыры в полу. Вскоре он вылез весь и подскочил к жене.
- Ах ты, мерзкая… - из-за сбившегося дыхания он не мог ни как следует выругаться, ни замахнуться, но схватил девушку за руку.
- Лови! – крикнула Яри, ручкой баронессы подбрасывая медальон в воздух. Он блеснул, как рыбка, падая в пустоту на расстоянии наклона. Тут Яри перебросилась в баронову тушу и вкрадчиво прошептала: «Ты поймаешь! Баба не возьмет над тобой верх. Она же не умеет бросать!»
Барон, усмехаясь, вытянул руку, наклонился и тут (ах, как расхохоталась Яри) маленькая ножка в мягком башмачке сильно пнула баронский зад!
Яри в теле барона летела вниз, в кошеную траву с маргаритками, и знала, что ее, как Ясика, ждет окончательный конец. Это правильно – ведь она не сумела сберечь малыша.
Удара она не почувствовала.
Спустя бесконечность, нечто щекочущее, нежное и бессловесное пронизало ее. Трава. Яри столько раз меняла тела, что сделалась очень чуткой и, покинув тело барона, сумела войти в растения, стала переходить от травинки к травинке по корням, сплетающимся под землей в единую сеть, и стала лугом.
Трава не думала, просто жила.
Яри казалось, что она лежит, раскинувшись на земле, глядя в синее небо. Где-то далеко, по обочине луга, тянулась кавалькада, уходя прочь из этих мест.
Пока опасность отступила.
Она так устала. Будет лежать на холме и смотреть в небо. Солнышко ее согреет, дождик польет. Овцы придут пощипать ее. Нескоро, когда она отдохнет, может быть, перейдет жить в овцу, или в собаку, или в пастушка. Но пока будет лежать, безмятежно раскинувшись.
Яри ощущала родные места: лес, с трех сторон защищенный болотами - только с опушки можно войти в него.
И тут Яри почувствовала, что движется, медленно ползет от травинки к травинки в сторону леса. «Растянусь вдоль опушки, - в сладостной полудреме грезила она, - и никто, никто не сможет войти к нам незваным».
