Часть 1. Когда созреет жимолость
Боли не избежать, но страдать от неё необязательно.
Буддийская мудрость
Все мы философы для других, но не для себя. В момент, когда мы начинаем чувствовать, мы перестаем предаваться мудрым размышлениям.
Эдуард Булвер-Литтон
Глава 1
Я никогда не признавалась в любви. Сложно признаваться в том, во что совершенно не веришь. А как поверить в чувства, если вся жизнь — либо буря, либо затишье перед ней?
Мне было трудно понять, какие эмоции стоило разыгрывать на лице, глядя на чужую свадьбу. Зависть или радость, неодобрение или искреннее счастье? Лично я не испытывала ничего, кроме жалости. Два человека обременяли себя обязательствами брака, тогда как жизнь сама по себе состояла из сплошных обязательств. Кому, как не мне, было об этом знать?
Несмотря на скептическое отношение к торжеству, я старательно делала вид, что всё вокруг выглядит восхитительно: и нудная церемония принесения клятв, и огромное количество желтых роз, от запаха которых ужасно тошнило, и желтые наряды жениха и невесты, которые должны были символизировать лучи восходящего солнца, но на самом деле могли служить лишь символом полной безвкусицы (особенно на фоне унылых домишек, созерцающих это зрелище пустыми глазницами окон).
Я стояла уже битых три часа под палящим солнцем, сжимая в потных ладонях полудохлый букет всё тех же роз, и всячески удерживала себя от искушения запустить им в жреца, чтобы он наконец закончил душещипательную речь. Уверена, людей рядом со мной не раз посетили подобные мысли.
Но вот молодожёны слились в долгожданном поцелуе, и толпа разодетых крестьян и горожан разразилась овациями и поздравительными возгласами. Я облегчённо вздохнула и начала проталкиваться к центральному проходу, чтобы всучить букет и с чувством выполненного долга покинуть мероприятие. Очередь к наспех сколоченному из грубых досок помосту, украшенному ненавистными мне розами, успела выстроиться приличная. Поэтому мне пришлось запастись терпением и снова ждать, пока напирающие сзади люди чуть ли не впечатали меня в деревянное возвышение.
— Зоя, я так рада, что ты пришла! — воскликнула невеста, одарив меня искренней улыбкой.
На пухлых щеках играл яркий румянец, а светло-голубые глаза блестели от возбуждения. Замужество явно шло ей на пользу.
— Я не могла не прийти, — голос охрип на середине предложения, поэтому я не была уверена, что молодожены поняли смысл произнесенной фразы.
Прочистив горло, я продолжила:
— Камилла Соболева, то есть теперь уже Курпакина, поздравляю тебя и твоего… избранника. Уверена, что вы достойные люди, которые проживут достойную жизнь вместе. — Я изо всех сил старалась перекричать гомон толпы, поэтому изначально радостная речь превратилась в некое подобие угрозы.
Жених едва заметно нахмурился и чуть крепче сжал руку на талии невесты. Я и не ожидала другой реакции от человека, которого недавно огрела ведром по затылку. Тогда мне казалось, что я защищаю скромную на людях Камиллу от посягательств этого белобрысого щегла, никак не подходившего под определение ее достойной пары.
— Спасибо. — Кивнула Камилла, принимая мой потрепанный букет как дорогой подарок. Она прекрасно знала и ценила жертвы, на которые я пошла ради того, чтобы не огорчать подругу отсутствием на главном, по её словам, празднике жизни.
— Спасибо, — повторила она.
Меня же в очередной раз передернуло от этого слова, на котором лично я поставила табу.
— Марти, скажи что-нибудь. — Камилла толкнула локтем жениха, которому вдруг стал интересен дощатый пол под ногами.
Мартин кивнул, состроив на лице страшную гримасу. Видимо, он все ещё не простил мне шишку на голове, оставленную тем самым ведром. А может быть, я просто не нравилась ему, как и большинству жителей нашего городка, до сих пор считающих меня чужачкой в их маленьком идиллическом мирке.
— Встретимся на пиру. Не забудь поднять за нас чашу. — Камилла решила поставить точку в этом бесперспективном разговоре.
Я попыталась подражать подруге и улыбнуться светлой улыбкой на прощание, но по лицам молодожёнов поняла, что изобразила нечто близкое к выражению Мартина, а не его невесты.
Чтобы избежать дальнейших казусов, я поспешно удалилась, лавируя между длинными женскими юбками и широкими мужскими плечами. Обогнув импровизированный свадебный помост, я покинула главную городскую площадь и свернула на полупустую улицу, вымощенную булыжником, который выпирал из земли, как гнойные наросты на теле обречённого больного.
Проигнорировав пьяные выкрики горожан, уже успевших раздобыть где-то дайкири — популярный алкогольный напиток, в состав которого обычно входили ром, сахар и разные фруктовые соки — я направилась к одному из немногих каменных домов в Чуфасе. В обычные дни дом напоминал мне грозного величественного воина в доспехах из тёмных гладких камней. Однако сегодня, украшенный разноцветными тряпичными флагами и цветочными гирляндами, он больше походил на игрушечный замок для сказочных принца и принцессы.
Эта мысль почему-то огорчила меня, поэтому я не сразу поняла, что уже несколько минут стою перед толстой дубовой дверью, глядя в одну точку. Выйдя из прострации и открыв проход ключом, спрятанным в подоле синей юбки, которую мне по случаю праздника одолжила Камилла, я вошла в просторную гостиную. Практически бегом направилась к массивному креслу, привалившегося к камину, и с довольным видом села, откинувшись на спинку. Прикрыв глаза, я восстанавливала сбившееся дыхание и чувствовала, как постепенно в прохладном зале начинает остывать разгоряченное тело.
Мне всегда нравилось сидеть у камина. Он был местом моих размышлений и уединения в чужом доме. Да-да, вы не ошиблись. Именно в чужом доме. Этот прекрасный трехэтажный каменный особняк принадлежал отнюдь не мне, а семье Соболевых.
Три года назад они приютили меня, бездомную шестнадцатилетнюю девочку-сироту, скитавшуюся по тракту в поисках заработка. И инициатором этой затеи была моя ровесница Камилла. Я встретила ее возле дома станционного смотрителя, где рассчитывала выпросить остатки еды с обеденного стола или свободную скамью, чтобы переночевать под крышей. Она сидела одна в повозке, дожидаясь родителей, ушедших договориться о смене лошадей. Помню, мне тогда показалось странным, что у красивой, богато одетой девушки, родители которой мило обняли ее, прежде чем оставить ждать в роскошной карете, может быть такое грустное выражение лица.
Не знаю, что на меня нашло, но я решила заставить странную незнакомку хоть немного улыбнуться. Я незаметно подкралась к ней, попутно набрав горсть репейника, растущего вдоль дороги, и бросила прямо в открытое окно, намереваясь попасть в ее платье. Девчонка вскочила как ужаленная и с криком выбежала из кареты, сбив меня с ног. Я лежала на земле, вся испачканная в пыли, и хохотала над ее разгневанным лицом. Она спросила, зачем я испортила ей наряд. Я, отсмеявшись, объяснила свое намерение вызвать на её лице улыбку.
«С чего ты вообще решила, что мне грустно? Просто задумалась, а в итоге осталась без нового платья, а единственный человек, которому здесь смешно, — это ты», — сердито произнесла моя будущая подруга, но тут же весело фыркнула, увидев, как я стараюсь отряхнуться от пыли, но вместо этого пачкаюсь ещё сильнее, становясь похожей на глиняную фигурку.
«Я поторопилась с выводами. Тебе все-таки удалось добиться своего. Такое зрелище я ещё долго не забуду, — добавила девушка и протянула мне руку. — Будем знакомы. Я Камилла Соболева. А ты?»
Я ответила, что меня зовут Зоя, но фамилии, как и семьи, у меня больше нет.
«Что тебе нравится?» — спросила Камилла.
Я выпалила первое слово, которое пришло в голову: «Горы».
«Значит, теперь ты Зоя Горская», — с довольным видом произнесла она, и мы закрепили начало нашей дружбы крепким рукопожатием.
Родители Камиллы, вернувшиеся к тому времени к карете, не казались обрадованными новому знакомству дочери. Их реакция была предсказуема и понятна. Однако, когда моя новоиспеченная подруга потребовала у родителей, чтобы они забрали меня с улицы в свой дом, глаза на лоб полезли не только у четы Соболевых, но и у меня самой. Камилла, которая знала меня от силы пару минут, хотела жить со мной под одной крышей, несмотря на то, что я испортила платье и вдоволь посмеялась над ее перекошенным от удивления и злости лицом. Эта мысль никак не укладывалась в моей голове. Впрочем, как и в головах родителей Камиллы. Но после ее настойчивых уговоров, больше напоминающих приказы капризного ребенка, знающего, что он любим, и умело этим пользующегося, родители девочки капитулировали.
«Хорошо. Мы возьмём Зою к себе. Поднимем репутацию в глазах горожан», — вынес вердикт Виктор Соболев.
«Поднимем репутацию в глазах Богов». — Хлопнула рукой по плечу супруга Елизавета Соболева.
Я же стояла и по-дурацки кивала головой, не веря в свалившуюся на меня удачу.
Когда мне позволили сесть на один из роскошных мягких диванов в карете, я от счастья забыла, как дышать, и большую часть пути молчала, боясь произнести хоть слово. Однако моё любопытство всё же дало о себе знать, и вскоре всевозможные вопросы посыпались на попутчиков. Я узнала, что Виктор Соболев, отец Камиллы, занимает почетный пост губернатора города Чуфас и, несмотря на весьма отдаленное расположение от столицы страны, Хлориды, имеет весьма большие амбиции в отношении себя и своей деятельности. Больше всего меня поразило, что их семейный герб — соболь с веткой золотого орешника — гордо реял над Чуфасом уже более ста лет.
Как только взрослые устали от вопросов и задремали, я попыталась отодрать колючки репейника от платья Камиллы, почувствовав запоздалое раскаяние за содеянное.
«Не надо. Мне кажется, что мы в расчете», — сказала она, глядя на мои руки, покрытые толстым слоем пыли.
Так я и стала членом семьи Соболевых. Хотя поначалу родители Камиллы и думали, что просьба дочери — всего лишь одна из прихотей, которая не продлится долгое время, вскоре им пришлось признаться, что Камилла ко мне привязалась. Я не знала, что именно она во мне разглядела. Да и так ли важно это было, если я с удовольствием находилась в компании умной, иногда излишне застенчивой на публике девушки, в семейном кругу превращающейся в маленькую королеву.
Воспоминания о нашей первой встрече и счастливых годах, проведенных вместе, все еще стояли у меня перед глазами, когда я покидала непривычно пустую гостиную и поднималась по скрипучей лестнице на крышу дома Соболевых, где была организована смотровая площадка под открытым небом с толстыми каменным бортами в виде треугольников со сглаженными углами.
Я закрыла глаза. Солнце все еще припекало, хотя прохладное дыхание ветра на коже уже возвещало о вечере, приближающемся плавными и оттого не всегда заметными шагами. Здесь, вдали от общей сумятицы, я поняла, что сегодня просто замечательный день. Особенно учитывая, что летняя веха (веха = 90 дней, год (360 дней) = 4 вехам) ещё только набирала силу, а до осенней вехи было далеко, и мир еще не скоро потускнеет от слабости солнечных лучей. Однако на этом светлом фоне особенно явно выделялась боль незатянутых ран, обострявшихся стыдом и виной. Избавиться от них не выходило вот уже как четыре года. Я только и могла, что прикрыть эти раны от чужих любопытных взоров.
В уши ворвалась громкая, нарочито весёлая музыка. Я с тяжёлым вздохом распахнула глаза, окинув взором площадь, с которой только что позорно сбежала. На помосте вместо жениха и невесты оказались артисты, разодетые в красные и зелёные одежды. Они плясали, выделывая различные кульбиты, и пели под восторженные свист и крики горожан. Глядя на их активные передвижения по хлипкой сцене, я могла лишь надеяться, что пол под артистами не провалится раньше времени.
В толпе промелькнули два жёлтых пятна, почти теряющихся в разноцветном клубке людей. Сердце опять защемило от тоски. Это чувство зародилось ещё после официального заявления Камиллы о предложении руки и сердца со стороны Мартина Курпакина, сына бедного крестьянина, сразу после коротких периодов удивления и подозрения в правдивости слов подруги.
Я не завидовала Камилле, не осуждала её во многих отношениях небезукоризненный выбор. Я просто испытывала грустное сожаление о том, что ничто теперь не будет прежним. Мы больше не будем бегать с ней по полю наперегонки с коровами, лежать в саду на траве, глядя на облака и жуя щавель, смеяться над старым учителем, который пытался обучать нас наукам. Я стану одним из пройденных этапов ее жизни, человеком, который со стороны наблюдал чужое счастье, чужой праздник в чужом городе.
Все мои переживания выглядели жалкими, но настоящих друзей у меня теперь больше не было. Поэтому я цеплялась за Камиллу, как тот самый репейник, который кинула в неё три года назад. «Но если худшие из моих ожиданий сбудутся, не лучше ли провести этот день там, на площади, вместе с ней?»
Недолго думая, я заставила себя оторваться от каменного ограждения и спуститься вниз. Мне даже пришла мысль о том, чтобы выпить стакан дайкири для храбрости, но я тут же прогнала ее и гордо шагнула в гостиную.
— Зоя, вот ты где! Мы тебя везде искали, — скрипучий голос Виктора Соболева прорезал тишину помещения.
Я инстинктивно попятилась, ожидая очередного упрёка, которые часто сыпались из его уст. Возможно, это объяснялось тем, что Камилле делать замечания он не хотел или просто боялся. А вот я из чувства благодарности молча сносила всё, что он мне выговаривал.
— Думали, останешься на площади, а ты, как всегда, отсиживаешься по углам.
— Извините, я уже собиралась возвращаться, — сказала я в своё оправдание.
— Нет, не надо.
Я нахмурилась, удивлённая его словами.
— Что-то не так?
— Нам надо серьёзно поговорить. — На лоб Соболева набежала целая стая морщин.
Это выражение лица старило его на несколько лет, но, что хуже всего, оно означало: разговор и правда серьёзный. Во мне зашевелился червь сомнения, ехидно перечисляющий на ухо все мои надуманные страхи от последствий свадьбы Камиллы.
— Садись, не стой, — подозрительно ласково произнёс Виктор.
Я кивнула и послушно села на длинную скамью, прислоненную к дубовому столу с выгравированным на нём гербом семьи. Опекун занял место напротив.
— Мы получили письмо, — Соболев придвинул ко мне конверт. — Прочитай.
Я совсем растерялась. Письма мне получать не приходилось уже очень давно. Но при одном взгляде на дорогую толстую бумагу я поняла, что адресовано оно не мне, а Виктору и Елизавете Соболевым: их имена были выведены красивым почерком в углу конверта.
Я осторожно взяла бумагу в руки, всё ещё недоумевая, зачем мне вручили чужое письмо. Повертев его в руках, увидела королевскую печать — синий цветок с темной, почти черной сердцевиной. Сердце ёкнуло, предчувствуя скрытую угрозу, исходящую от этого с виду прекрасного символа страны Анемон.
— Прочитай, — повторил Виктор Соболев, судя по всему уставший смотреть на мое замешательство.
Дрожащими пальцами я вынула из распечатанного конверта лист, исписанный размашистым почерком.
Виктор и Елизавета Соболевы!
От лица Его Величества короля Анемона Григория Весницкого уведомляем о том, что ваша дочь, Камилла Соболева, приглашена на праздник Каприфоли. Карета, которая заберёт её и необходимые вещи, будет доставлена 15 числа летней вехи.
