Да и вообще, как можно познакомиться с «тем самым» мужчиной, если встречаются только вылизанные до блеска князья да устрашающие варрены-малолетки?
— Я не особо искала.
Носок сапога стеснительно расковырял в песке целую яму.
—Знаешь, Лада, ты — невероятная женщина. И мне бы не хотелось, чтобы город потерял незаменимую чародейку. Да и просто красавицу. — Князь лукаво подмигнул. — Я готов сделать всё, чтобы ты осталась.
Его ладонь легонько коснулась моих пальцев, а у меня кончились любые колкости. Или у меня завышенная самооценка, или только что нагрянул первый из предполагаемых женихов.
Несчастный.
«Любой бескорыстный поступок имеет цену».
Народная истина.
До рыночной площади я доплелась нескоро. Вначале были долгие душевные беседы со Всемилом о прекрасной, смешливой девушке, которая покорила сердце светловолосого князя с первого взгляда (я так и не поняла, кого он имел в виду). Затем меня отловила бабушка, кричащая о великой заразе, поразившей немолодое тело. У неё вскочил прыщик на носу. Но бабулька так страшилась отправления в иной, более гостеприимный мир, что убеждала провести над ней обряд изгнания нечистой силы.
Знала бы она, кого возвела в храмослужителя, очищающего от нечестивого. Словно попросить голодного волка охранять стадо аппетитных овец от его же собратьев. И волк бы мило кивал, скалился, облизывался и клятвенно обещал не подпускать к отаре никого хвостатого.
На базаре я приобрела парочку бесполезных браслетов. Громоздких и звенящих при движениях. Сама не поняла, зачем взяла. Увы, женщина тем и прекрасна, что покупает не из-за необходимости, а вопреки любой нужде. Можно голодать неделями, перебиваясь с непитательной воды на более вкусную, подсоленную, но зато потом, изрядно похудев, влезть в платье искусной работы заморских мастериц. А после ни разу не надеть его, ибо некуда, незачем, да и под цвет глаз не подходит.
Невдалеке от дома мне посчастливилось встретиться с уже знакомым розовощеким мальчиком, рвущимся на починку моего жилища. Пригласить его, что ли, в помощники озлобленному варрену? Парочка получится колоритная. Жаль, не показать никому.
— Милая Ладислава, — паренек упал предо мной на одно колено, — не откажите ли вы мне в просьбе?
— Не откажу, — согласилась я, потому как вид у мальчишки был встревоженным до невозможности.
— Подарите же прядь ваших волос, о, милейшая!
И он достал из-за пазухи столовый ножик.
Разве над моей головой висит табличка: «Здесь любят ненормальных»?
— Зачем тебе?!
— Я буду нюхать ее в часы раздумий тяжких… О нераздельной любви.
— Прядь? — уныло повторила я.
— Именно! — Парень приблизился вплотную.
— С легкостью. — Голос смягчился. — Но с одним условием.
Юноша задергал подбородком в полнейшем согласии с любым словом возлюбленной.
— Можно нож? — он безропотно протянул оружие. — Выставляй руки.
Я любовно погладила лезвие, а паренек с меньшей уверенностью вытянул пухлые ладони.
— Какого мизинца не жалко? — Глаз прицелился к пальцам.
— Ч-что?
— Я тебе — прядь. Ты мне — мизинец. Я тоже буду его нюхать… В часы раздумий.
Мальчик сбежал быстрее, чем я скорчила плотоядный оскал. Стараешься ради неблагодарных поклонников, а они жалеют какой-то палец. Между прочим, ненужный.
Родное жилище поприветствовало меня распахнутыми окнами. Одним боком оно рассматривало стоящее невдалеке родовое гнездо князя. Вторым и спиной — натыканные линией жилые домишки да торговые лавки. Передом — прямую, как стрела, дорожку к площади. Удачное расположение, но бесполезное для меня. Я слишком ленива и для походов за товарами, и для прогулок, и для охмурения князя.
Щебетали пташки. Особенно усиленно изображал щебет Кот, сидящий у дуба и зазывающий пернатый обед на огонек.
— Здравствуй, разбойник, — я потеребила кота по шерстке.
Внутри было до неприличия тихо. Лис, по всей видимости, затаился где-то с молотком наперевес.
— Ау! — Заливистый крик разнесся по сеням.
— Ась? — высунулся из кухоньки запыленный и недовольный варрен.
— Тебя искала.
— Нашла? — он сощурил черные глаза до крохотных щелочек.
Я повела плечами. Рядом с мальчишкой конечности сковывало от неудобства. Честное слово, даже мертвяки не вызывали во мне такой напряженности.
Лис взял меня под локоть и повел к разломанной начисто ступеньке. То ли он не понял просьбы «починить ее», то ли починка в его понимании — выломанные доски да торчащие гвозди. А что, достойное решение: никогда не подломится то, чего нет.
— Э… — глубокомысленно изрекла я.
— Не узнаешь? — юноша указал на образовавшуюся нишу.
Я заглянула туда. Под ступенькой скрывался небольшой тайник, наполненный чьими-то костями (судя по лежащему рядом черепу — кошачьими), пучком прутиков и кусочком ткани, пропитанной давно засохшей кровью.
— Откуда это всё?
— Значит, не твои вещички?
— Я таким не занимаюсь.
Ну, если быть точным: занималась до недавнего времени.
— Получается, некто облюбовал дом под черную волшбу, — подытожил Лис, подозрительно рассматривая одну кость на свету.
— Ты разбираешься в чарах?
— Немного, — протянул юноша. — Могу предположить, чего не хватает, чтобы человеку, который поселится здесь, стало очень-очень нехорошо.
Я и сама знала. Подобные ритуалы основываются на двух принципах: близость зачарованных предметов к жертве и любая вещь, принадлежащая ей. Будь то клок одежды, ноготь, прядь волос.
Прядь?!
Кажется, отыскался малолетний ведьмак. Он ко мне рвался чуть ли не ежедневно. «Починить что-нибудь сломанное». Ага. Теперь он у меня попляшет. Я у него не мизинец откромсаю, а голову. За ненадобностью.
— Выбросишь эту гадость? — Лицо скривилось, а Лис покорно смел кости вместе с прочей дрянью в кулак.
Мне неожиданно стало жаль темноволосого парнишку. Грязный, уставший, не выспавшийся.
— Лис, — окликнула я его. — Хочешь помыться? С обратной стороны двора калиток нет, щели в заборе заделаны. Тебя не найдут, а воды я принесу.
— Ты обо мне заботишься? — Взгляд юноши опять зацепился за запястье с браслетом. Я спешно убрала руки за спину.
— Ну а чего с тобой делать? Одежду возьми мою. Размер у нас примерно одинаковый.
Варрен едва не задохнулся от праведного возмущения. Но затем склонил подбородок в почтительном кивке — похожим обычно соглашаются с приказом хозяина — и снял старую рубаху через горло.
Худощавый-то какой. Все кости проглядывали сквозь бело-синюю кожу. Нет, отсюда он уйдет только откормленным да с выступающим пузом. И не раньше, чем я зашью ему дыру на штанах. А шить я не умею…
Он никогда отсюда не уйдет.
— Долго пялиться будешь? — с неким смущением окрысился Лис.
Я возвела оскорбленный взор к небесам. Ну и где уважение к тому, кто предложил ночлег, пищу и последнюю пару штанов? Вот и твори добро.
Трижды я сбегала к колодцу с водой и нагрела её волшбой. Она почти кипела, снизу поднимались стайки малюсеньких пузырьков. Пока варрен выбирался во двор, чтобы свариться в кипятке, я решила побаловаться готовкой.
Разложила на столе травы, специи и толстенный кусок мяса, спихнула на пол пробравшегося в кухоньку Кота. Долго примерялась с ножом к говядине. Кот занимался тем же, вооружившись зубами и «незаметно» взбираясь по ноге хозяйки. Я зашипела от боли, он — от недосягаемости обеда. Пришлось разделить тушку пополам. Животное мурлыкало и пожирало доставшуюся ему часть с такой спешностью, словно я морила его голодом.
Задор испарился, но я всё-таки искромсала мясо, выложила его в горшочки и запихнула поглубже в печь. Авось и не отравимся.
Вернулся отмытый и неожиданно покрасивевший, распаренный Лис. Юноша заметно подобрел, обмяк. Свои вещи он постирал, чем вызвал во мне дополнительное одобрение.
Варрен уселся на стул, отогнал заляпанного кровью Кота, и задумчиво узнал:
— Нечем заняться?
— Почему?
Я принюхивалась к аромату из печи. Тот вышел вполне сносным, даже вкусным. Вид бы ещё не подкачал.
— Дом, кормежка. Что тебе надо?
— Эй! — Мною завладел праведный гнев. — Ты вломился сюда с ножом, принялся угрожать по поводу и без. А я, дура наивная, решила помочь. Как ты смеешь подозревать меня в корыстности?
— Как раз потому, что я вломился сюда и не собираюсь ласкаться, я и спрашиваю цель твоих действий. Любая безвозмездность должна оплачиваться, — выпалил Лис.
Я, считая себя оскорбленной в лучших чувствах, отвернулась от мрачного варрена. Никогда не помогай обездоленным, несчастным, страждущим. Никогда.
Эти гады имеют особенность привередничать.
Вечер не предвещал плохого, но в предзакатном часу ко мне вздумал кто-то вломиться. Лис предусмотрительно заперся в погребе. Нетерпеливый гость побарабанил в дверь, наконец, сломал хлипкую защелку и ворвался в сени. Предо мной предстала запыхавшаяся троица: лысый хиленький мужичок, дородная дама в необъятном переднике и белобрысый босоногий мальчонка, старательно ковыряющийся в носу.
— Госпожа! — женщина бросилась целовать мои ботинки. — Спаси нас, грешников!
Мужик упал на колени и забился в поклонах. Мальчик, издав протяжный стон, плюхнулся рядом с ним.
— Вы бы встали да рассказали, что стряслось, — промямлила я.
И они заголосили разом:
— К нам забрался бес!
— Неспокойный из низов землицы решил прибрать наши почерневшие души!
— Мамуся, папуся, это кошечка! — заныл ребенок.
Я обескуражено моргала. Глава семьи, долго подбирая слова, объяснил причину безумия. Поутру их сынишка нашел маленькую огненно-рыжую кошечку, столь милую, что родители пристроили ее в сенях. Кошечка отпилась молоком, заснула за печкой. Но позже, когда солнце скрылось за кончиком гор, обратилась устрашающей бабкой, закутанной в серую шаль. И начала проказничать: пороняла горшки, надкусила все луковицы, прокляла мать с отцом и исчезла. Правда, голос её и после выкрикивал ругательства.
Семья «поняла», что столкнулась с бесовским отродьем. И в полном составе отправилась ко мне, как к единственной спасительнице, за подмогой.
Удивительно, но жители славного Капитска не слышали о кикиморах. Те частенько пакостничали деревенским. Достаточно пустить обернувшегося кошкой духа за порог, как он освоится и посчитает дом своим. А значит, попытается вытурить оттуда предыдущих владельцев. Кикиморы в общем-то безобидные, и их никто толком не боялся. Просто не привечали кошек, а уж если по глупости впускали духа, то ставили под лавкой плошку сметаны. И кикимора вылизывала её за месяц-другой, потом требовала добавки и опять затихала.
Но горожане оказались куда изнеженнее, наивнее. Очевидно, и домовых не видали, и с лесавками в чащобах не встречались.
Семейство осталось ждать за калиткой родного жилища, правда, храбрый ребенок намеревался пойти со мной, но мать обхватила его и не позволила «идти на верную гибель». Я, ухмыльнувшись, вошла в дом и задорно свистнула.
— Чего визжишь, спать мешаешь? — прошмакало где-то в углу. — Хочешь остаться без ушей? У-у-у.
Кикимора противно взвыла.
— Показывайся, шалунья. Я тебя всё равно не боюсь.
Кикимора неохотно появилась из-за печи.
— Ведьма, что ли?
— Чародейка. Неужели думаешь, что если здешние такие простофили, то ты можешь их дурачить?
— А чегось? — Кикимора наморщила сухонькое личико с крючковатым длиннющим носом. — Кики тоже хочет жить правительницей, а не по болотам прятаться. Кики сослали в этот поганый городишко злые лешие! Кики устала от бродяжничества! Все сестрицы давно властвуют в хоромах, а Кики бродит неприкаянная по свету белому. Кики не хуже всех!
Я почесала переносицу.
— Я ведь тебя изгоню. Учти, будет больно. Лучше убирайся сама.
Честно говоря, чары по очистке помещений от сторонних существ я забыла. Но пригрозила кикиморе кулаком и захрустела костяшками пальцев, будто разминая пальцы перед волшбой.
— Да куда тебе, простоволосая девка, против Кики бороться! Кики и сильнее, и хитрее!
Кикимора, завернувшись в шаль, обратилась рыжей кошкой. Глаза той загорелись алым пламенем.
Я фыркнула и подошла к кошке, ловко схватила ее за загривок и на вытянутой руке вынесла наружу. Кикимора вырывалась, пыталась оцарапать когтями. Но тщетно. Я плюнула трижды через правое плечо да метнула кошку в ближайшие кусты. Кикимора обратилась в бабку и, громко ругаясь, испарилась. Семейство глядело на меня с немым восхищением.
После, опомнившись и перестав биться лбами о землю, они сулили несметные богатства, почет и уважение всех капитчан. На представление собралась округа. И я ускользнула под общий гвалт, пока глава семейства рассказывал о моих подвигах и боевых ранениях.
Лис встретил меня с усмешкой:
— Помогаешь страждущим?
— Завидно? — огрызнулась я, стягивая башмаки.
— Я всего лишь пытаюсь завести беседу.
Всё. За вечер варрен не произнес ни слова. Он, решив сполна оплатить доброту, до ночи починил перила, вкрутил ручку в ящик комода, подмел на чердаке и вымыл всю посуду.
Сумерки прошли, как и подобает, молниеносно. Небо только покрылось розоватой пеленой, как вскоре улицы скрыла густая темень. Сотни крошечных светлячков осели на листьях раскинувшейся во дворе березки, и я заворожено наблюдала за золотистой пляской. Кот грациозно прыгнул на колени, впервые не свалившись от неуклюжести. Я погладила черное создание за ухом. Он свернулся калачиком, покачивая длинным хвостом в такт накрапывающим каплям начавшегося дождя.
Внутри поселилась непроглядная тоска и бессилие, будто я — бабочка, которая зря проводит быстротечные деньки, размениваясь на бесполезные попытки достичь солнца и опаляя крылья в пламени свечей.
С Лисом мы не обменялись любезностями, добрых снов не пожелали и улеглись спать в молчании. Из-за стены доносилось только поскрипывание старых деревяшек под телом варрена.
Я долго не могла заснуть. Ливень барабанил по листве и отдавался стуком в висках. С одеялом было слишком жарко, но без него по коже пробегал морозец. Вдалеке зазывно орал жаждущий ласки кот. Возможно, даже мой.
Опутала непрочная дрема. Я провалилась в её объятия, и перед глазами поплыли причудливые картинки. Когда-то, помнится, ведьма упомянула, что сны чародеев отличаются особой красочностью, и, если постараться, то в них можно узреть будущее. Но я различала переплетения узоров, радуг, орнаментов. Множество лиц, голоса, кошачий вой, а на утро странное чувство, словно упустила нечто важное.
Но призрачная дымка сна растворилась, не успев связать меня своими путами.
Негромко всхлипнула скрипучая половица. Я насторожилась и услышала чье-то глубокое дыхание. Надо мной кто-то стоял.
«Раз, два, — отсчитывала я, надеясь на морок. — Давай же, уходи».
Но существо стояло, как и прежде. Липкий страх пробрался под кожу. Я резко открыла глаза.
От кровати отшатнулся Лис. Мы с ним проявили поразительное единодушие: одно и то же неприличное слово вырвалось с одинаковыми интонациями. Не сказать даже, кто испугался сильнее.
— Объясняйся! — взревела я.
Лис съежился у стены.
— Славочка… — заискивающе начал он. — Подожди… Выслушай…
— Как же ты мне надоел, — разозлилась я.
И занесла над ним руку с растопыренными пальцами. Варрен зажмурился, наверное, подумав, что я собралась его проклинать. Звонкий звук пощечины несколько охладил мой пыл.
— Объясняйся.
— Я… это…
Юноша замолчал. Судя по всему, вступительной речи он не придумал, а выпутаться без неё не смог.
— Я не особо искала.
Носок сапога стеснительно расковырял в песке целую яму.
—Знаешь, Лада, ты — невероятная женщина. И мне бы не хотелось, чтобы город потерял незаменимую чародейку. Да и просто красавицу. — Князь лукаво подмигнул. — Я готов сделать всё, чтобы ты осталась.
Его ладонь легонько коснулась моих пальцев, а у меня кончились любые колкости. Или у меня завышенная самооценка, или только что нагрянул первый из предполагаемых женихов.
Несчастный.
Глава 8. Пункт восьмой. Не просите у неё помощи.
«Любой бескорыстный поступок имеет цену».
Народная истина.
До рыночной площади я доплелась нескоро. Вначале были долгие душевные беседы со Всемилом о прекрасной, смешливой девушке, которая покорила сердце светловолосого князя с первого взгляда (я так и не поняла, кого он имел в виду). Затем меня отловила бабушка, кричащая о великой заразе, поразившей немолодое тело. У неё вскочил прыщик на носу. Но бабулька так страшилась отправления в иной, более гостеприимный мир, что убеждала провести над ней обряд изгнания нечистой силы.
Знала бы она, кого возвела в храмослужителя, очищающего от нечестивого. Словно попросить голодного волка охранять стадо аппетитных овец от его же собратьев. И волк бы мило кивал, скалился, облизывался и клятвенно обещал не подпускать к отаре никого хвостатого.
На базаре я приобрела парочку бесполезных браслетов. Громоздких и звенящих при движениях. Сама не поняла, зачем взяла. Увы, женщина тем и прекрасна, что покупает не из-за необходимости, а вопреки любой нужде. Можно голодать неделями, перебиваясь с непитательной воды на более вкусную, подсоленную, но зато потом, изрядно похудев, влезть в платье искусной работы заморских мастериц. А после ни разу не надеть его, ибо некуда, незачем, да и под цвет глаз не подходит.
Невдалеке от дома мне посчастливилось встретиться с уже знакомым розовощеким мальчиком, рвущимся на починку моего жилища. Пригласить его, что ли, в помощники озлобленному варрену? Парочка получится колоритная. Жаль, не показать никому.
— Милая Ладислава, — паренек упал предо мной на одно колено, — не откажите ли вы мне в просьбе?
— Не откажу, — согласилась я, потому как вид у мальчишки был встревоженным до невозможности.
— Подарите же прядь ваших волос, о, милейшая!
И он достал из-за пазухи столовый ножик.
Разве над моей головой висит табличка: «Здесь любят ненормальных»?
— Зачем тебе?!
— Я буду нюхать ее в часы раздумий тяжких… О нераздельной любви.
— Прядь? — уныло повторила я.
— Именно! — Парень приблизился вплотную.
— С легкостью. — Голос смягчился. — Но с одним условием.
Юноша задергал подбородком в полнейшем согласии с любым словом возлюбленной.
— Можно нож? — он безропотно протянул оружие. — Выставляй руки.
Я любовно погладила лезвие, а паренек с меньшей уверенностью вытянул пухлые ладони.
— Какого мизинца не жалко? — Глаз прицелился к пальцам.
— Ч-что?
— Я тебе — прядь. Ты мне — мизинец. Я тоже буду его нюхать… В часы раздумий.
Мальчик сбежал быстрее, чем я скорчила плотоядный оскал. Стараешься ради неблагодарных поклонников, а они жалеют какой-то палец. Между прочим, ненужный.
Родное жилище поприветствовало меня распахнутыми окнами. Одним боком оно рассматривало стоящее невдалеке родовое гнездо князя. Вторым и спиной — натыканные линией жилые домишки да торговые лавки. Передом — прямую, как стрела, дорожку к площади. Удачное расположение, но бесполезное для меня. Я слишком ленива и для походов за товарами, и для прогулок, и для охмурения князя.
Щебетали пташки. Особенно усиленно изображал щебет Кот, сидящий у дуба и зазывающий пернатый обед на огонек.
— Здравствуй, разбойник, — я потеребила кота по шерстке.
Внутри было до неприличия тихо. Лис, по всей видимости, затаился где-то с молотком наперевес.
— Ау! — Заливистый крик разнесся по сеням.
— Ась? — высунулся из кухоньки запыленный и недовольный варрен.
— Тебя искала.
— Нашла? — он сощурил черные глаза до крохотных щелочек.
Я повела плечами. Рядом с мальчишкой конечности сковывало от неудобства. Честное слово, даже мертвяки не вызывали во мне такой напряженности.
Лис взял меня под локоть и повел к разломанной начисто ступеньке. То ли он не понял просьбы «починить ее», то ли починка в его понимании — выломанные доски да торчащие гвозди. А что, достойное решение: никогда не подломится то, чего нет.
— Э… — глубокомысленно изрекла я.
— Не узнаешь? — юноша указал на образовавшуюся нишу.
Я заглянула туда. Под ступенькой скрывался небольшой тайник, наполненный чьими-то костями (судя по лежащему рядом черепу — кошачьими), пучком прутиков и кусочком ткани, пропитанной давно засохшей кровью.
— Откуда это всё?
— Значит, не твои вещички?
— Я таким не занимаюсь.
Ну, если быть точным: занималась до недавнего времени.
— Получается, некто облюбовал дом под черную волшбу, — подытожил Лис, подозрительно рассматривая одну кость на свету.
— Ты разбираешься в чарах?
— Немного, — протянул юноша. — Могу предположить, чего не хватает, чтобы человеку, который поселится здесь, стало очень-очень нехорошо.
Я и сама знала. Подобные ритуалы основываются на двух принципах: близость зачарованных предметов к жертве и любая вещь, принадлежащая ей. Будь то клок одежды, ноготь, прядь волос.
Прядь?!
Кажется, отыскался малолетний ведьмак. Он ко мне рвался чуть ли не ежедневно. «Починить что-нибудь сломанное». Ага. Теперь он у меня попляшет. Я у него не мизинец откромсаю, а голову. За ненадобностью.
— Выбросишь эту гадость? — Лицо скривилось, а Лис покорно смел кости вместе с прочей дрянью в кулак.
Мне неожиданно стало жаль темноволосого парнишку. Грязный, уставший, не выспавшийся.
— Лис, — окликнула я его. — Хочешь помыться? С обратной стороны двора калиток нет, щели в заборе заделаны. Тебя не найдут, а воды я принесу.
— Ты обо мне заботишься? — Взгляд юноши опять зацепился за запястье с браслетом. Я спешно убрала руки за спину.
— Ну а чего с тобой делать? Одежду возьми мою. Размер у нас примерно одинаковый.
Варрен едва не задохнулся от праведного возмущения. Но затем склонил подбородок в почтительном кивке — похожим обычно соглашаются с приказом хозяина — и снял старую рубаху через горло.
Худощавый-то какой. Все кости проглядывали сквозь бело-синюю кожу. Нет, отсюда он уйдет только откормленным да с выступающим пузом. И не раньше, чем я зашью ему дыру на штанах. А шить я не умею…
Он никогда отсюда не уйдет.
— Долго пялиться будешь? — с неким смущением окрысился Лис.
Я возвела оскорбленный взор к небесам. Ну и где уважение к тому, кто предложил ночлег, пищу и последнюю пару штанов? Вот и твори добро.
Трижды я сбегала к колодцу с водой и нагрела её волшбой. Она почти кипела, снизу поднимались стайки малюсеньких пузырьков. Пока варрен выбирался во двор, чтобы свариться в кипятке, я решила побаловаться готовкой.
Разложила на столе травы, специи и толстенный кусок мяса, спихнула на пол пробравшегося в кухоньку Кота. Долго примерялась с ножом к говядине. Кот занимался тем же, вооружившись зубами и «незаметно» взбираясь по ноге хозяйки. Я зашипела от боли, он — от недосягаемости обеда. Пришлось разделить тушку пополам. Животное мурлыкало и пожирало доставшуюся ему часть с такой спешностью, словно я морила его голодом.
Задор испарился, но я всё-таки искромсала мясо, выложила его в горшочки и запихнула поглубже в печь. Авось и не отравимся.
Вернулся отмытый и неожиданно покрасивевший, распаренный Лис. Юноша заметно подобрел, обмяк. Свои вещи он постирал, чем вызвал во мне дополнительное одобрение.
Варрен уселся на стул, отогнал заляпанного кровью Кота, и задумчиво узнал:
— Нечем заняться?
— Почему?
Я принюхивалась к аромату из печи. Тот вышел вполне сносным, даже вкусным. Вид бы ещё не подкачал.
— Дом, кормежка. Что тебе надо?
— Эй! — Мною завладел праведный гнев. — Ты вломился сюда с ножом, принялся угрожать по поводу и без. А я, дура наивная, решила помочь. Как ты смеешь подозревать меня в корыстности?
— Как раз потому, что я вломился сюда и не собираюсь ласкаться, я и спрашиваю цель твоих действий. Любая безвозмездность должна оплачиваться, — выпалил Лис.
Я, считая себя оскорбленной в лучших чувствах, отвернулась от мрачного варрена. Никогда не помогай обездоленным, несчастным, страждущим. Никогда.
Эти гады имеют особенность привередничать.
***
Вечер не предвещал плохого, но в предзакатном часу ко мне вздумал кто-то вломиться. Лис предусмотрительно заперся в погребе. Нетерпеливый гость побарабанил в дверь, наконец, сломал хлипкую защелку и ворвался в сени. Предо мной предстала запыхавшаяся троица: лысый хиленький мужичок, дородная дама в необъятном переднике и белобрысый босоногий мальчонка, старательно ковыряющийся в носу.
— Госпожа! — женщина бросилась целовать мои ботинки. — Спаси нас, грешников!
Мужик упал на колени и забился в поклонах. Мальчик, издав протяжный стон, плюхнулся рядом с ним.
— Вы бы встали да рассказали, что стряслось, — промямлила я.
И они заголосили разом:
— К нам забрался бес!
— Неспокойный из низов землицы решил прибрать наши почерневшие души!
— Мамуся, папуся, это кошечка! — заныл ребенок.
Я обескуражено моргала. Глава семьи, долго подбирая слова, объяснил причину безумия. Поутру их сынишка нашел маленькую огненно-рыжую кошечку, столь милую, что родители пристроили ее в сенях. Кошечка отпилась молоком, заснула за печкой. Но позже, когда солнце скрылось за кончиком гор, обратилась устрашающей бабкой, закутанной в серую шаль. И начала проказничать: пороняла горшки, надкусила все луковицы, прокляла мать с отцом и исчезла. Правда, голос её и после выкрикивал ругательства.
Семья «поняла», что столкнулась с бесовским отродьем. И в полном составе отправилась ко мне, как к единственной спасительнице, за подмогой.
Удивительно, но жители славного Капитска не слышали о кикиморах. Те частенько пакостничали деревенским. Достаточно пустить обернувшегося кошкой духа за порог, как он освоится и посчитает дом своим. А значит, попытается вытурить оттуда предыдущих владельцев. Кикиморы в общем-то безобидные, и их никто толком не боялся. Просто не привечали кошек, а уж если по глупости впускали духа, то ставили под лавкой плошку сметаны. И кикимора вылизывала её за месяц-другой, потом требовала добавки и опять затихала.
Но горожане оказались куда изнеженнее, наивнее. Очевидно, и домовых не видали, и с лесавками в чащобах не встречались.
Семейство осталось ждать за калиткой родного жилища, правда, храбрый ребенок намеревался пойти со мной, но мать обхватила его и не позволила «идти на верную гибель». Я, ухмыльнувшись, вошла в дом и задорно свистнула.
— Чего визжишь, спать мешаешь? — прошмакало где-то в углу. — Хочешь остаться без ушей? У-у-у.
Кикимора противно взвыла.
— Показывайся, шалунья. Я тебя всё равно не боюсь.
Кикимора неохотно появилась из-за печи.
— Ведьма, что ли?
— Чародейка. Неужели думаешь, что если здешние такие простофили, то ты можешь их дурачить?
— А чегось? — Кикимора наморщила сухонькое личико с крючковатым длиннющим носом. — Кики тоже хочет жить правительницей, а не по болотам прятаться. Кики сослали в этот поганый городишко злые лешие! Кики устала от бродяжничества! Все сестрицы давно властвуют в хоромах, а Кики бродит неприкаянная по свету белому. Кики не хуже всех!
Я почесала переносицу.
— Я ведь тебя изгоню. Учти, будет больно. Лучше убирайся сама.
Честно говоря, чары по очистке помещений от сторонних существ я забыла. Но пригрозила кикиморе кулаком и захрустела костяшками пальцев, будто разминая пальцы перед волшбой.
— Да куда тебе, простоволосая девка, против Кики бороться! Кики и сильнее, и хитрее!
Кикимора, завернувшись в шаль, обратилась рыжей кошкой. Глаза той загорелись алым пламенем.
Я фыркнула и подошла к кошке, ловко схватила ее за загривок и на вытянутой руке вынесла наружу. Кикимора вырывалась, пыталась оцарапать когтями. Но тщетно. Я плюнула трижды через правое плечо да метнула кошку в ближайшие кусты. Кикимора обратилась в бабку и, громко ругаясь, испарилась. Семейство глядело на меня с немым восхищением.
После, опомнившись и перестав биться лбами о землю, они сулили несметные богатства, почет и уважение всех капитчан. На представление собралась округа. И я ускользнула под общий гвалт, пока глава семейства рассказывал о моих подвигах и боевых ранениях.
Лис встретил меня с усмешкой:
— Помогаешь страждущим?
— Завидно? — огрызнулась я, стягивая башмаки.
— Я всего лишь пытаюсь завести беседу.
Всё. За вечер варрен не произнес ни слова. Он, решив сполна оплатить доброту, до ночи починил перила, вкрутил ручку в ящик комода, подмел на чердаке и вымыл всю посуду.
Сумерки прошли, как и подобает, молниеносно. Небо только покрылось розоватой пеленой, как вскоре улицы скрыла густая темень. Сотни крошечных светлячков осели на листьях раскинувшейся во дворе березки, и я заворожено наблюдала за золотистой пляской. Кот грациозно прыгнул на колени, впервые не свалившись от неуклюжести. Я погладила черное создание за ухом. Он свернулся калачиком, покачивая длинным хвостом в такт накрапывающим каплям начавшегося дождя.
Внутри поселилась непроглядная тоска и бессилие, будто я — бабочка, которая зря проводит быстротечные деньки, размениваясь на бесполезные попытки достичь солнца и опаляя крылья в пламени свечей.
С Лисом мы не обменялись любезностями, добрых снов не пожелали и улеглись спать в молчании. Из-за стены доносилось только поскрипывание старых деревяшек под телом варрена.
Я долго не могла заснуть. Ливень барабанил по листве и отдавался стуком в висках. С одеялом было слишком жарко, но без него по коже пробегал морозец. Вдалеке зазывно орал жаждущий ласки кот. Возможно, даже мой.
Опутала непрочная дрема. Я провалилась в её объятия, и перед глазами поплыли причудливые картинки. Когда-то, помнится, ведьма упомянула, что сны чародеев отличаются особой красочностью, и, если постараться, то в них можно узреть будущее. Но я различала переплетения узоров, радуг, орнаментов. Множество лиц, голоса, кошачий вой, а на утро странное чувство, словно упустила нечто важное.
Но призрачная дымка сна растворилась, не успев связать меня своими путами.
Негромко всхлипнула скрипучая половица. Я насторожилась и услышала чье-то глубокое дыхание. Надо мной кто-то стоял.
«Раз, два, — отсчитывала я, надеясь на морок. — Давай же, уходи».
Но существо стояло, как и прежде. Липкий страх пробрался под кожу. Я резко открыла глаза.
От кровати отшатнулся Лис. Мы с ним проявили поразительное единодушие: одно и то же неприличное слово вырвалось с одинаковыми интонациями. Не сказать даже, кто испугался сильнее.
— Объясняйся! — взревела я.
Лис съежился у стены.
— Славочка… — заискивающе начал он. — Подожди… Выслушай…
— Как же ты мне надоел, — разозлилась я.
И занесла над ним руку с растопыренными пальцами. Варрен зажмурился, наверное, подумав, что я собралась его проклинать. Звонкий звук пощечины несколько охладил мой пыл.
— Объясняйся.
— Я… это…
Юноша замолчал. Судя по всему, вступительной речи он не придумал, а выпутаться без неё не смог.
