Введение
Посвящается:
Моей любимой дочери Вере — моему лучику света в этом мире;
Моим родителям — архитекторам моего понимания любви, что любовь - это язык, на котором говорят десятилетиями, а не словами.
Выражаю благодарность: Кристоферу Сэнборну и моей сестре Екатерине Рёлих за то, что они вдохновили меня погрузиться в работу; моему отцу за его наставничество при создании произведения; моей матери за её внимание к деталям: а также моему редактору Сэму Нилсону и его команде (Эрику Уилсону, Мартину Гаррету и другим) за их качественную и кропотливую работу!
В Портленде я жил уже третий год. Город оказался добрым — не в смысле объятий на улице и ежедневными походами друг другу в гости... а в своей деликатности: никто не лезет в душу, все улыбаются ровно настолько, чтобы ты не чувствовал себя чужим, но и не обязан был сближаться. У людей хватает такта, чтобы оставить тебя в покое. Это оказалось именно тем, что мне было нужно.
По выходным я ходил в одно и то же кафе за углом, где давно знали мой заказ, но никогда не спрашивали моего имени. Это идеальные отношения – тёплые, но без обязательств.
Бариста с татуировкой «Carpe Diem» на шее всегда спрашивал: «Как дела?», но никогда не слушал ответа. Однажды я попытался сказать: «Бродячий енот повесился в моем холодильнике», а он только кивнул и спросил: «С сиропом?»
В то утро меня разбудил звук тибетских поющих чаш. Это был мой сосед снизу - тот самый, который медитировал под крики своего кота. Похоже, он решил окончательно перейти на новый уровень духовного осознания - в субботу, в 6 утра.
Я лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что, возможно, это знак — пора вставать и идти в то самое кафе. Сборы заняли у меня пару-тройку часов.
Дождь за окном шёл ровно с той интенсивностью, которая не позволяет сказать «просто моросит», но и не дотягивает до «нужно спасаться в ковчеге!». Идеально для того, чтобы надеть джинсы, которые уже второй день пахнут сыростью, и сделать вид, что это «винтажный эффект».
Решил всё же поехать ближе к городскому центру, внеся минимальное разнообразие в уже ставший привычным мне распорядок.
Припарковался. В кафе напротив сидела девушка с татуировкой кактуса на запястье и чашкой латте в руках. Она смотрела в окно, и я подумал: «Вот она, типичная портлендская романтика».
Я зашел внутрь, заказал кофе с молоком, но без пенки. Не отрывая глаз от ноутбука, бариста пробормотал: - Имя?
- Томас, - ляпнул я для разнообразия, устав называться Майком.
Мы сидели в кафе и смотрели, как дождь превращает улицу в реку, а велосипедисты, словно водяные жуки, катаются по лужам. Портленд - это город, где дождь - не просто погода, это скорее образ жизни.
- Вы не местный? - спросила она, не отрывая глаз от меню.
- Нет, - ответил я.
- Я тоже, - сказала она, наконец посмотрев на меня. - Я только что сюда переехала.
Я кивнул, понимая, что в Портленде это почти обязательное заявление.
- И как тебе город? - спросил я.
- Дождливый, - с улыбкой ответила она.
Мы оба рассмеялись.
- Знаешь, - сказала она, отставляя чашку в сторону, - я всегда думала, что Портленд - это место, где люди живут в гармонии с природой, ездят на велосипедах и пьют кофе без молока.
- А теперь ты думаешь, что это место, где люди живут в гармонии с дождём, ездят на велосипедах и пьют кофе с овсяным молоком? - спросил я, улыбаясь.
Она кивнула.
- Да, - ответила она широко улыбаясь.
Мы снова рассмеялись.
Мы просидели в этом кафе ещё час, а может, и два. Девушка с татуировкой кактуса на запястье представилась как «Иззи».
- Изи? - переспросил я (потому что «easy» на русский переводилось как «легко»), а я ещё не встречал лёгких женщин, не считая тех, кто продаёт свою душу и тело за новый айфон, поездку в Дубай или просто, банально, за деньги.
- Да, Иззи. Сокращенно от «Элизабет», - сказала она, прервав мои мрачные думы. Затем она призналась, что переехала сюда из Феникса, потому что «устала от солнца». И ничуть не удивилась, узнав, что я сбежал от сибирской зимы в орегонскую осень длиною в жизнь.
- Ты представляешь, - сказала она, - просыпаться каждый день и знать, что опять будет ясно? Это как жить под проклятием какого-то древнего бога, который ненавидит драму.
Я кивнула, хотя понятия не имел, о чем она говорит. Солнце уже давно стало для меня чем-то вроде древнего мифа, который пересказывали в нашем городе из поколения в поколение! Легенда гласила, что когда-то оно сияло над городом, но взойдет ли оно снова и пробьются ли его лучи сквозь тучи, никто в Портленде не знал наверняка.
- Почему кактус? - спросил я, указывая на её татуировку.
- О, это долгая история, - вздохнула она. - Вкратце: я хотела напомнить себе, что даже в самых засушливых местах можно выжить. Потом я переехала сюда, и теперь это просто ирония.
- Скажи мне, чем ты занимался в России? - спросила Иззи.
- Я работал в офисе, где главным корпоративным девизом было: «Мы здесь как семья». Это значит, что босс может орать на тебя, как отец-алкоголик, но если ты увольняешься, он смотрит на тебя грустными глазами и говорит, что ты его подвёл, - пошутил я.
Она рассмеялась.
- А как насчет тебя? - поинтересовался я.
- Я пишу диссертацию на тему «Влияние солнечных дней в Орегоне на психическое здоровье городских жителей», - с юмором ответила она. - Хотя я уже месяц не могу начать, потому что каждый раз, когда я сажусь за работу, на улице идет дождь.
- Значит, ты не только объект исследования, но и контрольная группа, - заметил я.
- Именно! - рассмеялась она. - Наука требует жертв!
Мы говорили ни о чём и обо всём сразу. О том, что в городе слишком много велосипедистов, которые приняли философию «быстрее дождя» и теперь считают себя неуязвимыми... О том, что местные коты и кошки - настоящие выживальщики в вечном сыром апокалипсисе. А овсяное молоко - чей-то коварный замысел. И о том, что, возможно, дождь - это не проклятие, а просто способ замедлить время.
Мы проговорили до закрытия и вышли из кафе вместе, но не обменялись номерами - прекрасная незавёршенность момента.
К тому времени дождь превратился в нечто среднее между редким моросящим дождем и намёком на апокалипсис.
Иззи достала складной зонтик с принтом «Сохраняй Портленд Странным» (девиз города), который, судя по всему, уже сдавался стихии.
- Может, как-нибудь повторим? - спросила она.
- Если выживешь в этом ливне, - ответил я на прощание.
- Договорились, - улыбнулась она и свернула за угол, где проезжавший мимо велосипедист в пластиковом пончо чуть не сбил её.
Я шёл домой, размышляя о том, что Портленд - это город, где даже знакомства начинаются с дождя и заканчиваются намёком на вторую встречу, которая, скорее всего, не состоится. Но если это случится, это станет неплохой историей для следующей беседы за чашкой кофе.
А может, и нет. В конце концов, даже кофе здесь иногда оказывается просто кофе.
На следующий день дождь, казалось, решил взять отдых. Первое, на что я обратил внимание, - это тишина. Ни кровожадных воплей, ни визгливых протестов соседского кота, ведущего очередной философский раунд с пылесосом. Просто... пустота. Вакуум своего рода.
Я медленно сел в кровати, ожидая, что привычный крик прорвется сквозь половицы. Ничего. Это тревожило. Но не потому, что я скучал по его крикам, а потому, что отсутствие кошачьих воплей создавало некую пустоту, как если бы телевизор, который вы не смотрите, вдруг выключился сам по себе.
Это дурно пахло. Не в смысле как в фильме ужасов. Скорее, это было похоже на неправильность пропавшего фонового шума - как когда холодильник перестаёт работать, и вы понимаете, что он всё это время был вашей музыкой.
Я потёр глаза и вслух сказал никому не известное:
- Он либо достиг внутреннего умиротворения, либо сожрал пылесос!
Я босиком прошёл на кухню, пол отдавал холодом. В квартире всё еще стоял запах вчерашнего кофе и еще чего-то - металлического и влажного, словно сожаление, оставленное на ночь в тарелке.
Плесень на подоконнике подросла. Снова. Крошечное зелено-черное созвездие теперь растянулось на новый форпост в левом углу, и его территория расширялась дерзновеннее с каждым дождливым утром.
- Поздравляю, - пробормотал я. - Теперь ты официально республика!
Я открыл холодильник, надеясь найти вдохновение. А нашёл почти пустую бутылку пива и половину лимона, выглядевшую так, будто он пережил сильнейшие битвы.
Я налил себе в стакан последний остаток вчерашнего пива, посмотрел на него и, убедившись, что он тоже посмотрел на меня - вылил его в раковину. Запечатлел в памяти, как янтарная жидкость клубится, освещает бокал, а потом исчезает в стоке.
И тут меня осенило!
В этом моменте не было ничего необычного - ни хора ангелов, ни кинематографичной музыки. Просто мысль, настолько тихая, что от неё не осталось и следа. «Что-то изменилось».
Это была не кошка. Или кофе. Или пиво. Дело было во мне.
Вчерашний день что-то сделал - повернул маленькую ручку где-то внутри меня. Что-то во вчерашней встрече с Иззи сдвинуло шестерёнки, и привычный механизм повседневной жизни заскрипел.
Это не было драматично. Скорее, это был зуд где-то под поверхностью, напоминающий мне, что повторение - не то же самое, что ритм. Я выглянул в окно. Небо было серым, но сегодня оно не плакало. Портлендская версия милосердия.
Я оделся и вышел на улицу. На этот раз без чёткого плана. Не в то кафе и не по расписанию.
Дверь моего соседа слева была приоткрыта. Изнутри доносилось нежное попискивание ситара и резкий голос, произносивший что-то на санскрите - а может, и просто на очень укуренном английском.
«Эй, Майк!» - позвал сосед, когда я проходил мимо.
«Привет, Эран», - кивнул я, приостановившись.
- Не хочешь присоединиться к утренней йоге и сеансу самопознания? Очень просветляет! У меня также есть комбуча. Свежезаквашенная... Очень очищает.
Я вежливо улыбнулся. «Спасибо, но на этой неделе я пытаюсь завязать с просветлением».
Он усмехнулся.
- Как хочешь, брат. Просветление подождет.
«Это-то меня и беспокоит», - пробормотал я, отправляясь дальше.
Снаружи воздух был бодрящим, свежим, как в Портленде. Словно город принял душ, но забыл высушить волосы.
Я шёл без цели. Не в привычное кафе. Не к привычной скамейке. Не по обыкновенному маршруту.
Что-то сдвинулось. Может, это было ничто. А может, всё.
Улицы казались иными, когда ты не пытался куда-то попасть. Люди вокруг были в спешке - прохожие с опущенными головами и наушниками в ушах, погруженные в сражения, в которых я не участвовал. В кои-то веки я не был участником в этом забеге. Я не опаздывал. Меня не ждали. Я просто был.
Я забрёл в небольшой проулок, мимо которого проходил сотни раз, но никогда не замечал. Он был усеян фресками - портретами незнакомцев, которые, вероятно, прожили жизнь похлеще моей.
Одна из них, женщина в широкополой шляпе, казалось, следила за мной глазами, когда я проходил мимо. Я представил себе, как она говорит:
- Наконец, ты нашёл окольный путь!
В итоге я оказался возле тележки с едой, где старик продавал свернутые вручную крендельки. Его тележка была ржавой, зонтик выцвел до неузнаваемости. Он поприветствовал меня, как будто я был постоянным посетителем, хоть я ранее с ним не встречался.
- Первый раз всегда бесплатный, - заявил он, протягивая мне тёплый крендель. Но только если вы едите его во время ходьбы. Сидеть запрещено!
Я улыбнулся, поблагодарил его и повиновался. Крендель был до абсурда вкусным, лучше, чем он имел право быть! И пока я жевал, я понял, что это незапланированное утро уже дало мне больше, чем многие из запланированных.
Иногда отсутствие пункта назначения - единственный способ добраться до нового места.
Центр города жил своей воскресной жизнью - фермерский рынок, запах жареного миндаля, женщины в пальто оливкового цвета и мужчины с бородами, которые выглядели так, будто могли вырезать каноэ из бревна и одновременно прочитать Бродского вслух. Здесь пахло жареным кофе, свежей выпечкой и сомневающимся запахом дождя, который передумал идти.
Местные жители бродили между прилавками, словно искали не только продукты, но и потерянные части себя. Мужчина в кожаном жилете продавал маринованную спаржу рядом с поэтом, торгующим журналами собственной работы под названием «Мысли, которые должны были остаться в душе». Один прилавок был полностью посвящен грибам - всех видов, форм и мифов. Дитя с благоговением смотрела на экземпляр с львиной гривой, а её отец шептал: «Нет, милая, этот не рычит».
Я бродил среди всего этого, словно заброшенный в суматоху. Мои ноги двигались без цели. Мои руки были засунуты в карманы пальто. Мир, казалось, ничего от меня не ждал.
Потом я увидел её - скамейку.
Деревянная. Наполовину мокрая. Зажатая между продавцом лавандового мыла и женщиной, продающей украшения из старых клавиш печатной машинки.
Я сел. Некоторое время просто наблюдал. Пожилая женщина в шерстяной шапке с заплатками увлеченно спорила с продавцом о цене чеснока.
- Я не говорю, что он не стоит 4 доллара, - настаивала она, - я говорю, что мои предки будут рыдать, если я столько заплачу.
- Мадам, этот чеснок благословлён утренним туманом долины Уилламетт. Если вы съедите его сырым - ваши грехи испарятся!
- Ха! У меня десятки лет грехов, молодой человек. Лучше бы это сопровождалось очистительными песнопениями.
Я рассмеялся. Тихо. Таким смехом, который вырывается наружу, не спрашивая разрешения.
Затем я потянулся в пальто и достал блокнот.
Он был потрёпанным. Подарок друга из Москвы, который однажды сказал:
- Когда-нибудь ты снова начнёшь писать. Возможно, когда ты меньше всего будешь этого ожидать.
Тогда я усмехнулся.
Я открыл его. Первая страница была пустой. Предсказаемо пустой.
Это было похоже на то, как если бы я смотрелся в зеркало после долгих лет молчания.
Ручка оказалась в моей руке раньше, чем я успел это осознать. Я не думал. Я просто... начал.
«Мужчина с рыжими усами выглядит так, будто когда-то встречался с танцовщицей фламенко и так и не смог забыть об этом»; «Женщина в пестрой шляпе идет так, будто каждый ее шаг - это переговоры о заключении мирного соглашения»; «Город пахнет жжёным сахаром и отложенными решениями».
Ничего глубокого. Никаких цветистых метафор. Просто... бессмыслица. И всё же я не мог остановиться.
Каждая строчка была похожа на включение крана, который не работал несколько месяцев. Сначала ржавчина. Затем светлее. А потом –приобреталась прозрачность.
Ветер пронёсся мимо, подняв с соседнего стенда свободную страницу и прижав её к моей ноге. Я даже не заметил. Я был слишком увлечён движением.
Рука двигалась, словно вспоминая что-то, чего ещё не успел понять мой разум.
Я остановился только тогда, когда заметил перед собой тень.
Напротив скамейки, держа в руках стаканчик с едой и знакомо ухмыляясь, стояла Иззи.
Её белокурые локоны были уложены в свободную прическу, несколько прядей развевались на ветру. На ней была та же джинсовая куртка и знакомая татуировка в виде кактуса.
Она молчала. Просто сидела. Достала свой блокнот - поменьше, в мягкой обложке, уголок слегка пожеван, словно его приняли за перекус.
Посвящается:
Моей любимой дочери Вере — моему лучику света в этом мире;
Моим родителям — архитекторам моего понимания любви, что любовь - это язык, на котором говорят десятилетиями, а не словами.
Выражаю благодарность: Кристоферу Сэнборну и моей сестре Екатерине Рёлих за то, что они вдохновили меня погрузиться в работу; моему отцу за его наставничество при создании произведения; моей матери за её внимание к деталям: а также моему редактору Сэму Нилсону и его команде (Эрику Уилсону, Мартину Гаррету и другим) за их качественную и кропотливую работу!
Глава 1: Утро с тибетскими чашами и кофе без обязательств
В Портленде я жил уже третий год. Город оказался добрым — не в смысле объятий на улице и ежедневными походами друг другу в гости... а в своей деликатности: никто не лезет в душу, все улыбаются ровно настолько, чтобы ты не чувствовал себя чужим, но и не обязан был сближаться. У людей хватает такта, чтобы оставить тебя в покое. Это оказалось именно тем, что мне было нужно.
По выходным я ходил в одно и то же кафе за углом, где давно знали мой заказ, но никогда не спрашивали моего имени. Это идеальные отношения – тёплые, но без обязательств.
Бариста с татуировкой «Carpe Diem» на шее всегда спрашивал: «Как дела?», но никогда не слушал ответа. Однажды я попытался сказать: «Бродячий енот повесился в моем холодильнике», а он только кивнул и спросил: «С сиропом?»
В то утро меня разбудил звук тибетских поющих чаш. Это был мой сосед снизу - тот самый, который медитировал под крики своего кота. Похоже, он решил окончательно перейти на новый уровень духовного осознания - в субботу, в 6 утра.
Я лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что, возможно, это знак — пора вставать и идти в то самое кафе. Сборы заняли у меня пару-тройку часов.
Дождь за окном шёл ровно с той интенсивностью, которая не позволяет сказать «просто моросит», но и не дотягивает до «нужно спасаться в ковчеге!». Идеально для того, чтобы надеть джинсы, которые уже второй день пахнут сыростью, и сделать вид, что это «винтажный эффект».
Решил всё же поехать ближе к городскому центру, внеся минимальное разнообразие в уже ставший привычным мне распорядок.
Припарковался. В кафе напротив сидела девушка с татуировкой кактуса на запястье и чашкой латте в руках. Она смотрела в окно, и я подумал: «Вот она, типичная портлендская романтика».
Я зашел внутрь, заказал кофе с молоком, но без пенки. Не отрывая глаз от ноутбука, бариста пробормотал: - Имя?
- Томас, - ляпнул я для разнообразия, устав называться Майком.
Мы сидели в кафе и смотрели, как дождь превращает улицу в реку, а велосипедисты, словно водяные жуки, катаются по лужам. Портленд - это город, где дождь - не просто погода, это скорее образ жизни.
- Вы не местный? - спросила она, не отрывая глаз от меню.
- Нет, - ответил я.
- Я тоже, - сказала она, наконец посмотрев на меня. - Я только что сюда переехала.
Я кивнул, понимая, что в Портленде это почти обязательное заявление.
- И как тебе город? - спросил я.
- Дождливый, - с улыбкой ответила она.
Мы оба рассмеялись.
- Знаешь, - сказала она, отставляя чашку в сторону, - я всегда думала, что Портленд - это место, где люди живут в гармонии с природой, ездят на велосипедах и пьют кофе без молока.
- А теперь ты думаешь, что это место, где люди живут в гармонии с дождём, ездят на велосипедах и пьют кофе с овсяным молоком? - спросил я, улыбаясь.
Она кивнула.
- Да, - ответила она широко улыбаясь.
Мы снова рассмеялись.
Мы просидели в этом кафе ещё час, а может, и два. Девушка с татуировкой кактуса на запястье представилась как «Иззи».
- Изи? - переспросил я (потому что «easy» на русский переводилось как «легко»), а я ещё не встречал лёгких женщин, не считая тех, кто продаёт свою душу и тело за новый айфон, поездку в Дубай или просто, банально, за деньги.
- Да, Иззи. Сокращенно от «Элизабет», - сказала она, прервав мои мрачные думы. Затем она призналась, что переехала сюда из Феникса, потому что «устала от солнца». И ничуть не удивилась, узнав, что я сбежал от сибирской зимы в орегонскую осень длиною в жизнь.
- Ты представляешь, - сказала она, - просыпаться каждый день и знать, что опять будет ясно? Это как жить под проклятием какого-то древнего бога, который ненавидит драму.
Я кивнула, хотя понятия не имел, о чем она говорит. Солнце уже давно стало для меня чем-то вроде древнего мифа, который пересказывали в нашем городе из поколения в поколение! Легенда гласила, что когда-то оно сияло над городом, но взойдет ли оно снова и пробьются ли его лучи сквозь тучи, никто в Портленде не знал наверняка.
- Почему кактус? - спросил я, указывая на её татуировку.
- О, это долгая история, - вздохнула она. - Вкратце: я хотела напомнить себе, что даже в самых засушливых местах можно выжить. Потом я переехала сюда, и теперь это просто ирония.
- Скажи мне, чем ты занимался в России? - спросила Иззи.
- Я работал в офисе, где главным корпоративным девизом было: «Мы здесь как семья». Это значит, что босс может орать на тебя, как отец-алкоголик, но если ты увольняешься, он смотрит на тебя грустными глазами и говорит, что ты его подвёл, - пошутил я.
Она рассмеялась.
- А как насчет тебя? - поинтересовался я.
- Я пишу диссертацию на тему «Влияние солнечных дней в Орегоне на психическое здоровье городских жителей», - с юмором ответила она. - Хотя я уже месяц не могу начать, потому что каждый раз, когда я сажусь за работу, на улице идет дождь.
- Значит, ты не только объект исследования, но и контрольная группа, - заметил я.
- Именно! - рассмеялась она. - Наука требует жертв!
Мы говорили ни о чём и обо всём сразу. О том, что в городе слишком много велосипедистов, которые приняли философию «быстрее дождя» и теперь считают себя неуязвимыми... О том, что местные коты и кошки - настоящие выживальщики в вечном сыром апокалипсисе. А овсяное молоко - чей-то коварный замысел. И о том, что, возможно, дождь - это не проклятие, а просто способ замедлить время.
Мы проговорили до закрытия и вышли из кафе вместе, но не обменялись номерами - прекрасная незавёршенность момента.
К тому времени дождь превратился в нечто среднее между редким моросящим дождем и намёком на апокалипсис.
Иззи достала складной зонтик с принтом «Сохраняй Портленд Странным» (девиз города), который, судя по всему, уже сдавался стихии.
- Может, как-нибудь повторим? - спросила она.
- Если выживешь в этом ливне, - ответил я на прощание.
- Договорились, - улыбнулась она и свернула за угол, где проезжавший мимо велосипедист в пластиковом пончо чуть не сбил её.
Я шёл домой, размышляя о том, что Портленд - это город, где даже знакомства начинаются с дождя и заканчиваются намёком на вторую встречу, которая, скорее всего, не состоится. Но если это случится, это станет неплохой историей для следующей беседы за чашкой кофе.
А может, и нет. В конце концов, даже кофе здесь иногда оказывается просто кофе.
Глава 2: Воскресный рынок и блокнот для забытых мыслей
На следующий день дождь, казалось, решил взять отдых. Первое, на что я обратил внимание, - это тишина. Ни кровожадных воплей, ни визгливых протестов соседского кота, ведущего очередной философский раунд с пылесосом. Просто... пустота. Вакуум своего рода.
Я медленно сел в кровати, ожидая, что привычный крик прорвется сквозь половицы. Ничего. Это тревожило. Но не потому, что я скучал по его крикам, а потому, что отсутствие кошачьих воплей создавало некую пустоту, как если бы телевизор, который вы не смотрите, вдруг выключился сам по себе.
Это дурно пахло. Не в смысле как в фильме ужасов. Скорее, это было похоже на неправильность пропавшего фонового шума - как когда холодильник перестаёт работать, и вы понимаете, что он всё это время был вашей музыкой.
Я потёр глаза и вслух сказал никому не известное:
- Он либо достиг внутреннего умиротворения, либо сожрал пылесос!
Я босиком прошёл на кухню, пол отдавал холодом. В квартире всё еще стоял запах вчерашнего кофе и еще чего-то - металлического и влажного, словно сожаление, оставленное на ночь в тарелке.
Плесень на подоконнике подросла. Снова. Крошечное зелено-черное созвездие теперь растянулось на новый форпост в левом углу, и его территория расширялась дерзновеннее с каждым дождливым утром.
- Поздравляю, - пробормотал я. - Теперь ты официально республика!
Я открыл холодильник, надеясь найти вдохновение. А нашёл почти пустую бутылку пива и половину лимона, выглядевшую так, будто он пережил сильнейшие битвы.
Я налил себе в стакан последний остаток вчерашнего пива, посмотрел на него и, убедившись, что он тоже посмотрел на меня - вылил его в раковину. Запечатлел в памяти, как янтарная жидкость клубится, освещает бокал, а потом исчезает в стоке.
И тут меня осенило!
В этом моменте не было ничего необычного - ни хора ангелов, ни кинематографичной музыки. Просто мысль, настолько тихая, что от неё не осталось и следа. «Что-то изменилось».
Это была не кошка. Или кофе. Или пиво. Дело было во мне.
Вчерашний день что-то сделал - повернул маленькую ручку где-то внутри меня. Что-то во вчерашней встрече с Иззи сдвинуло шестерёнки, и привычный механизм повседневной жизни заскрипел.
Это не было драматично. Скорее, это был зуд где-то под поверхностью, напоминающий мне, что повторение - не то же самое, что ритм. Я выглянул в окно. Небо было серым, но сегодня оно не плакало. Портлендская версия милосердия.
Я оделся и вышел на улицу. На этот раз без чёткого плана. Не в то кафе и не по расписанию.
Дверь моего соседа слева была приоткрыта. Изнутри доносилось нежное попискивание ситара и резкий голос, произносивший что-то на санскрите - а может, и просто на очень укуренном английском.
«Эй, Майк!» - позвал сосед, когда я проходил мимо.
«Привет, Эран», - кивнул я, приостановившись.
- Не хочешь присоединиться к утренней йоге и сеансу самопознания? Очень просветляет! У меня также есть комбуча. Свежезаквашенная... Очень очищает.
Я вежливо улыбнулся. «Спасибо, но на этой неделе я пытаюсь завязать с просветлением».
Он усмехнулся.
- Как хочешь, брат. Просветление подождет.
«Это-то меня и беспокоит», - пробормотал я, отправляясь дальше.
Снаружи воздух был бодрящим, свежим, как в Портленде. Словно город принял душ, но забыл высушить волосы.
Я шёл без цели. Не в привычное кафе. Не к привычной скамейке. Не по обыкновенному маршруту.
Что-то сдвинулось. Может, это было ничто. А может, всё.
Улицы казались иными, когда ты не пытался куда-то попасть. Люди вокруг были в спешке - прохожие с опущенными головами и наушниками в ушах, погруженные в сражения, в которых я не участвовал. В кои-то веки я не был участником в этом забеге. Я не опаздывал. Меня не ждали. Я просто был.
Я забрёл в небольшой проулок, мимо которого проходил сотни раз, но никогда не замечал. Он был усеян фресками - портретами незнакомцев, которые, вероятно, прожили жизнь похлеще моей.
Одна из них, женщина в широкополой шляпе, казалось, следила за мной глазами, когда я проходил мимо. Я представил себе, как она говорит:
- Наконец, ты нашёл окольный путь!
В итоге я оказался возле тележки с едой, где старик продавал свернутые вручную крендельки. Его тележка была ржавой, зонтик выцвел до неузнаваемости. Он поприветствовал меня, как будто я был постоянным посетителем, хоть я ранее с ним не встречался.
- Первый раз всегда бесплатный, - заявил он, протягивая мне тёплый крендель. Но только если вы едите его во время ходьбы. Сидеть запрещено!
Я улыбнулся, поблагодарил его и повиновался. Крендель был до абсурда вкусным, лучше, чем он имел право быть! И пока я жевал, я понял, что это незапланированное утро уже дало мне больше, чем многие из запланированных.
Иногда отсутствие пункта назначения - единственный способ добраться до нового места.
Центр города жил своей воскресной жизнью - фермерский рынок, запах жареного миндаля, женщины в пальто оливкового цвета и мужчины с бородами, которые выглядели так, будто могли вырезать каноэ из бревна и одновременно прочитать Бродского вслух. Здесь пахло жареным кофе, свежей выпечкой и сомневающимся запахом дождя, который передумал идти.
Местные жители бродили между прилавками, словно искали не только продукты, но и потерянные части себя. Мужчина в кожаном жилете продавал маринованную спаржу рядом с поэтом, торгующим журналами собственной работы под названием «Мысли, которые должны были остаться в душе». Один прилавок был полностью посвящен грибам - всех видов, форм и мифов. Дитя с благоговением смотрела на экземпляр с львиной гривой, а её отец шептал: «Нет, милая, этот не рычит».
Я бродил среди всего этого, словно заброшенный в суматоху. Мои ноги двигались без цели. Мои руки были засунуты в карманы пальто. Мир, казалось, ничего от меня не ждал.
Потом я увидел её - скамейку.
Деревянная. Наполовину мокрая. Зажатая между продавцом лавандового мыла и женщиной, продающей украшения из старых клавиш печатной машинки.
Я сел. Некоторое время просто наблюдал. Пожилая женщина в шерстяной шапке с заплатками увлеченно спорила с продавцом о цене чеснока.
- Я не говорю, что он не стоит 4 доллара, - настаивала она, - я говорю, что мои предки будут рыдать, если я столько заплачу.
Продавец, мужчина с блестящими рыжими усами, наклонился к ней с театральной серьезностью.
- Мадам, этот чеснок благословлён утренним туманом долины Уилламетт. Если вы съедите его сырым - ваши грехи испарятся!
- Ха! У меня десятки лет грехов, молодой человек. Лучше бы это сопровождалось очистительными песнопениями.
Я рассмеялся. Тихо. Таким смехом, который вырывается наружу, не спрашивая разрешения.
Затем я потянулся в пальто и достал блокнот.
Он был потрёпанным. Подарок друга из Москвы, который однажды сказал:
- Когда-нибудь ты снова начнёшь писать. Возможно, когда ты меньше всего будешь этого ожидать.
Тогда я усмехнулся.
Я открыл его. Первая страница была пустой. Предсказаемо пустой.
Это было похоже на то, как если бы я смотрелся в зеркало после долгих лет молчания.
Ручка оказалась в моей руке раньше, чем я успел это осознать. Я не думал. Я просто... начал.
«Мужчина с рыжими усами выглядит так, будто когда-то встречался с танцовщицей фламенко и так и не смог забыть об этом»; «Женщина в пестрой шляпе идет так, будто каждый ее шаг - это переговоры о заключении мирного соглашения»; «Город пахнет жжёным сахаром и отложенными решениями».
Ничего глубокого. Никаких цветистых метафор. Просто... бессмыслица. И всё же я не мог остановиться.
Каждая строчка была похожа на включение крана, который не работал несколько месяцев. Сначала ржавчина. Затем светлее. А потом –приобреталась прозрачность.
Ветер пронёсся мимо, подняв с соседнего стенда свободную страницу и прижав её к моей ноге. Я даже не заметил. Я был слишком увлечён движением.
Рука двигалась, словно вспоминая что-то, чего ещё не успел понять мой разум.
Я остановился только тогда, когда заметил перед собой тень.
Напротив скамейки, держа в руках стаканчик с едой и знакомо ухмыляясь, стояла Иззи.
Её белокурые локоны были уложены в свободную прическу, несколько прядей развевались на ветру. На ней была та же джинсовая куртка и знакомая татуировка в виде кактуса.
Она молчала. Просто сидела. Достала свой блокнот - поменьше, в мягкой обложке, уголок слегка пожеван, словно его приняли за перекус.
