Погожим вечером в конце апреля двое подмастерьев-резчиков сидели на ступеньках у двери мастерской и корпели каждый над своей работой. Они вышли на улицу, следуя за уходящим светом. Белые ночи еще не наступили, но вечера уже стояли долгие и задумчивые.
Тот, что постарше и поплотней, с черными, обстриженными в скобку волосами, звался Юргеном. Он мечтал со временем обзавестись собственной мастерской, построить хороший дом, жениться и вообще стать достойным горожанином.
Второй, с рыжими волосами, стянутыми в хвост, и веснушками на крупном носу, носил имя Ральф. Он мечтал вырезать на алтаре райское древо, с тысячью листьев и цветов, населенное тварями земными и небесными, и чтобы казалось, что листья шелестят, птицы поют и ангелы благословляют молящихся.
Молодым людям недолго оставалось ходить в подмастерьях. Уже в мае они должны были представить на суд гильдии свои шедевры – резные шкатулки, над которыми сейчас работали - и получить звание мастера.
Юрген был помолвлен с Мартой, дочерью владельца мясной лавки, в высшей степени порядочной и благонравной девицей.
Ральф же… Ах, непрактичный мечтатель Ральф вздыхал по бургомистровой дочке Анеле. Анеля целиком и полностью отвечала местным канонам красоты, то есть была изящной голубоглазой блондинкой, но помимо этого, было в ней что-то, западающее в душу. Так трогают сердца крохотный котенок, птенец-слеток, полураскрытый бутон розы, аромат цветов, принесенный ветром, или случайно услышанный и совпавший с настроением обрывок мелодии. По крайней мере, так казалось влюбленному Ральфу.
Анеля, как говорится, сделала хорошую партию. Отец просватал ее за своего друга, владельца кирпичного завода, самого богатого в городе человека. Свадьбу должны были играть осенью.
Разумеется, жениться на Анеле или даже просто понравиться ей для Ральфа было так же невозможно, как сделаться турецким султаном или, скажем, достать месяц, чья улыбка освещала молодых людей на пороге жизни, занятых тем, чем заняты все молодые люди в этом мире – а именно: устройством своей судьбы.
- Хорош глаза портить, - сказал Юрген, и, вытянув руку, полюбовался почти готовой шкатулкой. Оставалось кое-где отполировать, вклеить в узор слоновую кость, и можно представлять работу на строгий суд.
- Да, при таком свете вещь запорешь и не заметишь, - согласился Ральф, срезая с основания деревянного лепестка розы стружку тоньше, чем пленочка на луковице. Он подул на крышку шкатулки, очищая ее от древесной пыли, и, оглядев критически, завернул изделие в замшевый лоскут.
- Показать одну штуку? – спросил Юрген. – Только, чур, не проболтайся.
- Когда это я болтал?
- Потому и показываю.
Юрген сунул руку за пазуху, достал кожаный мешочек, развязал и медленно, звено за звеном, вытянул на свет божий золотую цепь в мизинец толщиной, которая заканчивалась весьма увесистым медальоном.
- Во! – сказал он с гордостью. – В ней деньги за десять шкатулок.
- Как же ты их продал? Ведь мы пока…
- Уметь надо! Через тетку Агату.
Ральф знал, что сестра матери Юргена живет в большом торговом городе.
- На празднике Марте подарю.
Ральф представил украшение на крепкой шее и мощной груди девушки.
- Ей пойдет.
- А кому такой кусок золота не пойдет? Эй, Ральф, ку-ку! Опять в облаках витаешь?
А Ральф задумался об Анели. Он представлял какое украшение, подошло бы его возлюбленной. Разве то, что носят феи… Как же он не догадался приготовить для нее подарок? Став замужней дамой, Анеля перестанет танцевать на городских праздниках и сделается совсем недоступной. Так пусть в своей жизни с постылым мужем (а Ральф не сомневался, что муж окажется постылым) она хоть иногда вспоминает нынешний праздник начала лета. И, может быть, его, Ральфа…
- Да, замечтался маленько, - рассмеялся юноша. - Слушай, Юрген, а не болтал ли кто на днях, что видел Замок?
- Марта вчера вроде слышала от работников, что угольщик трепался, будто солеварам померещилось что-то такое в тумане у мельничного пруда. А на что тебе?
- Да так, поглядеть охота.
Юрген торопливо выставил за спиной рожки из пальцев. Он не всегда понимал друга, и, если честно, побаивался, когда на того находило особое настроение.
- Тьфу! Угораздило же тебя болтать про такое на ночь глядя!
- Опять ты прав! Ну, бывай!
- До завтра!
Оставшись один, Ральф посидел немного на ступеньках, потом встал и пошел к Мельничному пруду.
Призрачный Замок был городской легендой. Некоторые считали это выдумкой. Другие клялись, что видели его так же четко, как вон тот трактир или вот эту кружку с пивом. Он появлялся среди самого густого тумана.
За Мельничным прудом лежал заливной луг, место туманное и, стало быть - подходящее.
Ральфу казалось, что он встречал Замок в раннем детстве; хотя, может быть, ему просто приснилась грозовая туча над морем тумана.
Болтали, что в призрачном замке живет призрак феи, или даже сама мертвая королева Старшего Народа, или существо из иного мира, чье непроизносимое имя начинается с «Ньяр» и заканчивается на «теп». Зато все сходились в одном: замок полон сокровищ, но взять их мудрено. Войти-то было просто, да нелегко - выйти. Замок таял с первыми лучами солнца вместе с туманом и незадачливым кладоискателем. То ли время в нем шло медленнее, то ли хозяйка наводила морок, но вошедший не замечал, как оставался там до рассвета, и больше его никто никогда не видел. Рассказывали также, что некоторым ловкачам удавалось обмануть фею, и удрать с полными карманами золота, но при свете дня оно превращалось в угли, сжигавшие похитителя, или - в скорпионов и ядовитых змей, а иногда – в воина, который отрубал вору голову. Непонятно только, кто все это видел и рассказал, раз в живых-то никого не осталось. Шептали также про некоторых городских богатеев, оглядываясь и складывая рожки из пальцев, будто те сумели понравиться фее и получили-таки от нее богатство, только не пошло оно впрок. Кто-то заболел, у кого-то умерли дети, а у скупого главы гильдии зодчих жена покрылась бородавками и лишаями. В общем, связаться с феей означало накликать на себя беду.
Увидеть замок - и то считалось дурной приметой.
Но Ральф вроде когда-то его видал, и ничего плохого с ним не случилось.
«Я ведь не для себя стараюсь – для Анели! Пусть беды падут на меня. Я так люблю ее, что любовь моя очистит подарок от скверны», - рассуждая так, Ральф пришел к пруду.
Точно, замок был здесь. Он стоял над туманом и отражался в неподвижной, как зеркало, воде.
«Гляди-ка, отражается!», - приободрился Ральф. Он слышал, что у духов и призраков вечно какие-то нелады с отражением.
Обходить пруд по топкому лугу было долго, поэтому Ральф накрутил одежду на голову, рукавами рубахи привязал башмаки, пролез через камыши, оттолкнулся от топкого дна и поплыл. Вода у самых ушей пела свою стеклянную песенку. Неистово орали лягушки. Волны бежали впереди пловца, и отражение замка раскалывалось и складывалось в гармошку, раскалывалось и складывалось. Один месяц смотрел с неба, другой – из воды. От холода скоро занемели руки, но Ральф и не такое стерпел бы ради Анели.
Он вышел на берег прямо напротив замка. Тот стоял как ни в чем ни бывало – твердый, хоть тараном бей. Замок был не слишком большим – поменьше ратуши, пожалуй, но несравненно красивее и причудливее. Грозовую тучу он напоминал лишь цветом.
Ральф натянул штаны. Его так и подмывало проверить, правда ли замок такой настоящий, каким кажется, но коснуться рукой было боязно, а башмаком или палкой – неуважительно. Наконец, он отважился: оттопырил мизинец левой руки и, зажмурившись, ткнул в серый камень с блестками слюды. Камень оказался обыкновенным, шершавым и холодным, а с мизинцем ничего не случилось.
Приплясывая от холода, Ральф одевался, не отводя глаз от удивительной замковой двери. Обе створки покрывала невиданная резьба. Такая искусная, что при виде ее Ральф застыдился своей мечты вырезать Древо жизни – такой наивной и ребяческой она ему показалась перед этим воплощением мастерства. Барельефы на филенках рассказывали о жизни неизвестного народа. О битвах, праздниках, свадьбах, строительстве, крестьянских работах. На доске над дверью он разглядел летящего дракона. Рассматривая резные фигурки, парень наклонялся все ближе и открывал все новые подробности, вплоть до дырочек на пуговицах миниатюрных кафтанов, и жемчужин, вплетенных в деревянные женские косы. Более того – ему показалось, что фигурки шевелятся! Живут собственной жизнью.
«Эдак я до рассвета простою, - подумал Ральф и потряс головой, чтобы стряхнуть морок. - Замок растает, а я останусь в чистом поле дурак дураком».
Не дыша, он протянул руку, чтобы толкнуть дверь или, если окажется запертой, постучать изъеденным временем железным кольцом по такой же пластине, но дверь отворилась сама, не дав руке ее коснуться.
«Приглашают… или заманивают?»
Ральф вошел.
За дверью оказался зал с пустым камином, лохмотьями гобеленов, больше похожих на клочья паутины, с загаженной птицами лестницей. Место казалось заброшенным много веков назад. Пахло плесенью, затхлой сыростью и птичьим пометом. Однако на стенах в специальных подставках ярким зеленым огнем пылали факелы – Ральф поразился, как ему удалось сразу не заметить их. Цвет пламени не удивил юношу. Странно, если бы здешние факелы горели обычным огнем. В зеленом свете проступали новые подробности, словно глаза юноши становились зорче: развалившиеся латы, облысевшее чучело медведя, стол со сползшей наполовину скатертью. За всеми предметами прятались тени. Пламя металось, и, казалось, все вокруг дрожит от сдерживаемого смеха.
Ральф в смятении озирался. Его присутствие словно возвращало жизнь заброшенному замку. Теперь он видел драгоценные кубки на столе (один упал, и след от пролитого и высохшего вина напоминал силуэт вепря), непонятные, чарующие изображения на гобеленах. Глаза его то и дело возвращались к двум пятнам, или двум камням, или двум отблескам на стене, и – вдруг он увидел под ними плечо, обрисованное тенью, складки плаща, впалую щеку, зеленые волосы, спадающие до пола. Юноша вытаращил глаза – перед стояла красавица – и мумия. Как это получалось, Ральф не мог объяснить. Он видел скелет высокой женщины в истлевших одеждах, череп в присохшей коже, и в тоже время – высокие скулы, лебединую шею, роскошные волосы. Только глаза у скелета и красавицы были общие, глубоко сидящие, горящие темными угольями. И сияла корона на гордо посаженной голове.
Ральф поклонился, но не поздоровался, поскольку рот пересох.
- Ты пришел за золотом? – спросила красавица. (Теперь она полностью стала красавицей. Ну, или почти полностью).
Ральф несколько раз сглотнул. Прокашливаться он постеснялся.
- Нет, - сказал он хрипло. – Нет. Мне все равно, золото это будет или что. Я пришел просить у вас подарок для… для своей невесты.
- Невесты? – подняла точеные брови красавица. – Ну, быть посему. И что же ты хочешь для своей… невесты?
- Что-нибудь красивое. Такое же красивое, как… как резьба на дверях вашей милости.
- Значит, ты увидел резьбу, вот как! Поэтому и стоял так долго у входа. Дело в том, что двери у меня гладкие – каждый видит свое. И что же там было вырезано?
- История народа вашего величества, - Ральф решил, что обращения «ваша милость» в данном случае мало. – а наверху - дракон.
- «Наверху – дракон», - повторила красавица. – Мне нравится. Я дам тебе подарок для невесты. Но чем ты заплатишь? Ведь это для нее подарок, не для тебя.
Ральф развел руками. Едва ли владычице призрачного замка нужны деньги.
- А какую плату вы примете?
Красавица рассмеялась, показав очень белые зубы
- Умный мальчик! Только у тебя все равно ничего нет. Ладно, когда ты сделаешь такие двери, про которые рассказал, я отпущу вас.
Не успел Ральф опомниться и понять сказанное, как она сняла с головы корону и обеими руками подала ему. Тот принял диадему, очарованный неземной красотой.
Красавица засмеялась, белозубый череп запрокинулся и хохоча, упал на пол, подкатился к медвежьим лапам. Волосы – или отблески зеленого пламени – неслись по стенам.
- Прочь, прочь! – кричали вспугнутые птицы, хлопая черными крыльями, наполняя зал, гася факелы. Замок таял.
В ужасе Ральф заметался, не зная, куда бежать, что делать, и вдруг выскочил в открывшуюся на месте двери дыру.
Он стоял на лугу, по пояс в тумане. Рядом клубилось неясное. Оно таяло, таяло и развеялось. Замок пропал. Неизвестно, когда и где он появится вновь.
«Господи боже, да я, никак, живой! – бормотал Ральф, хлопая себя то по груди, то по ляжкам, ощупывая лицо. - Я на свободе!»
Что-то больно кольнуло ладонь. Это была зажатая в кулаке диадема.
Ральф глядел на диадему. Она была как звезды, как блеск глаз любимой, как ночные цветы, как роса, как лед, как сон. Узоры сплетались в руны, руны рассказывали истории. Ральф любовался короной и чувствовал, что в эти мгновения знает все не свете.
Юноша не рискнул плыть с драгоценной ношей, спрятал диадему за пазуху и, придерживая, заковылял по болотистому лугу к городу. Из-за тумана он не видел, куда ступает, и то проваливался в лужи, то спотыкался о кочки.
Туман плыл, поднимался все выше и вскоре накрыл его с головой. «Э, пожалуй, я рано обрадовался. Ну, как заблужусь в тумане, и буду бродить по болоту вечно. Стану еще одной городской байкой, - думал Ральф. – Королева так просто не отпустит. Ей человека заморочить – что мне комара прихлопнуть!». Ему почудился смешок. Но вероятно, это хлюпнуло под ногой, или ночная птица крикнула.
Ральфу вдруг сделалось жутко, однако молиться он опасался: вдруг от святых слов сгинет колдовская диадема, рассеется наваждение! Вместо молитвы он стал шептать любимое имя, думать о своем Древе жизни и о чудесных резных дверях. Так он чавкал по болоту вслепую, отчаиваясь все больше, пока туман не стал наполнялся светом и редеть. Сквозь него проступила чернота, которая могла быть только городской стеной, и Ральф, весь в болотной жиже, вышел к воротам. Небо голубело, а по горизонту разлеглась румяная полоса.
У отворенной калитки не было стражников. Ральф поначалу обрадовался, что не придется давать на лапу, объясняя, зачем он шлялся ночью, но потом жутким и странным показалось ему отсутствие людей. Тревога не оставляла парня. Словно он вынес из замка не только диадему, но и нечто чуждое, что, подобно туману, наполняло его.
Мощеная улица блестела под ногами, как чешуйчатая змея. Окна всех домов были закрыты, занавески спущены – город был мертв. Даже ни одной крысы не пробежало вдоль стен.
Тот, что постарше и поплотней, с черными, обстриженными в скобку волосами, звался Юргеном. Он мечтал со временем обзавестись собственной мастерской, построить хороший дом, жениться и вообще стать достойным горожанином.
Второй, с рыжими волосами, стянутыми в хвост, и веснушками на крупном носу, носил имя Ральф. Он мечтал вырезать на алтаре райское древо, с тысячью листьев и цветов, населенное тварями земными и небесными, и чтобы казалось, что листья шелестят, птицы поют и ангелы благословляют молящихся.
Молодым людям недолго оставалось ходить в подмастерьях. Уже в мае они должны были представить на суд гильдии свои шедевры – резные шкатулки, над которыми сейчас работали - и получить звание мастера.
Юрген был помолвлен с Мартой, дочерью владельца мясной лавки, в высшей степени порядочной и благонравной девицей.
Ральф же… Ах, непрактичный мечтатель Ральф вздыхал по бургомистровой дочке Анеле. Анеля целиком и полностью отвечала местным канонам красоты, то есть была изящной голубоглазой блондинкой, но помимо этого, было в ней что-то, западающее в душу. Так трогают сердца крохотный котенок, птенец-слеток, полураскрытый бутон розы, аромат цветов, принесенный ветром, или случайно услышанный и совпавший с настроением обрывок мелодии. По крайней мере, так казалось влюбленному Ральфу.
Анеля, как говорится, сделала хорошую партию. Отец просватал ее за своего друга, владельца кирпичного завода, самого богатого в городе человека. Свадьбу должны были играть осенью.
Разумеется, жениться на Анеле или даже просто понравиться ей для Ральфа было так же невозможно, как сделаться турецким султаном или, скажем, достать месяц, чья улыбка освещала молодых людей на пороге жизни, занятых тем, чем заняты все молодые люди в этом мире – а именно: устройством своей судьбы.
- Хорош глаза портить, - сказал Юрген, и, вытянув руку, полюбовался почти готовой шкатулкой. Оставалось кое-где отполировать, вклеить в узор слоновую кость, и можно представлять работу на строгий суд.
- Да, при таком свете вещь запорешь и не заметишь, - согласился Ральф, срезая с основания деревянного лепестка розы стружку тоньше, чем пленочка на луковице. Он подул на крышку шкатулки, очищая ее от древесной пыли, и, оглядев критически, завернул изделие в замшевый лоскут.
- Показать одну штуку? – спросил Юрген. – Только, чур, не проболтайся.
- Когда это я болтал?
- Потому и показываю.
Юрген сунул руку за пазуху, достал кожаный мешочек, развязал и медленно, звено за звеном, вытянул на свет божий золотую цепь в мизинец толщиной, которая заканчивалась весьма увесистым медальоном.
- Во! – сказал он с гордостью. – В ней деньги за десять шкатулок.
- Как же ты их продал? Ведь мы пока…
- Уметь надо! Через тетку Агату.
Ральф знал, что сестра матери Юргена живет в большом торговом городе.
- На празднике Марте подарю.
Ральф представил украшение на крепкой шее и мощной груди девушки.
- Ей пойдет.
- А кому такой кусок золота не пойдет? Эй, Ральф, ку-ку! Опять в облаках витаешь?
А Ральф задумался об Анели. Он представлял какое украшение, подошло бы его возлюбленной. Разве то, что носят феи… Как же он не догадался приготовить для нее подарок? Став замужней дамой, Анеля перестанет танцевать на городских праздниках и сделается совсем недоступной. Так пусть в своей жизни с постылым мужем (а Ральф не сомневался, что муж окажется постылым) она хоть иногда вспоминает нынешний праздник начала лета. И, может быть, его, Ральфа…
- Да, замечтался маленько, - рассмеялся юноша. - Слушай, Юрген, а не болтал ли кто на днях, что видел Замок?
- Марта вчера вроде слышала от работников, что угольщик трепался, будто солеварам померещилось что-то такое в тумане у мельничного пруда. А на что тебе?
- Да так, поглядеть охота.
Юрген торопливо выставил за спиной рожки из пальцев. Он не всегда понимал друга, и, если честно, побаивался, когда на того находило особое настроение.
- Тьфу! Угораздило же тебя болтать про такое на ночь глядя!
- Опять ты прав! Ну, бывай!
- До завтра!
Оставшись один, Ральф посидел немного на ступеньках, потом встал и пошел к Мельничному пруду.
Призрачный Замок был городской легендой. Некоторые считали это выдумкой. Другие клялись, что видели его так же четко, как вон тот трактир или вот эту кружку с пивом. Он появлялся среди самого густого тумана.
За Мельничным прудом лежал заливной луг, место туманное и, стало быть - подходящее.
Ральфу казалось, что он встречал Замок в раннем детстве; хотя, может быть, ему просто приснилась грозовая туча над морем тумана.
Болтали, что в призрачном замке живет призрак феи, или даже сама мертвая королева Старшего Народа, или существо из иного мира, чье непроизносимое имя начинается с «Ньяр» и заканчивается на «теп». Зато все сходились в одном: замок полон сокровищ, но взять их мудрено. Войти-то было просто, да нелегко - выйти. Замок таял с первыми лучами солнца вместе с туманом и незадачливым кладоискателем. То ли время в нем шло медленнее, то ли хозяйка наводила морок, но вошедший не замечал, как оставался там до рассвета, и больше его никто никогда не видел. Рассказывали также, что некоторым ловкачам удавалось обмануть фею, и удрать с полными карманами золота, но при свете дня оно превращалось в угли, сжигавшие похитителя, или - в скорпионов и ядовитых змей, а иногда – в воина, который отрубал вору голову. Непонятно только, кто все это видел и рассказал, раз в живых-то никого не осталось. Шептали также про некоторых городских богатеев, оглядываясь и складывая рожки из пальцев, будто те сумели понравиться фее и получили-таки от нее богатство, только не пошло оно впрок. Кто-то заболел, у кого-то умерли дети, а у скупого главы гильдии зодчих жена покрылась бородавками и лишаями. В общем, связаться с феей означало накликать на себя беду.
Увидеть замок - и то считалось дурной приметой.
Но Ральф вроде когда-то его видал, и ничего плохого с ним не случилось.
«Я ведь не для себя стараюсь – для Анели! Пусть беды падут на меня. Я так люблю ее, что любовь моя очистит подарок от скверны», - рассуждая так, Ральф пришел к пруду.
Точно, замок был здесь. Он стоял над туманом и отражался в неподвижной, как зеркало, воде.
«Гляди-ка, отражается!», - приободрился Ральф. Он слышал, что у духов и призраков вечно какие-то нелады с отражением.
Обходить пруд по топкому лугу было долго, поэтому Ральф накрутил одежду на голову, рукавами рубахи привязал башмаки, пролез через камыши, оттолкнулся от топкого дна и поплыл. Вода у самых ушей пела свою стеклянную песенку. Неистово орали лягушки. Волны бежали впереди пловца, и отражение замка раскалывалось и складывалось в гармошку, раскалывалось и складывалось. Один месяц смотрел с неба, другой – из воды. От холода скоро занемели руки, но Ральф и не такое стерпел бы ради Анели.
Он вышел на берег прямо напротив замка. Тот стоял как ни в чем ни бывало – твердый, хоть тараном бей. Замок был не слишком большим – поменьше ратуши, пожалуй, но несравненно красивее и причудливее. Грозовую тучу он напоминал лишь цветом.
Ральф натянул штаны. Его так и подмывало проверить, правда ли замок такой настоящий, каким кажется, но коснуться рукой было боязно, а башмаком или палкой – неуважительно. Наконец, он отважился: оттопырил мизинец левой руки и, зажмурившись, ткнул в серый камень с блестками слюды. Камень оказался обыкновенным, шершавым и холодным, а с мизинцем ничего не случилось.
Приплясывая от холода, Ральф одевался, не отводя глаз от удивительной замковой двери. Обе створки покрывала невиданная резьба. Такая искусная, что при виде ее Ральф застыдился своей мечты вырезать Древо жизни – такой наивной и ребяческой она ему показалась перед этим воплощением мастерства. Барельефы на филенках рассказывали о жизни неизвестного народа. О битвах, праздниках, свадьбах, строительстве, крестьянских работах. На доске над дверью он разглядел летящего дракона. Рассматривая резные фигурки, парень наклонялся все ближе и открывал все новые подробности, вплоть до дырочек на пуговицах миниатюрных кафтанов, и жемчужин, вплетенных в деревянные женские косы. Более того – ему показалось, что фигурки шевелятся! Живут собственной жизнью.
«Эдак я до рассвета простою, - подумал Ральф и потряс головой, чтобы стряхнуть морок. - Замок растает, а я останусь в чистом поле дурак дураком».
Не дыша, он протянул руку, чтобы толкнуть дверь или, если окажется запертой, постучать изъеденным временем железным кольцом по такой же пластине, но дверь отворилась сама, не дав руке ее коснуться.
«Приглашают… или заманивают?»
Ральф вошел.
За дверью оказался зал с пустым камином, лохмотьями гобеленов, больше похожих на клочья паутины, с загаженной птицами лестницей. Место казалось заброшенным много веков назад. Пахло плесенью, затхлой сыростью и птичьим пометом. Однако на стенах в специальных подставках ярким зеленым огнем пылали факелы – Ральф поразился, как ему удалось сразу не заметить их. Цвет пламени не удивил юношу. Странно, если бы здешние факелы горели обычным огнем. В зеленом свете проступали новые подробности, словно глаза юноши становились зорче: развалившиеся латы, облысевшее чучело медведя, стол со сползшей наполовину скатертью. За всеми предметами прятались тени. Пламя металось, и, казалось, все вокруг дрожит от сдерживаемого смеха.
Ральф в смятении озирался. Его присутствие словно возвращало жизнь заброшенному замку. Теперь он видел драгоценные кубки на столе (один упал, и след от пролитого и высохшего вина напоминал силуэт вепря), непонятные, чарующие изображения на гобеленах. Глаза его то и дело возвращались к двум пятнам, или двум камням, или двум отблескам на стене, и – вдруг он увидел под ними плечо, обрисованное тенью, складки плаща, впалую щеку, зеленые волосы, спадающие до пола. Юноша вытаращил глаза – перед стояла красавица – и мумия. Как это получалось, Ральф не мог объяснить. Он видел скелет высокой женщины в истлевших одеждах, череп в присохшей коже, и в тоже время – высокие скулы, лебединую шею, роскошные волосы. Только глаза у скелета и красавицы были общие, глубоко сидящие, горящие темными угольями. И сияла корона на гордо посаженной голове.
Ральф поклонился, но не поздоровался, поскольку рот пересох.
- Ты пришел за золотом? – спросила красавица. (Теперь она полностью стала красавицей. Ну, или почти полностью).
Ральф несколько раз сглотнул. Прокашливаться он постеснялся.
- Нет, - сказал он хрипло. – Нет. Мне все равно, золото это будет или что. Я пришел просить у вас подарок для… для своей невесты.
- Невесты? – подняла точеные брови красавица. – Ну, быть посему. И что же ты хочешь для своей… невесты?
- Что-нибудь красивое. Такое же красивое, как… как резьба на дверях вашей милости.
- Значит, ты увидел резьбу, вот как! Поэтому и стоял так долго у входа. Дело в том, что двери у меня гладкие – каждый видит свое. И что же там было вырезано?
- История народа вашего величества, - Ральф решил, что обращения «ваша милость» в данном случае мало. – а наверху - дракон.
- «Наверху – дракон», - повторила красавица. – Мне нравится. Я дам тебе подарок для невесты. Но чем ты заплатишь? Ведь это для нее подарок, не для тебя.
Ральф развел руками. Едва ли владычице призрачного замка нужны деньги.
- А какую плату вы примете?
Красавица рассмеялась, показав очень белые зубы
- Умный мальчик! Только у тебя все равно ничего нет. Ладно, когда ты сделаешь такие двери, про которые рассказал, я отпущу вас.
Не успел Ральф опомниться и понять сказанное, как она сняла с головы корону и обеими руками подала ему. Тот принял диадему, очарованный неземной красотой.
Красавица засмеялась, белозубый череп запрокинулся и хохоча, упал на пол, подкатился к медвежьим лапам. Волосы – или отблески зеленого пламени – неслись по стенам.
- Прочь, прочь! – кричали вспугнутые птицы, хлопая черными крыльями, наполняя зал, гася факелы. Замок таял.
В ужасе Ральф заметался, не зная, куда бежать, что делать, и вдруг выскочил в открывшуюся на месте двери дыру.
Он стоял на лугу, по пояс в тумане. Рядом клубилось неясное. Оно таяло, таяло и развеялось. Замок пропал. Неизвестно, когда и где он появится вновь.
«Господи боже, да я, никак, живой! – бормотал Ральф, хлопая себя то по груди, то по ляжкам, ощупывая лицо. - Я на свободе!»
Что-то больно кольнуло ладонь. Это была зажатая в кулаке диадема.
Ральф глядел на диадему. Она была как звезды, как блеск глаз любимой, как ночные цветы, как роса, как лед, как сон. Узоры сплетались в руны, руны рассказывали истории. Ральф любовался короной и чувствовал, что в эти мгновения знает все не свете.
Юноша не рискнул плыть с драгоценной ношей, спрятал диадему за пазуху и, придерживая, заковылял по болотистому лугу к городу. Из-за тумана он не видел, куда ступает, и то проваливался в лужи, то спотыкался о кочки.
Туман плыл, поднимался все выше и вскоре накрыл его с головой. «Э, пожалуй, я рано обрадовался. Ну, как заблужусь в тумане, и буду бродить по болоту вечно. Стану еще одной городской байкой, - думал Ральф. – Королева так просто не отпустит. Ей человека заморочить – что мне комара прихлопнуть!». Ему почудился смешок. Но вероятно, это хлюпнуло под ногой, или ночная птица крикнула.
Ральфу вдруг сделалось жутко, однако молиться он опасался: вдруг от святых слов сгинет колдовская диадема, рассеется наваждение! Вместо молитвы он стал шептать любимое имя, думать о своем Древе жизни и о чудесных резных дверях. Так он чавкал по болоту вслепую, отчаиваясь все больше, пока туман не стал наполнялся светом и редеть. Сквозь него проступила чернота, которая могла быть только городской стеной, и Ральф, весь в болотной жиже, вышел к воротам. Небо голубело, а по горизонту разлеглась румяная полоса.
У отворенной калитки не было стражников. Ральф поначалу обрадовался, что не придется давать на лапу, объясняя, зачем он шлялся ночью, но потом жутким и странным показалось ему отсутствие людей. Тревога не оставляла парня. Словно он вынес из замка не только диадему, но и нечто чуждое, что, подобно туману, наполняло его.
Мощеная улица блестела под ногами, как чешуйчатая змея. Окна всех домов были закрыты, занавески спущены – город был мертв. Даже ни одной крысы не пробежало вдоль стен.
